Морфоз. Повесть белой лилии

Собственная маленькая победа стала для меня поводом вспомнить о своих некогда безграничных возможностях. Я сидел, неторопливо наблюдая за тем, как сходит посинение и отёчность с лица и кожных покровов погибшей, как восстанавливаются внутренности, и как начавшийся некроз обращается вспять. Как сперва тускло, потом всё ярче, начинает светиться уже подвергшееся частичному распаду эфирное тело, и как тонкая нить вновь соединяет божественное дыхание с материей.

В возвращении к жизни я не видел ничего сверхъестественного. Если владеть определённым ключом, то трудностей в практиках воскрешения не возникало: даже люди – посвящённые – некогда могли проделывать такое. У человечества были многие знания, но принадлежали они немногим, да и использовались крайне редко. Дары древних миров и погибших цивилизаций. Что же, всё в своё время: когда-нибудь все эти таинства возродились бы вновь. Ведь каждая дверь отворяется в строго отведённый ей срок – врата не могут оставаться закрытыми вечно. Иначе это уже не врата. А глухая стена, – заключил я.

Глава XXII

Воскрешение

Моя подопечная закашляла, натужно и напряжённо, исторгая воду из лёгких наружу. Затем, не прекращая кашлять, слегка привстав на локтях, она стала судорожно озираться, пока, наконец, её взгляд не встретился с моим. Я попытался проявить миролюбие и улыбнулся, неосмотрительно обнажив зубы. Но, в следующий же миг, осознал, какую допустил оплошность: издав неопределённый возглас, видимо, чертыхнувшись, девушка отшатнулась от меня, как чёрт от ладана, и начала плавно отползать всё дальше и дальше, пока не наткнулась спиной на гранитное заграждение набережной. Я только покачал головой: благодарности ожидать и не следовало. Время от времени я забывал об особенностях этого мира и его обитателей, которым в оформленных телах были доступны преимущественно физические возможности этих тел, вне тонкого видения сути.

Я поднялся и сделал пару шагов к дрожащей от холода и испуга юной даме… к Хлое – я уже знал, что её зовут именно так. Я протянул ей руку, дабы помочь встать: я полагал, в мокрой одежде на каменной облицовке не очень комфортно было находиться, к тому же и от воды веяло холодом в ночное время. Я не пытался читать мысли или прогнозировать поступки моей «русалки»: мне было куда увлекательнее не знать о том. Как и они не знали – такие живые и такие странные. Поэтому дальнейшие действия девушки меня немного удивили: послав меня к мифическому существу, конкретизируя, к дьяволу, и ударив по простёртой руке, она ещё сильнее прижалась к ограждению, но страх её отступил. Моя подопечная смотрела на меня решительно и немного враждебно, тёмные голубовато-серые глаза её блестели в неоновом свете утопавшего в ночи города. Потом медленно и осторожно Хлоя стала подниматься, опираясь позади себя руками на гранит и не сводя с меня настороженного взора. Растёкшаяся вокруг глаз и по щекам тушь придавала её бледному лицу трагичное и загадочное выражение. Я же и без сверхспособностей прекрасно понимал, что за личность предо мной: она была сильной, она могла управлять страхом, держать его под уздцами, а это довольно редкое свойство характера среди людей, как я видел. Да и разве слабые в трезвом уме вне мескалинового[33] состояния аффекта прыгают с моста? Она была полностью в себе, когда решилась на такое. И отдавала себе отчёт в каждом сделанном шаге. Она была искателем, преступившим чрез страх. Искателем, шагнувшим в бездну за ответом и… покоем. Таким же, как и я сам.

Пытаясь разрядить обстановку, слегка развернувшись в направлении реки и оглядывая полночную панораму, я задал девушке бесхитростный прямой вопрос: зачем она прыгнула? Неестественно усмехнувшись, моя подопечная, как я и подозревал, бросила в ответ всего одну фразу, что это не моё дело. Подобное меня уже не удивило. Я ответил, что в таком случае, пожалуй, пойду. И, медленно сменив направление взгляда, обернулся в сторону дороги. Сделав несколько шагов, я услышал, как Хлоя окликнула меня – человеческое любопытство было необоримо – о, я и не сомневался. Она спросила, кто я такой. Лгать, из свойственного людям, я умел хуже всего. Поэтому сразу предложил альтернативный вариант, сказав, что воздержусь от ответа на этот вопрос. Вероятно потому, что я и сам его уже не знал. Помолчав несколько секунд после того, моя «русалка» полюбопытствовала, я ли её спас. Что же, если воскрешение можно считать спасением, то да. Так я и ответил. Девушка недоумённо покачала головой, изобразив в лице саркастическое недоверие к моим словам. Не смутившись, я продолжил, предложив ей оглянуться: была глубокая ночь, а прыгнула с моста она ранним утром. Она была мертва несколько часов к ряду. И она сама это прекрасно знала. Закончив фразу, я слегка усмехнулся краешком губ, лицезря, как растущее недоумение меняет выражение амиантовых глаз моей собеседницы. Едва слышно Хлоя прошептала, откуда мне известно время, когда она решила свести счёты с жизнью, и видел ли я её попытку суицида. Я отрицательно покачал головой. Я сказал, что случайно натолкнулся на её синюшный труп, прогуливаясь по дну реки. Хлоя же назвала мой правдивый рассказ полным бредом. Я лишь пожал плечами – правда такова, какой ты можешь её принять и отваживаешься увидеть. Реальность расширяется и меняет грани в зависимости от того угла, под которым на неё взглянешь. Это Вселенский калейдоскоп – частицы мозаики определены, но в узоры они складываются разные.

Спустя пару мгновений замешательства и тишины, я предложил моей собеседнице пойти домой, дабы не зябнуть на пронизывающем ветру. Девушка лишь, молча, опустила голову. Тогда я понял, что ей некуда и незачем идти. Какой, однако, неизгладимый след оставляли переменчивые события жизни на психоэмоциональном плане человека, как искажали первоначальный образ сошедшего в этот мир. Я поразился. Будто под неумолимым лезвием резца на лике души проступали новые черты – так материальное существование меняло его, так расчерчивало перловой белизны полотно Создателя многоцветьем красок и разнообразием форм. Чувства – это акварель. Сливаясь, растекаясь по границам, полихромные разводы въедались в изначальную белизну, образуя хаотичные переходы окраски и множественность смешанных состояний. Чувства… стихия бурная, неистовая и непостоянная, но полная закамуфлированной творческой силы, латентной Богоподобности. Меня неизмеримо это впечатляло.

Глядя на мою бездомную «русалку», я вдруг подумал о том, что и сам не имею здесь дома. Моим приютом иногда служило жилище моего ученика – Мигеля. Возвращение с полей асфоделей одной из душ отвлекло меня от невыносимых раздумий об его участи, но сейчас тоска и неизвестность с прежней силой принялись штурмовать расщеплённый эмоциями разум. Я решил отвести Хлою к нему, а заодно и выяснить правду, какой бы она ни была.

Обратившись к девушке по имени, я вызвал следующую волну изумления: ведь она мне его не называла. И документов у Хлои не было. Я, не обратив внимания на удивление моей подопечной, предложил ей немного пройтись и побеседовать, сделав притом приглашающий жест головой в сторону придорожного тротуара, и, не оборачиваясь более, направился туда. Через полминуты за спиной моей раздались быстрые шаги. Бояться нечего, когда нечего и терять, к тому же, если однажды ты уже лишился жизни. Вероятно, она думала именно так.

Хлоя меня догнала, и, поравнявшись со мной, замедлила шаг. Вначале девушка только разглядывала детали моего облика и молчала. Я терпеливо ждал. Чуть погодя моя спутница нерешительно упомянула о демонах. Из её слов я понял, что она мало смыслит в подобных вещах, а вот в метафоричных иносказаниях немного разбирается. Я спокойно ответил, что я не демон в том понимании, как она себе это представляет., хотя исконное значение термина мне, в некотором роде, близко: в первоначальных герметических трудах и древних сочинениях демон – daemon – был идентичен по значению с богом или гением. Демон, как понимал Сократ данный термин, представлял собой нетленную часть человека – Ноус – разумное божественное эго. Кроме того, демонами в античности называли всех без исключения духов – добрых и злых. Так что изначальная многоступенчатая семантика слова с течением времени была сильно сужена. Это несоответствие и стало первым предметом нашего обсуждения. Я говорил моей подопечной об исторических воззрениях и учениях народов, некогда населявших Землю. О различном понимании жизни и смерти, и о том, что реальность – вещь довольно тягучая и пластичная, способная подстраиваться под модель мировосприятия того или иного индивидуума. Одним словом, что в окружающей человека действительности объективно для него существуют только те вещи, которым сам человек позволяет существовать. Слушая мою тонкую метафизику, Хлоя дрожала от холода, однако ни единой жалобы я не услышал от неё за все те два часа и тридцать восемь минут, что длился наш путь до дома Мигеля, что лишь доказывало мою правоту в плане «угадывания» её натуры – именно «угадывания», основанного на чисто визуальном восприятии. А ведь я мог узнать интересующую меня информацию прецизионно, заглянув чуть глубже. Но я играл по их правилам. По крайней мере, старался.

Девушка послушно следовала за мной по тёмным переулкам, с любопытством и недоверием слушая то, что я ей говорил. Иногда моя спутница задавала прямые, но ёмкие вопросы. Мне нравилось отвечать, и я старался сделать ответы свои максимально простыми. Беседуя с ней, я будто воскрешал к жизни информацию, которая прежде того покоилась мёртвым грузом на полках моей разорённой библиотеки: ведь информация существует лишь в процессе передачи. В остальное время её нет. Во время разговора с Хлоей я вдруг почувствовал себя книгой, читающей саму себя, в то время как кто-то другой листал древние выцветшие страницы. Нечто подобно я испытывал и, беседуя с моим учеником…

Глава XXIII

На пороге Рая

Наконец, мы с моей новой знакомой добрались до интересующего меня дома. Дверь парадной была открыта, магнитный замок не работал, а потому мы беспрепятственно вошли внутрь. В подъезде нас поприветствовало глухое эхо и бетонная пыль. Поскрипывающий лифт, один из двух имеющихся, радушно распахнул перед нами свои выкрашенные серым створки.

Выйдя на нужном этаже и дойдя до дверного порога моего ученика, я упёрся взглядом в незнакомую дверь, что впрочем, не слишком меня изумило: я редко пользовался дверьми как таковыми. Перед кнопкой звонка я в нерешительности замер. Я разглядывал пристально и внимательно этот чёрный, вырезанный из пластика, прямоугольник с чуть выщербленным правым нижним углом, обрамлённый белой пластиковой каймой, слегка забрызганной извёсткою после побелки стен. Бесхитростный предмет ведал ответ, что пока ещё для меня оставался неявным, так как я боялся его узнать. Просто принцип суперпозиции[34], – мрачно усмехнулся я про себя.

Хлоя с некоторым изумлением следила за мной, не понимая, в чём причина такого необъяснимого поведения. После нескольких тягостных минут, взглянув исподлобья с долей иронии на моё отрешённое лицо, моя спутница решительно позвонила в дверь. Я очнулся и замер. Звук, похожий на колокольный, превратился для меня в набат. А секунды вытянулись, словно точки при астигматизме, в длинные линии. Ожидание стало настоящим мучением. Я мог услышать, будучи ещё на первом этаже, шаги в квартире Мигеля или даже дыхание, однако я не хотел того, и свёл к минимуму всякую чувствительность, кроме базовых ощущений, которыми обладают и люди.

Спустя секунды, счёт которым я потерял, дверная защёлка повернулась. На пороге стоял мой ученик, мой Мигель. Вполне живой и вполне настоящий. Немного растерянный и изумлённый. Коллапс волновой функции[35]. Мои губы растянулись в совершенно бессмысленной отстранённой улыбке. Я слегка склонил голову к правому плечу и полностью погрузился в собственные внутренние переживания. Это было нечто совершенно мною непознанное и фантастичное. Хлоя, оттолкнув меня в сторону и кивнув Мигелю, небрежно его поприветствовала, так, будто они знакомы, и вошла в квартиру, сказав, что стоять и мёрзнуть на пороге ей надоело. Мой ученик рассеянно проводил девушку мимолётным взглядом и вновь перевёл свои глаза на моё чудаковатое лицо. Я… видел то, что происходило в его душе: будто потоки резко отличающегося по температуре воздуха встретились, образуя дрожащую муаровою дымку. Он многое хотел мне сказать. Но слов не осталось – фразы выгорели дотла. И их неосязаемый пепел кружился в воздухе. Я желал бы остановить этот миг. Зафиксировать как на фотопластинке. И остаться в нём. Кошмары разоблачены и рассеяны. Жизнь продолжается. И она будет вечна.

Если бы Рай для меня существовал, он был бы именно таким – замершим мгновением безбрежного покоя и блаженства.

Мои абстрактные размышления прервал окрик со стороны кухни. Хлоя спрашивала, долго ли ей нас ещё ждать.

Вернувшись на землю в прямом и переносном смысле, я переступил порог, и дверь за мною захлопнулась. Мигель отошёл на несколько шагов, любезно пропуская меня вперёд. Мы проследовали на кухню, где, уже облекшись в одежду юноши, то есть, накинув одну из его рубашек и застегнув её на пару пуговиц, Хлоя заваривала чай. Что же, распоряжалась в чужом жилище она вполне по-хозяйски. Её собственные вещи не до конца выветрились даже после длительной нашей прогулки из-за большой влажности воздуха и теперь сушились на спинке одного из стульев.

Мигель в лёгком смущении тихо обратился ко мне, дабы узнать, кто она такая. Однако девушка опередила меня с ответом и представилась сама, присовокупив к тому не без доли оптимистического сарказма, что тоже чрезвычайно рада знакомству. После чего я всё же ответил моему ученику, охарактеризовав гостью всего одним словом – утопленница. Discipulus meus совершенно тому не удивился и со спокойным видом задал следующий вопрос: зачем я её сюда привёл. Глубокомысленно устремив взор в потолок, я попытался найти хоть одну объективную причину и не смог её обнаружить. Я действовал алогично, поддавшись настроению. Так я и ответил, растерянно разведя руками. Хлоя взглянула на нас с укором, заметив, что обсуждать человека в его присутствии неэтично, и опустилась на стул, придвинув к себе чайник и наливая тёмную коньячного цвета жидкость в кружку. Мигель беззвучно вздохнул и отправился в соседнюю комнату, возвратившись оттуда с ещё одним стулом, который он предложил мне, и я любезно согласился.

Чай эти двое пили в молчании, настороженно переглядываясь. Девушка хотела налить и мне согревающий напиток, но Мигель прервал её действие фразой, что это совсем ни к чему. В знак согласия я покорно кивнул: вкус я мог ощутить без непосредственного употребления какого-либо продукта – он для меня был сродни запаху, да и у людей эти ощущения были связаны. К тому же, моё тело не было адаптировано к усвоению грубой материи, которой являлось вещество органической или же неорганической природы. Я не нуждался в физическом восстановлении структуры. Принципы функционирования моего организма, если можно так сказать, были отличны от людских, подчиняясь законам иного уровня. Я дышал космическими ветрами, а не воздухом, вкушая ткани порядка более тонкого – звенящее эхо в сосудах и капиллярах Сущего.

После непродолжительного чаепития, моя подопечная отправилась в ванную комнату, заявив, что после грязной речной воды ощущает себя земноводным с гадкой склизкой кожей, и что она желала бы избавиться от подобного ощущения как можно скорей. Мой juvenis alumnus, молча, проводил её глазами. Мы остались одни. Подперев подбородок кистями, рук я глядел в окно. Мой ученик – на меня. Я воспринимал его взгляд как нечто вполне материальное. «Magister…» – тихо позвал меня Мигель. Я обернулся. Я не вмешивался во внутренний мир мыслей юноши и не знал, что происходит там. Когда-то я дал ему это обещание. Возможно, пришло время жалеть о том: иногда я совершенно переставал его понимать. К примеру, как сейчас. Он хотел мне что-то сказать, что-то очень важное, но почему-то не проронил и звука.

Хлопнувшая дверь прервала затянувшееся безмолвие. Хлоя, укутанная в полотенце и с мокрыми волосами, стояла в коридоре. Улыбнувшись, она сказала, что так ей намного лучше, однако не мешало бы и поспать. Немудрено: возвращение из посмертья – процесс весьма утомительный, – догадался я. Мигель поднялся со стула, чтобы проводить гостью до спальни и предложить что-нибудь из одежды. Устроив нашу новую знакомую, он возвратился ко мне. Я стоял у окна, облокотившись на стену, и наблюдал, как выцветает рассыпанная по небу берлинская лазурь, всё более тускнея.

«Тебе тоже не мешало бы отдохнуть, Мигель. Ночь была длинной. Прости за внезапный визит и незваную гостью. Сам не знаю, зачем я вытащил её из воды. Жизнь так нелепо прервалась. Мне показалось, что это был… не совсем подходящий вариант для завершения.

Она смелая. Выносливая. Просто слишком уж любопытная и… немного устала. Этот её шаг… жажда перебороть страх и познать… Может, способ она выбрала и не вполне подходящий, но… Жаль, что люди не умеют исправлять смерть. Хотя, может, вам это и не нужно вовсе: ведь вы всё равно возвращаетесь. Все возвращаются – рано или поздно, за редкими исключениями. Лишь изменяя форму. Хотя, в пространственно-временной длительности можно повториться практически в любом моменте, который существовал или только грядёт. Дух свободен в своих перемещениях и многоличен в персонификациях, проживая неисчислимое количество жизней в параллелях одного или даже нескольких миров. Но однажды все лики соединяются. Тогда человек становится Богом – Осознающим себя как единое со всем. Это величайшее озарение и безграничное… счастье? Вероятно, так.

А знаешь, Мигель, я хотел бы… быть тобой…» При этих словах мой ученик вздрогнул. «…чтобы стать Им». Немного помолчав, я продолжил: «Бог ассимилируется с Высшей Волей в активном проявлении, и далее, переходя на неописуемый и непознаваемый уровень, Он сливается с Абсолютом. Но однажды…

Ты слышал про День и Ночь Брахмы, Мигель? Думаю, да. Когда наступает Ночь, все реки возвращаются обратно в истоки. И Творящая Ипостась – Демиург будто бы засыпает, растворяется, сохраняя собственную суть в латентном состоянии до наступления следующего Дня».

Рассветное небо уподобилось аквамарину. Я заворожено глядел сквозь его слепящую синь на звёзды. Я видел и слышал их. Границы – условность. Необходимый инструмент для познания Частного от Всеобщего. Мигель стоял неподвижно по левое плечо от меня и также неотрывно смотрел на проясняющиеся небеса. И было ещё что-то… но я никак не мог проникнуть в потаённый смысл того. Я заметил, как губы юноши едва дрогнули, будто с них невесомою пушинкой вот-вот должно вспорхнуть слово. Но вокруг царила тишина, и только шёпот города бесцеремонно вторгался в её чертоги.

«Отправляйся спать, мой juvenis alumnus: я уже вижу, как пестрыми крыльями мотыльков тебя окружают сны – иди». Мигель, послушно склонив голову, внял моему совету без возражений и проследовал в соседнюю комнату, так как спальню свою он галантно уступил нежданной гостье. Я ещё несколько часов провёл у окна, после чего отправился блуждать в уже досконально изученных мной спутанных лентах переулков и проспектов, затерявшись в них подобно песчинке, увлекаемой течением полноводной реки.

Глава XXIV

Тождество

Я исчез, как и прежде. На месяц, быть может, чуть более того. Мне казалось, как бы нелепо это не звучало, что моё присутствие будет подвергать опасности моего ученика и Хлою. После того, что я видел в недрах собственных кошмаров, я не переставал думать об Их приходе. Впрочем, я и ранее непрестанно думал о том. Всеведающие Стражи, что должны были явиться за головой беглеца: мысли о Них вселяли суеверный страх в мою неспокойную душу, лишённую опоры под ногами. Однако терзал меня не только один лишь страх, но и неизвестность. Противоречивость двух моих видений сбивала затуманенный разум с толку. Я никак не мог разобраться в их последовательности по отношению к «здесь» и «сейчас». Оба эпизода могли быть вполне объективно реальны, но хронология их представлялась задачей куда более сложной, нежели могло казаться на первый взгляд. Угасание мира и смерть человека. Я безуспешно пытался расплести туго стянутую сеть из этих реальностей, приняв за фиксированную точку в системе отсчёта данную консолидацию собственной личности в конкретной эпохе и Вселенной, и проследить движение прочих миров относительно неё в той же плоскости Бытия. Но тщетно. К разгадке все старания не приближали меня ни на миг.

…Помню, был вечер. Мягкий, обволакивающий аметистовый туман стелился покровами над стихающей суетностью дня. Я бродил в его влажных фантомных объятиях, разглядывая занимательную структуру кластеров молекул воды в микроскопических аэрозольных каплях. Это занятие было столь увлекательным, что я и не заметил, как неопределённый маршрут привёл меня к знакомому дому.

Я неспешно поднимался по лестнице – этаж за этажом. Я не пытался почувствовать или узнать, просто сосредоточился на процессе движения и на грязно-жёлтом дрожащем свете электрических ламп.

Та же дверь и знакомый звонок. Не секунду я замер, отпустив свои способности и ощущения на волю, вне сводящих их к нулю рамок, что я любил устанавливать, чтобы почувствовать себя одним из людей… И внезапно понял, что произошло. Видимо, потому я пришёл сюда, ведомый внутренним голосом. Я в мгновение ока оказался в комнате Мигеля.

Свечи. Аромат мирта. Как всё было знакомо. Колышущийся в полумраке свет, запахи воска и эфирного масла, блики зеркал. Книжные шкафы, полные оккультной литературы и фолиантов по магии на разных языках. Не знаю отчего, но вся эта обстановка взволновала меня, окутав терпкой дымкою неясных эмоций. Однако для переживания всего многообразия чувств мне хватило и мига. В следующую за тем секунду я увидел Хлою, что сидела в углу на полу, прислонившись спиной к книжному шкафу. Она прижимала плотно сомкнутые ладони к губам и прерывисто дышала. Обернувшись, я заметил и моего ученика. Юноша находился в сидячем положении, голова его, безвольно повёрнутая на бок, покоилась на столешнице, руки, словно плети, лежали на коленях. Я видел осколки стекла, разбросанные по комнате, в чьих зеркальных каплях отражались блики пламени. Опрокинутый канделябр и разорванные страницы одной из книг.

Остановившийся взгляд Мигеля, пустота в суженых зрачках, неестественная для человека белизна кожных покровов, слегка приоткрытые бескровные губы: по всем признакам можно было бы сказать, что он мёртв, но я прекрасно сознавал, что это не так. Discipulus meus любил играть с магией. Именно играть, используя её как инструмент для ненасытного познания Бытия. Это были довольно опасные забавы, хотя он обладал и навыками, и талантами – бесспорно, так. Пожалуй, я раскрыл ему слишком много сокровенных тайн, которые были излишни. За сим была моя вина – целиком и полностью: Мигель переходил границы дозволенного роду людскому и многократно переступал пороги, определённые лично ему, заглядывая в миры, к созерцанию которых он подготовлен не был. Эта тяга, как я понимал, была сродни азарту – желанию испытать себя, всё больше повышая сложность игры и увеличивая ставки. Кроме того, знал я также, что юноша ищет какой-то личный ответ, важный ему. Но самого вопроса я не ведал – ведь я дал обещание не вмешиваться в мысли и переживания молодого мага.

Ныне же его тело простиралось на некогда расчерченном моими когтями столе, а душа в то время обреталась далеко вне своей оболочки. Там, откуда не возвращаются. Люди не возвращаются. Я только сокрушённо покачал головой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Морфоз (греч. morphosis – формирование) – ненаследственное изменение фенотипа организма в онтогенезе под влиянием экстремальных факторов среды. Морфозы имеют неадаптивный и часто необратимый характер. Часто это грубые изменения фенотипа, выходящие за пределы нормы реакции, в итоге развивается патология и может наблюдаться даже гибель организма.

2

лат. Введение.

3

лат. Спаситель.

4

Пракрити (санскр.), в др. – инд. мысли – первоначальная субстанция, природные условия чего-либо, материальная основа и первопричина мира объектов. Пракрити вечна, вездесуща, несводима к каким-либо конкретным элементам. Ограниченность и взаимозависимость всех объектов мира предполагает неограниченную и независимую причину их бытия.

5

лат. Мой ученик.

6

Ароморфоз (др. – греч. αнρω «поднимаю» и μορφή «форма») – прогрессивное эволюционное изменение строения, приводящее к общему повышению уровня организации организмов. Ароморфоз – это расширение жизненных условий, связанное с усложнением организации и повышением жизнедеятельности.