– А в футлярах всё, как было, – и Афанасий вытащил свиток из футляра. – Вот – какой-то непонятный язык, – тряс он свитком, – вот и в этом футляре всё написано. Все семь свитков в порядке. А в папках – белые листы!

Он разбросал свитки и футляры, так что женщины взялись всё вновь сворачивать и упаковывать.

– Но мы же с тобой вместе смотрели – там было и по-русски написано, всё было исписано, ну, скажи, Ирина!

– Ну да, ты же мне прочел про какую-то колесницу, летящую по небу. Я даже не представляю – кто и когда подменил?

– Слушайте, а может быть это от освещения или чернила особые? Ну, помните, как конспираторы делали? – Ольга взяла лист и поднесла его к настольной лампе. – Да и бумага здесь какая-то плотная, такой сейчас и не делают.

– Но мы же тоже при электрическом свете читали, – возразила Ирина.

– Ну, мало ли… Раз эти бумаги закапывали, значит, они не простые.

– Ты права! Тут черти что может быть! А вообще-то, ребята, я что-то жутко устал. Давайте завтра посидим, подумаем. Хорошо бы узнать, что за язык на этих свитках. Ты что-нибудь придумай, Оль.

– Давай, ложись. Придумаем.

– Да не переживай ты, тебе и свитков хватит для того, чтобы голову сломать, – подбодрила жена.

– А может и деньги нарисованные, а камни – стекляшки, – пьяно пошутил он.

– Не может быть! – закричала Ирина. – Нашел над чем зубы скалить! Нажрется и как идиот становится!

– Да пошли вы! – И Афанасий бухнулся на диван. – Завтра соберусь и уеду на Белое море, грызитесь здесь друг с другом за чье-нибудь другое мужское достоинство.

– Кретин! – Ирина пошла вниз.

А Ольга накрыла Афанасия одеялом, погладила по голове, он буркнул «Спасибо тебе за все» и она выключила свет.

Спал он как убитый, натерпевшись от последних событий и всех этих фантастических метаморфоз.

Не спалось только Ольге, она почти всю ночь просидела на крыльце и ее не оставляла мысль, что случившееся с Афанасием имеет какой-то скрытый смысл, она всё представляла, как он лежал под этой елью и будто сама ждала неминуемой смерти, и будто сама выкапывала этот сундук…

Неожиданно ей пришло в голову, что сундук тот имеет какую-то связь с бумагами. Возникла аналогия с глубоководными рыбами – извлеченные на поверхность, они меняют вид и цвет, гаснут и тускнеют. Что, если эта бумага претерпевает подобные метаморфозы?

Уже под утро она услышала шум машины. Кто-то приехал на соседнюю дачу. Она подошла к забору и заглянула в просвет между досками. Какая-то женщина и трое мужчин входили в особняк. Она никогда не видела их здесь, да, собственно, и особняк был выстроен совсем недавно. Его построили за полгода, снеся старенькую дачу одного умершего писателя. В доме засветились окна, двое мужчин скоро вышли, один уехал, а второй остался в машине.

«Плохо будет, если и деньги с золотом окажутся бумагой и камнями», – думала Ольга.

Хотя в глубине души ей хотелось, чтобы так и случилось, тогда бы Афанасий нуждался в ней еще больше, тогда бы он остался здесь жить, а она бы стала членом его семьи. Корыстные желания, но а почему бы нет, или ей запрещено мечтать о своем маленьком счастье?

Она готовила завтрак, когда ее испугал шепот за спиной: «Иди сюда! Только тихо!»

Это Афанасий манил ее наверх. Уже было светло, Афанасий загадочно улыбался, его волосы торчали во все стороны.

– На! – протянул он ей печатный лист.

Она успела прочитать предложение, когда он вырвал лист из ее рук.

– Они все исписаны. Обрати внимание – как будто писала машина или виртуоз-писарь – буковки ровненькие, одна возле одной, но без соединений, они словно выдавлены, как для слепых. Вот, пощупай!

Действительно, пальцы ощутили выпуклости, но этот удивительный шрифт был слишком мелким, чтобы его мог разобрать слепой.

– Это бумага словно живая, ты понимаешь?! Потрясающе! Я от волнения даже прочитать ничего не могу, меня всего колотит!

– Я принесу тебе кофе.

Весь день Афанасий провел за чтением непонятных текстов. Вернее, всё, что он читал, было очень понятно и даже порой банально, но чаще всего сумбурно, прерывисто, с перескоками с одной темы на другую – безо всякой связности и логичности.

– Вот, смотрите, – пояснял он вечером Ольге с Ириной, – здесь выписана какая-то тирада со сплошными матами в адрес какого-то Чеснокова, затем абзац и какие-то цифровые выкладки, похожие на бухгалтерский отсчет за год, затем какие-то бредовые восклицания о любви, потом слова из песни, потом стихи, потом какие-то сексуальные охи и вздохи, здесь опять сплошной мат, какой-то чертеж, а на этом листе вообще, вот, смотрите, детский рисунок, а вот на этом -порнография.

Действительно, на одном листе очень аккуратными линиями была отображена откровенная сцена совокупления.

– А это что? – Ирина взяла лист, на котором было стократно повторено «а-ла-ла, па-па-па».

– Ну ты же читать умеешь.

– А здесь вот текст из «Войны и мира» Толстого, – показала Ольга.

– Никакой логики! – развел руками Афанасий, – просто крыша едет!

Ирина его утешила:

– Да чего тут особенного? Какой-нибудь обычный трюк. Специальная бумага для мошенничества. Кому это принадлежало? Преступникам. Вот они и применяли какую-то технологию для своих делишек. Заключат, к примеру какой-нибудь договор, а потом на листе вместо печатей и подписей вот эта галиматья. Ты что, фокусов никогда не видел?

– А ты что скажешь?

– Всё возможно. Сейчас уйма неучтенных изобретений, каким-нибудь открытием мог воспользоваться кто угодно. Все эти тексты смахивают на злую шутку…

Ольгу перебила Ирина:

– Как бы и деньги не оказались шуткой.

Афанасий вытащил доллары. Купюры были пересмотрены и по всем признакам не походили на фальшивые.

– Возьми двести долларов, обменяй завтра, – попросил он Ольгу.

Это она сделала, доллары были настоящие.

Вечером следующего дня Афанасий вновь занялся бумагами.

Он сидел наверху за столом, курил, когда пепел от сигареты упал на лист. И мгновенно текст исчез, на его месте появился новый, потом исчез и этот, возникли рисунки, потом чертежи и снова текст – все это стремительно, как на экране телемонитора.

Он потер пальцем чуть заметный след от горячего пепла, подул на это место и всё успокоилось, лист был белым. Он отложил его в сторону. Ему пришла в голову мысль поэкспериментировать с другими листами – испытать их водой, огнем, холодом…

Взгляд его упал на отложенный белый лист, и он вздрогнул. На листе была фраза:

Не делай этого!

Ему стало не по себе, он даже оглянулся по сторонам – так явственно ему показалось, что он не один. И ему как-то сразу расхотелось экспериментировать.

Ночью он ворочался с боку на бок, вставал, зажигал свет, смотрел – не исчезли ли тексты. Они оставались прежними.

«Не делай этого!» – читал он и снова укладывался.

У него крутилась в голове предположение-догадка – будто с этими листами возможно установить контакт, что есть какой-то ключ ко всей этой игре. Он вспомнил об экспериментах с растениями, которые, как оказалось, имеют некую память о тех, кто за ними ухаживал или кто их ломал. А что, если и эти листы воспроизводят какую-то особую память – отсюда весь этот текстовой хаос и всяческая белиберда.

По-видимому, Афанасий очутился не так далеко от истины. Утром, когда он взялся за контрольный осмотр листов, оказалось, что тексты претерпели изменения. Трудно было точно определить все перемены, так как опять везде была явная галиматья, похожая на мышление матершинника-энциклопедиста-маразмата в одном лице.

Но на том самом пострадавшем листе Афанасий увидел новую, почему-то потрясшую его своей значимостью фразу:

Женщина – самое красивое животное,а мужчина – это шанс.

Он даже погладил этот лист за такой очаровательный тезис, потом просмотрел другие. В одном месте наткнулся:

«Кто ты, читатель? Нужен ли ты мне? Ты хочешь простых развлечений, заманчивого сюжета, и я мог бы тебе угодить: посмешить тебя или выдавить из тебя скудную слезу. Я столько времени веселил и тешил, не переставая водить тебя вокруг главного вопроса: зачем жить? Я делал это осторожно, со вниманием относясь к твоему хрупкому сознанию. Я верил в тебя, полагая, что мы единое целое и что мои хлопоты о твоем назначении не пропадут даром. Но я глубоко разочарован в тебе и в своих попытках. Я понял, нужно писать так, будто никого нет, кроме самого себя. Нет ни людей, ни издательств, ни денег, ни признания критиков, ни славы, ни почестей. Есть только я, который хочет выразить свои желания на бумаге. Но какие они – мои желания, когда на всем белом свете лишь одно мое многоопытное «я»? Я разочарован в тебе, огромный многоголовый читатель. Со мной остался другой – внимательный, отзывчивый и чуткий – сам Я, помимо развлечений и удовольствий ищущий ответ на вопрос «зачем жить?»

Далее неожиданно, безо всякого перехода следовало:

Нужно сходить в магазин, побриться, не забыть купить сигарет и бодрее, бодрее!!.

«И кому это обращение? Ко мне? – гадал Афанасий, – это и есть контакт?»

Посмотрев другие листы, он нашел вульгарные выражения, подобные тем, что пишутся в общественных туалетах на стенах и какие-то два коротеньких серых рассказа.

«Бумага терпит, – вспомнил он умное изречение, – вот только доколе?»

Вечером после работы приехала Ольга. Они вдвоем сидели под соснами и он делился своими наблюдениями.

– Здорово! – сказала она. – А что, если попробовать тебе самому написать на бумаге?

– Мне как-то это не пришло в голову.

– Попробуй. Кстати, я выяснила про убийства у пруда. Личность одного установили – некто Годик, он же Станислав Первухин, последнее время работал в фирме Елены Сергеевны Кравченко, но она пропала, ее ищут. Еще в деле фигурирует одна крутая личность, авторитет Сергей Дыба. Его группировка контролирует часть «Лужников», и два района в Москве.

– Значит, это были они. Слушай, а в прокуратуре вы все куплены?

Ольга не обиделась.

– В таких делах мы ничего результативного не можем сделать, даже твое свидетельство не поможет. На таком уровне от нас ничего не зависит, куплены не мы, а чиновники в министерствах, в исполнительных структурах.

– Извини, тебе не противно работать в такой продажной системе?

– Почему – противно? Есть масса дел, не связанных с организованной преступностью, закон на этом уровне действует. Нельзя переделать весь мир или засеять всю землю пшеницей, но на своем участке я могу наводить порядок.

– Под преступным присмотром?

– Любая власть так или иначе – противник свободной личности. Ты вот не протестуешь, что есть змеи, крокодилы, болезни, землетрясения. Воспринимай криминальную власть как природное явление, имеющее различные формы и разную степень влияния на граждан. Со временем вчерашние уцелевшие бандиты станут любящими внуков дедушками и начнут переживать за законность.

– Ты хладнокровный философ! Я так не могу, и я протестую, что есть землетрясения, болезни и крысы! И что человеческая жизнь похожа на дикий заповедник! Какого черта нет молочных рек и манны небесной?

– Адресуй это господу Богу, выйди на демонстрацию, вырази ему свое недовольство, – Ольга любила с ним говорить, и его идеалистичный задор как-то безболезненно входил в ее реалистические представления о жизни, как бы орошая сухую землю теплым веселым дождем.

– «Женщина – самое красивое животное, а мужчина – это шанс», – процитировал он.

– Шанс чего?

– Спроси чего-нибудь полегче.

– А вот ты и спроси – напиши, – посоветовала она. – Ну-ка, тихо!

Они сидели на скамейке в пяти метрах у забора, за которым у соседей росла малина. И оттуда послышались голоса.

– Вчера под утро соседи заехали, – прошептала Ольга.

– Писательский участок?

– Был. Теперь там новые плюские.

– Какие?

– Ну – «русский – нос плюский». Я их так называю.

– Я пойду, пошпионю.

– Только осторожней.

Афанасий подкрался к забору, заглянул в щель и увидел сначала руку, обирающую спелую малину, а потом – очень близко – лицо красивой женщины. Она быстрыми движениями, но как-то машинально заталкивала пальцами ягоды в рот, оставаясь при этом задумчивой, будто слушала симфоническую музыку.

Он всегда очаровывался именно таким типом женщин – с задумчивостью. Он уже знал, что это самоуглубленное выражение лица часто оказывается обманчивым, что это даже не маска, а просто плоть бывает талантливее и даровитее того, что в ней содержится. Ведь до чего бывают красивы и величественны хищные птицы, в голове у которых одна цель – найти какую-нибудь падаль. А эти киношные секс-символы, герои-любовники с породистыми головами, с волевыми и благородными выражениями лиц? Но если очень хорошенько прислушаться, то стоя рядом, можно уловить, как словно в пустом кувшине, в их головах тихонько свистит ветер, не имея никаких преград – это вселенское дыхание проносится сквозь пустые головы, не зацепившись ни за одну хотя бы мало-мальски привлекательную мысль с небанальным содержанием.

«Женщина – самое красивое животное»

И ему подумалось, что в этой фразе заключен призыв к спокойному отношению к женщине, без желания унизить, а наоборот – приглашение ценить и любоваться.

Он и полюбовался на незнакомку, вполне зрелую даму – в соломенной шляпе и ярком сарафане.

Ему вспомнилось, как подростком в деревне он собирал со своей ровесницей лесную малину, как целовал эти пахнущие малиной губы и как трепетала каждая клеточка тела от неведомого предвкушения и как не удавалось сломить ее сопротивление, чтобы добиться непонятно чего…

Всё это подростковое так на него нахлынуло, и эта женщина показалась ему такой чистой и невинной, как этот же угасающий летний вечер…

Она махнула кому-то рукой и крикнула «Иду!»

А Афанасий так и остался в состоянии влюбленности непонятно к кому – то ли к той девочке-подростку, то ли к этой женщине в соку.

– Там какая-то роскошная дама собирала малину.

– Красивая?

– Да так себе. Но на телеге к ней не подъедешь.

– Афа, – Ольга любила называть его так. – Что-то Ирина нахохленная. Ты бы повнимательнее с ней.

– Да ну! Я с ней обо всем переговорил и предупреждал, что придется жить затворниками. Она согласилась, а теперь ей тоскливо без своей телефонной болтовни. Слава богу, что у тебя здесь нет телефона, а то бы она не выдержала.

И он продолжил, поведав о своих задумках на будущее.

Он планировал, спустя какое-то время, на имя Ольги купить квартиру, детей отдать в частную школу или лучше нанять учителей на дом, жить-поживать, никуда не высовываясь. Пару лет так пройдет и никто искать не будет. Главное, нигде не светиться с документами.

– И тебе куплю новую машину, – закончил он. – Или откажешься от «грязных» денег?

– Честное слово, Афа, я не знаю, как к этим деньгам… в твоем случае…

– Ну, понятно! Я тебе обещаю, что займусь благотворительностью, и ты будешь первым адресатом. Или мне все отдать и самому бегать по Москве без штанов?

– Не заводись, давай не будем об этом.

Он махнул рукой и ушел в дом. Скоро с верхнего этажа раздался его крик:

– Я же говорил, чтобы ты их не пускала наверх!

Дети заперлись в дальней комнате, боясь его гнева.

– Ты что, не могла проследить?! – кричал он на жену. – Они залили два листа кофе!

– Да я уже их наказала! Я на кухне была. И чего ты орешь, как полоумный? Совсем чокнулся из-за этих дурацких бумаг!

– Ты сама дура! У тебя нет никакого интереса, кроме тряпок и зависти к богатым идиотам! Если бы это были деньги, ты бы проследила!

Ирина тоже завелась и заявила, что соберется и уйдет.

– Ну, правильно, тебе наплевать на детей!

– А тебе что ли не наплевать? Заварил эту кашу, что жизни никакой нет!

– А какая тебе нужна жизнь? Ты бы лучше детей хоть чему-нибудь поучила. Ну как ты хочешь жить? Ты когда последнюю книжку читала? У тебя в голове один мусор и вся эта блажь о красивой жизни! Умрем мы, понимаешь, все умрем! Ни черта с собой не возьмешь!

– А ты что возьмешь? Свое охаивание всех и вся? Что у тебя-то есть?

И Афанасий разом остыл.

– Да пошли вы все! – по инерции ругнулся он и обреченно поднялся наверх.

Следы от кофе уже просохли, листы чуть съежились, и от вида бурых пятен ему стало плохо. Он чуть не заплакал. У него действительно ничего не было. А что он мог? Жизнь – как марафон – нет времени остановиться. Или как прыжок в пропасть – не за что ухватиться. И все, словно беспризорники, не знающие «зачем жить».

Он взял ручку и написал на листе:

«Кто ты? Ответь».

Подождал, но ничего не произошло.

Внизу Ольга успокаивала Ирину, потом поднялась наверх.

– Слушай, нужно купить всем велосипеды, летний бассейн, знаешь, такой надувной, и всяческие летние прибамбасы. Давай деньги.

Он дал.

– Только насколько времени это ее утешит? – ухмыльнулся он.

Она не ответила.

– Завтра с утра я все куплю.

– Лучше бы ты ей купила надувного Шварценеггера.

– Очень остроумно. А что это лист такой пятнистый?

С листами, залитыми кофе, произошли изменения. На них появился узор, напоминающий водяные денежные знаки, получилось так, будто листы равномерно распределили коричневый цвет по всей поверхности, создав из него блеклый кружевной орнамент.

– Красиво и ничего страшного. Стоило так беситься.

Он вырвал у нее лист.

– Моя запись пропала!

– А что ты написал?

– Забыл! – хлопнул он себя по лбу. – Одну фразу или две? Какой-то вопрос задавал.

– Вспомнишь. Пойду вниз.

– Да посиди.

– Пойду на улицу с девчонками, а то они там наревелись.

– Вот как с вами общаться? Тут, можно сказать, фантастическое таинственное явление, а ты тоже о какой-то ерунде думаешь!

– А ты о чем думал, когда увидел женщину в малине? – она понимающе усмехнулась и ушла.

В этот вечер с листами ничего не произошло. Правда, в какой-то момент ему показалось, что на одном листке проявился какой-то портрет, но он не был уверен, что это ему не почудилось из-за узорчатости пятен.

Он то складывал листы в папки, то снова вытаскивал и изучал их, потом догадался их пересчитать. И получилось 665. Вспомнилась библейская цифра 666, считающаяся дьявольским знаком.

Афанасий знал о множестве учений, и в каждом находилось что-нибудь традиционно- предрассудительное – какой-нибудь пустяк, которому придавалось огромное трепетное значение.

Но, к примеру, человечество пережило 666 год безо всяких особых катаклизмов, как любой другой. И почему не 888 или 111, 555. Ляпнет кто-нибудь ерунду, и поколения носятся с этой глупостью, полагая, что раз это задержалось в истории, значит, так оно и есть, значит, это важно и незыблемо. Да и кто это выдумал – одно племя из тысяч! А у других племен были свои боги, свои цифры и значения. Одни религиозные представления вытеснили зачатки или основы иных, но ни одна религия не ответила на главный вопрос: «зачем жить?»

Так считал Афанасий. Он полагал, что есть нечто тайное над человеком, и некоторые религии определили это нечто, но всего лишь образно, не имея возможности увидеть это нечто наглядно.

Но, в основном, все религиозные образы сродни беспредельным фантазиям древних – о черепахах, на которых покоится Земля, о крае света, за которым следует пропасть. Более зрелые образы появились, когда человек начал выстраивать представление о мире, исходя из собственного «я», ставя себя в центр мироздания. И теперь каждый волен создать свою собственную религию, а не примыкать к готовенькому. Каждый волен трактовать старые образы и определять новые.

Афанасий был поглощен этими мыслями весь вечер. Давно он столько не размышлял на такие темы. Занятия торговлей убедили его, что нельзя одновременно заниматься бизнесом и поисками смысла и назначения жизни.

И вот теперь он ощущал боль в висках и затылке, будто мозги отходили от наркоза и в них с трудом начинала пульсировать мысль. Порой ему казалось, что определи он сейчас какую-то истину, и мир расколется на части, ибо незачем ему больше будет стоять.

Но он и представить не мог, сколько человеческих судеб было потрачено на решение главного вопроса: Зачем?

И только через несколько дней он осознал это.

Эти несколько дней были прожиты весело и активно. Ольга привезла и велосипеды, и бассейн, и качели. Погода стояла жаркая. Детвора не выходила из воды, все загорали, ели овощи и фрукты – лучшего отдыха и не придумаешь.

Глядя на эту идиллию, Афанасий думал, что самое хитроумное искушение – это сама жизнь со всеми удовольствиями – наслаждениями. В этом смысле – самые искусившиеся – это животные, лакомящиеся травой или друг другом и греющиеся на солнышке. Человек же имеет свободу дерзаний.

«Мужчина – это шанс», – не забывал он. И до глубокой ночи засиживался над текстами, поздно вставал и снова брался просматривать и изучать листы.

Он перестал делиться своими наблюдениями с Ольгой и Ириной, боясь спугнуть вереницу догадок и предположений.

Он определил, что тексты появляются и исчезают с любой периодичностью: иногда через восемь часов, иногда через два. Возможно какую-то закономерность и можно было бы высчитать, но для этого потребовалось бы уйма времени.

Еще он отметил, что листы делятся на как бы «серьезные» и «несерьезные». Последние содержали поток разнообразнейших бытовых тем или суждений, хозяйственно-политическо-экономическо-житейского порядка с подходящей для этого уровня лексикой. К «несерьезным» можно было отнести и листы жалобные – это были восклицания, вздохи и охи, отрывки переживаний, эмоций и мелких чувств, и листы с шальными рисунками и цифровыми бухгалтерскими высчетами.

К «серьезным» Афанасий отнес заумные схемы и графики, часто без каких-либо сопутствующих разъяснений, зарисовки местности, тексты, похожие на статьи, обрывки рассуждений о жизни, исторические и художественные тексты и мысли как бы льющиеся потоком.

Правда, получилось так, что со временем часть «серьезных» листов перекочевала в стопку «несерьезных» и наоборот. Вообще-то весь этот океан являющейся и исчезающей информации напоминал Афанасию всемирную компьютерную связь, непонятно к чему подключенную и как действующую.

У него была мысль, что листы заряжены многослойной текстовой информацией и просто периодически выдают все, что в них заложено. Они не очень-то походили на обычную или даже сверхкачественную бумагу, но по всем признакам были бумажными и обычными.

А на третью ночь он понял, что имеет дело не с замкнутой на определенной программе системе.

Во-первых, он вычислил один лист, на котором периодически появлялись два слова «память» и «желание», и больше ничего.

Затем был лист, где постоянно проходила вереница имен и фамилий, все время новых и новых. Иных текстов на этих листах не появлялось.

Был еще лист, всегда остающийся чистым.

Но самое неожиданное выдавали листы, залитые кофе, среди которых был и обожженный горячим пеплом. Они воспроизводили единый текст, логически связанный, даже с переносами. В то время, как на других листах текст мог начинаться и обрываться на полуслове и больше нигде не продолжался.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2 3 4

На страницу:

Перейти

4 из 4