Знакомство по брачному объявлению

Громко захохотал Толик, но сразу резко осёкся. «Ничего, Анатолий, – успокоила его тётя Шура. – Покойным нужна наша память, а не наши слёзы. Вот мы и вспомнили добром новопреставленную Анну и Светиных родителей заодно».

– Хорошие люди тебе помогали, Володя, – сказала сестра. – Давай на сорок дней я всё приготовлю, а они пусть посидят за столом как гости?

– Там видно будет, – ответил Туминский. – Ладно, показывай свою синенькую машинку.

За разговором они дошли до окраины села, где муж Люси Максим арендовал, а затем и выкупил у сельсовета бывшие мехмастерские совхоза имени XX партсъезда. Он после армии, работая в городе на комбинате, занимался одновременно и своим бизнесом: покупал битые машины, восстанавливал и продавал. Последние полгода он ушёл с комбината и занимался теперь только машинами. Ещё и стоянку для дальнобойщиков организовал, благо территория огороженная имелась.

Синенькая машинка оказалась чёрной – перекрасили. Люся была разочарована, но Туминскому авто очень приглянулось:

– Подожди до завтра, если Лишняев не уволит – беру.

– Он что, совсем дурак? Что он без тебя делать будет?

– А что, умный?

Глава 6

На следующий день Лишняев делал вид, что ничего не было, и Туминский позвонил зятю, чтобы он выставил на продажу его старое авто. И уже через день спешно очищал багажник, потом прошёлся по салону с пылесосом, и под конец проверил бардачок. Некоторое время тупо глядел на потёртые конверты, потом вспомнил странноватую бережковскую гостью и вынул из верхнего в стопке конверта письмо:

«12.07.1986. Здравствуйте, Надя.

Читаю Ваше письмо и завидую: как повезло Вашей Ниночке с мамой! Вы следите за её развитием, беспокоитесь о слабости её характера, о необходимости мужского влияния в детском возрасте. Не то, что моя бывшая.

Не спешите гневаться за плохие слова о той, что осталась в прошлом. Ведь в настоящем остаётся мой сын Володя. И он рядом с ней. Моя мама добилась от бывшей невестки права забирать его на один летний месяц в год, но цифры мне не озвучивала. Знаю только, что речь идёт о перестройке старенького дедовского дома, так что суммы должны быть больше моих алиментов. Последний раз я наблюдал общение бывшей жены с ребёнком два года назад, и едва ли ещё когда-нибудь захочу её увидеть. Не буду анализировать, просто сделаю зарисовку.

Итак, оплаченный отпуск завершился. В день отъезда бабушку вызывают на тяжёлое отравление, и она впопыхах поручает мне вернуть сына в родной дом: «Может, так даже лучше. Плакать при расставании не будет». Это правда, ко мне он довольно равнодушен.

Мы доезжаем на местном автобусе до шоссе, долго ждём московского, на нём добираемся до Уремовска. Ещё одна пересадка, потом полтора часа в пути. Последние 2 км – пешком. В транспорте мой трёхлетний сынок спит у меня на руках, ещё не утратив колясочного рефлекса. Теперь он оживлённо топает по обочине шоссе. Впрочем, надолго его не хватает. Так и идём: у меня в одной руке сумка с его вещами, в другой – он сам. Потом сумка в другой руке, а сын на шее. Потом сумка снова перекидывается в другую руку, а сын соглашается немножко пройти ножками.

Дошли. Бывшая встречает вполне любезно: тормошит Вовку, хвастает пристройкой, возведённой в кратчайшие сроки, подчёркивая, что сама в это время с успехом сдавала сессию в институте. Вова заскучал и дёргает меня за штанину: «Папа, а когда мы домой пойдём?» И понеслось! Что я услышал о себе и о бабушке, которая настраивает ребёнка против матери! Вовка тихо плачет. К счастью, с огорода приходит тёща. Бывшая. Он бросается к ней: «Бабуся!» Это у него такое сокращение: баба Люся – бабуся, баба Аня – бабаня. Бабушка воркует с внуком, он обнимает её. Мать это страшно раздражает. Она вырывает мальчика из рук бабушки: «Хватит баловать ребёнка!» Ребёнок кричит в голос. К счастью, спускается с крыши новый муж: «Вов, поехали!» Не вытирая слёз, Вова лезет к нему на закорки: «Едем с дядей Саней на хромой лошадке!» Так она и на мужа орёт! Он плюёт и уносит пасынка в дом. Я тоже плюю, поворачиваюсь и ухожу. В руках ни сумки, ни сына. А идти ещё тяжелей.

Бедный мой мальчик! Дураки его родители не то любить не умеют, не то это любовь у них такая дурацкая!

Вот такая история. Извините, другой не вспомню.

Юрий»

Люся влетает в квартиру брата с криком: «Вов, ты что дверь расхлебястнул!» И видит его праздно сидящим за столом. Чуткая сестрёнка сразу замолкает, садится рядом, смотрит на письма, тянет к ним руку: «Можно?» Туминский пожимает плечами. Люся подходит к чтению профессионально, по бухгалтерски: разглядывает штемпели, раскладывает по датам. И приступает к чтению. На первой странице хмыкает, глядит на брата, потом продолжает чтение. Снова разглядывает конверт. Пробегает взглядом первый листок второго письма, переходит ко второму, возвращается к первому и потом уже дочитывает до конца. Распихивая листочки по конвертам, говорит с придыханием:

– Володя, как красиво: «под маской наружного холода беззаветная скрыта любовь»!

– Это Некрасов…

– Правду папка говорит, ты всё-таки гуманитарий. Вот, Некрасова знаешь. И почему ты в политехнический пошёл?

– Гуманитарии мало получают. А что, я плохой инженер?

– Хороший, Володенька. Ты вообще хороший. И есть в кого. Судя по письмам, твой папа тоже был хороший. Расскажи о нём.

– Он умер двадцать лет назад. Плохо я его знал. Виделись редко. Я ведь раз в год в Бережки ездил. Только потом стал ещё на зимние каникулы ездить. Но это уже ближе к старшим классам, когда мать не стал слушать.

– А зараза она, наша мамка, – захохотала Люся. – Тебя квартирой попрекает, а получается, что наша бабуся дом на квартиру поменяла и на тебя тайком переписала, чтобы восстановить историческую справедливость. Мамка-то, оказывается, много лет другую твою бабушку доила!

– Люсь, я в любой момент вам эту квартиру отдать готов!

– Да не нужна она нам! Мы в доме живём, где всё благоустроено, сад вокруг, мастерская рядом, родители всегда с детьми помогут. Это мамка просто предлог ищет, чтобы на тебя поорать! Давай об отце твоём поговорим!

– Внешне – красавец. Он на бабушку был похож. Высокий, стройный, белокожий брюнет. А глаза светлые.

– А ты на кого тогда похож? Мамка тоже брюнетка.

– Бабаня говорила, я на её отца похож. Он как я был: русый, небольшого роста, коренастый, большеголовый, косолапый.

– Тебя послушать, так ты урод редкий. А, между прочим, есть у меня подружки, которые тобой интересуются. Кстати, не желаешь познакомиться? И не тряси головой, вон, отец твой откликнулся на брачное объявление. Володь, если он такой красавец, то зачем?

– Может, идеальную искал? Он несколько раз женился… уж не знаю, законным или гражданским браком. В райцентре с последней женой жил дольше всего, лет пять. С нашей матерью, кажется, около двух лет. Две тётки – у нас в Бережках. Иной раз приезжаю – нет его. А на следующий год он снова в родном доме живёт. И так далее. Тётя Тоня, когда мы у гроба бабушки сидели, про него вспоминала: «Единственный родной мне по крови человек. Не глупый, не злой, а по сути – так, пирожок ни с чем». Значит, как и я, главного в нём не разглядела.

– Ты эти письма в доме бабушки нашёл?

– Нет, я там пока ни к чему не притрагивался…

Люся очень заинтересовалась этой неизвестной женщиной: как выглядит, в каком возрасте?

– Да так, невидненькая такая… ну, может тридцать с чем-то…

– Я думаю, это та самая маленькая Ниночка, о которой твой отец упоминал.

– Да… пожалуй…

– Наверное, она ожидала, что ты письма её матери сохранил. Поищи, а? Тебе и самому будет интересно узнать, что за человек была эта Надя, почему у них не сложилось.

Туминский взъерошил свои редеющие волосы:

– Да, у неё вид был какой-то неприкаянный. Может, мать недавно умерла?

Приехал за дочерью отчим Туминского Николай. Выказал сочувствие по поводу смерти бабушки. Спросил, не помочь ли деньгами, и что он решил по поводу бабушкиного дома.

– Ума не приложу. Сосед хочет купить, да предлагает столько… село-то отдалённое, дадут за дом меньше, чем на отопление потрачено.

Николай покивал понимающе: он сам года три назад помогал Володе отопление ладить, когда в Бережки газ проводили. И взаймы дал тайком от матери. Перекинувшись парой слов о новой машине и об удачной продаже старой, дружно обругав Люсины каблуки, мужики попрощались. Усаживаясь в машину, Люся спросила:

– Папка, а ты у мамки второй муж?

– Ну…

– А кто такой дядя Саня?

– Это тебе Володя сказал?

– Да нет, в письме его отца вычитала.

– Ну да, между отцом Володи и мной был этот дядя Саня. Я его не знал, я тогда в техникуме, а потом в армии, но, наверное, был он человек неплохой. Володя по нему долго тосковал.

– А тебя в штыки встретил?

– Вовсе нет. Твой брат вообще человек неконфликтный, ты не заметила?

– Ну да, у него только с мамкой вечный конфликт. Вот скажи, почему?!

– В детстве, конечно, она была к нему несправедлива. Она была молодая и не понимала, что от маленького ребёнка нельзя требовать взрослого понимания. В общем, она вела себя так, как будто ещё во внутриутробном состоянии всё ему объяснила, а он вредничает и тупит.

– Пап, ну какая молодая! Я Вовку тоже в двадцать лет родила!

– А может, у неё позднее взросление. И вообще, мамка у нас немного сумасшедшая, – дочь с отцом захихикали. – Но теперь мальчик вырос, и можно было бы уступить старушке.

– Уступи нашей мамочке пальчик, так она руку по плечо откусит!

Глава 7

Туминский решил поехать на выходные в Бережки. Письма поискать, фотографии и документы забрать и вообще дом проведать. Заодно новые колёса обкатает.

Выехал ещё до света, поэтому в село приехал рано. К тётке не заезжал, но позвонил. Отказался от обеда, но обещал приехать к ней на ужин. Поисками сразу заняться не удалось, навалились хозяйственные дела: отдолбить вмёрзшие ворота, прокопать канавки во дворе, чтобы талая вода стекала. Вышла тётя Шура, попросила отбить дверь погреба. Перешёл к ней во двор. Увлёкся, стал поправлять входную дверь, потом ремонтировать крыльцо. Приковыляла старуха Бережкова с другого конца улицы, обещал и ей помочь. В общем, освободился только к обеду.

Обедали у тёти Шуры. Она пригласила всех, у кого Туминскому пришлось поработать, а это без малого пол улицы, многие дома пустуют зимой. Сидело за столом кроме него и хозяйки шесть старух и подросток Витька, внук Бережковой. Туминский глядел на них, и у него сердце дрожало: могла бы среди них бабаня сидеть. Женщины в возрасте от 60 и до без малого 90, добрые, беззащитные, кто бездетный, кто потерявший родных, кто в процессе потери: алкоголизм – вечная беда российской деревни. У тёти Шуры только вполне благополучные дочери, но обе далеко. Спасибо, если раз в год зятья приедут, а хозяйственные проблемы возникают чаще.

Он первым поднялся из-за стола, сказав, что дел много. Выходя за дверь, глянул на оставленную старухами у порога обувь. Вся она была старая и ветхая, но особенно поразили рваные калоши бабы Сони Бережковой. Явно с чужой ноги, очень большие, и из них торчали штопаные вязаные из овечьей шерсти носки, обёрнутые целлофаном. Его бабаня, будучи сельской интеллигенткой, всегда одевалась прилично, но как она гладила дрожащей рукой голенища сапожек, подаренных им в прошлом году! «Надо их найти и бабе Соне отдать», – подумал. Спросил провожающую его тётю Шуру, как бы это потактичней сделать. Она всхлипнула: «Твоя бабушка их всех прикармливала по очереди. Пригласит посидеть и супчику нальёт. Но не можем же мы всех брошенных старух к себе забрать! Вот после сорока дней мы с Тоней бабушкины вещи разберём и им раздадим. А сапожки неси сюда. Я её задержу и наряжу».

Сидя у окна и перебирая бумаги, вынутые им из шкафа, он видел, как прошли мимо пять старух, а через несколько минут баба Соня с Витькой. У его крыльца остановились, переговорили, потом старуха поплелась дальше, а Витька стал подниматься на крыльцо.

– Я пришёл сказать спасибо, – выпалил он. И замер, не решаясь что-то спросить.

– Ну, – похлопал его по плечу Туминский. – Решайся уже!

– Дядя Володя, а моя бабушка не помрёт?

Туминский аж поперхнулся. Потом осторожно положил ему руку на голову и заглянул в глаза:

– Вить, наши бабушки ради нас живут. Если видит, что нужна тебе, будет за жизнь держаться. Ты её не обижай и отцу не давай её обирать. Ещё не пей, ты же знаешь, чем это кончается. А когда в следующий раз сигарету в зубы сунешь, вспомни, что на эти деньги можно было хлебушка ей купить.

– Ладно, дядя Володя!

Только к вечеру, добравшись до нижней полки книжного шкафа, где стояли детские книжки, купленные очень давно, некоторые ещё во времена отцова детства, он наткнулся на четыре письма, связанные бумажной бечёвкой.

Глава 8

«Добрый вечер, а потом спокойной ночи!

Я теперь знаю, что письма мои Вы получаете после работы, вот и начинаю с этого пожелания. А я вскрываю Ваши прямо у почтовых ящиков, забегая домой на перерыв. Но отвечаю на них следующим утром, когда моя семья ещё спит. Сижу на кухне, варю кашу на завтрак, поглядываю в окошко и пишу. Только вчера не удалось, потому что проснулась я от позвякивания и какого-то бормотания. Открываю глаза, а Ниночка моя трясёт сетку своей кроватки и не то поёт, не то говорит: «Песен-ка! Песен-ка!» Я беру её на руки и спрашиваю тихо, чтобы маму не разбудить: «Ну? Ты что?» А она обнимает меня и отвечает: «Концел». Концерт затеяла моя радость…»

«… Подставила лицо под весеннее солнышко, и не то, что заснула, а как-то блаженно застыла. Чирикают воробышки, воркуют голуби, которых кормят дети и старушки. Крики играющих малышей, визг тормозов автомобилей и звон трамвая вдалеке…

Но вот очнулась: где Ниночка? Вскочила, огляделась. Да вот она, разговаривает со старичком, кормящим голубей. Подходит к нему, забирается на скамейку и, стоя на коленках, берёт у него из рук кусок хлеба, кусает его, потом протягивает ко рту старичка. Он тоже осторожно откусывает. А она садится рядом с ним и крошит хлеб голубям. Подхожу, здороваюсь, беру Ниночку на руки, отряхиваю от крошек и несу домой. Она кричит: «Дотиданий» и машет рукой. У пешеходного перехода останавливаюсь и оборачиваюсь. Старик вытирает слёзы. Откуда его неприкаянность? Будь я писателем, написала бы роман «Варианты судьбы». Может быть:

Он участник войны, который:

– не смог завести вторую семью, потеряв первую в оккупации или эвакуации, под бомбёжкой или в блокаду;

– пока воевал, жена изменила;

– получил ранение, исключающее создание семьи;

А может, он был репрессирован, и

– жена умерла, дети выросли в детдомах и сгинули;

– жена и дети отреклись;

– опять же, время для создания семьи ушло;

Он был однолюб, и всю жизнь грелся у чужого огня, не разведя своего;

Он много лет ухаживал за больной женой, и вот теперь остался один;

У него была семья, но «красивая и смелая дорогу перешла» и он ушёл, а теперь не нужен ни красивой и смелой, ни прежней семье;

Не ушёл он из семьи, но к старости внезапно оказалось, что не нужен ни жене, ни детям, ни внукам.

Подлинно, "каждая несчастливая семья несчастлива по-своему". Но что-то я разболталась…»

Люся вздохнула:

– Ну, почему они не поженились? Сейчас бы романы писали вдвоём… как Анн и Серж Голон.

Туминский фыркнул.

– Ну, Володь, ну, правда! Найди эту Ниночку, сделай приятное сестре, если самому неинтересно! Адрес её – вот он!

– Она живёт в «левых ногах». Замуж, наверное, туда вышла. Или поменялась.

– Даже если так, по девичьей фамилии найдёшь. Она тебя в соседней области нашла, а ты в свой областной центр поехать не хочешь.

– Ладно, найду. А потом женюсь.

– На ней?

– На Инне. Надо мириться. Пора кончать эту историю.

Люся обиженно засопела. Туминский едва удержался от смеха. Маленькой она всегда сопела прежде чем заплакать или начать ругаться. Но на этот раз сдержалась.

– Видно, ты всё решил. Кто я, чтобы тебе советовать? Но о Нине, с твоего позволения, я у тебя ещё спрошу. Всё, Максим сейчас подъедет. Не провожай.

Ну да, письма Нади подействовали на него неожиданно. Прочитав их, он решил: надо налаживать мосты. Туминский тосковал о жене. А может, не о ней, а об атмосфере семейного уюта, к которой привык за шесть лет брака: запах разогретого к приходу мужа ужина, чистота, тихие разговоры, регулярный секс. Шоком стало для него, когда, заскочив в обеденный перерыв к тёще, застал там Инну с Володькой Кузнецовым. И ошибкой, как это он понимал теперь, стало, что сгоряча матери рассказал. После этого развод стал неизбежным. Спасибо ещё, не сказал, с кем застал. Он сочувствовал своей однокласснице Галке, Володькиной жене. У неё и так дома лазарет – очень старые родители. Ещё скандала не хватало!

Как по заказу, он увиделся с бывшей женой на следующий день. Встреча произошла на работе, куда Инна зашла по каким-то торговым делам к кадровичке. Он обрадовано поздоровался, она спросила: «Тебя, говорят, поздравить можно?» Он опешил: «С чем?» и получил ответ: «Наследство получил!» Вот и всё. Такая она, Инна. Для неё существенны его квартира, его новая машина, а он и его бабушка – просто приложение к достатку. А Туминский почему-то решил, что у них может быть семья! Он покачал головой и вернулся к делам. Наверное, всё-таки как-то изменился в лице, потому что Мария Степановна спросила: «Что-то не так, Володенька?». Он ей улыбнулся: «Всё так, Марья Степановна. Просто Инна поздравила меня со смертью бабушки. Давно, вроде, знакомы, но каждый раз удивляюсь».

Глава 9

Оказавшись по работе в областном центре, Туминский решил выполнить обещание и разыскать Нину. Как сказала Люся, самому интересно, да и будет предлог помириться с сестрой, не звонившей всю неделю. Пройдя мимо банка и завернув за торцевую стену с «левыми ногами», он очутился во дворе и остановился в нерешительности: куда дальше? Подумал: тут всего 3 подъезда! И направился к ближайшему, да так решительно, что чуть не сшиб с ног женщину, столь же стремительно летящую в том же направлении. Всё-таки затормозил вовремя и стал дожидаться, пока она наберёт код. Но она смотрела с подозрением и открывать не спешила:

– Вы в какую квартиру?

– Я ищу Нину Кондакову…

– Господи! Вы тоже! Значит, что-то случилось! Я ей с утра звоню. Она на занятия не вышла и не позвонила.

Они поднялись на третий этаж и позвонили. Никто не открыл. Женщина, представившаяся Яной, коллегой Нины, прижалась к двери:

– В пятиэтажках акустика ерундовая. Какой-то там скрип… послушайте. Кто-то есть!

Они и звонили, и стучали. Вышла соседка, постояла молча, потом сказала:

– С утра шумели они. Как бы не убил он её.

– Всё! Я звоню в полицию!

Яна нервно переговаривала с полицией, где, видно, не очень-то хотели принимать вызов. Соседка, подумав, достала телефон из кармана халата и набрала номер:

– Валентина Петровна, здравствуйте. Нину разыскивают с работы… как хотите, но в квартире кто-то есть, и коллеги вызвали полицию и МЧС. Будем ломать двери, – сунула телефон и позлорадствовала. – Сейчас прибежит, злыдня старая, невестку-то не жаль совсем, а дверь жалко.

Действительно, и полиция, и мать хозяина дома появились одновременно. Двое полицейских радостно повернулись уходить, но Яна решительно прихватила одного из них за локоть:

– Нет! Вы войдёте вместе с нами! А вдруг он её убил!

– Что вы такое говорите, – забасила старуха. – Мой сын – интеллигентный человек, доцент! Ступайте, я полицию не вызывала!

Туминский, до этого стоявший в стороне, решительно вырвал у неё из рук ключи и сунул в замочную скважину:

– А вот проверим!

Пока старуха опомнилась, полицейский протиснулся мимо них, распахнул дверь и присвистнул:

– Ну, доцент! Андрюха, «скорую» вызывай!

В субботу Туминский с утра отправился в Уремовск в «четвёртую травму», куда, как сообщила ему Яна, положили Нину. Поначалу пообщался с дежурным врачом, который на ходу сообщил ему, что травмы считаются лёгкой степени тяжести: рваная рана на голове, отчего было столько крови, гематомы на скуле и бёдрах, трещины на двух рёбрах. Сотрясение небольшое. Да, представьте, это считается лёгкая степень, угрозы жизни ни малейшей. Мы бы её на третий день выписали, но психологическое состояние… какое состояние, лежит и молчит. А когда мать приходит, визжит и машет на неё руками. Свекровь? А бог её знает… нет, муж не приходил.

Туминский зашёл в палату. Нина лежала у стены. Поглядела на него, он шёпотом представился, она повела головой, явно узнала, но ничего не ответила и отвернулась к стене. Лежавшая рядом старуха с гипсом на руке и ноге с оханьем развернулась и спросила:

– Ты, что ли, виновник торжества?

– А? Нет, я родственник… ну, родители наши были женаты… получается, брат… сводный.

– Что же ты, братишка, зятя не приструнил? Посмотри, до чего бабу довёл!

Туминский вздохнул:

– Мы не общались с детства. По сути, тут не струнить, а убивать надо. Человек на раз зверем не становится. Это он пожизненно зверь.

– Вот! О чём я этим дурищам говорю! Тут ведь… тебя как звать? Володя? Тут, кроме меня и Тиночки, – она махнула в сторону окна. – Тут все мужиками битые, только мы две машинами. Вон Валька уже заявление решила забрать. А я говорю: простишь – убьёт! Ты ведь так же считаешь? Поговори с ней.

При этом бабка выразительно мигала в сторону отвернувшейся Нины: мол, обращайся к этой Вальке, но слова твои для Нины.

Туминский кивнул ей и сказал:

– Видите, как Валя губки свои побитые поджала? Мол, она большая, умная, сама всё знает! Я тебя, Валя, учить не буду, случай из жизни расскажу. Была у меня бабушка Аня, три недели как похоронил. О ней речь. В 53-м году она окончила с отличием фельдшерско-акушерское училище. Распределение получила хорошее, в пригородное село, а город районный всего в 60 километрах от родного Новогорска. Всё удачно складывалось, встала на квартиру к хорошей бабушке вместе с ещё одной молодой специалисткой, библиотекаршей Шурочкой. Вечерами на танцы ходили и на спевку. Очень им обеим завклубом понравился, который хором руководил. Что сопишь, замолчать?

– Рассказывай, Володенька, – крикнула от противоположной стены женщина с перевязанной головой и без зубов, но с накрашенными губами. – Больно я про любовь истории люблю!

Женщины засмеялись, ещё одна поддержала:

– Ты что, Валька, тут мы со скуки дохнем, и нате вам – мужик, причём настоящий, не чета нашим злыдням! И история про соперниц!

– Да вы что, мне самой интересно! А бабушка твоя, она красивая была? А Шурочка? Опиши!

Зашла медсестра, разнесла таблетки по тумбочкам и присела на Нинину кровать: «Кто красивая?»

– Бабушка Аня моя была очень высокая для своего поколения, около метра семидесяти. Брюнетка со светло-серыми глазами. Худенькая. Не сказать, что красавица, но симпатичная. А Шурочка… Она часто её вспоминала. Маленькая, светленькая, пухленькая, этакая Снегурочка. В общем, невесты на загляденье. А завклубом уже ближе к тридцати, ростом небольшой, Ане рядом с ним каблуки не надеть, но с кудрявым чубом. На гармони играет, дом у родителей большой. Словом, завидный жених. Эти приезжие девчонки всё удивлялись, почему возраст уже к тридцати, а не женат. Смеялись: закопался в невестах. Стал он их после репетиции хора провожать, да так себя вёл, что долго не понимали девушки, за кем ухаживает. Потом стало понятно: за Аней. Шурочка отступила. Через год сыграли свадьбу. А через два месяца после свадьбы избил он новобрачную так, что, когда свекровушка пол мыла, на снег красную воду выплёскивала. Перевязала её и в спальне заперла: «Лежи. Раз муж учит, значит, заслужила». А Аня, дождавшись, когда свекровь от двери отойдёт, стекло из окна выдавила и на снег выпала. И по снегу босиком в контору, где её медпункт находился. Позвонила в районную больницу, оттуда за ней приехали. Написала из больницы родителям: так, мол, и так, муж избил, жить с ним не буду, заберите. Через несколько дней пришёл ответ: мы тебе при знакомстве с его родителями сразу сказали, что они звери, но ты не послушала. Теперь, закон принявши, живи, нас не позорь!

– Родители, – возмутилась медсестра. – Кому же тогда жалеть, если мужик бьёт, а родители не помогают?

– Как было, так и рассказываю. Выписавшись из больницы, поехала она в Новогорск…

– К родителям?

– Нет, в отдел кадров в облздравотдел. Попросила: в связи с семейными обстоятельствами переведите в другое село. Нет, отвечают, должна ты по направлению отработать три года как положено. От отчаяния вломилась она к заведующему. Сказала: если муж меня убьёт, знайте, двоих он убил по вашей вине, я ребёнка жду! А он ей: помню тебя с госэкзаменов, блестяще ты отвечала. Привёл в отдел кадров, говорит: оформляйте перевод! Ну, и перевели её в самый дальний район, да ещё от райцентра пятьдесят километров по шоссе и шесть по бездорожью. Это на границе с нашей областью, может, слышали, Бережки?