Охота за слоновой костью

Телефонная связь была плохая, слабая, из-за грозы, бушующей над долиной, в трубке постоянно трещало.

– Нет, Дэнни, – повысил голос Исаак. – Восемь трупов, а остальные либо съедены крокодилами, либо убежали в Замбию.

– А что с костью, Исаак? У них были с собой бивни?

– Да, но они утонули в реке, когда лодки перевернулись.

– Черт побери! – выругался Дэниэл. Теперь будет гораздо труднее убедить полицию, что основную массу слоновой кости увезли из Чивеве в рефрижераторах. С каждым часом след Ниня Чэнгуна становился все холодней.

– В лагерь Чивеве направляется полицейский отряд, – сказал он Исааку.

– Да, Дэнни. Сейчас они у нас. Я присоединюсь к ним, как только отправлю своего раненого лесничего в Хараре. Хочу увидеть, что эти ублюдки сделали с Джонни Нзу.

– Послушай, Исаак, я пойду по единственной оставшейся у меня нити. Хочу взять того, кто во всем этом виноват.

– Осторожней, Дэнни. Эти люди не шутят. Тебе может прийтись трудно. Куда ты собрался?

– Пока, Исаак.

Дэниэл не стал отвечать на вопрос. Положив трубку, он направился к своему «лендкрузеру».

Сел за руль и задумался. Он понимал, что это только передышка. Очень скоро полиция Зимбабве захочет снова поговорить с ним, и на этот раз более серьезно.

Есть только одно место, куда он может отправиться, – за пределы страны. Во всяком случае, именно туда ведет след.

Он доехал до таможенного и иммиграционного поста и остановился перед барьером. Естественно, паспорт у него с собой и документы на «лендкрузер» в полном порядке. Формальности заняли меньше получаса, по африканским стандартам почти рекордное время.

Дэниэл проехал по мосту со стальным ограждением, пересекающему Замбези, при этом он отлично сознавал, что въезжает совсем не в рай.

Замбия – одна из самых бедных и несчастных стран Африки наряду с Угандой и Эфиопией. Дэниэл поморщился. Циник мог бы связать это с тем, что Замбия освободилась от британской колониальной зависимости раньше большинства других стран.

Здесь у политики хаотического разграбления было больше времени, чтобы проявились ее последствия.

Большие шахты медного пояса, когда-то находившиеся в частных руках, входили в число самых выгодных предприятий на континенте, соперничая даже со знаменитыми золотыми шахтами на юге. После обретения независимости президент Кеннет Каунда все их национализировал и провозгласил свою антиколониальную политику. Эта политика свелась к увольнению опытных белых инженеров и управленцев.

За несколько лет президенту чудесным образом удалось превратить ежегодный доход во много сотен миллионов в равные убытки.

Дэниэл приготовился к встрече с замбийскими чиновниками.

– Не проезжал ли тут по пути в Малави прошлой ночью мой друг? – спросил он у офицера в мундире, который вышел из помещения таможни, чтобы обыскать «лендкрузер» на предмет контрабанды.

Тот открыл было рот, чтобы заявить протест против попытки выведать закрытую информацию, но Дэниэл опередил его, вытащив пятидолларовую банкноту. Замбийская валюта, квача – это слово означает «рассвет свободы от колониального угнетения», – когда-то приравнивалась к американскому доллару. Многочисленные последовательные девальвации привели к курсу 30 к одному. На черном рынке курс был близок к 300 к одному. Негодование офицера испарилось. Он смотрел на свою месячную зарплату.

– Как зовут вашего друга? – спросил он.

– Мистер Четти Синг. Он в большом грузовике с грузом сушеной рыбы.

Офицер исчез в здании таможни и через несколько минут вернулся.

– Да, – кивнул он. – Ваш друг проехал через таможню вскоре после полуночи.

Не проявляя больше никакого интереса к «лендкрузеру», он поставил в паспорте Дэниэла штамп. И бодро вернулся на пост.

Минуя пограничную заставу и направляясь на север, в столицу страны Лусаку, Дэниэл слегка тревожился. В Замбии закон теряет силу на границе застройки. В буше дороги охраняют полицейские блокпосты, но дорожная полиция не настолько безрассудна, чтобы откликнуться на призыв о помощи одинокого путника.

Холмы и кряжи были словно воздвигнуты в древности руками великанов. Стены и каменные башни выветрились и обрушились, создав живописный хаос. Многочисленные реки глубоки и чисты.

Дэниэл подъехал к первому дорожному посту.

За сто ярдов до поста он сбросил скорость и дальше ехал, держа обе руки на руле. Полицейские нервничают и способны открыть огонь без всякого повода.

Когда он остановился, констебль в мундире и зеркальных темных очках просунул ствол автомата в окно кабины и высокомерно поздоровался:

– Привет, мой друг. – Его палец лежал на курке, а ствол упирался Дэниэлу в живот. – Выходи.

– Куришь? – спросил Дэниэл.

Выходя на дорогу, он сунул в руку полицейскому пачку сигарет «честерфилд».

Констебль убрал ствол, одновременно проверяя, распечатана ли пачка. Потом улыбнулся, и Дэниэл чуть успокоился.

За «лендкрузером» Дэниэла затормозила другая машина – грузовик, принадлежащий одной из компаний, занимающихся устройством охотничьих сафари. В кузове – груда лагерного снаряжения и припасов, а на этой груде сидят следопыты и подносчики ружей.

За рулем профессиональный охотник – бородатый, загорелый, обветренный. Сидящий рядом клиент кажется типичным изнеженным горожанином, несмотря на новую куртку сафари и полоску шкуры зебры на шляпе.

– Дэниэл! – Охотник высунулся в боковое окно. – Дэниэл Армстронг! – радостно завопил он.

И тут Дэниэл его вспомнил. Они встречались три года назад, когда Дэниэл делал документальный фильм об охотничьих сафари в Африке. Этот человек – охотник. Пока он не может вспомнить, как его зовут, но они распили бутылку «Хейга» в лагере в долине Луангвы. Да, и этот светловолосый человек – скорее пьяница, чем охотник. Дэниэл помнил, что тот выпил больше половины «Хейга». Стоффель. Он с облегчением припомнил имя. Ему необходим союзник и защитник. А охотники из компаний, устраивающих сафари в буше, – своего рода аристократия.

– Стоффель ван дер Мерве! – воскликнул он.

Стоффель выбрался из кабины грузовика – рослый, мясистый, улыбающийся.

Как большинство профессиональных охотников в Замбии, он был африкандером из Южной Африки.

– Дьявольщина, приятель, рад снова тебя видеть! – Он забрал руку Дэниэла в свою волосатую лапу. – У тебя здесь неприятности?

Дэниэл ничего не ответил, и Стоффель повернулся к полицейскому.

– Эй, Джуно, этот человек мой друг. Обращайся с ним хорошо, слышишь меня?

Констебль рассмеялся. Дэниэла всегда поражало, с какой легкостью африкандеры и чернокожие находят общий язык на личном уровне, когда не поднимаются вопросы политики: возможно, это потому, что они все из Африки и хорошо понимают друг друга. Дэниэл про себя улыбнулся. Они живут бок о бок уже триста лет и должны бы за это время научиться взаимопониманию.

– Ты ведь хочешь получить свое мясо? – поддразнивал Стоффель констебля. – Будешь цепляться к доктору Армстронгу – никакого мяса.

Охотники движутся привычными маршрутами по территориям охотничьих концессий в далеком буше и за их пределами и знают, что полицейские охраняют дороги лишь номинально. У них установлен постоянный тариф для подарков.

– Эй! – крикнул Стоффель следопыту на верху машины. – Дай-ка Джуно ногу жирного буйвола. Посмотри только, как он исхудал. Надо его подкормить.

Из-под брезента достали ногу буйвола, еще в шкуре, пыльную, облепленную жужжащими мухами. Охотники имеют неограниченный доступ к мясу диких животных, которых вполне законно убивают их клиенты.

– Эти бедняги страдают от недостатка протеина, – объяснил Стоффель клиенту, когда американский охотник присоединился к ним. – За ногу буйвола он продаст вам жену, за две – душу; за три, вероятно, продаст всю эту проклятую страну. И во всех случаях для вас это невыгодная сделка.

Он захохотал и познакомил своего клиента с Дэниэлом.

– Это Стив Корнак из Калифорнии.

– Разумеется, я вас знаю, – перебил американец. – Большая честь познакомиться с вами, доктор Армстронг. Я всегда смотрю ваши телепередачи. Кстати, у меня случайно с собой ваша книга. Я бы хотел показать дома детям автограф. Они большие ваши поклонники.

Дэниэл про себя поморщился от такой цены славы, но, когда клиент вернулся из кабины с одной из его ранних книг, подписал форзац.

– Куда направляешься? – спросил Стоффель. – В Лусаку? Поезжай за мной, я буду вести переговоры. Иначе всякое может случиться. Можешь доехать за неделю, а можешь и вовсе не добраться туда.

Полицейский, по-прежнему улыбаясь, поднял шлагбаум, козырнул, и они проехали. Отныне путешествие превратилось в подобие королевской процессии, и куски мяса регулярно появлялись из-под брезента.

– Розы, розы по всему пути, и дорога, устланная бифштексами из буйволятины.

Дэниэл улыбался, втапливая педаль, чтобы не отстать от грузовика. Они ехали по плодородным землям, орошаемым водами реки Кафи. Это район производства сахара, кукурузы и табака, где фермами владеют почти исключительно белые замбийцы. До установления независимости фермеры состязались друг с другом красотой своих владений. С главной дороги видны были беленые дома и постройки, как жемчужины в зелени, посреди с любовью возделанных полей. Все изгороди аккуратно чинили, и в виду дороги пасся гладкий, сытый скот.

Сегодня намеренная неприглядность ферм была попыткой хозяев уберечься от завистливых алчных глаз. «Если выглядеть слишком хорошо, – объяснил один из фермеров Дэниэлу, – все отберут». Ему не нужно было растолковывать, кто отберет. Золотое правило этой страны: если у тебя что-то есть, не хвастайся. Белые фермеры живут крошечным изолированным племенем в своих маленьких анклавах. Подобно своим предкам-пионерам, они сами варят мыло и производят другие необходимые вещи, которые невозможно найти на пустых полках местных магазинов.

Кормятся они в основном плодами своей земли, но тем не менее живут относительно спокойно в своих гольф-клубах, поло-клубах и театральных кружках. Детей посылают учиться в университеты Южной Африки, употребляя на это те ничтожные количества иностранной валюты, которые им позволяют иметь; они старательно держатся тише воды ниже травы и всячески стараются не привлекать к себе внимания.

Даже власть, воцарившаяся в правительственных залах Лусаки, понимает, что без этих фермеров и так непрочная экономика страны рухнет окончательно. Кукуруза и сахар, которые производят белые фермеры, не дают остальному населению умереть с голода, а их превосходный табак восполняет крошечный ручеек иностранной валюты, который уже не могут питать медные шахты.

– Куда же нам уйти? – задал Дэниэлу риторический вопрос его информатор. – Если уйти отсюда, уйдешь гол как сокол. Нам не позволят взять ни пенни, ни прутика. Вот мы поневоле и хватаемся за любую возможность.

Когда колонна из двух машин приближалась к Лусаке, Дэниэл увидел наглядное воплощение одного из многих безрадостных явлений новой Африки – массовое переселение деревенского населения в города.

Когда они проезжали пригородами Лусаки, Дэниэл чувствовал запах трущоб. Дым кухонных костров, зловоние выгребных ям и груд разлагающегося мусора, запах кислого пива, которое незаконно варят в открытых баках, запах немытых в отсутствие проточной воды тел. Это запах болезней, голода, нищеты и невежества – густой запах новой Африки.

Дэниэл угостил Стоффеля и его клиента пивом в баре отеля «Риджуэй» и, извинившись, направился к стойке регистрации. Ему дали номер, выходящий на плавательный бассейн, и он наконец смыл под душем грязь и усталость последних двадцати четырех часов. Потом взял телефонную трубку, позвонил в британское посольство и успел поймать телефонистку до окончания рабочего дня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Военное училище сухопутных войск, находится вблизи деревни Сандхерст графства Беркшир. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Вес пули измеряется в гранах, один гран – 64 миллиграмма.

3

Марка виски.

4

Так в Эритрее, Эфиопии, Кении и Сомали называют преступников и бандитов.

5

Один из языков семейства банту, национальный язык Малави.

6

Особая часть армии Родезии, боровшаяся с террористами.

7

Крик это птицы напоминает слово «уходи» на местном наречии, поэтому ее называю также «птица-уходи».