Полная версия
Партизанка Лара
Надежда Августиновна Надеждина
Партизанка Лара
Повесть
Об авторе этой книги
Надежда Августиновна Надеждина родилась в 1905 году в белорусском городе Могилеве в семье учителя. Детей было пятеро: у Надежды Августиновны были три сестры и брат. В семье царила атмосфера доверия, дружбы, теплоты. В доме была огромная библиотека, все любили читать. Детей учили музыке. Около дома был небольшой сад с огородом, в котором любил работать отец семейства, и дети, особенно Надя, всегда ему помогали. Эти навыки пригодились в годы Гражданской войны, когда от голода спасали только огород, сад и лес.
Именно привязанность к земле, к лесу, к цветам и деревьям и детские впечатления помогли будущей писательнице Надеждиной создать для детей замечательные книги о природе. Одна из ее книг «Каждой былинке брат» начинается такими словами: «В детстве я разговаривала с деревьями, как разговаривают с людьми. Мне хотелось с ними дружить, они были красивые и высокие. По их вершинам еще издали, с улицы, я узнавала наш дом. И они были добрые. Они сбрасывали к моим ногам спелые яблоки, сладкие груши и сливы, до которых я дотянуться не могла. Осенью я попросила у мамы нитки, чтобы покрепче привязать к веткам желтые листья. Я не хотела, чтобы листья падали, мне было скучно без них».
В 15 лет Надежда окончила школу, сдав экстерном экзамены. Она с детства писала стихи и любила литературу, поэтому, переехав в 16 лет в Москву, она поступила в Высший литературно-художественный институт имени Валерия Брюсова, откуда перешла на литературное отделение Московского государственного университета, которое окончила в 1929 году.
Многие годы Н. А. Надеждина работала в детской печати, в журналах «Дружные ребята», «Юный натуралист», во время Великой Отечественной войны – в газете «Пионерская правда». В 1956 году она стала членом Союза советских писателей. Кроме того, в течение всей своей жизни Надежда Августиновна писала стихи, некоторые из которых были опубликованы в сборнике «Средь других имен» (1990).
Всего писательница создала двадцать три книги для детей, которые были переведены на двадцать два языка народов бывшего СССР, России и зарубежных стран. Среди них много книг о детях («Партизанка Лара», «Семь мальчишек», «Я вижу море», «Иринка-Рябинка» и другие), об изобразительном искусстве («Какого цвета снег», «Приглашение в картину», «Да здравствует солнце!», «Моя страна, мой дом»), но гораздо больше книг посвящено природе, жизни растений и животных («Моревизор» уходит в плавание, или Путешествие в глубь океана и пяти морей экипажа загадочного корабля «М-5А», «Полное лукошко», «Где щи, там нас ищи!», «Во саду ли, в огороде…», «Чудеса на грядках», «Про матушку тыкву и ее замечательное семейство», «Не уходи, Аук!» и другие).
В помощь известной Красной книге писательница придумала Всесоюзную Красную тетрадку, которая, появившись на страницах журнала «Пионер», объединила ребят для активного участия в охране живой природы.
Надежда Августиновна Надеждина прожила долгую, трудную, но интересную жизнь. Она была знакома и дружила со многими известными в нашей стране писателями и поэтами – М. Светловым, И. Э. Бабелем, Э. Багрицким, О. Бергольц, С. Я. Маршаком, Л. К. Чуковской и многими другими. Ее муж – Николай Дементьев был тонким, талантливым поэтом.
Хочется процитировать строки писательницы Натальи Тумановой, подруги и коллеги Надеждиной по «Пионерской правде», по случаю 80-летия Надежды Августиновны: «Детям посвятила Надежда Августиновна Надеждина всю свою жизнь. И ее любовь к детям – это умная, понимающая любовь. Умная, потому что писательница прежде всего осознает, как серьезно и ответственно то дело, которому она служит. Детская книга приходит к особенному читателю. Этот читатель смотрит на мир ясными, широко открытыми глазами. Этот читатель доверчив, что и определяет меру ответственности, вернее, ее безмерность. Доверие ребенка нельзя обмануть. Для него нельзя писать несерьезно, облегченно, бездумно.
Воспитать и научить, показать, остеречь, приохотить, заразить восхищением, одарить чуткостью… Надеждина хорошо понимает, что ребенок гораздо эмоциональнее взрослого. Кратчайший путь к разуму и сердцу ребенка – сказка, фантазия, выдумка, игра. Только идя этим путем, можно дать ему понимание жизни, только идя по этому пути, можно заложить в его душу основы нравственности.
Мне приходилось разговаривать и с детьми, и с педагогами, и с библиотекарями. В оценке творчества Надежды Надеждиной нет разночтений. Ее книги интересно читать всем. Потому что в них можно найти тысячи ответов на тысячи вопросов. Потому что в сказке, игре, выдумке, содержащихся в ее книгах, зашифровано множество энциклопедических знаний. Мироздание – это тайна, которую разум человечества стремится открыть и познать. Но для ребенка, только еще начинающего жить, все на свете – тайна. И тот, кто помогает завесу тайны приоткрыть, тот, кто с этим миром знакомит, да еще так понятно, так весело и увлекательно, тот истинный друг детства».
Умерла Н. А. Надеждина 14 октября 1992 года, до последнего дня работая над книгой для детей об овощах – «Вокруг света по стране Легумии», а в перерывах для отдыха она читала по памяти роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
В. Г. Крейер
Как это началось
От автора
В библиотеках, в Домах пионеров на встречах с ребятами меня всегда спрашивают: как вы писали свою книгу, как это началось?
Началось с куклы. Через стеклянную дверцу шкафа, стоявшего в пионерской комнате 106-й школы Ленинграда, она в упор смотрела на меня твердыми выпуклыми глазами. Большая кукла в поношенном, но аккуратном платьице.
– У вас в дружине играют в куклы?
Кто-то фыркнул, кто-то пожал плечами. Но гостям простительно многое не знать. И мне ответили задушевно и доверительно:
– Так ведь это же Ларина кукла!
Мне показали парту с памятной дощечкой, парту ученицы Ларисы Михеенко, ставшей партизанской разведчицей во время войны. Передо мной развернули знамя дружины. На алом бархате золотыми буквами сияло девочкино имя.
Ребята вытащили из карманов блокноты – подарок городского штаба красных следопытов редакции «Ленинские искры». Следопыты 106-й школы записали в блокноты все, что им удалось разведать во время похода по местам, где партизанила Лара.
Один из мальчиков, подарив мне на память свой блокнот, сказал:
– Может, допишете? Там осталось еще три чистых листика.
И я пообещала:
– Обязательно допишу.
Дома я долго рассматривала подаренную мне Ларину фотографию. Нежный овал лица, непокорные волосы, упрямый рот и внимательные, думающие глаза. Вот она какая!
Мне захотелось написать о девочке, которую я полюбила по ребячьим рассказам, уже не три листика в блокноте, а целую книгу. Я сама стала следопытом. Начались поиски и дороги.
Дорога в Калинин. Там, в партизанском архиве, в списке безвозвратных потерь 21-й бригады, я нашла запись о Ларе.
Снова дорога в Ленинград. Кто нам ближе всего в детстве? Конечно, мама! А потом первая учительница и школьные друзья. Детство Лары раскрылось мне в рассказах ее матери Татьяны Андреевны Михеенко, ее учительницы Ф. А. Думченко, ее закадычной подруги Л. А. Теткиной.
Но ведь и далеко от Ленинграда у Лары были подруги – Рая Михеенко, Фрося Кондруненко, с которыми она вместе вступила в партизанский отряд.
Дорога в Вильнюс к Рае, теперь Раисе Кузьминичне Исаковой.
Дорога в Пустошку вместе с матерью Лары, тамошней уроженкой. Я познакомилась с семьей Кондруненко, с учительницей Е. А. Минченковой (в партизанские годы Подрезовой), с Я. В. Васильевым, бывшим секретарем подпольного Пустошкинского райкома КПСС и одновременно комиссаром отряда «Народный мститель», и другими партизанами. Пустошкинский райком КПСС устроил нам поездку по партизанским местам. Помню, как машина остановилась посреди поля. Голос Татьяны Андреевны дрогнул, когда она сказала:
– Здесь раньше было наше Печенево!
От деревни Печенево ничего не осталось, кроме серых камней фундаментов, кое-где торчащих из травы.
Сгорела изба разведчиков в Кривицах. Но уцелел дом, в котором находился штаб 6-й бригады, дом, куда майским утром часовой доставил трех девочек.
И везде – в домах, в школе, под открытым небом на колхозном поле – я записывала рассказы партизан. Рассказывали охотно, но с тех пор, как окончилась война, прошло тринадцать лет, и многое стерлось в памяти. Спорили: Валей или Олей звали девушку, которая последний раз ходила с Ларой в Игнатово. Мальчика, адъютанта комбрига Рындина, называли по-разному.
Давали мне адреса, но часто эта путеводная нить обрывалась: то человека нет в живых, то адрес устарел за давностью. И надо было снова искать.
Через газету «Пионерская правда» горячо откликнулся бывший командир 21-й Калининской партизанской бригады Георгий Петрович Ахременков. Очень помог мне заместитель командира 6-й Калининской бригады по разведке Павел Константинович Котляров, приехавший из Казахстана по вызову издательства «Детская литература» в Москву.
Поиски продолжались и после того, как вышли первые издания книги «Партизанка Лара». Это было поручение пионерских отрядов имени Лары из семи городов, где мне повязали красный галстук. И вот в одном из таких отрядов, в 581-й школе Москвы, была вывешена молния: «Мишка-адъютант нашелся! Ура!»
Юный партизан Овчинников был адъютантом у двух комбригов. После гибели комбрига Арбузова Овчинников снова вернулся к Рындину. Иностранное имя, которое дали родители Овчинниковы своему сыну, в партизанских бригадах не прижилось. Партизаны звали мальчика чаще Аликом, а иногда и Мишкой; рассказывали мне о нем по-разному.
В книге в лице Мишки-адъютанта история Алика Овчинникова сплелась с историей еще и другого мальчика.
С Красной Армией Алик двинулся на запад добивать фашистов, в одном из боев был ранен, лишился ноги. Сейчас А. В. Овчинников работает в Калинине на заводе. У него семья: жена и две дочки.
Адрес Овчинникова я узнала в Великих Луках у подполковника запаса Петра Васильевича Рындина, бывшего командира 6-й Калининской бригады. Комбриг не забыл своего адъютанта, который однажды спас ему жизнь. Комбриг рассказал мне то, чего я раньше не знала, – о своей первой встрече с Ларой, и в новом издании книги появился новый эпизод.
Жена Рындина, Нина Ивановна Салазко, во время фашистской оккупации была инструктором Калининского подпольного обкома комсомола, проводила комсомольские собрания в тылу врага. На одном из таких собраний Рая, Фрося и Лара вступили в комсомол.
Рындин дал мне еще и другой адрес, и новая дорога привела меня в украинский город Золотоношу, в гости к бывшему партизанскому фельдшеру Марии Ефремовне Калине. В партизанском отряде она и ухаживала за ранеными, и ходила в разведку. Мария Ефремовна была в строю с первого до последнего дня войны, когда ее ранили при штурме Берлина.
Я не жалею о том, что годы ушли на поиски. Я радуюсь, что познакомилась и подружилась с чудесными людьми. Слушая их рассказы, я еще сильней ощутила величие грозного военного времени, когда любовь к Родине звала на подвиг взрослых и детей.
В память детского сердца, верного и смелого, гордого и нежного, и написана эта книга.
Партизанка Лара
Повесть
ГЛАВА I. Я не оставлю бабушку
Все было кончено: они уезжали. И не к дяде Семену в Лахту, где почти у самого дома милое мелкое море. Нет, мама провожала их в какой-то Пустошкинский район, Калининской области[1], в деревню Печенево.
Когда-то в этой деревне родилась бабушка. На старости лет ей захотелось навестить родные места. И она брала с собой Лару.
– Не пожалеешь, милок. В деревне летом куда как хорошо!
Но что же хорошего летом в деревне, если ходить в лес одной нельзя – мама не позволяет. Даже спать на сеновале нельзя. Мама сказала, что в сене бывают змеи.
А когда Лара спросила: «Какие именно змеи?» – мама, нахмурясь, ответила:
– Укусят – узнаешь какие.
В этом Печеневе с женою и двумя детьми жил другой мамин брат и бабушкин сын – дядя Родион. Надо было бы маму подробней о нем расспросить, но в день отъезда всем всегда некогда.
То мама упаковывала вещи, а в такие минуты на взрослых почему-то нападает глухота; то к Ларе пришла Лида Теткина, с которой они дружили со времен фантиков. Когда Лара впервые самостоятельно перебежала трамвайную линию, Лида бежала рядом. И в школе они сидели рядом, и в волейбольном матче – девчонки против мальчишек – они играли рядом. Вместе собирали на пустыре Ларины любимые одуванчики, вместе решили стать знаменитыми балеринами, вместе перешли в 5-й класс. Лида была самая близкая подруга, Лара не могла с ней не поболтать.
Ну, а потом пришел Коля, тот самый, который хотел выжечь Лариной бабушке глаза. Конечно, хотел!
Бабушка даже выронила вязанье – так ослепил ее солнечный зайчик, пущенный Колей в окно. Тут Лара выскочила во двор и выбила из рук озорника зеркальце:
– Не смей на бабушку пускать! А то…
На солнце сверкнули стеклянные острые брызги. Это разбилось зеркальце.
Коля сказал, что с девочкой, которая дерется, он больше не будет дружить.
Но все-таки он пришел. А из-за чего? Из-за коллекции птичьих перьев! Коля всегда что-нибудь собирал. И сейчас сладким-пресладким голосом Коля уговаривал Лару ему помочь:
– Что тебе стоит! Только когда найдешь птичье перо, смотри, чтоб оно было настоящее, дикое. Куриные перья меня не интересуют.
Так вот говорили и говорили про птичьи перья, про всякую чепуху, а про то, что важно, и не пришлось Ларе с мамой поговорить.
Этот разговор начался лишь на вокзале.
Мама стояла на перроне и смотрела на высунувшуюся из окна вагона кудрявую голову. И Лара своими блестящими коричневыми, как спелые каштаны, глазами смотрела на маму. Правый глаз стал заметно косить. Так бывало всегда, когда девочка волновалась.
– Мама! Может быть, дядя Родион не хочет, чтоб мы жили в его доме целое лето?
– Это не его дом, а бабушкин. Я буду посылать вам деньги с получки. Конечно, не так уж много – сколько смогу.
Мама старалась говорить спокойно, но видно было, что и она волнуется.
– Почему ты решила, что он не хочет? Кто это тебе сказал?
– А помнишь, что ты говорила на кухне бабушке и сразу же замолчала, как я вошла?
– Не помню.
– Зато я хорошо помню. Ты, мама, тогда сказала…
Но девочка не успела договорить. Вагон грубо дернуло, и мама, и все, кто был на перроне, начали быстро махать руками, словно боялись, что не успеют помахать сколько нужно, прежде чем поезд уйдет.
Поезд тронулся. Мама укоротилась, стала маленькой, потом стала пятнышком, и вот уже ее не различишь.
А поезд все шел и шел. Насыпь позади него посинела, словно подернулась туманом. Это полз по откосу запутавшийся в траве паровозный дым.
Поезд шел мимо ласточек, черневших на проводах, точно ноты на нотной линейке; мимо поля, по которому прыгала тропинка, то показывая свою голую серую спину, то снова ныряя в траву.
Уже стемнело. Может, потому и качался вагон, что темнота толкала его своим черным боком? А может, вагон раскачивал ветер, рвавшийся к Ларе в окно?
И щекой, которой было щекотно от ветра, и лбом, и плечом девочка чувствовала, что она едет. Едет к незнакомому дяде Родиону, про которого мама на кухне сказала бабушке:
«И в кого он уродился, такой жадный? Не пойму!»
Когда дети остаются одни, они все в доме переворачивают вверх дном; когда мамы остаются дома одни, они занимаются уборкой.
Ларина мама открыла верхний ящик комода. Сегодня свободный день – воскресенье, можно на досуге починить кое-что из белья.
От стопки чистых, туго накрахмаленных простынь шел свежий, скрипучий холодок. В другой стопке лежала мужская рубашка.
Мама машинально разгладила пальцами помятый воротничок и, тяжело вздохнув, отложила рубашку в сторону.
Нет человека – убили на финской войне, а рубашка осталась.
Надо спрятать ее подальше или кому-нибудь отдать. Не дай бог, Лара увидит. Как она плакала над отцовской похоронкой! В школу пошла зареванная. Но когда Лида спросила: «Почему у тебя глаза мокрые?» – Лара ответила: «Очень жмут туфли». Она боялась, что если скажет правду, то расстроит Лиду. Лиде еще хуже: у нее ни папы, ни мамы.
Лара с отцом были друзьями.
Бывало, они идут по улице утром: дочка-первоклассница – в школу, отец – на завод. Мигает над Ленинградом мелкий бисерный дождик. Мостовая в серебряных пузыриках. Ее камни топырятся, словно рыбья чешуя.
Поют в тумане, зовут людей на работу заводские гудки.
– Папа! Это какой завод кричит?
– «Красный выборжец».
– А это кто?
– «Красная заря». У него голос толстый, солидный. У нее – потоньше. Тут, дочка, кругом фабрики и заводы – знаменитая Выборгская сторона.
– Почему знаменитая?
И отец начинает рассказывать, как при царской власти выходили на улицу с красным знаменем рабочие Выборгской стороны. И жандармы стреляли в них.
– Знаешь, дочка, одно время Ленин на Выборгской жил. Конечно, тайно жил, скрывался от шпиков. Его искали.
– И он ходил по нашей улице? Да?
Сбежав на мостовую, девочка часто-часто семенит по мокрым, скользким камням.
– Куда тебя занесло? Недолго и под машину попасть!
– Я хочу постоять на том камушке, на котором Ленин стоял.
… Мама порылась в нижнем ящике комода, вынула оттуда детское платье в горошек. Сколько тогда было Ларе? Четыре годика. Мама работала в Ленинграде, а жили они за городом, в Лахте. Там зимой, в отсутствие отца, это и случилось.
Мама пожаловалась бабушке, что вернется с работы за полночь, встретить ее некому, и она боится идти со станции одна.
На стене висели ходики. Бабушка учила внучку узнавать время. Вечером внучка пристала к бабушке: покажи, где будут стрелки, когда придет мамин поезд? Бабушка показала: обе вместе, вот тут вверху.
Ночью бабушку разбудил мамин отчаянный голос. Мама вернулась, а дочка пропала, девочкина кровать была пуста. Обыскали дом, обошли двор, шарили багром в колодце. Нигде девочки нет. Наконец бабушка вспомнила разговор про стрелки, и мама побежала на станцию, но уже другой дорогой – тропинкой через огороды.
Ветер раскачивал висевший на проволоке фонарь, тени колыхались на снегу. Маме почудилось, что навстречу ей скачет заяц. То покажутся его длинные уши, то пропадут. А это был не заяц, а девочка. Концы бабушкиного платка, который Лара стянула узлом на макушке, торчали в стороны, как заячьи уши. Мама подхватила девочку на руки, и маленькие озябшие пальцы – варежки Лара забыла дома – сразу же полезли за пазуху греться.
– Как тебе не стыдно! Бабушка плачет, я с ума схожу…
– Я хотела встретить тебя, мама! Ты боишься, а я не боюсь!
Вспоминается маме и другой день – летний, солнечно-желтый. По хрустящей дорожке девочка и отец входят в зоосад. Топчется по клетке грустный медвежонок. Четыре шага вперед, четыре назад – вот и вся его жизнь.
Девочка дергает отца за рукав:
– Папа, открой! Давай выпустим медвежонка на волю. Неужели тебе его нисколько не жаль?
Она всех жалела – и синиц, которые ходят босиком по снегу, и беспризорных кошек.
Когда переезжали из Лахты в Ленинград, она пыталась провезти в авоське облезлого бездомного кота.
Никто об этом не знал. Уже сели в вагон, и вдруг авоська на коленях у Лары зашевелилась. Сквозь ее переплеты дико глянули светящиеся зеленые глаза.
– Ой! – вскрикнула мама. – Кто там в авоське на меня смотрит? Ой, напугал!
А кот, испугавшись еще больше мамы, выпрыгнул в окно, унося авоську на хвосте. Весь вагон хохотал, кроме мамы и Лары. Одна жалела авоську, другая – кота.
В ту осень девочка впервые пошла в школу.
– Что тебе там понравилось, дочка?
– Переменка. Мы хоть побегали. А то сиди да сиди.
Ей, непоседе, привыкшей в Лахте плавать, лазать по деревьям, бегать по морскому скрипучему песку, скучно было тихо сидеть за партой. И вот началось:
– Не люблю школу. Не люблю буквы. Зачем их надо учить?
– Хочешь, как бабушка, быть неграмотной? Не выучишь букв – ни одной книги не прочтешь.
– Не прочту – так услышу. Скоро будут говорящие книги. А в школу я больше не пойду.
И только тогда перестала упрямиться, когда мама заплакала: смотреть на мамины слезы девочка не могла.
А потом мама писала библиотекарям записки:
«Убедительно Вас прошу моей дочери, ученице 106-й школы Ларисе Михеенко, книг больше не выдавать. Она записана в три библиотеки. Ей дня мало, стала читать по ночам».
Ну, уж этим летом в деревне ей читать по ночам не придется. Дядя Родион не позволит племяннице жечь керосин. И хорошо, что не позволит. Девочка долго болела, ей надо окрепнуть, тогда она осенью снова пойдет в балетный кружок.
Мама вынула из нижнего ящика балетные туфельки, осторожно потрогала их тупые носы.
И вот уже чудится маме, что, дохнув ей в лицо торжественным холодом, раздвинулся бархатный занавес: на сцене девочка-балерина. Тоненькая, легкая, она кружится в луче света, словно белый мотылек. Слышите, как играет музыка?…
– Татьяна Андреевна, вы слышите?
Мама вздрогнула и очнулась.
– Слышите? – кричала ей с порога соседка. – По радио объявили: на нас напали фашисты. Война!
– Ларочка! – только и могла выговорить мама, роняя балетные туфельки на пол.
А поезд уже далеко-далеко.
И на всех окнах опустились синие шторы, чтобы вечерние огни не выдали Ленинград самолетам врага.
Но стояло лето – время северных белых ночей, когда и без огней виден самолету уснувший город. И белыми ночами ленинградцев стал будить настойчивый голос диктора:
«Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!»
Пронзительно выла сирена. Вздрагивали от залпов зенитки, женщины тащили в бомбоубежище плачущих детей.
Бывали такие ночи, что глаз не сомкнешь, – за налетом налет. К утру небо, как кровью, окрашивалось заревом пожаров.
Мама очень боялась бомбежки, но из города не уезжала.
А вот многодетные семьи начали уезжать. Пришел проститься и Коля, тот самый, который собирал птичьи перья.
– Что, Коля, страшно? – тихо спросила мама.
– Кому – мне? Ничуть! Знаете зажигалки? Ну, зажигательные бомбы знаете? Я уже целую коллекцию осколков от них собрал. Хотите, покажу?
– Что-то не хочется.
– Но моя мама ужасная трусиха. Она, правда, не за себя боится: за Вовку и Светку. Из-за этих писклей мы и уезжаем. А вы остаетесь? Да?
– Вот приедут мои, тогда и решим.
Мама поджидала их каждый день. Они должны вернуться, и обязательно вместе. Кому-кому, а маме хорошо известно, что разлучить бабушку с внучкой нельзя.
Однажды военное училище, в столовой которого работала мама, выехало под Лугу, в летние лагеря. Бабушка отправилась, как обычно, в Лахту, а Лару мама взяла с собой.
Место чудесное: сосновый бор, речка, по овражкам заросли дикой малины, луг в ромашковых кружевах…
Но девочка не хочет гулять. Она плохо ест, плохо спит – она скучает.
Только один раз оживились ее глаза.
– Смотри, мама, смотри: старушка идет!
– Что ж, ты разве старух не видела?
– Но это согнутая старушка. Совсем как наша бабушка. Почему мы не взяли ее с собой?
И на другое утро девочка исчезла, оставив на подушке записку:
«Дорогая мамочка! Не ругай меня, что сбежала. Очень люблю жить, а без бабушки я умру».
Правда, назавтра беглянка вернулась, но уже вместе с бабушкой.
Так будет и сейчас. Как-нибудь они проберутся. Они приедут завтра, самое позднее – в четверг.
Но и в четверг никто не приехал. А в пятницу вечером мама нашла в почтовом ящике письмо. Сложенный уголком листок из школьной тетради в клетку. На нем штемпель «Гатчина». Как попало в Гатчину Ларино письмо?
Мама читала его тут же, на лестнице. Тускло светила защитная синяя лампочка, и все вокруг плавало в синем дыму.
«Мамочка, дорогая! – писала Лара круглым девчоночьим почерком. – Очень тебя люблю и скучаю, но дорогу разбомбили. Приехать нельзя. Я бы могла пешком. Но бабушка не дойдет. А я не оставлю бабушку».
– «Не оставлю бабушку», – шепотом повторила мама. – Я знала, что ты это скажешь. Но как мне жить без вас, девочка моя?
