Знакомство по брачному объявлению

– Я туда за сыром как-то заезжала в фермерское хозяйство, – сказала старуха. – Глухое село, но краси-и-вое! Речка там Туминка, остров песчаный, Орёлкой называют. И что, так и осталась там? И муж не искал?

– Через месяц нашёл. Фамилия-то наша Туминские. В том, прежнем селе, необычной казалось, а в Бережках её полсела носит. Наверное, родня. Вот и донесли. Приехал, говорит: будет дуться, я тебя простил, и ты прости. Больше пальцем не трону. Нет, отвечает моя бабушка, а тогда неполных двадцати лет девушка Аня, жить я с тобой не буду, давай разводиться.

– Небось, опять драться кинулся, – вздохнула беззубая.

– С ней санитарка находилась безотлучно, она, не будь дура, сразу в бригаду позвонила. Оттуда на тракторе три мужика приехали, как только в кабину поместились? Бригадир в медпункт зашёл и говорит: «Куда это вы, Анна Станиславна, от нас уезжать вздумали?» А она ему: «И в мыслях не держу, да вот, приехал бывший муж, грозится». А бригадир: «Вот мы сейчас его проводим». Вывел, велел трактористу его до Лужино довезти и предупредил: «Если ещё раз в Бережках появишься, руки-ноги переломаем и скажем, что так и было».

– Вот это я понимаю, мужики что надо!

– Мужики, конечно, были правильные, но ещё и шкурный интерес. Без фельдшера в дальнем селе погибель.

– История-то ведь не кончена, – подтолкнула его проницательная старуха.

– При прощании муж сказал, что один не останется, женится. Аня рукой махнула: мне это неинтересно, да и кто за тебя, за злодея такого, пойдёт! Только через несколько месяцев, когда она в роддоме лежала, дошло до нее страшное известие: сошёлся он с Шурочкой, бил её чуть ли не с первого дня, а как-то силы не рассчитал и убил! Бабушка моя до смерти её вспоминала, как вспомнит, так плачет. Ну, а свёкор со свекровью сказали: сноха-злодейка виновата. Присушила мужика и бросила. Он нелюбимую бил, сил не соизмеряя, а если бы бил любимую, то с умом и не до смерти.

– Судили?

– Конечно. Еще свекровь приезжала в Лужино, справку брала в сельсовете, что у него малолетний ребёнок. Это чтобы меньше дали, сыну, мол, отец нужен.

– Ой, блин, – подскочила на кровати беззубая. – Такой нужен беспременно! А то, не дай бог, сын тихоней вырастит небитым! И сколько дали?

– Это уж я не знаю, да и не имеет значения. Через несколько месяцев убили его в тюрьме в драке.

– И всё? И никогда они внуком не интересовались?

– Более того, так получилось, что через год после зоотехникума сестра мужа в Бережки распределилась. Сколько жила, не здоровалась.

– А сколько жила?

– Мало. До тридцати не дожила, от какой-то болезни умерла. Но перед смертью дочери своей наказала: будет тебе плохо, когда отец другую мамку в дом приведёт. Ты тогда тёте Ане покланяйся, она добрая, она тебя пожалеет. Это мне тётя Тоня на днях рассказала. После похорон пришла первоклассница домой, там не топлено, грязно, отец на ферме. Она развернулась – и в медпункт. Вошла и старательно так в поясе согнулась. Бабушка к ней кинулась – и ну обе реветь! С тех пор они были неразлучны. Целыми днями она у моих сидела, иной раз и ночевала. У отца-то от новой жены дети пошли. Отдать дочку тётке насовсем не могли, перед людьми совестно. Не обижали, но и внимания не обращали. Вот такая история, девочки.

Медсестра встала:

– Спасибо, Володя. Очень поучительная история для нас, для дур. Небось, бабушка больше замуж не вышла? И правильно! И моё счастье, может, в том, что муж с двумя детьми бросил. Зато не бил.

– А её родители?!

Туминский повернулся к Нине, которая вскочила с кровати и стояла, покачиваясь. Взял её под руку и сказал:

– Нельзя тебе так резко вставать, голова закружится. А родители… больше они не виделись.

– Но как же так? Они нормальные? Не злодеи, не пьяницы?

– Обычная городская семья. И сами, и родители их, и деды-бабки на ткацкой фабрике работали.

– Так почему же! Она не ездила к ним, они не узнавали о ней?

– Года через три, уже её ребёнок по улице бегал самостоятельно, принесла почтальонка письмо, отцовой рукой написанное. Бабушка адрес перечеркнула, написала: «Не проживает» и назад отдала: «На, отошли». Потом через какое-то время ещё одно письмо было. Бабушка его взяла, но читать не стала, в чистый конверт заклеила, адрес родительский надписала и в почтовый ящик бросила. И на этом всё.

– Ну как же это можно?!

– Не знаю. Эту историю я маленьким слышал, взрослым не спрашивал. Тогда, я помню, бабушка сказала: они от меня отказались, так тому, значит, и быть.

– От меня тоже мать отказалась… в пользу пьянки.

– Пойдём, по коридору пройдёмся.

Медленно, опираясь на его руку, она двинулась к дверям.

– Володя, что делать? Куда деваться?

– Можно жильё снять.

– С учительской зарплатой?

– Но люди как-то живут! А пока давай я тебя в Бережки отвезу! Дом ты видела. Поживёшь в одиночестве, успокоишься. А там видно будет.

Она выдохнула с облегчением:

– В одиночестве… да!

– Пойдём, я тебя до палаты доведу и пойду о выписке договариваться. А ты вот пока письма почитай.

Возвращаясь из ординаторской к палате, услышал глухой голос старухи:

– «Пьянки, скандалы – от ощущения несчастья. А счастье – оно не в деньгах, не в красоте и почёте, а в любви. Счастье – это когда дети любят родителей, а родители детей, муж с женой живут в ладу, а старики обрели покой, радуясь счастью детей и внуков. Юра, как хочется, чтобы так было!»

Старуха читала вслух письма, а женщины, пригорюнившись, слушали.

Глава 10

В воскресенье, возвращаясь домой, Туминский решил позвонить сестре. Её ежедневные телефонные звонки порой раздражали, но стоило ей замолчать на неделю, и он оказался выбитым из колеи. Схватился за телефон, подумал и кинул на сиденье. Нет, такие разговоры по телефону не ведут. Да и мириться надо глаза в глаза. Мать? Что делать, придётся повидаться. Месяц, наверное, не встречались. Теперь скандал неизбежен. Плевать, зато Люсёнок заступится и легче простит!

Мать на удивление не орала, только сварливо пропела:

– Явился – не запылился! Месяца не прошло, а он уже снова здесь!

Вовка плаксиво пожаловался на Ваню, который отломал терминатору голову.

– А ты убирай за собой игрушки, – щелкнул его по носу. – И вообще, что это за терминатор, с которым любой младенец справится. Когда мама в город поедет, приезжай вместе с ней. Выберем что-нибудь поосновательнее.

Люся дулась и делала вид, что не замечает многозначительных взглядов брата. Туминский возился с племянниками, прикидывая, через какое время приличным будет свалить. В конце концов, Люська теперь знает, что есть новости. Долго не выдержит, сама примчится выяснять. Позвонил телефон, Лишняев орал что-то про сбой, Туминский ответил ему: «Успокоишься – перезвонишь» и отключился. Снова звонок и снова истерика. Туминский припомнил, кто дежурит сегодня, и позвонил мастеру Серёже. Разбирались долго, но разобрались. Он сказал: «Всё, дальше по инструкции. Какая пауза была? Значит, извещение в головной офис. Премии всех лишат, как пить дать. А если скроешь – выгонят по статье к чёртовой матери».

– А я знаю «к чёртовой матери», – сказал Вова. – Это плохие слова!

– Да, Вова, извини, у меня неприятности, и я выругался. Нельзя говорить плохие слова, особенно при женщинах и детях.

Снова позвонил Лишняев. На этот раз он говорил, сдерживаясь. Туминский отвечал ему спокойно: «Мы с Серёжей всё обсудили. С тобой? Я крик с детства не воспринимаю, когда орут, слов не различаю, только шум, так что орать на меня бесполезно, и ты это с института знаешь. Дежурный? Ладно!» Посвистел уныло и спросил:

– Люсь, у тебя комп включён? Этот баран на меня дежурство возложил, а извещение Серёже наверняка запретит посылать. Сейчас сам отпишусь.

Люся утащила брата в свою комнату, и там, наконец, он смог рассказать ей всё, что собирался. Начал с Инны. Сестра обняла его и сказала:

– Я всегда знала, что она тварь бездушная. Но настолько! Она же видела, как ты бабушку любишь, но ухватила только то, что её интересует: раз после похорон машину сменил, значит, наследство получил!

– Ладно, проехали! Теперь о твоём поручении…

Люся слушала его как в детстве, когда он ей сказки рассказывал: распахнув глаза и затаив дыхание. Туминский еще раз порадовался за сестрёнку, что ей такой хороший муж попался. Представить себе, чтобы он её обидеть мог не делом даже, а грубым словом! Люся и сама за себя постоять может, но ведь ещё есть родители и брат. Да они за Люську!

– Ты её в Бережки отвёз? А как она там жить будет?

– Да как все! На первое время мы из Уремовска продуктов привезли, а там синяки сойдут, будет в сельмаг ходить.

– А вещи?

– Мы заехали к ней домой и всё забрали. Попросили соседку поприсутствовать. Нина забрала одежду, оставила на столе обручальное кольцо. Всё предельно понятно. Ключи отвезли свекрови.

– И что она?

– Не стали мы к ней заходить, Люсёнок. В конверт ключи положили и в почтовый ящик бросили. Тоже всё понятно.

– А ты не боишься, что Нина от одиночества… что-нибудь не то сделает.

– Боюсь. Но надеюсь на тётю Тоню и тётю Шуру. В общем, через неделю Нина приедет в больницу закрывать больничный и либо будет искать квартиру, либо рассчитываться и возвращаться в Бережки. Здесь я её встречу и либо просто отвезу в Бережки, либо отвезу, чтобы вернуться с вещами.

– Я поеду с тобой!

– А смысл? Я даже не уверен, что она не передумает и не вернётся к мужу. Он ведь не первый раз её ударил. А все эти женщины в палате, они же битые-перебитые. И снова к мужьям возвращаются. Дело тут не в жилье. Пары, что ли, такие подбираются? У него – потребность в насилии, у неё – в страдании!

Сестрёнка заревела:

– Давай хоть одну спасём!

Влетел Вова, кинулся к матери:

– Мама, не плачь! Дядя Володя, ты её обидел?

Заглянула мать с Ваней на руках. Люся, всё ещё всхлипывая, пояснила, что плачет об одной знакомой, которую брат навестил в больнице по её просьбе. Мать, чем-то расстроенная, невнимательно выслушав, сказала только: «Ну, и пригласила бы её пожить, если подруга», – и тут же скрылась.

Вышла она только когда Туминский простился и присел обуться у порога. Спросила:

– Ты всерьёз это сказал… что громкого голоса не слышишь?

– Не совсем так.

– Ну, так объясни.

– Я же не один раз тебе об этом говорил!

Как-то на первом курсе университета к ним психолог с лекцией пришёл. Был тогда у них какой-то курс лекций по адаптации в студенческой жизни. И так Туминскому эта лекция понравилась, что подошёл он к лектору и попросил разрешения личный вопрос задать. Помог до кафедры плакаты донести и спросил, что делать, если он не различает смысла слов, когда на него начинают орать? «Ну-ка, ну-ка», – заинтересовался психолог и вдруг набросился на него с какими-то обвинениями. Потом похлопал Туминского по плечу успокоительно и спросил: «Ты можешь повторить, в чём я тебя обвинял?» Студент ошарашено помотал головой. «А ведь я не орал, я говорил шёпотом. Ты не на звук реагируешь, а на эмоции». Потом говорил что-то насчёт того, что всё это из детства, что была какая-то психологическая травма, и что Туминский сам устанавливает психологический барьер, отгораживаясь от агрессии. Что можно попробовать разрушить этот барьер с помощью гипноза. Гипноза Туминский побоялся. Тогда лектор дал ему несколько практических советов. С тех пор, если на него кидались сверстники, Туминский демонстративно надвигал наушники и слушал музыку. Тем, с кем приходилось общаться часто: сокурсникам, позже коллегам, он сразу объяснял, что договариваться с ним можно только по-хорошему.

– Как же ты меня ненавидишь, – тихо сказала мать и захлопнула дверь.

– Да нет, – крикнул он. – Мы любим друг друга, только понять не пытаемся!

Глава 11

Ранним утром через неделю Туминский заехал в Васильевку. Только развернулся, как из двери показался Вовка, а следом Люся. Племянник сиял и размахивал пистолетом.

– А попробуй, не возьми его, – ответила Люся на невысказанный вопрос, – Он слышал про плохого дядьку, который тётю обидел. Сам ведь учил его, что женщин и детей надо охранять с оружием в руках. Подожди, я детское кресло пристегну.

Из московского автобуса вышла совсем другая Нина. Скула всё ещё оставалась припухшей и с желтизной, но лицо сияло надеждой: «Володя, мне тётя Тоня работу нашла!»

Всё как-то устроилось без его помощи. Нашлись часы в Лужинской школе, куда Нина будет ездить школьным автобусом. И по дороге до больницы, а затем до бывшей работы, где надо было забрать документы, женщины радостно обсуждали что-то, сдружившись мгновенно. Вова, ожидавший битвы, заскучал, и после обеда, когда машина, вырвавшись за город, устремилась в сторону Бережков, уснул. Но в Бережках оживился: «Это море?», глядя на половодную Туминку, на деревья Орёлки, почти до крон покрытые прибывшей водой. Пробежался по дому, долго разглядывал фотографии, развешенные на стенах. К портрету молодой бабушки с маленьким сыном на руках полез на спинку дивана, постучал по стеклу и спросил: «Это боженькина мама?»

– Это моего папы мама, – ответил Туминский, стаскивая его с дивана. – А ты откуда про божью матерь знаешь?

– Рита сказала, – ответил племянник. – Она сказала, что у неё можно сестрёнку попросить.

Пока Туминский чинил розетку, пришла тётя Шура, познакомилась и увела Люсю с сыном к себе в гости, наказав ему кончать работу и двигаться следом.

– Володя, давай расставим все точки над «и», – сказала Нина. – Я вижу, тебе неудобно. Так вот, мне нужна была поддержка, и я проявила вполне простительную слабость. Получился у нас разовый секс без взаимных обязательств. Не извиняйся, это то, что мне нужно было. Но не зажглись мы друг от друга, так что не надо вымучивать из себя какой-то интерес. Будем друзьями, ладно?

Туминский смущенно кивнул. Нина, выходя из дома, вздохнула:

– Господи, мои ученики в такой ситуации, как говорится, «не парятся». А мы, более чем взрослые люди, не знаем, куда глаза деть! Всё, закрыли тему! Мы бы с тобой были братом и сестрой, если бы родители сошлись! Вот и давай поддерживать родственные отношения!

В дальнейшем и вправду, всё как-то успокоилось. Туминский несколько раз приезжал в Бережки: то 40 дней, то помочь картошку посадить, то просто на выходные на реке отдохнуть. Но каждый раз, чтобы избежать неловкости, брал с собой сестру с племянником, а последний раз ещё и с зятем. В один из приездов застал он у Нины жиличку: Вальку из её палаты, которая всё-таки забрала заявление на мужа из полиции и умудрилась попасть в больницу ещё раз. Теперь она клялась и божилась, что больше никогда… Прожила в доме около месяца и сошлась с трактористом Колькой, смирным пьяницей. «Отместка у меня пошла, Володенька, – с хохотком рассказывала она. – Мы его со свекрухой вдвоём лупцуем, когда на бровях приходит».

Ещё одна жиличка появлялась, на этот раз даже не из той палаты, а Валькина подруга. Эта прожила всего неделю, потому что приехала конкретно замуж выходить за лужинского приятеля Кольки, что успешно и произошло. Но на её приезд пришёлся визит Нининого мужа, на которого она произвела неизгладимое впечатление, о чём Нина с восторгом поведала Туминскому: «Володя, я никогда не видела его испуганным. Ни с чем не сравнимое удовольствие».

Взглянул он и на несостоявшуюся мачеху, заехав по старому адресу в Уремовске. Это была вконец спившаяся старуха, ставшая бы давно бомжихой, если бы Нина не была у неё прописана и не платила коммуналку.

Как-то уже на исходе лета Николай попросил пасынка отвезти мать в областную больницу на консультацию. Пока мать была на приёме, Туминский прохаживался по коридору и столкнулся с тётей Таней, тоже кого-то сопровождавшей. После радостных приветствий она спросила, не появилась ли у него какая-нибудь личная жизнь.

– Да как вам сказать…

– Значит, кто-то есть, – подтолкнула его медсестра.

– Встречаюсь я со своей одноклассницей, – признался он ей в том, о чём даже сестре не говорил. – Но она пока сойтись со мной отказывается. Она детей иметь не может, говорит, без детей не семья.

– Володенька, главное – любовь. А детей можно усыновить. Вон, сколько сирот кругом. И вам счастье будет, и им. А я уж хотела тебя с кем-нибудь сосватать. Газеты с брачными объявлениями даже смотрю.

– Брачные объявления, – засмеялся Туминский. – Нашёл я тут как-то переписку отца с некой Надей Кондаковой…

– Из Уремовска, – кивнула тётя Таня. – Рассказывала мне Анна Станиславовна этот грустный анекдот…

Все последующие дни до выходных Туминский пребывал в смятении. Как-то неловко было и обидно. В субботу с утра он отправился в Бережки, впервые в одиночку.

Нины дома не оказалось. «В райцентр первым автобусом укатила», – сказала тётя Шура и позвала опрыскивать картошку. Они часа три ползали по соседним полоскам, а потом Туминский ушёл на речку.

Как вернулась Нина, он не заметил, заснул под яблоней. Проснулся, когда она вышла на крылечко, скинула туфли и вытянула ноги: «Ух, устала». Туминский опёрся на локоть и посмотрел на неё: как посвежела! Почему она казалась ему невидной? Вполне симпатичная молодая женщина!

– Нин, – нерешительно начал он. – Тут наша история получила неожиданное продолжение…

– Это да, – пробормотала она, сонно улыбаясь. Но вдруг встрепенулась. – Слушай, а ты о чём?

– Об этой истории с письмами, Нина. Это ведь не родители наши их писали. Твоя бабушка написала от имени твоей матери брачное объявление. Моя бабушка ответила на него от имени моего отца. Конечно, родители были в курсе и даже что-то корректировали, но переписывались бабушки! Потом мой папа и твоя мама встретились и даже понравились друг другу. Но прожили меньше двух месяцев и разбежались. Твоя мама, извини, в это время уже запивала. Да и мой отец, увы, не сахар был…

– Точно! Я ведь приезжала сюда маленькой! Помню то высокое крыльцо со стороны реки и больничный запах! Я ведь весной, ни у кого не спрашивая, свернула в нужную сторону и пришла к этому дому!

– Да, ты спросила: здесь больница была? Наверное, это тебе в детстве я отдал коробку с пузырьками? Ты была такая смешная, волосы торчком?

– Бабушка звала меня Ёжиком. А я помню: большой мальчик дал мне большую коробку с игрушками, и я раздавала их большим детям!

– Вот такой несостоявшийся роман. А наши родители были не теми, что предстали нам в письмах, а такими, какими мы их знали. Бедные наши бабушки…

– И что? Мы ещё раз получили привет от них и слова любви к нам и нашим несчастным родителям!

– Но они-то мечтали… и что намечтали?

– Мечтали они об общих внуках, а намечтали общих правнуков. Володя, я давно хотела тебе сказать, но ты всегда приезжал с Люсей, а она чересчур взрывная и стала бы на тебя давить. Я сегодня на УЗИ ездила. Двойня у меня… у нас. Скорее всего, обе девочки. Это не повод жить вместе, но растить мы можем их вместе. Мы не будем, как твои родители, рвать их друг у друга или как мои – сбросить на бабушку и уйти – она в пьянку, он в свободное плавание. Я заметила, что у тебя кто-то появился, и не стала бы рушить твою жизнь, но мы рядом. Мне нужен этот дом, который я полюбила, и который станет родным для наших девочек. И понадобится твоя помощь. Ты или скрывай от своей женщины наше существование, или откройся прямо сейчас, познакомь нас, а я объясню ей, что между нами ничего нет и не будет.

– Девочки, как славно – пробормотал Туминский. – Так бабаня перед смертью сказала, когда я соврал, что дочку жду. Выходит, не соврал, а предсказал. А Вовка сестрёнку просил. Слишком громко по стеклу постучал. Получились две.

Они расхохотались.

– Эй, соседи! – крикнула из окна тётя Шура. – Хватит ржать, пошли обедать! Вместе посмеёмся!

– Она знает?

– Ты что? Как я могла… пока ты не знал.

– Тётю Тоню обидеть нельзя. Она будет главной бабушкой нашим девочкам. Сначала скажем ей! А на следующей неделе я Гале всё расскажу. Очень надеюсь, что она поймёт.