Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Адольф Демченко

Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Серия основана в 1999 г.

В подготовке серии принимали участие ведущие специалисты Центра гуманитарных научно-информационных исследований Института научной информации по общественным наукам, Института российской истории, Института философии Российской академии наук

© С. Я. Левит, составление серии, 2015

© А. А. Демченко, 2015

© Центр гуманитарных инициатив, 2015

® Университетская книга, 2015

Н. Г. Чернышевский

Научная биография (1828–1853)

Жизнь моего <детства> действительно почти не имела соприкосновения с фантасмагорическим элементом, потому что его почти не было в жизни моих <родных>, моего народа, которая тогда охватывала меня со всех сторон.

Н. Г. Чернышевский. Автобиография. 1863

Эх, господа, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было слово республика, да власть у вас, – не в том, а в том, чтобы избавить низший класс от его рабства не перед законом, а перед необходимостью вещей <…> Не люблю я этих господ, которые говорят свобода, свобода – и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального порядка, при котором 9/10 народа – рабы и пролетарии.

Н. Г. Чернышевский. Дневник 1848 года

Да, тяжёлое теперь время для литературы!

Н. Г. Чернышевский. Из письма 1850 года

Введение

«Писатель честный и человек честный» – эти слова о Николае Гавриловиче Чернышевском (1828–1889) взяты из чернового наброска его предисловия к написанному им же в Петропавловской крепости роману «Повести в повести» (1863), где он в автобиографической части этого произведения намеревался привести различные раздававшиеся в его адрес характеристики (XII, 681).

Понятие «честный» в его истолковании означало не только житейскую добросовестность, прямоту, искренность. Оно наполнено также социальным, мировоззренческим смыслом: честный – значит верный убеждениям, противопоставленным официальной идеологии крепостнического государственного устройства, основанного на экономическом и политическом неравенстве.

В середине XIX в. он выступил как философ и экономист, историк и социолог, общественный деятель и публицист, филолог и литературный критик, политик и педагог. Наконец, он известен как романист, автор бунтарского романа «Что делать?», занявшего видное место в истории русской литературы.

Мировоззрение Чернышевского характеризуется ярко выраженным демократизмом. По его убеждению, опираясь на народ, вовлекая его в прогрессивные реформы, важно оценивать свои действия с точки зрения того, «какие преобразования материальных отношений нужны для удовлетворения потребностям беднейшего и многочисленнейшего класса» (VII, 156, 178). В условиях безраздельного господства крепостничества подобная позиция не могла не звучать революционно. И в этом смысле Чернышевский всегда оставался на позициях революционного демократизма, но понимаемого, однако, не как призывы к революционному восстанию и участию в сочинении подпольных прокламаций. Однажды Чернышевский сам употребил понятие «революционный демократ» в положительном смысле применительно к характеристике политических симпатий Ж.-Ж. Руссо (VII, 223), одного из наиболее последовательных в эпоху Просвещения пропагандистов демократических свобод и заботы о материальном положении низших классов.

Сложившийся десятилетиями миф о прокламационных выступлениях и призывах к топору никак не увязывается с обликом подлинного Чернышевского, глубокого мыслителя и гуманиста. Его революционный демократизм ничуть не противоречит этому облику.

Чернышевский принадлежит к писателям, к которым время никогда не относилось равнодушно. С самых первых строк в «Современнике» начала 1850-х годов, возвестивших о появлении в литературе талантливого работника, до сегодняшнего дня вокруг его имени бурлят страсти, оно, как и прежде, продолжает «шуметь на перекрёстках русской жизни», по выражению А. Л. Волынского, одного из идейных оппонентов Чернышевского конца XIX в.[1][2] От признания современниками за Чернышевским значения крупного писателя, идейно влиявшего на формирование общественного сознания, до чрезмерного в последующее продолжительное время восхваления его как предшественника русского марксизма и затем резкого снижения его роли в отечественной литературе – таковы заметные вехи в оценках писателя на протяжении многих десятилетий. По справедливому замечанию философа-богослова В. В. Зеньковского, далёкого от убеждений автора «Что делать?», но сумевшего понять его как гуманного представителя русской философской и общественной мысли, «Чернышевского часто и охотно стилизовали различные течения русского радикализма, но сам он был шире тех рамок, в которые его вставляли».[3]

Наиболее сильным союзником в противодействии хвалителям и хулителям Чернышевского выступает сам Чернышевский. Пришло время объективных, взвешенных оценок, и для того чтобы осветить его таким, каким он был в действительности, необходимо непредубеждённое, научное обследование всего наличного биографического и творческого материала. Этой цели и служит предлагаемое жизнеописание.

Первой попыткой обобщающего биографического исследования о Чернышевском была монография Ю. М. Стеклова 1909 г., переработанная автором в 1928 г. в солидный двухтомный труд.[4] Методология Ю. М. Стеклова не избежала вульгарно-социологических построений, выразившихся в одностороннем, «выпрямленном», между тем оказавшемся весьма живучим истолковании мировоззрения и биографии писателя – например, в неумеренном сближении его взглядов с учением К. Маркса.

Исследовательская работа последующих десятилетий значительно обогатила знания о Чернышевском и его эпохе. Осуществлено «Полное собрание сочинений», где в основном восстановлен подлинный авторский текст, подвергшийся в своё время сильным цензурным искажениям,[5] опубликована и основательно прокомментирована мемуарная литература,[6] составлена «Летопись»,[7] опубликованы новые тексты и документы, написаны сотни статей-исследований, уточняющих и расширяющих наши представления о жизни и творчестве Чернышевского.[8] Определённую роль сыграла и научная биография Чернышевского, вышедшая в 1978–1994 гг.[9] Всё новое, что появилось в науке о Чернышевском примерно за последние два десятилетия, настоятельно диктует потребность переработки этого последнего труда.

Создание научных биографий писателей продолжает оставаться насущной потребностью историко-литературной науки. Однако литературоведы редко обращаются к ним. Одна из причин заключается, вероятно, в их особой трудоёмкости: научно-биографические изучения требуют многолетних усилий. Причиной является также, по-видимому, недостаточная теоретическая разработанность типа исследования. Обычно авторы избегают обозначения «научная биография» и пользуются более распространёнными – «жизнь и деятельность», «жизнь и творчество», «биография». Причём далеко не каждое жизнеописание приближается к научным биографиям с их специфическими признаками.

Широкое распространение получило использование понятия «научная биография» для книг, заключающих характеристику научной стороны деятельности видных учёных. Так, издательство «Наука» уже много лет выпускает небольшие книги в серии «Научная биография», содержащие изложение научных взглядов учёных разных специальностей.[10] Об одной из своих книг литературовед и философ В. Ф. Асмус писал: «Её предмет – научная и философская биография Декарта».[11] По этому образцу можно говорить о «музыкальной биографии», «рабочей биографии» и т. д. Здесь тип биографии обусловлен не способом описания жизни определённого лица, а содержанием его деятельности. Такое толкование понятия «научная биография» находится вне сферы нашего внимания как очень узкое, одностороннее.

Нельзя назвать удовлетворительными разъяснения, предлагаемые современными литературоведческими справочниками. В «Краткой литературной энциклопедии» утверждается, что биография «может быть научной, художественной, академической, популярной и т. д.»[12] Почти то же читаем в современном энциклопедическом издании: «…Выделяются жанры художественной биографии, научной, популярной и академической».[13] При этом не объяснено, какова, например, разница между биографиями академической и научной? Может быть, академическая биография – это биография академика или биография, изданная академическим учреждением? Неясность, запутанность подобных указаний отражает явное неблагополучие в теоретических разработках биографического жанра вообще и научной биографии в частности.

Сопоставление научной биографии с другими видами биографических трудов[14] даёт возможность определить основные черты научной биографии как самостоятельного типа литературоведческого исследования.[15]

Предмет научной биографии – жизнь писателя; способ осмысления и хронологического описания этой жизни – научное исследование, осуществляемое посредством критического анализа источников, а в необходимых случаях и первоисточников. Личность писателя, его литературное наследие, общественное бытие, отношение к современным ему историческим и литературным событиям его эпохи и его родины находятся в центре внимания биографа-исследователя, но он обязан показать их в единстве с конкретной жизнью писателя, с его творческой индивидуальностью, его бытом и ближайшим окружением, с его мировоззрением. Научная биография отличается полнотой исследуемых фактов, самостоятельными источниковедческими разысканиями, стремлением существенно дополнить и уточнить имеющиеся знания о жизни писателя, обобщить их. В известном смысле научная биография представляет собой документально выверенный материал для создания более полной биографии писателя, в которой анализу его творчества уделялось бы больше внимания, нежели в научной биографии, сосредоточенной преимущественно на исследовании собственно биографических источников.

В кратком виде определение получает следующий вид.

Научная биография писателя – это обобщающее литературоведческое исследование жизни творца, построенное на документальной основе, осуществляемое посредством критического анализа источников и определяющее своеобразие личности художника в её единстве с эпохой, общественной средой и творческим самовыражением.

Как следует из сказанного, научно-биографическое изучение выполняет две задачи. С одной стороны, это последовательно-хронологическое изложение жизни писателя в разнообразных и, прежде всего, творческих её проявлениях, определение основных, доминирующих в писательской деятельности признаков, обусловивших место писателя в истории литературы. С другой стороны, это в какой-то мере итоговое исследование, которое может возникнуть только на достаточно высоком уровне науки о данном писателе.

Было бы ошибочным, однако, отводить научной биографии роль конечного, исчерпывающего изучения творческой личности. Никакое исследование не может принять на себя подобной задачи. В сложном процессе историко-литературного познания научная биография как монографический труд представляет один из перспективных способов исследования, стимулирующий более глубокое изучение жизни и творческого пути писателя.

Автор научной биографии обязан учитывать при этом, что в двуединой формуле «личность – среда» личность важно понять не только как продукт среды, но и как активно воздействующую на среду силу. Биографа подстерегает опасность и другого рода, известная под названием «мелкого биографизма», когда многочисленные детали личной биографии заслоняют или подменяют собой социальную обусловленность личности, её интеллектуальное содержание.

Правильное теоретическое представление о внутренней диалектической взаимосвязи личности и эпохи (среды) не устраняет, однако, определённых трудностей, когда проблему «дозировки» социального фона в биографии приходится решать практически. Успешное нахождение верных пропорций здесь – дело сложное, предполагающее различные решения композиционного и стилевого характера.[16]

Обязательным условием в создании научной биографии Чернышевского является пересмотр известных документальных источников, особенно тех, которые касаются спорных, сложных или малоизученных периодов его жизни и которые должны послужить достоверной фактической базой биографической монографии о нём.

Принципиальное значение имеет всесторонний учёт фактов. Изучение биографических фактов в их целом, их связи создаёт условия для конкретно-исторического изучения личности выдающегося шестидесятника, предохраняет от модернизации, упрощения или вульгаризации. Публицистические, литературно-критические, научные и беллетристические произведения Чернышевского, его дневники, автобиографические заметки, переписка, воспоминания, мемуарная литература, исходящая от его современников, – вот богатейший, ещё нуждающийся в научном осмыслении источниковедческий материал. Критический анализ источников и первоисточников необходим для определения ценности рассматриваемого материала, степени его достоверности. Этому способствует сопоставление всех видов источников, их «взаимопроверка». Источниковедческий анализ осуществляется в научной биографии не как самоцель, его «нельзя сводить к приемам технического препарирования документов. Источниковедение предваряет историко-литературное исследование и ведётся в русле его задач».[17] Имеют существенное значение поиски новых документальных данных, проясняющих те или иные подробности из жизни Чернышевского.

Своеобразие творческого дарования Чернышевского (писатель-публицист, мыслитель) неизбежно накладывает отпечаток на биографический труд в целом и в первую очередь на отборе деталей-фактов, на их компоновке и на их истолковании.

В жизни Чернышевского выделяются три отчётливо разнящиеся периода. Первый – детство, учение в семинарии и университете, служба в Саратовской гимназии и переезд в Петербург (1828–1853), второй – шестидесятые годы, десятилетний период активной литературной деятельности в «Современнике» (1853–1862), третий – тюрьма, каторга, ссылка (1862–1889), и соответственно этой периодизации строится биографическое исследование о писателе.

Глава первая. В семье

1. Родословная

Предки Н. Г. Чернышевского были церковнослужителями. Исходящие от него самого данные крайне скупы. В «Воспоминаниях слышанного о старине», написанных в Петропавловской крепости в 1863 г., он сообщил, основываясь на семейных преданиях, о «священнике или дьяконе» Иване Кириллыче, который с женою Маврою Перфильевною и маленькой, «чуть ли не грудной» дочерью Полинькою однажды летом переселился из одного села Саратовской или Пензенской губернии в другое, неподалеку от Саратова; «Пелагея Ивановна, Полинька этого переселения, была матушка моей матушки. Этот древнейший факт восходит в древность лет на 45 дальше того года, в который родился мой батюшка» (I, 566). Слова «древнейший факт», конечно, не лишены иронии, отражая несколько пренебрежительное отношение разночинца к своей генеалогии в противовес тому интересу, который придавали своему родословию аристократические семьи.

«Генеалогические мои сведения со стороны моего батюшки, – писал Чернышевский, – начинаются тем годом, когда он родился – 1793, – я запомнил это по его послужному списку, который перечитывал сотни раз, перелистывая «клировые ведомости» города Саратова, постоянно лежавшие на его рабочем столе. Но, перечитывая этот список сотни раз, я не потрудился запомнить, как звали по батюшке отца моего батюшки и кто он был, дьякон или дьячок, – кажется дьякон, но не ручаюсь. Итак, вот моё родословное древо:

3 – прадед – священник неизвестной фамилии Иван Кириллыч.

2 – его дочь Пелагея Ивановна, уже с известной мне фамилией, Голубева.

1 – моя матушка.

3 – прадед неизвестно кто.

2 – дед неизвестный по отчеству, дьякон или дьячок, Иван Кириллыч.

1 – мой батюшка» (1, 566–567).

На сегодняшний день расширены данные о предках Н. Г. Чернышевского по материнской линии.[18]

4 – прапрадед Кирилл Стефанов (Степанов) (ум. до 1814), священник церкви во имя Казанской иконы Божией Матери села Богородского, Изнаир тож, Сердобского уезда Пензенской губернии. У него сын Иоанн (Иван) Кириллов;

3 – прадед Иоанн (Иван) Кириллов (около 1761 – после 1821–1824), дьячок той же церкви. 12 декабря 1793 г. рукоположен во священники и назначен в Михаило-Архангельскую церковь села Свищёвка Сердобского уезда Пензенской губернии, недалеко от Изнаира (ныне Ртищевского района Саратовской области). 9 февраля 1796 г. его перевели в Саратов в Крестовоздвиженскую церковь бывшего женского монастыря.

Прабабушка Мавра Порфирьевна (около 1761 – после 1814), жена Ивана Кириллова. У них дети: Меланья, Пелагея, Прасковья, Анна, Мария;

2 – бабушка Пелагея Ивановна Кириллова (1780–1847) вышла за протоиерея саратовской Сергиевской церкви Егора (Георгия) Ивановича Голубева (1781–1818), дети: Евгения (1803–1853), Александра (1806–1884);

бабушка Меланья Ивановна Кириллова (род. 1781 – после 1828), вышла замуж за диакона саратовской Крестовоздвиженской церкви бывшего женского монастыря Димитрия Алексеева (род. 1781 – после 1824), дети: Елизавета и Яков;

бабушка Прасковья Ивановна Кириллова (1789 – до 1850), вышла замуж за Николая Ивановича Кудряшова (Николая Иванова) (1787 – до 1850), 6 августа 1821 г. рукоположен во священники в Крестовоздвиженскую церковь (сначала приходскую, а с 1829 г. монастырскую) на место своего уволившегося за штат тестя о. Кириллова. У них сын Иван Николаевич Виноградов (1816 – после 1855). Женой И. Н. Виноградова была Наталия Никитична (умерла после 1855), дети: Константин (24 декабря 1842 г.) и Пётр (19 декабря 1854 г.);

бабушка Анна Ивановна Кириллова (1790–1853) вышла замуж за Фёдора Осиповича Цыбулевского (ум. в 1850), настоятеля Петропавловской церкви Покровской малороссийской слободы (ныне город Энгельс Саратовской области);

бабушка Мария Ивановна Кириллова (1795 – ?) вышла замуж за Фёдора Степановича Вязовского (1789–1856), кафедрального протоиерея с 1831 г. Две дочери: Лариса (род. 1815), вышла замуж за Якова Андреевича Розанова, и Александра (род. 1820), вышла замуж за профессора Саратовской духовной семинарии Михаила Ивановича Смирнова.

1 – Мать Евгения Егоровна Голубева (1803–1853), вышла за священника саратовской Сергиевской церкви Г. И. Чернышевского (1793–1861).

Родословная со стороны отца также существенно дополнена сравнительно с сообщёнными Н. Г. Чернышевским сведениями. Поначалу были установлены имена родителей Г. И. Чернышевского – дьякон Иван Васильев (т. е. сын Василия) и жена его Евдокия Марковна.[19] Затем на основании ревизских сказок 1795 г. (5-й переписи населения) и клировых ведомостей (списков церковнослужителей) начала XIX в. выявлены данные по документам Пензенского архива вплоть до 5 колена.[20]

5 – прапрапрадед Василий, дьячок села Покровское Пензенской губернии. У него сын Савва;

4 – прапрадед Савва Васильев, дьякон Знаменской церкви в селе Студёнки Чембарской округи Пензенской губернии (ум. 1772). У него дети: Василий (1774–1809), Алексей (1749 или 1752 – после 1818), Иван (1758–1815);

3 – прадед Василий Саввин (1744–1809), священник Знаменской церкви в селе Студёнки;

прабабушка Татьяна Михайлова (1745 – после 1795), жена Василия Саввина. У них дети: Фёдор (1764 – после 1783), Иван (1765–1809), Яков (1766–1796), Лаврентий (1773–1804), Мария (род. в 1774), Матвей (1775 – после 1794), Марк (1778 или 1783 – после 1811), Никанор (род. 1785);

2 – дед Иван Васильев (1763–1809), сын Василия Саввина и Татьяны Михайловой, род. в селе Студёнки, с 1778 г. дьячок, а с 1791 г. дьякон Архангельской церкви села Чернышово Чембарской округи Пензенской губернии;

бабушка Авдотья Маркова (1767–1835), жена Ивана Васильева. Её отец Марк Матвеев, сын дьячка Матвея Борисова из села Машты, отставной солдат (ум. в с. Чернышово до 1808 г.). У них дети: Степанида (род. 1791), Гаврила (1793–1861), Фотий (род. 1794).

1 – отец Гаврила Иванов (1793–1861), сын Ивана Васильева и Авдотьи Марковой. Жена Евгения Егоровна Голубева (1803–1853).

О деде Г. И. Чернышевского с отцовской стороны Василии Саввине, которому внук был обязан своей ранней биографией, сохранились следующие сведения, датированные 1808 годом: «Священник Василий Саввин, 63 лет. Из великороссиян того же села <Студёнки>, диакона Саввы Васильева сын. Посвящён был к сей <Знаменской> церкви в диаконы в 772 году на место умершего отца своего Палладием Рязанским и во священники к сей же церкви в 775 году Симоном Рязанским на место умершего священника Василия Ульянова. Родства при оной церкви имеет дьяконом брата, сына дьячком». Савва Васильев, отец Василия Саввина, был сыном дьячка из села Покровское Пензенской губернии. Жена Василия Саввина – Татьяна Михайлова. По ревизским сказкам 1795 г. ей было 50 лет. В клировых ведомостях 1809 г. священник Василий Саввин числится умершим с 1809 г., а по данным 6-й ревизии (1811) он умер в 1808 г. Упомянутого в документе брата звали Алексеем (род. 1749).[21]

Василий Саввин и его сын Иван, как показывают первоисточники, родились в селе Студёнки. Год рождения Ивана – 1763, в Чернышово переехал в 15-летнем возрасте. Таким образом, уточняется укоренившееся в биографической литературе[22] представление о Чернышово как месте происхождения рода Г. И. Чернышевского. Таким местом было село Студёнки.

Студёнки находилось в 130 верстах от Пензы и в 1809 г. состояло из 70 дворов, а Чернышово – в 120 верстах и насчитывало 250 дворов. Церковь в Студёнках называлась Знаменской, в Чернышово – Архангельской. Из документов видно, что Архангельская церковь («деревянного здания») построена в 1712 г. и освящена в 1713.[23] С той поры село Чернышово часто именовали Архангельским. Оно стояло на берегу речки Сюверни и имело еще третье название – Сюверня. В официальных бумагах так и писали: «Село Чернышово, Архангельское, Сюверня тож». Своё первоначальное название село, вероятно, получило от имени первопоселенца Чернышова, крепостного крестьянина графа Разумовского, скупившего эти земли в начале XVIII в. В 1710 г. поселение насчитывало всего два двора, в 1714 – уже 20 дворов. Со временем фамилия Чернышовых исчезает.[24]

Из документов видно, как трудно и сложно устраивалась судьба детей, внуков и правнуков главы рода дьячковского сына Саввы Васильева, дьякона затерянного в глухомани небогатого села, места, подобного тому, о котором Н. Г. Чернышевский сказал по поводу жительства своего прадеда с материнской стороны: «глухая глушь среди глухого края» (1, 220). Лишь очень немногим удавалось добиться должности священника – самое большое, на что могли рассчитывать неимущие служители религиозного культа, по своему экономическому и юридическому положению сливавшиеся с разночинцами. Дореволюционный историк писал, что во второй половине XVII в. в духовное звание нередко вступали «люди даже и несвободных состояний», а «помещики имели у себя священно-церковнослужителей часто из своих же крестьян».[25] Шансы повышались у тех, кто получал семинарское образование. Но такая возможность появлялась очень редко и ещё реже попадавшие в семинарию могли благополучно окончить курс. Однако постоянная материальная нужда, незнатность происхождения, отсутствие привилегий вырабатывали характерную для разночинцев жизненную стойкость, трезвое отношение к жизни. Не случайно один из дореволюционных исследователей писал о Н. Г. Чернышевском: «В нём преобладала одна черта, которую всего лучше можно охарактеризовать понятием „здравого смысла”».[26] Из поколения в поколение переходила выковываемая в постоянной борьбе за существование воля, привычка полагаться только на себя, упорное стремление улучшить свою жизнь. Это отчётливо проглядывает в настойчивых попытках сельских священнослужителей дать своим детям семинарское образование. Такую заботу энергично проявили два сына Саввы Васильева – Василий и Алексей, причем наиболее успешными оказались дети первого. Из многочисленной семьи священника Василия Саввина в семинарии учились Марк и Никанор. Именно ему, Василию Саввину, принадлежала решающая роль и в судьбе его внука Гаврилы.

2. Родители

О своём отце Чернышевский отзывался с неизменным уважением. Убедительным и достаточным доказательством служит, к примеру, дарственная надпись на книге о выдающемся немецком просветителе и мыслителе XVIII столетия Лессинге: «Милому папеньке от безконечно обязанного, всем обязанного сына».[27] Автограф относится к 1857 г., когда не могло быть речи об идейных связях с отцом-священником. Идейных – нет, но духовных, нравственных – на всю жизнь. Надпись – прежде всего свидетельство благодарности за полученные знания, за предоставленную возможность получить университетское образование, стать писателем. Ею как бы завершался круг влияния, сильного и продолжительного в былые годы. Сын на дороге давно желаемой просветительской деятельности, наполнившей и подчинившей теперь его жизнь, и этим «всем» он, по глубокому искреннему убеждению, бесконечно обязан отцу.