Стихотворения и баллады

Василий Андреевич Жуковский

Стихотворения и баллады

Поэт Василий Жуковский

Василий Андреевич Жуковский – большой и оригинальный поэт, открывший новый век в отечественной литературе. Его поэзия полна сердечной, таинственной, меланхолической и кроткой прелести. Жуковский создал совершенно особую поэзию. Он преобразовал старые жанры, перестроил стилистические, стиховые, интонационные формы поэтической речи.

Поэт жил и творил в переломную эпоху русской и европейской истории. За десять лет до его рождения Россию потрясла крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева. Она обнажила противоречия между дворянами-помещиками и крепостными крестьянами. Дворянство, пользуясь своей неограниченной властью над подневольными земледельцами, в большинстве своем заботилось не столько о благе государства, сколько о личной выгоде, о чинах, наградах и доходных местах.

После восстания Пугачева стало ясно, что противоречия между крестьянами и помещиками непримиримы и что надежды на просвещенную монархическую власть, которая была бы способна устранить социальные коллизии, неоправданны: ведь именно самодержавие выражало корыстные интересы дворянства. Так была подорвана вера в идею просвещенного абсолютизма. Но многие дворяне, в том числе и Жуковский, еще находились во власти иллюзии, будто только самодержавие может установить социальный мир в стране. Для этого мало начинить голову царя разумными понятиями. Надо прежде всего воспитать его сердце, напомнить ему, что он человек, а не бездушный повелитель. Эта идея возникает у Жуковского, как и у других передовых людей его времени, под прямым влиянием бурных исторических событий, которые произошли в Европе и повлекли перемены в умах и чувствах.

Во Франции совершилась Великая буржуазная революция. Ее грозные раскаты достигли России, но отношение к ней русских дворян было двойственным. Они не приняли и осудили революционный террор, казнь короля, стихийное народное возмущение и вместе с тем радовались, что революция расшатала феодально-сословные устои, и человек почувствовал себя раскрепощенным, свободным. Теперь, казалось, все зависело от его способностей и дарований. Однако свобода обернулась зависимостью от капитала, индивидуалистическим эгоизмом и безудержным своеволием личности. Итог наполеоновских войн – падение монархий и порабощение народов. Жуковскому, как и другим передовым дворянам, была близка идея независимости, духовной самостоятельности личности, но он отверг насильственный путь ее достижения. Разрешение социальных противоречий надо искать, полагал он, не на путях революции, а опираясь на воспитание личности. Человек в поэзии Жуковского испытывает горькое разочарование в реальной действительности. Он никогда не достигает счастья, но это не лишает его веры в лучшую жизнь, в добро, в любовь и дружбу, не отменяет неистребимого стремления к высокой нравственности.

Пафос человечности укрепляется в Жуковском и вследствие необычных обстоятельств его личной судьбы.

Поэт родился 29 января 1783 года. Отец его, Афанасий Иванович Бунин, был богатым тульским помещиком, а мать – пленная турчанка Сальха. В тогдашних условиях будущая судьба «незаконного» ребенка была весьма незавидной. Чтобы как-то обеспечить его общественное положение, Бунин попросил своего родственника, бедного дворянина А. Г. Жуковского, жившего в его доме, усыновить мальчика.

К счастью, в семье Буниных к ребенку отнеслись сочувственно. И это оказало несомненное влияние на духовное развитие поэта. Жуковский уверовал в доброту отзывчивого и чуткого сердца. В земных отношениях, думал он, все зависит не столько от социальных условий, сколько от свойств самих людей, от меры их человеколюбия. Мысль о совершенном обществе связалась у Жуковского опять-таки не с идеями социального бунта и коренной ломки общественных отношений, а с моральным воспитанием личности. Ту же идею внушило Жуковскому и чтение Карамзина, авторитет которого в глазах юного поэта был очень высок. При этом гуманность Жуковского получила религиозную окраску, хотя поэт был далек от казенного православия и от официальной Церкви.

Поэт воспитывал себя в духе принятого им гуманного воззрения и с исключительным прямодушием, подчас забывая о себе, вступался за гонимых царизмом Пушкина, И. Киреевского, Герцена, содействовал выкупу на волю Шевченко. Современники отмечали необычайную мягкость, нежность, незлобивость, отличавшие его. Пушкин в одном из писем восторженно восклицал: «Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да каким еще!» Однако религиозность часто суживала идейный кругозор Жуковского, а художественность нередко казалась поэту лишь простой иллюстрацией нравственного содержания. «Талант, – писал он Пушкину, – ничто. Главное: величие нравственное». Обогатив русскую поэзию нравственными идеями – и в этом его бесспорная заслуга, – Жуковский в то же время несвободен от поучительности, дидактизма, снижающих эстетические качества его произведений.

Эти недостатки, постепенно, кстати, изживаемые Жуковским, решительно перекрываются теми новыми и ценными качествами, благодаря которым неизмеримо расширилось художественное содержание русской поэзии и ее выразительные возможности.

Жуковский, по словам Белинского, вдохнул душу в русскую поэзию. Какой бы темы ни коснулся Жуковский, она несла на себе отпечаток его личности.

Русские поэты до Жуковского вдохновлялись пафосом государственных преобразований, постижением абсолютных, всеобщих философских истин, победами разума над темнотой, науки над невежеством. Носителями общегосударственных эмоций выступали либо самодержавие, либо просвещенный монарх, например Петр I. Человек в XVIII веке еще не мыслил себя суверенным существом и потому не мог противопоставить свою этику феодально-иерархической морали. В XVIII веке считалось, что поэтического выражения наиболее достойны чувства, имеющие общее значение для Отечества. Интимные же эмоции казались случайными, необязательными. Всеобщее замещало и вытесняло личное, но без индивидуального начала и само выглядело рационально отвлеченным, абстрактным.

В начале XIX века дворянин почувствовал себя относительно самостоятельным от государства и испытывал искреннее разочарование в навязываемой ему официальной морали. Его не удовлетворяли и отвлеченные истины. Каждое событие теперь оценивалось с личной, субъективной точки зрения. Например, патриотическая тема в оде-элегии Жуковского «Певец во стане русских воинов» предстала не в своем абстрактном и всеобщем содержании, а лично пережитой. Примечательно, что главную лирическую партию в ней ведет «певец», воины же вторят ему, разделяя его чувства.

Певец славит мужество, доблесть военачальников и простых ратников и говорит от своего лица. Патриотизм – его личное чувство, теплое и задушевное, лишенное рассудочности, одического «парения», риторики, столь свойственных традиционным одам классицистов. Вместе с тем это и общественное чувство, потому что певец выражает общенациональные эмоции. Жуковскому дорога идея национального единства, душевного родства воинов и поэта, союза поэзии и военного искусства. Голос певца в стихотворении стал голосом нации. Общественное чувство обрело в оде личный характер, а личное не потеряло общественного содержания. Лирическое переживание связано с идеалами всей нации, а не одного лишь дворянства или иных привилегированных слоев. Кстати, о царе упоминается вскользь и без того волнующего одушевления, с каким обращается поэт к Родине. Именно человеческое, глубоко лиричное решение патриотической темы обеспечило «Певцу во стане русских воинов» небывалый успех среди участников Отечественной войны 1812 года и передовых людей того времени. Вместе с тем Жуковский понимал, что общественные условия в России его эпохи сковывают духовные богатства человека. Гуманная личность – это исключительное, редкое явление. Она относится к тем «немногим», которые презирают «преходящие» блага и ценят лишь блага вечные, нетленные – дружбу, любовь, доброту, чуткость, сердечность. Не находя опоры своим чувствам в современной ему действительности, поэт обращается к истокам народной культуры, к обычаям, поверьям, быту и нравам народа, к национальной истории.

Так Жуковский приходит к идее народности, выступает зачинателем народной темы в нашей поэзии. Он обрабатывает на свой лад средневековые легенды европейских народов и знакомит русскую публику с неведомыми ей старинными сюжетами. В них Жуковский рассказывает о разнообразной исторической жизни народов Запада и Востока и приобщает русское общество к истории и культуре других стран. При этом во всех переводах и переложениях отчетливо выражен гуманистический пафос Жуковского. Как бы ни были несходны средневековые легенды Англии, Шотландии и Германии, как бы ни разнились восточный и европейский эпос, нравственность народов содержала общие духовные принципы. Народная мораль отдавала предпочтение внутренней красоте человека, его благородству, высоким чувствам и мыслям, а не социальному происхождению, богатству или связям. Эти народные представления отвечали личным взглядам Жуковского, человека без имени и без состояния, вынужденного в дворянском обществе утверждать себя талантом и литературным трудом. Тем самым иноземные произведения использовались поэтом при решении актуальных для России общественно-литературных задач.

По мысли Жуковского, в обществе идеальные чаяния души искажаются, но не исчезают. Их пламень согревает дружбу и любовь, гражданские и патриотические подвиги, беззлобную шутку, озорную фантазию, крылатое вдохновение и бескорыстное самопожертвование. Прекрасный идеал, о котором мечтали народы всех стран, жив, но в настоящем своем виде часто скрыт, незрим. Его нелегко распознать в реальной жизни. Поэтому подлинное содержание идеи человечности составляет томление по совершенству. Не столько даже достижение идеала, сколько порыв к нему. В этом и заключается истинное предназначение человека. Следовательно, силы, влекущие к гармонии с природой и другими людьми, заложены в нем самом, и пробудить, воспитать их и усовершенствовать должен он сам. И это один из непреложных и предопределенных законов, управляющих жизнью. Не нарушая, а соблюдая его, человек обретет счастье.

Вследствие этого понятно, почему внутренний мир человека стал для Жуковского источником огромной нравственной энергии, возвышающей личность и поднимающей ее над действительностью. Счастье, по убеждению поэта, возможно, ибо оно в душе человека, и никто не в силах его отнять, но одновременно оно недостижимо в суровой и жестокой реальности, где неизбежно гибнут самые лучшие, самые благородные побуждения и разбиваются прекрасные сердца.

Эти взгляды начали складываться у Жуковского рано, когда первые романтические веяния проникли в Россию, всколыхнув чувства юноши. К тому времени он получил образование в частном пансионе, затем в Тульском народном училище, а потом стал слушателем Благородного пансиона при Московском университете. Здесь, в кругу молодых друзей, и получили развитие романтические устремления поэта. Судьба свела его с известным в те годы семейством И. П. Тургенева – ректора университета. Жуковский подружился с его сыном Андреем. Вместе с ним и другими воспитанниками он вошел в «Дружеское литературное общество», где юные романтики обсуждали волновавшие их новые идеи. Внезапная смерть Андрея Тургенева потрясла Жуковского. Юношеской дружбе он сохранил верность до конца дней. Жизнь поэта сложилась так, что ему не раз приходилось оплакивать самых близких и духовно родных людей.

Давая уроки своим племянницам, Александре Андреевне и Марии Андреевне Протасовым, Жуковский влюбился в Марию Андреевну, и она ответила ему взаимностью. Но брак не состоялся: сестра Жуковского решительно воспротивилась счастью любящих из-за религиозных соображений, не допускавших кровного родства между будущими мужем и женой. «Христианство (по ее словам), – писал Жуковский о матери Марии Протасовой, – заставляет ее отказать нам в нашем счастии; а того, что составляет характер христианки, она не имеет, той любви, которая заботится о чужой судьбе, как о собственной. Каждая минута напоминает мне о том, чего я лишен, нет никакого вознаграждения. На нашу потерю смотрит она холодными глазами эгоизма. Нет никакой отрады». Мария Андреевна Протасова и Жуковский вынуждены были расстаться. Впоследствии М. А. Протасова вышла замуж за доктора Мойера. Через творчество Жуковского прошла тема большой и драматичной любви.

С 1815 года Жуковский исполнял придворную должность чтеца при императрице Марии Федоровне, вдове Павла I. Спустя два года его пригласили учителем русского языка к принцессе Шарлотте – будущей императрице Александре Федоровне, а с 1826 года он стал воспитателем наследника престола – впоследствии царя Александра II. Служба при дворе вызывает законную тревогу друзей поэта – Пушкина, Вяземского и других. Они сомневаются, сумеет ли Жуковский сохранить присущую ему независимость. Их смущают мистические ноты в произведениях поэта, и они опасаются, не повредит ли дворцовая обстановка таланту Жуковского. Но поэт не изменяет гуманным чувствам и, находясь при дворе, заступается за несправедливо гонимых литераторов, публицистов, художников.

Педагогическое поприще поэт воспринял как гражданское служение Отечеству. С необычайной ответственностью, очень ревностно отнесся он к занятиям со своим учеником: сам составлял программы и готовил пособия.

Будучи монархистом по убеждениям и признавая законность самодержавия в России, Жуковский, однако, хотел видеть царей более образованными, воспитанными, человечными. Его идеалом был просвещенный абсолютизм, и поэт пытался посеять в душе наследника семена добра, пробудить в нем чувство неудовлетворенности, уважения к законам, к личным правам, достоинству людей и их мнениям. Через воспитание наследника он надеялся изменить ход русской истории. Это была, конечно, трагическая иллюзия. Жуковский испытал глубокое разочарование: его мечты о просвещенном, гуманном и деятельном самодержце, образованию и воспитанию которого он отдал столько трудов и сил в пору своей творческой зрелости, рушились одна за другой. И хотя будущий царь ценил Жуковского как человека, он не следовал его советам. Поэту не удалось победить ни лени, ни малоподвижности ума высокородного отрока. Он часто наталкивался на глухое, упорное сопротивление и тупое своевольство. Как понял вскоре и сам Жуковский, причина гибели его надежд на совместимость гуманности с монархизмом заключалась в том, что абсолютная власть, основанная на произволе, – враг человечности.

В 1841 году Жуковский вышел в отставку, женился на Елизавете Рейтерн, дочери художника. Но счастье продолжалось недолго: у жены поэта обнаружилось расстройство психики, и жизнь временами казалась ему невыносимой.

Воспоминания современников донесли до нас задумчивый, мечтательный, а иногда и радостный облик Жуковского. Часто встречавшиеся с поэтом А. И. Тургенев, Вяземский, Пушкин и близкие к их кругу литераторы любили его. Пушкин, например, ценил и доброе сердце, и верность Жуковского в дружбе, и его громадное лирическое дарование.

Без Жуковского нельзя представить всю новейшую русскую поэзию. Ему обязаны не только Пушкин, но и все крупные поэты начала XIX века, не исключая декабристов, которые по своим общественным устремлениям, казалось бы, Жуковскому чужды. Именно Жуковский заставил слово естественно и легко передавать самые тонкие переживания человека.

Органическую сопряженность поэзии и жизни в творчестве Жуковского уловили уже современники. «До Жуковского, – писал Белинский, – никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в тесной связи с его поэзией и чтоб произведения поэта могли быть вместе и лучшею его биографиею». Но эта связь достаточно сложна.

Единственная тема и основное содержание лирики Жуковского – душа. Думам о ней и посвящена его поэзия. И все-таки Жуковский-поэт нетождествен Жуковскому-человеку. Он создает в лирике обобщенный образ. Лирический герой поэта и совпадает с личностью автора, и не совпадает с нею. Из своей биографии Жуковский выбирает не столько житейски достоверные факты, сколько рисующие мыслимую им идеальную судьбу. Так, например, любое событие в жизни Жуковского – встречи и объяснения с Марией Протасовой, вид моря или придворный праздник – теряет свою жизненную конкретность и становится вехой обобщенной участи поэта. Например, из стихотворений «Лалла Рук» и «Явление поэзии в виде Лалла Рук» мы ничего не узнаем о придворном празднике, о деталях обстановки, об оформлении и прочем. Праздник – это лишь часть душевной жизни самого поэта. Жуковский, отвлекаясь от предметных изображений в элегиях «На кончину ее величества королевы Виртембергской» и «Славянка» и отсылая читателя к подробным примечаниям, выражает настроенность своей души, то эмоциональное волнение, которое слилось у него с трагическими или светлыми событиями. Биографические сведения в их подлинности не интересуют Жуковского-лирика. Они приобретают значение только в соотнесении с общей долей человека и с представлением поэта о заранее предначертанном ему пути. Поэтому можно сказать, что узоры лирических переживаний вышиваются не по канве биографии поэта, а по канве символической судьбы, предназначенность которой он чувствует.

Каждое стихотворение становится отдельным моментом душевной жизни и отражает духовный облик поэта. Лирика в целом – это постепенно развертывающаяся во времени панорама сложного внутреннего мира, ценность которого заключена в гуманных устремлениях.

В программном стихотворении «Теон и Эсхин» возвышенной личной морали нет преград, способных свернуть человека с избранного пути. Ничто не может заставить мудреца Теона уклониться с верной нравственной стези и унизить свою чистую душу.

При мысли великой, что я человек,Всегда возвышаюсь душою, —

говорит он Эсхину. Даже горькие утраты не ослабляют силы его духа, ибо

Все в жизни к великому средство…

Однако гуманным порывам души в творчестве Жуковского всегда противостоят препятствия. Высоким и благородным чувствам угрожает общий закон земного бытия, предопределяющий их раннюю гибель, обычно в момент торжественного расцвета. Прекрасную человеческую душу на утре дней неожиданно похищает неумолимая смерть. Жуковский предельно сближает наивысший миг устремленности к идеалу и роковую его обреченность. Наслаждение природой, восторг вдохновения, нежную любовь, дружескую привязанность неизменно подстерегает катастрофа. Вследствие этого самое пылкое чувство слито в поэзии Жуковского с грустным раздумьем. Печальный тон его поэзии зависит, таким образом, не от частных причин, не от того, что автор меланхолик по натуре, а от его миросозерцания.

Нет сомнения, что эти настроения в своеобразной форме отразили глубокую неудовлетворенность поэта русской действительностью, где рушились его мечты, где оказалось невозможным его личное семейное счастье, где самым благородным помыслам Жуковского и его лучших друзей противостояли деспотизм, сословные предрассудки, эгоистическая мораль, корыстолюбие, чинопочитание, презрение к достоинству человека. Вместе с тем в них запечатлелись и горячая вера Жуковского в высокое предназначение человека, в его волю, стойкость и способность преодолеть любые преграды.

В согласии с этими взглядами Жуковский разделил бытие на два мира – идеальный и реальный. Они оба живут в человеческой душе, в которой происходит постоянный разлад: принужденная испытывать жизненные тяготы, душа всегда устремлена за пределы земного мира, в далекий край духовного совершенства и красоты. Так рождается преимущественно меланхолический тон сердечных лирических признаний поэта.

В элегии «Вечер» певец готов начать свою песнь во славу жизни, но счастливый «удел» недолговечен: его нарушает мысль о смертной участи:

Так, петь есть мой удел… но долго ль?… Как узнать?Ах! скоро, может быть, с Минваною унылойПридет сюда Альпин в час вечера мечтатьНад тихой юноши могилой!

Переживание торжества духовных сил сменяется предчувствием неизбежной кончины человека. В стихотворении освещается вся жизнь поэта, его заветные мечты, его призвание, его порывы и душевные муки. Каким сложным, многообразным, противоречивым и вместе с тем близким предстал в стихотворении поэт!

Жуковский считал, что самое трудное в лирике – схватить текучесть переживаний. Ни мысль, ни чувство неостановимы, их нельзя удержать, они мимолетны. Слово же в его логическом значении закрепляет и как бы омертвляет непрекращающееся течение чувства и дум и потому никогда точно не может выразить ощущение. Можно легко запечатлеть, например, картину пышного заката или «пламень облаков, по небу тихому летящих». «Сии столь яркие черты, – пишет в стихотворении „Невыразимое“ Жуковский, – легко… ловит мысль крылата…» Но то, что чувствует человек в связи с картинами природы, что возникает в нем при созерцании их, – недоступно верному выражению. Но ведь у любого поэта, и Жуковского в том числе, нет другого средства, кроме словесного, чтобы выразить волнующие его чувства. Поэт не может обойтись без слова. Следовательно, необходимо расширить заложенные в слове смысловые и эмоциональные возможности.

Русская поэзия до Жуковского опиралась на предметные и переносные значения слов. Вот почему поэтический язык предшествующей Жуковскому лирики не был приспособлен к выражению сложной и противоречивой душевной жизни. Жуковский пробудил дремавшие до него в слове эмоциональные смыслы или, как их обычно называют, эмоциональные ореолы. Он использовал слово не столько для называния, точного определения своих ощущений, сколько для передачи настроения. Жуковский как бы навевает на читателя свои переживания, увлекая и «заражая» ими. Его сердце звуками, стихами, интонациями «музыкально» переливается в сердце читателя. Так устанавливается прочное психологическое родство между поэтом и нами.

Сложный, изменчивый миг душевного состояния, неподвластный выражению, оказывается выразимым и внятным. Небольшой отрывок (стихотворение «Невыразимое» имеет подзаголовок: «Отрывок») душевной жизни на краткий срок остановлен, словно задержанный вздох, и в нем неожиданно открылось необъятное содержание.

Жуковский перестроил поэтическую речь и преобразовал поэтический язык, чтобы свободно передать те самые текучие переживания, которые, по его мнению, не поддавались точному словесному воспроизведению.

Весь зримый предметный мир, его картины и события стали как бы отражением души, ее произведением. Вот первая строфа элегии «Вечер»:

Ручей, виющийся по светлому песку,Как тихая твоя гармония приятна!С каким сверканием катишься ты в реку!Приди, о муза благодатна…

Начав с описания ручья, Жуковский неожиданно призывает музу. Есть ли тут логическая связь между ручьем и музой? На первый взгляд переход к музе неправомерен. Однако логика соблюдена, но логика не рациональная, а логика чувства, переживания.

Жуковский описывает ручей, но его не интересует ручей как некое явление природы. Зато поэт полно передает впечатление, какое произвел на него поток. Во втором стихе – «Как тихая твоя гармония приятна!» – Жуковский отвлекается от конкретных, предметных признаков. Ему «приятен» не сам ручей, а его «тихая гармония». Слово «гармония», отнесенное к ручью, необычно. В обыденной речи сказать «гармония ручья» неловко, но в тексте Жуковского слово «гармония» вызывает эмоциональные переклички с душой поэта, исполненной глубоких волнений. К тому же «гармония» «приятна» и особенна: она «тихая». Слово «тихая» употреблено, конечно, не в прямом значении – «не шумная», «спокойная» (ср.: шумная, бурная гармония), а в переносном – «мирная», «умиротворенная».

Из описания Жуковского мы узнаем, какое настроение рождает ручей у поэта, какие переживания навевает его вид. Следовательно, между душой поэта и природой устанавливается интимная связь: вьющийся ручей близок душе Жуковского своим «сверканием», своей «тихой гармонией». Душа поэта в описываемую минуту светла, тиха своей внутренней умиротворенной гармонией. Изображая природу, Жуковский, с одной стороны, схватывает такие ее признаки, которые созвучны его настроениям и переживаниям, а с другой – в образах природы запечатлевает свое эмоциональное состояние. Ведь это его душа полна оживленной сосредоточенности, ведь это на нее снизошла тихая гармония. Так природный пейзаж становится под пером поэта «пейзажем души». А слово «гармония» всегда сочеталось со словом «поэзия». Поэзия и есть гармония звуков, слов, чувств и мыслей. Вот почему, наблюдая журчание ручья, поэт вспомнил о музе. Его душа уже готова к творчеству, она уже предчувствует приближение вдохновения, она настроена на лирическую волну.

Жуковский оживил «спавшие» в слове эмоциональные ассоциации, выдвинул их на первый план. Благодаря его поэтическому новаторству пришедшие вслед за ним русские поэты могли непосредственно и психологически конкретно выражать свои душевные переживания. Слово со времен Жуковского обрело способность запечатлевать самые тонкие, едва уловимые, изменяющиеся оттенки настроений, слитых с теми или иными предметами и явлениями. Теперь каждое событие могло быть воссоздано и в его личном, индивидуальном освещении.