Вино для любимой. Детективный роман

Эти рыдания были недолгими, прерывистыми и быстро сменились напористым храпом. Большие черные глаза с мольберта смотрели на все это с какой-то легкой насмешкой.

Вышедший из-под раскладушки Макбет проводил гостя до двери, жалобно мяукая, словно жаловался на хозяина, жаловался на свою никчемную жизнь без мышей, без рыбы из ресторана «Прага», просился истошно на улицу, терся о ноги своей взъерошенной шерстью. Но когда гость открыл дверь и позвал его за собой, тот неодобрительно фыркнул и поспешил затеряться в углу темной комнаты.

Инцидент у ресторана

Голуби сиротливо бродили между опустевшими столиками. Иногда они взлетали, напуганные чем-то, и долго кружились в сером тоскливом небе Арбата. Строители уже приступили к разбору летней террасы. Часть плетеного заборчика с перевернутыми крынками была свалена небрежно в кучу, но по каким-то причинам работяги отлучились, и эти следы неоконченной работы наводили на прохожих еще большую хандру. В город пришла осень. Ветер беззвучно качал тронутые холодами цветы на клумбах. Все спешили куда-то, держа над головами зонтики и закутываясь на ходу в плащи и куртки.

Редкие посетители ютились внутри. Их лица, увлеченные друг другом, сияли сквозь запотевшие витрины ресторана. Приятный аромат выпечки ощущался на улице, когда кто-то открывал дверь. Не от каждого ресторана так вкусно пахнет, и одинокий мужчина присел за один из пустых столиков под крышей наполовину убранной террасы. Из ресторана тут же выбежала молоденькая официантка в вышитом сарафанчике и забавный южнорусский говор с ее напомаженных губ приятно заласкал ухо.

– Добрий ранок. Проходьте сюди… Литня тираса не працюе. (Летняя терраса не работает).

Она была как куколка, аккуратненькая, милая, невысокого роста. Своими отточенными в чулочках ножками девушка явно гордилась, выставляя их как-то вперед, словно на показ, на ходу поднимая подол чуть выше колена. Поверх сарафана был надет фирменный фартук самого заведения, он едва согревал ее.

– Спасибо, но мне и здесь хорошо, – ответил гость, разглядывая невольно узоры на ее вышитом сарафанчике. – Сколько у Вас стоит чашка чая?

– Дивлячись який чай. (Смотря какой чай…)

Уже скоро перед мужчиной поставили поднос с чайничком и чашкой из белого фаянса.

– Замовте що-небудь ще? (Будете что-нибудь еще?) – поинтересовалась она у гостя, расставляя посуду на столик. – У нас е смачне булочки. (У нас вкусные булочки).

– Я уже заметил, – улыбнулся он, и официантка, пару раз кокетливо оглянувшись, смеясь пошла к двери. Видно было, что такие недвусмысленные шуточки в ее адрес пришлись ей по нраву.

Чай был очень горячим. Мужчина пил его мелкими глотками, посматривая на проходящих мимо симпатичных женщин. Ему хотелось заняться со всеми ними сексом, войти в какое-то отвлеченное состояние, лишь бы не думать о предстоящем разводе. Уже вернулись работники и продолжили с привычной руганью разбирать конструкцию. Они стали сдвигать столики и стулья, не трогая только ту часть террасы, где еще сидел посетитель.

– Може, все-таки ходимо до нас? – выглянула из двери официантка, явно неровнодышащая к гостю.

– Да, пройдите, товарищ, в заведение. Не мешайте работать! – поддержал ее один из работяг.

Кувалда в жилистой руке исключала любые возражения. Гость приподнялся, и обрадованная официантка придержала перед ним дверь заведения, заверяя, что она все перенесет с улицы, и пусть он снимает свою чудесную курточку и устраивается поудобнее. Мужчина заметил несколько маленьких родинок на ее загорелой шее, и ему захотелось их поцеловать. Он даже пожалел, что для пущей дерзости он недостаточно пьян. Алкоголь, распитый в каморке с уличным художником пару часов назад, уже выветрился из головы. На счастье проход ему преградил поднос, на котором стояли налитые до краев рюмки, а вокруг была разложена простая закуска: пучки зеленого лука и ржаной, подсушенный хлебец с тонко нарезанным, почти прозрачным салом.

– Ласкаво просимо, – почтенно поклонился вновь вошедшему казачок в красных шароварах и подпоясанной белой вышиванке. На ногах у него были стоптанные сапоги, в одном из которых торчала засунутая плеть.

Какая-то глупая голодная улыбка появилась на слегка покрасневшем лице гостя. Сало, поперченное и с чесночком, пахло волшебно. Казачок подмигнул и проговорил в ус многозначительное:

– А то!

– Ну, уговорили, братцы! – осушил гость рюмочку под одобрительный взгляд казака, осторожно вернув ее на поднос.

Горилка была чудесной и пилась как мягкая водица, и руки сами потянулись за второй рюмкой и хлебцем с салом. Затем счастливчика провели к свободному диванчику за шторками. Там на столике стоял кальян и была хрустальная пепельница, и гость даже удивился проницательности хохлушки. Он и вправду был не прочь закурить, хотя не курил, наверно, со студенческой скамьи.

– Пачку сигарет, пожалуйста, Софочка, самых дешевых, – попросил он, успев прочитать ее имя на бейджике.

Все остальное она рассказала о себе сама, как какую-то красивую сказку, когда он, немного смущенный, проходил мимо столиков, по пути здороваясь с другими посетителями и служащими. И ему даже кто-то кивал в ответ и шептал «здрасти», хотя это было в данной ситуации необязательно. Девушка оказалась из Волынской области, с какого-то хутора, а муж ее или парень, он точно не понял из ее отрывистой речи, на майдане нахватался нацистских взглядов и уже год безвылазно служил в АТО, убивая русских.

– Меня он точно убьет, если увидит сейчас с тобой, – отшутился тогда гость и, присев на мягкий диванчик, взял в руки меню.

– Та що! Він сліпий, стріляти не вміє. (Да что! Он слепой, стрелять не умеет), – и Софочка склонилась над гостем, подсказывая, что лучше взять.

Ее черные локоны приятно коснулись его небритой щеки, и он на мгновение задумался, заказывать ему украинский борщ или обойтись варениками со сметаной.

С улицы принесли его чай, и, пока готовился заказ, мужчина закурил. Пуская клубы дыма, быстро заполнившего эту маленькую комнатку с занавешенными шторками, он следил со взглядом знатока за точеными ножками официантки, как быстро она семенит ими, на ходу приподнимая подол своего красивого сарафанчика.

– Як вам борщ? – спросила Софочка, когда он вмиг проглотил его.

– Чудесно. Пожалуй, еще сто грамм Вашей горилки и мне пора на выход. А то я тут останусь навсегда.

– Так залишайтеся ж! (Так оставайтесь!) – официантка забрала пустую тарелку и, было уже, пошла за графинчиком, когда он остановил ее за руку.

Было в этом естественном движении что-то дружеское и даже наставническое. Девушка даже не одернула руку, лишь своими черными смеющимися глазами посмотрела на него с лукавым задором.

– Софочка… милая Софочка… Пойдемте куда-нибудь…

– Али куди? – рассмеялась девушка.

В этот момент между шторками мелькнул силуэт в красном, и гость изменился в лице. Этот знакомый ему силуэт с маленькой стильной сумочкой словно намеренно задержался пред его затуманенным взором, совсем не спеша скрыться в уборной. Возможно, там на проходе висело зеркало, и женщина на ходу замедлила шаг, чтобы поправить прическу.

– Ну, все забув мене. Вси ви, мужики, таки! (Ну все, забыл меня! Все вы, мужики, такие) – и Софочка, славная хохотушка, легкодоступная и отходчивая, приняла все это на свой счет, считая, что вся ее беспечная, никому не обязанная молодость с девичьим шальным визгом и диким хуторским гоготанием неожиданно проиграла перед самодостаточностью и спокойной холодностью, таящей в себе смертоносное жало, москвички.

– Прокляти москали, – только улыбнулась она натянутой улыбкой и самоотверженно пошла обслуживать столик, где ее ждали другие посетители.

Мужчина в куртке откинулся на диванчик и небрежно чиркнул спичкой. Некогда манящие ножки официантки, которые та уже и так неприлично оголила, что сидящие за ближайшими столиками могли заметить ажурные подвязки для поддержания чулок, уже не казались ему такими желанными. Спичка сломалась. И когда сигарета в его зубах все же задымила, сомнений больше не оставалось. В посетительнице ресторана он узнал ту самую незнакомку из метро.

Ее столик располагался у витрины под большой абажурной лампой, где сидел полный и хорошо пропотевший от горячего чая господин средних лет. Он только что расплатился картой в ожидании своей спутницы. Закинув вальяжно ногу на ногу, продемонстрировав чистейшую подошву своего лакированного ботинка, он взял со стола газету и развернул ее. Когда же его спутница вернулась, полный господин оторвался от чтения газеты и попросил ее в повелительном тоне снять с вешалки его шляпу и передать ему. Судя по всему, это было в порядке вещей, и она выполнила все его поручения беспрекословно. Затем без посторонней помощи она сама стала одеваться, накинув на свои оголенные плечи пальто из альпака, и, не дожидаясь, пока полный господин соизволит встать из-за стола, направилась к выходу.

– Не забудьте-с, ингушам под десять! – проворчал полный господин напоследок, когда она уже почти выскользнула из ресторана.

Затем он неторопливо сложил газету и с трудом поднялся, животом задевая столик. Подойдя вразвалочку к усатому казачонку, жирдяй усмехнулся, как-то неодобрительно рассматривая протянутый ему поднос.

– На посошок, Вениамин Кристофорович, – расплылся в заискивающей улыбке казачок, но важный клиент намеренно медлил, надевая на голову свой английский котелок из качественного фетра, с атласной лентой и бабочкой, очевидно, ручной работы.

Наконец, его пухлые, отягчаемые золотыми перстнями пальцы потянулись за рюмочкой.

– Ну, ты и жид, Микола, – опять ухмыльнулся он. – Что у вас за мензурки? А?

– Исправим, Вениамин Кристофорович, исправим. Я сам не рад. Разливаются, опрокидываются…

Проводить толстяка сбежались почти все халдеи заведения, повара, охрана. Каждый норовил отличиться перед ним в той или иной любезности, непременно одаряя его при этом словами заискивающей благодарности. Софочка видимо замечталась, оттесненная другими официантками, и не заметила, как встала на пути толстяка.

– Ты чё, дура, здесь встала? – проворчал полный господин на нее и, задев грубо плечом, точно масляный ком, выкатился наружу, так ни с кем и не попрощавшись.

– До свидания, Вениамин Кристофорович, – кричали ему все хором.

Все видели этот инцидент, но присутствующие в зале, и персонал, и гости, и уж тем более, охрана, отвечающая за порядок, сделали вид, что ничего особого не произошло, да и сама потерпевшая поспешила сразу к ждавшему ее клиенту.

– Вибачте мене, пардон, – сказала она мужчине в куртке, поднося счет. – Дуже важливый хлопец. У нього тут недалече свий банк на Сивцев Вражеке. (Извините меня, был очень важный клиент. У него свой банк здесь недалеко, на Сивцев Вражеке).

– Негодяй он, а не важливый хлопец, – возмутился мужчина в куртке, спеша оплатить счет.

– Приходьте ще. Я працую через два дни, – заметно расстроилась Софочка уходящему вслед. (Приходите еще, я работаю через два дня).

Она до конца надеялась, что приглянувшийся ей клиент оставит хотя бы свой номер или сам спросит у нее заветные цифры. Она даже была не против, что он поцелует ее в щечку на прощание или ущипнет за ляжку.

Когда мужчина в куртке догнал толстого господина на улице в нескольких метрах от ресторана, то сначала хотел ему высказать все, что он о нем думает. Но, увидев перед собой надменную, лоснящуюся от довольства рожу, ленивую до того, что даже не выразившую никаких признаков удивления, кроме отвращения, он, уже не задавая лишних вопросов, дал по ней кулаком. Тот взвизгнул, схватившись за нос и сделал вялую попытку замахнуться в ответ. Но его вдруг остановил скрип инвалидной коляски. По Арбату шла невзрачная женщина и везла перед собой девочку. Устраивать драку на глазах этой девочки никому не хотелось, и вцепившиеся было друг в друга мужчины расступились.

– Что Вам-с угодно-с? – спросил его толстяк, вытирая платком окровавленный нос.

– Обознался, – ответили ему, уходя на другую сторону улицы.

– В следующий раз очки-с купи, дрянь-с, – недовольно проворчал полный господин.

Драка могла вспыхнуть вновь, но толстяк заметил уставившихся на него невзрачную женщину и ее дочь и поспешил прочь, отмахиваясь, точно от назойливых мух.

– Неужели у тебя нет сердца! Мы еще можем ее спасти! – закричала ему вслед женщина. – Твоя дочь умирает, а ты убегаешь, словно последний трус!

– Черт Вас побрал, попрошайки! – выругался он, оправдываясь перед встречными прохожими. – Я их совсем не знаю, безумные…

Непристойное поведение

За пять минут до конца рабочего дня, когда сотрудники посматривали на часы, мысленно подгоняя минутную стрелку, у кассы по выдаче займов возникла совсем ненужная возня. Возня вначале происходила на повышенных тонах между двумя мужчинами и вскоре вылилась в потасовку с хватанием за одежду и даже тасканием за бороду.

Тощий старичок в оранжевом свитере, с взъерошенной бородкой и покрасневшим от пьянства носом, настойчиво отталкивал толстого господина, упирался в него всеми силами и даже скользил на полу ногами, так как сдвинуть толстого господина с места было невозможно.

– Так-с, – твердил толстяк, напирая на тощего своим внушительным пузом. – Прошу-с освободить помещение.

– Я требую немедленно директора банка…

– Так-с! Я Вас слушаю.

– Я заслуженный художник Арбата…

– Так-с!

– Убью!

– Так-с!

Сотрудники банка чувствовали неловкость и переглядывались, так как дело, по-видимому, набирало обороты. Художник уже переходил на личности, его броски становились все более агрессивными, но толстяк держался, и на предложение кассирши вызвать полицию лишь усмехнулся. Она восседала на высоком кресле, точно царица на троне, и была облачена в нехарактерное для обычной работницы банка красное платье с широким поясом и декольте. В нем она смотрелась на фоне серых трудовых будней крайне выигрышно.

Стоит отменить, что представительницы женского пола, которые носят такие шикарные платья, обычно нигде не работают или, на худой конец, имеют свой маленький бизнес при весьма состоятельном муже. Но, тем не менее, такая эффектная дама сидела за кассой едва приметного банка и ждала инструкций от толстяка. Последний, как оказалось, и был директором, лицом ответственным и значимым. И решение по выдачи займа под залог недвижимости полностью зависело от него.

– Ничего-с, Катерина Андреевна, спасибочки-с за беспокойство, – сказал толстяк, – но мы с этим прытким господином сами все уладим-с. Не так ли-с, мюсью?

Тем временем, прыткий господин, в котором легко угадывался уличный художник, начинал уже взывать к справедливости и всему такому, к чему обычно прибегает спорщик, когда физические силы не совсем в его пользу. Для пущей убедительности он осовелым взглядом обращался и к другим сотрудникам банка, немногочисленным и старающимся не попадаться ему на глаза, прячась за рутиной своей работы. Кто ксерил какие-то ненужные бумажки, кто набивал что-то на клавиатуре.

– А как же клиент всегда прав. Ну, как же так-с! – передразнивали директора банка, делая акцент на «так-с».

– А вот так-с! – отвечал директор.

– Как же нехорошо получается… Как же нехорошо! – вопил художник. – Ведь черным по белому написано. Займ в день обращения в любой валюте по текущему курсу. Вот свежая выписка, вот оценка, вот, кстати, Ваша загогулина, сударь… Как же так-с?

– А так-с, многоуважаемый, что со вчерашнего дня на бирже шатание, и выдача займов требует консультаций со всеми членами совета директоров банка, а тут подписи только двух человеков, – слово «человеки» было выговорено тщательно, с долей издевки. – Моя и, кажется, Ваша. Да-с, и оценкой этой можете подтереться…

– Да что Вы, сударь! Вы сами приезжали ко мне в позапрошлую среду, как помню. Вам еще местечко очень понравилось.

– Так-с, – нахмурился толстяк, когда перед ним замахали и затыкали какими-то справками и договорами, на которых мелькала его размашистая подпись. – Ну, приезжал-с. Ну, договаривались. Да мало ли я к кому приезжаю-с и договариваюсь! А подпись еще экспертизой проверить надо-с. Между прочем-м, в моем банке процедура-с платная.

Грабить людей для банкира было привычным делом. На этом зиждется бизнес – привлечь остро нуждающихся в деньгах глупцов, как можно больше напугать, прогнуть в цене и, если все пойдет удачно, затем обобрать, как нитку. В данном случае такие сделки, а точнее махинации с выдачей займов под залог недвижимости, ювелирных ценностей и антиквариата без поручителя были привычным явлением. Клиент, одержимый идеей заключить «выгодный» ему договор, бывало даже, из собственного кармана оплачивал вынужденные расходы. Только по линии оценок и других сомнительных процедур учреждение зарабатывало кругленькие суммы.

– Как Вам не совестно! – закачал головой расстроенный художник. – Мы же уже все обсудили. Оценка была в пятнадцать…

– Вот-с именно была-с, любезнейший! А сегодня пятнадцать просто-с разорение. Рынок недвижимости-с рушится… Спуститесь с небес. Кризис!

– Хотя бы одиннадцать, – слезно просил художник. – Я много не прошу…

Толстяк еще раз посмотрел на старичка в свитере, тыкающего ему в лицо ворохом бумаг, и посчитал, что клиент созрел. Осталось снять вишенку с торта.

– И одиннадцать многовато, там коммуникаций нет никаких…

– Зато какие исторические виды и никаких наследников! – стал перечислять преимущества своего жилья художник, припертый пузом толстого господина.

– Никаких наследников-с это хорошо-с, – пробормотал директор и задумался, точно давая этим задумчивым видом определенную надежду.

Нет, он не пожалел несчастного. Он, напротив, рассматривал последнего как некую ритуальную жертву, отданную на алтарь грабительного капитализма, а сам был в роли плотоядного и жестокого жреца, фанатично преклоняющегося Золотому Тельцу.

Между тем, минутная стрелка часов подкралась к восемнадцати, и сотрудники банка зашевелились, собираясь уходить, но Козломордый всем своим видом дал понять, что для него рабочий день не закончился, и со всех сил ударил ладонями по стеклу кассы. Оно пугающе завибрировало.

– Что Вы делаете! Разобьете! – испугалась кассирша.

– А я думал, у Вас оно бронебойное!

– Это у Вас руки бронебойные… Вениамин Кристофорович, давайте все же вызовем полицию!

– Да, пожалуй-с, вызывай, Катенька-с, – согласился толстяк.

– Не уйду, – закричал вдруг на весь зал Козломордый, всем видом давая понять, что будет стоять насмерть, и вновь ударил по стеклу. – Давайте десять!

Катерина Андреевна вздрогнула. Такие внезапные неистовые удары ладонями перед ее лицом пугали ее.

– Мужчина, как Вы меня достали! – лишь вымолвила она. – Тут не полицию надо вызывать, Вениамин Кристофорович, а санитаров.

– Вызывайте кого хотите, – ухмыльнулся буян, – но я лучше умру, чем уйду без денег.

– Так-с, да помирайте-с быстрей, только вот тут-с подпишите-с! – потер в ладоши толстяк, подсовывая Козломордому новый договор.

– Сволочи, грабители! – говорил Козломордый, продолжая стучать по стеклу. – Да тут девять, а не десять!

Но все эти возражения были бесполезны, все в зале знали, что клиент сейчас все подмахнет.

– Ну, знаете… – не нашла слов кассирша и намерено отъехала на кресле немного назад.

С каждой секундой она признавалась себе, что чертовски устала. Все эти махинации с грязными деньгами, проходившие мимо нее и при ее участии, оставляли каждый раз на душе неприятный осадок. Будто она сама лично обманывала этих несчастных, и, может быть, так оно и было. Она была соучастницей. Ее использовали, и она получала за это часть этих грязных денег.

Ее колени вдруг раздвинулись. И сейчас, когда споривших о цене займа мужчинам стало видно ее нижнее белье (ее свободное платье с разрезом позволяло это), она вновь испытала то гадливое, давно забытое чувство, как много лет назад, перед толпой студентов, когда ее словно изнасиловали прилюдно. Тогда она лежала в гинекологии после операции. Непроходимость труб, кисты или что-то такое, все это давно могло стереться в памяти, но только не последующее унижение. Когда она лежала на гинекологическом кресле, в кабинет зашла толпа обучающихся студентов. Ей и так было страшно чисто физически раздвинуть ноги перед незнакомыми человеком, пусть и в медицинском халате, а тут на нее с нескрываемым патологическим интересом глазели еще вчерашние старшеклассники…

Зачем она это сделала? Зачем? Какой-то грязный алкоголик, лишающийся за выпивку единственного жилья, тиран-директор, давно потерявший влечение ко всему живому и прекрасному, думающий лишь о своей прибыли… Тупорылые и недалекие охранники со своими пошлыми шуточками. Все эти завистливые тетки с климаксом, дышащие в затылок… Они не достойны даже дышать с ней одним воздухом… Все окружение пробуждало в ней в этот момент неприятнейшее отвращение.

Потом ей захотелось срочно бежать отсюда, но куда? К невыносимому до дрожи мужу-эгоисту, с которым она погубила молодость или к мосту, по которому она ходила дважды в день, идя на работу и возвращаясь обратно домой. «Нет, лучше за границу», – подумала она вдруг, но отмела и эту спасительную мысль. Она использовала свой редкий отпуск для курортных связей, но быстро разочаровалась в тамошних мужчинах. Все они были слишком инфантильны и предсказуемы.

– М-да, приплыли… Потрясающе, ярко, образно… – обомлел художник, разглядывая просвечивающее нижнее белье кассирши. Потом он как будто проснулся и стал внимательно созерцать Катерину Андреевну с ног до головы, пока ему толстяк подсовывал ручку для подписи. – Какая женщина, какой взгляд… Настоящая царица, богиня! Что Вы вообще делаете в этой дыре? А цвет платье-то, платье… просто шик! Как долго я искал его… Это просто чудо чудное! Его непременно нужно у Вас позаимствовать, если не возражаете.

– Катерина Андреевна, ну, этого психа к черту-с! – и толстяк, сняв с головы свой котелок, вытер пот со лба белым платочком.

Ему не нравилось, что Козломордый, подписав договор, не возвращает ему Parker. Но это еще было полбеды. Также толстяк, безусловно, видел всю эту инсинуацию грязных желаний своей работницы и впервые отметил про себя неоспоримо полезные в бизнесе способности этой женщины. Как опытный делец, он уже предчувствовал, что эта красотка в скором времени будет поднимать свои ставки.

– Может, босс, его устроить в нашу коллекторскую службу? – подошедший на помощь в зале охранник и тоже попробовал отобрать ручку. Наконец ему удалось это. – Как пиявка присосался!

– Нет уж, хватит-с мне дармоедов! – проворчал толстяк, про себя довольный что ему вернули ручку. – Выдайте-с, Катерина Андреевна, Федору Кузмичу, что ему полагается-с, и пусть уматывает отсюда-с, пока я не передумал-с.

Кассирша уже прекратила провокацию, и ее пальцы оказались на клавиатуре, готовые напечатать ордер. В самую последнюю минуту перед выдачей она еще раз вопросительно посмотрела на директора, вытирающего пот с заплывшего лица и за воротом шеи. Тот лишь кивнул одобрительно.

– Девять тысяч, Вениамин Кристофорович.

– Отлично-с, – обрадовался директор и бестактно подтолкнул художника, чтобы тот поторопился. – За неурочные не платите же!

– Ну и жулики, ну и жулики! – твердил Козломордый про себя, засовывая спешно пачку банкнот себе куда-то под свитер.

Зоркий глаз охранника следил за каждым его движением, и когда одна из банкнот выпала, ее ловко на лету подхватили.

– Это тебе, дурак, на чай, – выругался клиент и побежал к выходу.

– Еще пожалеешь, маляр! – прохрипел оскорбленный охранник, пока в суматохе тот толкал дверь не в ту сторону, искренно не понимая, почему она не открывается, а надо было лишь по-другому потянуть ручку. – Прогадал ты! Тут не дичь какая-то, а частный банк. Тут деньги не рисуют, тут деньги отнимают.

Наконец художник открыл дверь и перед тем, как выбраться на улицу, сделал издевательский реверанс кассирше, выдавшей ему займ.

– Мое почтение, сударыня! – попрощался он.

– Пшли-с вон! – завопил директор, не желая больше слушать ехидство клиента. – Пшли-с вон!

Затем толстяк хлопнул в ладоши и прокричал:

– Закрываемся, девочки! Все-с могут быть свободны-с.

Но все это было излишним. Все только и ждали, чтобы покинуть помещение. И в приглушенном свете мимо директора быстро замелькали тени спешащих сотрудников, и скоро в банке никого не осталось. Лишь кассирша в красном крутанулась на кресле, дважды показывая боссу свою татуированную спину. В ее руке уже было заявление об увольнении по собственному желанию, и она положила его в ящик кассы и выдвинула наружу.

– Сегодня-с, наверно, затмение-с на солнце. Один-с псих прямо на улице-с наскочил-с, чуть с ног-с не сбил. А этот-с с бородкой охранникам чаевые раздает-с, точно в дешевой кофейне-с!

Поросячьи глазки толстяка пытливо пробежались по заявлению, пока кассирша терпеливо ожидала свой вердикт.