Ещё слышны их крики

– О, вы очень добры, госпожа, – ответил старик. – Но, боюсь, что буду вынужден отказаться и более того, просить господина Простака не терять более времени, ибо силы подводят меня.

Я вновь молча кивнул, расправил плечи и направился к двери. Пропуская вперед Земноводного, я обернулся и в трех парах глаз, провожавших меня на службу, увидел неподдельную гордость. Да что уж там, я и сам чувствовал огромную гордость за себя.

Дорога до кладбища, которое расположилось на широкой поляне посреди леса, заняла у нас около часа, вместо двадцати минут, если бы я преодолевал ее один. Тем не менее, я совершенно не злился на медлительность и периодические передышки Земноводного, а терпеливо шагал неспешным шагом, закинув лопату на плечо. Недалеко от кладбища нам повстречалась женщина с маленьким мальчиком, который увидев нас, поспешил спрятаться за спину матери, а та, в свою очередь, приветствовала нас (главным образом – меня) низким поклоном. Само кладбище представляло собой территорию правильной окружности диаметром около километра, с кругами однообразных плит из серого камня, лежавших поверх могил, и с небольшой белой часовней на центральном пятачке. Как только мы подошли к тому месту, где Земноводный должен был найти свой последний приют (в самом широком, внешнем кругу могил, потому что кладбище разрасталось кругами), начался проливной дождь. Я снял куртку, чтобы старик накрыл ею свою голову, и приготовился копать.

– Господин Жак, я так вам благодарен, что вы вернулись на службу, – со слезой в голосе сказал Земноводный, присаживаясь прямо на мокрую траву. – Я даже не знаю, как бы я справился без вас.

– Да что вы, Земноводный, – отвечал я в некоторой растерянности. – Уж определенно нашелся бы кто-нибудь, чтобы оказать вам помощь.

Старик удивленно взглянул мне в лицо.

– Так ведь закон запрещает, – промямлил он.

– Что запрещает?

– Чтобы могилу выкапывал посторонний человек. Только могильщик либо сам умирающий. Закапывать может уже кто-либо другой, но даже такая практика не приветствуется. А уж выкапывать… тут только два варианта. Мой брат, который отправился в мир иной месяцем ранее, копал яму пять дней. Вот эту самую, – старик махнул рукой в сторону ближайшей плиты, затем подозрительно прищурился и спросил: – Неужто вы снова впали в беспамятство, господин Простак?

– К сожалению, да. Я практически ничего не помню.

Бедняга покачал головой.

– Это все ваш друг. Не доведет он вас до добра, ох, не доведет. Спаивает вас, а сам сухим из воды выходит.

– Вы говорите о Гильотине?

– А как же. Разумеется, ваша дружба вполне обоснованна. Палачи и могильщики всегда были самыми уважаемыми профессиями в нашей стране. Даже новоявленный монарх не посмел вводить в вашем отношении никаких реформ. Но ведь дружба должна быть полезной, а не губительной.

Я помолчал немного, делая вид, что обдумываю его слова, и спросил:

– Я ведь должен быть довольно богатым человеком, не правда ли?

– О да, – старику становилось говорить все сложнее. – Однако после ваших странствий, остается только то, что смогла припрятать ваша жена. Из-за вашего порока, дорогой Жак, вы первый могильщик, который живет в столь скромном жилище.

Я злорадно усмехнулся про себя, понимая, что моей семье удается обводить вокруг пальца других людей, демонстрируя им поверхностную скромность.

– Может быть, вы приступите, а то дождь усиливается, – добавил Земноводный.

– Да, конечно, – спохватился я.

И стоило мне воткнуть в землю лопату, как все остальное перестало иметь для меня значение. Работа завладела мной в считанные мгновения, и страсть, с которой я отбрасывал в сторону комья податливой земли, можно сравнить, наверное, со страстью вдохновенного творца. Я не знаю, сколько времени заняла у меня яма, но к тому моменту, как я закончил, дождь уже прекратился, и было заметно приближение вечера. Я не чувствовал ни малейшей усталости; напротив, если бы пришлось копать еще, я был бы только рад. Еще и еще! Клянусь, я чувствовал себя прирожденным могильщиком, чувствовал себя на своем месте, чувствовал себя по-настоящему счастливым, черт возьми! Старик не смел меня потревожить во время производственного процесса, и лишь периодически повторял, что все идет замечательно, или прекрасно, или сногсшибательно. Поняв, что яма готова и представляет собой своеобразный шедевр, я поцеловал свою лопату, выбросил ее на поверхность и без труда выпрыгнул из двухметровой могилы. Я был с ног до головы выпачкан грязью, был мокрым насквозь от пота и дождя, был разгоряченным от физической нагрузки, и я был доволен этой жизнью сполна.

– Готово! – воскликнул я.

– Готово, – шепотом повторил Земноводный и довольно бодро встал на ноги. – Вот только отпустит ли меня вода в эту землю? – задумчиво добавил он.

Когда я взглянул на промокшего старика, протягивающего мне мою куртку, то с удивлением отметил его значительно посвежевший вид. Даже голос его стал ровным и уверенным, когда он воздавал мне похвалы и благодарности. Я даже подумал, не поспешил ли он с решением обзавестись могилой. Однако мысли о моем клиенте волновали меня недолго, потому что вдохновенное состояние, которое я испытывал в яме, быстро улетучилось, и я вновь мысленно унесся к событиям прошлой ночи и разъяснениям моей тещи о причинах смены формы государственного правления. Да, я был могильщиком, и с этим было глупо спорить! Но! Я чувствовал, что со мной все не так просто. Я чувствовал, что как-то связан с препаратом «Забвение», что связан с новым политическим порядком. Чувствовал, потому что так было нужно! Я был бы рад не поддаваться этим сомнениям и честно нести свою почетную службу, но сомнения были сильнее меня. И тут я понял, что именно сейчас у меня есть подходящий шанс отправиться прямиком в город, найти ресторан «Жарят черти» и попробовать либо рассеять, либо подтвердить свои сомнения.

– Послушайте, господин Земноводный, я вижу, что вы приободрились и сможете добраться до дома без моей помощи, не так ли? У меня есть неотложное дело, – обратился я к старику, вытирая рукавом свитера грязное лицо.

– Ох, господин Простак, только прошу вас не поддавайтесь вновь пороку. Прошу вас, закопайте меня именно вы. Могу я надеяться, что отправлюсь в последний путь по всем законам? – спрашивал старик, твердо стоя на ногах.

Не чувствуя в душе искренности, я, тем не менее, положил руку на его плечо и произнес просто и торжественно:

– Обещаю.

Через десять минут я был уже на том самом месте, где ранее простился с Георгом, и весь в грязи, с лопатой на плече, взял путь к набережной Караваджо. Выйдя из леса, я оказался на той самой мостовой, по которой Георг вез меня ночью, по ней двинулся в сторону проспекта Бетховена, и вскоре вышел в оживленную часть города. В общей сложности, на этот отрезок пути я потратил около часа и на город уже спускались густые сумерки. Люди, попадавшиеся мне на пути, замолкали и били поклоны, водители замедляли ход машин, чтобы выразить мне свое почтение, дети глядели на меня кто с испугом, а кто с искренним обожанием. Более того, вскоре я заметил, что позади меня начала образовываться разношерстная свита, имевшая целью просто побыть в моем величественном обществе, и если уж сильно повезет, то прикоснуться к моей лопате. Я понял, что могу немало облагодетельствовать этих людей одной своей просьбой и попросил их провести меня к нужному ресторану в восточной части набережной. Просьба моя, разумеется, была встречена настоящим восторгом, и теперь, окруженный чернью (должен признаться, что считал их всех чернью) со всех сторон, я продолжал свой путь по вечерним улицам города, в ослепительном сиянии собственной славы.

«Жарят черти» оказался заурядным ресторанчиком в нижнем этаже двухэтажного дома с видом на реку. Когда я вошел в зал, оставив своих поклонников снаружи, то и здесь мое появление произвело должный эффект. Немногочисленные посетители поспешили встать и поклониться, персонал был готов исполнить любой мой каприз, и когда я расположился за широким столом у окна, заказ у меня принимал сам шеф-повар (человек, который и должен был мне помочь) в компании владельца заведения. Эти господа обещали подать мне все желаемые блюда на безвозмездной основе, и при этом настаивали, чтобы блюд этих было не менее десяти, чтобы я в полной мере смог оценить таланты и радушие местных работников.

– Благодарю вас, господа, – ответил я немного надменно, – однако же, я предпочту ограничиться одной порцией песка.

Мужчины приняли крайне серьезный вид и многозначительно переглянулись.

– Господин могильщик, если я правильно вас понял, вы желаете отведать одну порцию песка? – спросил повар, бывший грузным двухметровым парнем, в противовес своему щуплому работодателю.

– Совершенно верно, – ответил я, сосредоточенно всматриваясь в их лица, и предполагая, что их серьезность, сменившая пресмыкательство, означает, что они поняли пароль, и поняли, для чего я явился.

– Будет сделано, – коротко ответил повар.

Поклонившись, мужчины удалились, оставив меня наедине с моей лопатой, которую я бережно прислонил к соседнему креслу. Исполнения заказа я ждал долгих пятнадцать минут, в течение которых ловил на себе робкие взгляды посетителей: с оттенком зависти в глазах мужчин, и с оттенком восхищения в глазах женщин. Наконец шеф-повар и владелец ресторана вновь появились у моего стола, и первый из них поставил передо мной поднос с широкой тарелкой, накрытой крышкой, и с набором столовых приборов. Каково же было мое удивление, когда крышка была поднята и взгляду моему предстала горсть обычного песка, рассыпанная по тарелке. Несколько секунд я ошеломленно разглядывал свой ужин, после чего поднял на мужчин удивленный взгляд.

– Не желаете ли незамедлительно оценить исполнение? – поинтересовался повар, и в голосе его послышалась издевка.

– Господа, – ответил я, беспокойно оглянувшись по сторонам, – боюсь, вы меня неправильно поняли.

– Как же так? – спросил щуплый владелец и склонил голову набок.

– Меня зовут Жак Простак, – тут мужчины с пониманием кивнули, – и я пришел в ваш ресторан по совету Георга Морга, – тут мужчины с непониманием переглянулись.

– Ведь вы же попросили порцию песка, – с обидой в голосе сказал повар.

– Да, но… – я немного замялся, а затем обратился к владельцу: – Не могли бы вы оставить нас наедине?

Щуплый мужчина несколько мгновений смотрел на меня с едва скрываемым раздражением, но, в конце концов, отошел на три шага в сторону.

– Послушайте, – заговорил я полушепотом, – вы ведь информатор Георга Морга, не так ли? Просто не решаетесь говорить об этом в присутствии третьего лица, да?

– Я не понимаю, о чем вы? – с неподдельной тревогой в голосе и во взгляде ответил повар. – Вы попросили песка, и я исполнил ваш заказ.

– То есть вы хотите сказать, что незнакомы с Георгом?

– Вы будете есть песок? – к моему изумлению голос этого детины дрогнул.

– Поймите, мне нужна ваша помощь, – настаивал я, хоть уже предчувствовал заведомое разочарование.

– Вот ваш песок! – воскликнул парень и разрыдался. – Что вы от меня хотите? Ешьте песок! Я ведь старался.

Его патрон тут же подскочил и принялся успокаивать своего служащего, при этом бросая на меня неодобрительные взгляды. Кроме того, по залу пронесся неодобрительный ропот, и даже на улице послышалась какая-то суета.

Еще один короткий, едва уловимый миг. И в этот раз мне удалось за него зацепиться. Наверное, я сам не до конца понимал, что говорю, однако услышал свой собственный шепот:

– Где я?

Вопрос мой остался без ответа и этим все кончилось. Повар продолжал канючить, чтобы я ел песок, а суета на улице переросла в неистовый шум толпы, но, как оказалось, ко мне этот шум имел лишь косвенное отношение. Через секунду дверь ресторана распахнулась, и стало понятно, кого приветствовала чернь. По залу ресторана прокатился восторженный вздох, а по мне прокатилась волна ужаса. На пороге стоял балансирующий силуэт Гильотины.

– Простак, – язвительно сказал он, – а я тебя ищу.

Глава IV. День второй

26 марта 2017

Свен, конечно же, преувеличил степень своего негативного отношения к алкоголю. То, что его отец откровенно спился, не мешало парню периодически самому предаваться обильным возлияниям, будь то с немногочисленными приятелями или наедине с собой. Последний вариант работал немного лучше, поскольку Свен имел полное право пустить слезу и отправиться в мир своих фантазий, в котором он был едва ли ни гением, которому стерва жизнь беспощадно подрезала крылья. И рассматривая обшарпанную утварь своей крохотной квартиры в первом этаже двухэтажного дома, купленной на деньги, доставшиеся Свену после развода родителей, представлять, как все могло быть, если бы судьба была к нему немного более благосклонной. Находить объяснения отсутствия этой благосклонности Свен не любил. Он был уверен в том, что он несчастен, что удача прошла его стороной. В этом вопросе он был блажен, поскольку уверовал слепо. И иногда, с помощью водки или коньяка, эта вера заставляла Свена реально взывать к небесам – к Господу в которого он и не верил, – и требовать ответ на вопрос: «Почему? Почему я должен так жить?»

Свен вовсе не был расположен к алкоголизму, скорее даже наоборот. Идея выпить могла прийти ему в голову спонтанно, после чего хоть целый месяц он мог даже не вспоминать о существовании алкоголя. Но после знакомства с Кристиной, выпивка особо полюбилась парню, поскольку неплохо раскрепощала воображение, в котором не раз Свен вел очень уж чувственную беседу с Кристиной, разумеется, в ее магазине. Беседу за бутылкой вина, беседу, в которой слова играют второстепенную роль, а на первый план выходят едва заметные улыбки, жесты и периоды молчания; взгляды, в которых оба угадывают то, о чем уже давно должно быть сказано, то, что уже давно должно быть сделано.

И вот, пожалуйста: он сидит за тем самым столом, за которым когда-то пил ароматный чай, она сидит напротив, их разделяет бутылка превосходного вина и блюдо с фруктами, за окнами сгущается тьма, а в закрытом раньше времени магазине царит уютный полумрак. То, что Свен так часто представлял себе, теперь было преподнесено ему на блюдце. А он едва мог усидеть на месте, изнемогая от внутреннего дискомфорта и желая залить в себя эту бутылку одним махом, чтобы хоть немного выровнять свой эмоциональный фон. Он ведь и подумать не мог, что небольшой личный праздник окажется днем рождения. Если честно, он вообще не особо думал о том, что именно это мог быть за праздник, расценивая его как предлог, к которому девушка прибегла, чтобы побыть с ним вдвоем. А тут такое. Мало того, что день рождения, так он еще и единственный гость, из чего следует уже явная избранность его личности. А он даже букет цветов не догадался купить. Он даже не подумал о том, что стоит прийти с каким-нибудь подарком, поскольку Свен терпеть не мог подарки. Но вот теперь он сгорал от стыда за непродуманность своего визита и был уверен, что выглядит в глазах Кристины самоуверенным и скупым выскочкой. Разговор не клеился уже полчаса. А кроме того, ранее не интересовавшийся ее возрастом, он был крайне удивлен тем, что девушке исполнилось двадцать девять лет, хотя он и не предполагал, что она старше двадцати пяти. Он даже пожалел, что в свое время признался Кристине, что ему двадцать пять, и не накинул себе пару лет. Разница в четыре года добавляла неуверенности, выделявшейся на фоне утешительного принципа о подвластности любви всех возрастов.

– Кристина, ну почему же ты не сказала, что сегодня твой день рождения? Ты просто не представляешь, как мне неловко, – стонал Свен, с мольбой глядя в ее лицо.

– Да хватит уже, – весело ответила девушка. – Брось. Я не переношу лишней торжественности и всяких подарков.

– Правда? – с надеждой спросил Свен. – Я тоже не люблю подарки. Не дарить, не принимать.

– Ага. По себе зная, каково это – подобрать что-то не совсем уж бесполезное, но и не чересчур амбициозное, не хочу доставлять людям похожие хлопоты.

– Это точно, – усмехнулся Свен. – Да и лишние церемонии мне тоже не особо приятны.

– Это мой праздник, не так ли? Имею ведь я право провести день своего прибытия в этот мир так, как я хочу.

– Совершенно верно. Но… – Свен замялся и на несколько секунд опустил взгляд в пол. – Почему именно так?

Он вновь посмотрел ей в глаза и на фоне милой приятной улыбки увидел бушующий всеми возможными эмоциями огонь в ее глазах. «Точно ведьма» – подумал Свен и едва сдержался, чтобы не поежиться.

– У меня такая традиция, – ответила девушка. – Каждый свой день рождения я отмечаю с новым человеком. С человеком, с которым познакомилась как раз в течение последнего года, и знакомство с которым… произвело на меня положительное впечатление, скажем так, – она широко улыбнулась и сделала глоток вина из своего бокала. – Ты если не хочешь, то не пей. Не стоит себя пересиливать. Хочешь, я тебе чаю или кофе сделаю?

– Нет-нет, что ты, все в порядке, – поспешил ответить Свен и потянулся за своим бокалом. – Как тут не выпить? К тому же вино действительно превосходное.

– Да, это как раз подарок, – засмеялась девушка.

– С прошлого дня рождения? – усмехнулся и Свен.

– Ага.

– А кто был на моем месте в прошлом году? – спросил Свен, чувствуя ревность.

– Кстати, в буквальном смысле, – ответила Кристина, и лицо ее стало серьезным. – Это была удивительной красоты девушка, которая смогла заставить меня задуматься над многими вещами, которых мой взгляд ранее не замечал.

– Неужто красивее тебя? – Свен почувствовал, что краснеет от первого комплимента, сделанного в адрес Кристины, и поспешил отвлечься на поедание кусочка апельсина.

– Думаю, да, – ответила девушка, отреагировав на банальные слова легкой улыбкой. – Это был тот редкий случай, когда неземная красота уживается с глубоким интеллектом, с чувственной натурой. И с очень, – Кристина сделала ударение на этом слове, – с очень тяжелой судьбой.

Свен хотел было сказать, что не такая уж это и редкость, когда красота уживается с интеллектом, но не рискнул, посчитав, что не стоит засыпать девушку похвалами.

– Видимо, ты притягиваешь людей с тяжелой судьбой, – сказал он более подходящие для себя слова.

– Видимо, так, – прошептала Кристина и устремила в потолок грустный взгляд.

Свену показалось, что ею овладели воспоминания о той самой девушке, и он не смел прервать затянувшееся молчание. Он и не хотел. Ему вообще хотелось помолчать как можно дольше. Хотелось, чтобы Кристина как можно дольше рассматривала потолок, не обращая на него внимания. Хотелось использовать эту паузу, чтобы набраться сил и уверенности, чтобы стать неуязвимым для той интимной обстановки в которой он находился и которая так его пугала. Хотелось попробовать сделать настоящую ситуацию плодом своего воображения, представить, что все происходит только в его голове, где он полновластный король своих выдумок. Свен вспоминал, как весь вчерашний вечер и весь сегодняшний день трясся от волнения, и никак не мог сообразить, как ему стоит вести себя, и самое страшное – где найти сил на случай, если дело вдруг дойдет до секса. Он вполне допускал такой вариант развития событий, и понимал, что он совершенно к нему не готов. Ему казалось, что переспать с Кристиной – это взгромоздить себе на плечи непосильный груз ответственности, а ответственность была самым страшным сюрпризом, которым его могла наградить жизнь. И ощущение возможности этой незапланированной ответственности вгоняло его в невыразимую тревогу. А кроме того, страх упасть в грязь лицом и опозориться, поскольку Свен хоть и не был девственником, но вовсе и не был избалован женскими ласками. Весь день он настраивал себя на то, что попробует отстраниться от девушки и сможет продемонстрировать ей свою незаинтересованность в ее чувствах, сможет позиционировать себя не более, как приятель. И вот, пожалуйста. Как он не пытался сопротивляться, он чувствовал, что в плену. А еще это чувство, которое и раньше так часто настигало его в ее присутствии, и которое в этот вечер никак не отпускало. Чувство, которого он так стыдился, которое заставляло его чувствовать себя слабаком. Чувство нежности.

Кристина молчала примерно минуту, а затем на ее губах мелькнула едва заметная улыбка, в которой было что-то невероятно злорадное, и даже жестокое. От неожиданности даже на долю секунды увидеть такое пугающее выражение на столь прекрасном лице, Свен вздрогнул. Кристина это заметила и в глазах ее вспыхнул страх, словно ее подловили на том, чего никому нельзя видеть. Она поспешила улыбнуться, однако гнетущее впечатление, которое произвела на Свена эта короткая сцена, еще сильнее усилило его нервозность.

– Нет, ты другой, – произнесла Кристина и медленным движением поднесла к губам бокал с вином.

– Почему же? – спросил парень и кашлянул.

Кристина пожала плечами и устремила взгляд в темноту за окном.

– Просто. Ты… как бы это сказать… ты хочешь быть счастливым, Свен?

– Разумеется, – ответил парень, не сомневаясь в правдивости своего ответа.

– Нет, – ответила девушка, все еще не глядя на него.

– Что ты имеешь в виду? – Свен нервно засмеялся.

– Ты относишься к тем людям, которые не хотят быть счастливыми.

– Ты преувеличиваешь…

– Подожди, – Кристина резко повернулась и вонзила в него пылающий взгляд, от которого парню сразу же перехотелось смеяться. – Ты готов к откровенному разговору?

– Ну… да, – протянул Свен, чувствуя опасность.

– Я же не говорю, что ты живешь неправильно. Просто противоречие, в которое ты вступаешь с жизнью, не дает тебе полностью раскрыться, понимаешь? Отсутствие счастья – это осознанный выбор многих людей, и выбор вполне оправданный. Несчастливый человек и несчастный человек – это совершенно разные вещи. Не надо путать отсутствие счастья с несчастьем. Первое – это обширное поле с плодородной почвой, и на поле этом можно вырастить очень богатый урожай. Второе – это выжженное поле. Несчастье – оно всегда одинаковое, оно всегда черное, горькое, густое и безнадежное. Оно безжизненное. А вот отсутствие счастья бывает двух видов – осознанное и неосознанное. В первом случае, человек просто не может быть счастливым, в широком и общепринятом смысле. А во втором случае – просто не хочет. Ты понимаешь, к чему я веду?

Свен совершенно не понимал, но быстро кивнул.

– Если понимаешь, значит, додумаешь сам, – сказала девушка, внимательно глядя в его лицо.

– Скорее всего, я просто несчастный.

– Нет, Свен, вот та девушка была действительно несчастной. А ты неосознанный несчастливец.

– Но я хочу быть счастливым, черт возьми, – воскликнул Свен, чувствуя себя значительно уверенней – как всегда, когда был повод давить на жалость.

– Какого же счастья ты хочешь?! – воскликнула в ответ Кристина и придвинулась ближе. – Просто скажи, чего ты хочешь?

Свен хотел было сказать откровенно, что хочет именно ее, но вместо этого залился краской и просто смотрел ей в лицо. Он действительно не знал, чего же он еще хочет. Он действительно не знал, что ответить, чтобы у Кристины пропала охота к дальнейшим вопросам. Не знал, как ответить, чтобы отрезать. Он не мог сказать, что хочет славы, потому что не обладал никакими умениями для нее. Он не мог сказать, что хочет денег, потому что понятия не имел, где их взять. Он не мог сказать, что хочет любви, потому что ему было просто стыдно это сказать.

– Славы хочешь? – спросила девушка, словно читала его мысли.

– Нет, – ответил Свен, чувствуя себя раздавленным. – Мне не нужно чужое поклонение.

– Денег хочешь? – голос Кристины не был издевательским или провокационным. Напротив, она выглядела заинтересованной, и словно просто хотела понять то, что понять никак не могла.

– В разумных пределах. Но это не главное, разумеется, – ответил Свен и выпил до дна свой бокал.

– Любви?

Он усмехнулся и наконец уверенно посмотрел ей в глаза.

– Так ведь ее нет.

– Ну, вот мы и приехали, – выдохнула Кристина и откинулась на спинку своего кресла. Несколько секунд она молча смотрела ему в глаза, затем с нотой возмущения спросила: – Как же так нет?

– Да это сказки для восторженных глупцов, – поморщился Свен. – Все эти любовные порывы преследуют исключительно корыстные цели, в той или иной мере. Любая любовь в итоге сводится к купле-продаже. Как мне кажется, если человек должен чем-то жертвовать ради другого человека – это уже античеловеческие взаимоотношения. Я не против того, чтобы люди заводили семьи и играли в эту романтику, но не стоит обожествлять эти игры, называть их смыслом жизни и основой всего мироздания. Это глупо. Но ты, как я вижу, со мной не согласна?

– Тут дело не в согласии, – покачала головой девушка. – Тут дело… – она замерла, наградила Свена пристальным взглядом, а затем широко улыбнулась и, взмахнув волосами, весело сказала: – Какой у нас увлекательный разговор намечается. Наливай еще.