Корни. Роман-гипотеза

Саша, чувствуя, что сказал что-то не то, поспешно добавил:

– И антисемитизм… тоже отвергает!

– Достаточно! – слабым голосом откликнулся председатель, – Идите!

– А что вы мне поставите? – тупо спросил Саша, догадываясь, что экзамен он, все-таки, завалил.

– Четвёгку! То-есть, «Хогошо»!

– Но, я же учил! Я работу «Что делать?» знаю!

– Тогда пятёгку… «Отлично»! Идите, молодой человек!

Пожав плечами, Саша вышел из аудитории, так и не поняв, что случилось.

В тот же день капитана Афиногенова вызвал к себе начальник Управления МГБ по Краснодарскому Краю полковник Цыганков. Войдя в кабинет, Афиногенов вытянулся по стойке «смирно» и гаркнул по уставному:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

Начальство не ответило, продолжая листать лежащее на столе дело. Оно (начальство) было хмуро и неприветливо, а в молчании его таилось что-то нехорошее, тревожное. Через пару минут Цыганков заговорил скрипучим канцелярским голосом:

– Ну, что скажешь, Апполинарий? Аглицкий иностранец у тебя уже неделю сидит! Шпион, а? Или как?

– Товарищ полковник! Фактов, подтверждающих шпионаж, нету! – отрапортовал Афиногенов, стоя по стойке смирно.

– А как же показания этого… – Цыганков заглянул в дело, – Сухмятского?

– Он, товарищ полковник, спьяну про подводную лодку брякнул. Вы посмотрите, он потом все мне объяснил: мол, был нераспохмелившись, мысли бродили залечь на дно, отдохнуть, типа… как подводная лодка. А никаких продаж чертежей на самом деле не было!

– Да-а? Жаль… – сожалеюще вздохнул полковник, – Кабы были, да мы бы их раскрыли, то… сам понимаешь! В отчете очень бы красиво смотрелось!

Афиногенов, потупившись, промолчал. За отчетный период, в самом деле, раскрытий шпионских дел было маловато.

С неприятной издевкой в голосе полковник обидел подчиненного, сказав:

– Капитан! Никогда ты не станешь майором – с такими показателями!

Афиногенов загорюнился. Он, и в самом деле, должен был получить майора ещё в позапрошлом году, а после таких заявлений начальства…

– Одно! Всего одно дело раскрытое нужно! – страстно вздохнул Цыганков и закурил.

Дым «Герцеговины Флор», пройдя через волосатые ноздри, спиралью завился по кабинету и замер неподвижным облачком, принявшим форму жареного поросеночка, прямо под портретом Иосифа Виссарионовича, как некое жертвоприношение. А может, это Афиногенову с голоду показалось: он ничего не ел со вчерашнего вечера.

– Тогда – отчет в ажуре, – продолжал начальник управления, – и мы и Сочи, и Ставрополь обскачем по показателям. Мне верные люди доложили, чего у них и сколько этого чего. А первое место – это, сам понимаешь… Но отчет-то сдавать через два дня! Блин! А ты…

Афиногенов понимал. Премия, путевка в санаторий, майорское звание (возможно!). А самое главное – благорасположение начальства! В мозгу молнией блеснула вдохновенная мысль: разыграть гамбит! В шахматах так называется жертва фигуры ради выигрыша качества! И такая фигура имелась!

– Товарищ полковник! Мы недавно арестовали одного… Завкафедрой, доцент, в университете окопался. Английский преподаёт… преподавал. Матёрый вражина! Монархист. Контрреволюционная пропаганда на нём… Изъята антисоветская промонархическая литература, письма всякие…

– Так, что ж ты молчал?! – вскинулся полковник, как шилом в зад уколотый, – Срочно разматывай, расколи его до самой жопы! Организация, а? Не один же он… И связь с зарубежьем должна быть, раз английским владает!

– Пока запирается, но я его дожму! – истово пообещал капитан.

– Молодца, Апполинарий! Давай, бежи и жмай! Жмай, как девку на танцульке! И помни: отчет в Москву должен уйти послезавтра!

Пружинисто откозыряв, Афиногенов повернулся через левое плечо и вышел из кабинета строевым шагом.

Черного Льва капитану было жалко. Информатор он был старательный, часто приносил в клюве добротный компромат на коллег и студентов. Опять же, по просьбе куратора, слушал и Бибиси, и Голос Америки, конспектируя новости и разоблачительные передачи о Советском Союзе. Ценный, короче, человечек… Но, ведь, собственное благополучие ещё ценнее? Да, и не только собственное: благополучие всех сотрудников Управления! А Чернозадов… Судьба его, знать, такая: стать козлом отпущения.

Несложный план реального подведения бедняги доцента под суровую статью, карающую советских граждан за контрреволюционную деятельность, составился по дороге. Афиногенов попросту приготовил несколько пустых протокольных бланков и вызвал на допрос гражданина Чернозадова.

Тот вошел, хмурый и серый с лица.

– Ну, вот, Леонтий Маркович, и закончились ваши мытарства! – широко улыбаясь заявил капитан, – Мы вас отпускаем!

– Ну, наконец-то! – слегка ворчливо отозвалась жертва коварства и интриг, – Прямо сейчас?

– Через часок, машину придется дождаться.

– Да, я и сам дойду, мне не далеко!

Афиногенов развел руками:

– Инструкция! Ежели отпускаем, как задержанного по недоразумению, обязаны на машине отвезти туда, откуда забирали. А пока… напишите-ка вот здесь, на последней строчке: «С моих слов записано верно» и распишитесь.

Доцент склонился над пустым бланком.

– Но, тут же ничего не написано!

– Так надо! – веско объяснил интриган-капитан, – Я потом впишу, что требуется.

– Однако, странно как-то… – продолжал сомневаться заманиваемый в ловушку бедолага.

– Блин! Для вас же стараюсь! – сделал вид, что сердится, Афиногенов, – Напишу, что вы на допросе ни в чем контрреволюционном не признались, факты не подтвердились, улик тоже нет, вот и получится, что задержали вас по голимому оговору! И вообще, у вас алиби! Значит, надо извиняться и отпускать!

– Это, кто же меня оговорил? – подался вперед Леонтий Маркович, сжимая кулаки.

– Кто, кто… Анонимный доброжелатель!

И замороченный коварным чекистом гражданин Чернозадов доверчиво подписался под десятком пустых бланков протокола допроса.

– Ну, вот и славненько! – искренне и светло улыбнулся уже почти целый майор, – Конвой! В камеру гражданина.

Вернувшись в камеру, как он полагал, на часок, Леонтий Маркович возбужденно зашептал Джиму:

– Меня отпускают! Прямо сейчас! Улик против меня нет, вот и отпускают!

– Я очень рад за вас, Лео! – сердечно пожал ему руку Джим, – А я, похоже, задержусь… Мне сегодня предъявили обвинение в превышении самообороны. Адвокат говорит, что могут и оправдать…

– О! У вас даже адвокат есть? А кто оплачивает его услуги? Ваша пароходная компания?

– Как же, дождешься от них! Да они за пенс удавятся! – вздохнул Джим, – Нет, адвокат бесплатный, по назначению. Впрочем, он мне объяснил, что дело мое совсем простое – подумаешь, драка в кабаке! В самом худшем случае дадут условный срок и вышлют из СССР.

Чернозадов с сомнением покивал. Его опыт жизни в Советском Союзе подсказывал, что в деле мистера Тики могут быть и другие варианты. Не такие солнечные, г-м…

– Может быть, передать что-нибудь на волю?

– Увы, некому! Мой корабль ушел…

– Так, может, забрать то, что вы не смогли? Я мог бы сходить, куда скажете…

– Уже не надо, Лео, но все равно, спасибо.

– Ну, как хотите…

Они ещё немного поболтали на всякие нейтральные темы, а затем Леонтий Маркович начал нервничать. Час, судя по перемещению и наклону солнечных лучей, уже давно прошел! А нет ничего хуже, чем ждать и догонять…

Прошел ещё час, и третий миновал. Несчастный лингвист принялся колотиться в дверь. Вскоре открылось окошко, и раздался недовольный голос надзирателя:

– Чего надо?

– Я… меня… должны выпустить! Капитан Афиногенов приказал! – едва не зарыдал Леонтий Маркович.

– Как фамилиё? – равнодушно поинтересовался надзиратель.

– Чернозадов!

– Ничего не знаю. Указаниев не поступало.

Окошко захлопнулось.

Надежда на освобождение упрямо не умирала в доценте до следующего дня. Мало ли, что могло не срастись? Вызвали капитана к начальству, срочное задание дали… Машина поломалась… Звёзды не так сошлись…

После завтрака дверь камеры распахнулась и раздалась команда:

– Черножо… тьфу! Чернозадов, на выход!

Проворно похватив чемоданчик и пожав руку Джиму, Леонтий Маркович в два скачка оказался около двери, но был, как дубиной, оглушен словами:

– Без вещей!

Пройдя на ватных ногах по коридорам, он оказался в знакомой камере для допросов. За столом сидел не капитан Афиногенов, а совершенно незнакомый старший лейтенант.

– Ну, вот, гражданин Чернозадов, все и закончилось! – сообщил он весело.

Огромная, как Черное Море, сладкая, как халва и пронзительная, как шило, радость затопила весь организм Леонтия Марковича. Отпускают! Домой!

Но старлей продолжил:

– Вы проявили себя сознательным и ответственным человеком, активно сотрудничая со следствием, благодаря чему все и закончилось так быстро. Как говорится: раньше сядешь – раньше выйдешь! Ваше дело передается в суд.

Свет померк в очах несчастного доцента!

– Как… в суд?! В какой ещё суд?!

Голос его сорвался с крика на шепот.

– В какой? В наш, советский суд! – удивленно пояснил старлей, кстати, так и не представившийся, – Контрреволюционная деятельность – это вам не шуточки! Да ещё в составе организованной группы, да связь с зарубежьем… Сами же признались!

Он вытащил из дела какой-то лист и показал. Издалека.

И Леонтий Маркович понял, что Афиногенов, по каким-то своим соображениям, подставил его, и теперь… теперь – всё! Колыма до конца жизни… А не Колыма – так урановые рудники.

Следователь говорил ещё что-то, но Чернозадов уже не слушал. Так, в оглушенном состоянии, и вернулся в камеру.

Полковник Цыганков удовлетворенно погладил папку с отчетом: дело монархиста Л. М. Чернозадова стало, фигурально выражаясь, соломинкой, сломавшей спину веблюда, то-есть помогло выйти на первое место по Северному Кавказу.

– Молодца, Апполинарий! Всегда в тебя верил!

– Служу Советскому Союзу! – пафосно отозвался Афиногенов.

– Теперь с этим, Джимом Тики. Там, как я понимаю, превышение самообороны?

– Да… Ничего серьёзного.

– Как думаешь, – побарабанил пальцами по столешнице полковник, – Реальный срок ему дадут?

– Сложно сказать, товарищ полковник… С одной стороны, на него напали с ножом и бритвой, ранили даже… Он же оборонялся только кулаками. С другой стороны – один труп на месте, а другой – менее, чем через сутки. Тут от адвоката сильно зависит. Ну, и от судьи.

– Понял, не дурак!

Цыганков встал и прошелся по кабинету.

– Ты… это… намекни адвокату, чтоб не усердствовал. Оправдательные приговоры по нашим делам статистику портят. А с судьёй я сам поговорю…

– Есть, товарищ полковник!

25 мая 1950-го года состоялся суд над гражданином Новой Зеландии мистером Джимом Тики.

Переводчиком был все тот же Саша Брянский, отныне дипломированный.

– Слушается дело…

На вопрос, признает ли он себя виновным, Джим ответил, что не признает.

Прокурор выступил с речью, в которой заявил, что мистер Тики напал на граждан Мордачёва и Сипонько в туалете с целью ограбления и избил до смерти одного, а другого покалечил, подкрепив позицию обвинения показаниями Мордачёва.

– Слово предоставляется защите! – провозгласил судья.

Адвокат Виктор Иванович Птицын, дядечка под пятьдесят, с одутловатым лицом и темными кругами под глазами, в бой не рвался, ибо накануне имел беседу с капитаном Афиногеновым, намекнувшим, что оправдательный приговор по делу иностранца не в интересах миролюбивой политики Советского Союза. Дескать, надо дать капиталистам острастку, чтобы впредь неповадно было. Но совсем молчать было невозможно, поэтому Виктор Иванович встал и робко откашлялся. Очень осторожно он заявил, что показания его подзащитного по данному поводу прямо противоположные, и, поскольку нет возможности устроить перекрестный допрос всвязи со смертью пострадавшего, то остается широкое поле для сомнений.

– Сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого!

Судья Нечипоренко, пятидесятилетний бывший слесарь, жилистый и сухопарый, по воле партии вынужденный заниматься нелюбимым делом с 1937-го года, вяло согласился. Ему уже было все ясно. Конечно, это Мордачёв и Сипонько пытались ограбить иностранного моряка, а не наоборот. Заключение судебно-медицинской экспертизы ясно указывало на случайное, непреднамеренное происхождение травмы черепа погибшего Сипонько, ударившегося затылком об стену. А Мордачёв вообще умер в больнице от осложнений после наркоза! Вызванный в качестве свидетеля доктор Илья Игоревич объяснил, что разрыв мочевого пузыря довольно часто происходит даже от не очень сильного удара в живот, если оный пузырь не опорожнен.

Короче, судья пришел к убеждению, что превышения пределов самообороны не было и мистера Тики надо бы оправдать, но… вчерашний звонок начальника Управления Краснодарского МГБ недвусмысленно намекал, что оправдательный приговор и даже условный срок нежелательны. Конечно, можно было и заартачиться, формально он МГБ не подчинен. Да только с теми же намеками позвонил ещё и второй секретарь крайкома. Что ж, переть против двух таких сил? Из-за какого-то иностранца? Не-ет, себе дороже!

– Посудимый! Вам предоставляется последнее слово.

Джим поднялся.

– Я не хотел, чтобы они умерли… Я этого, с ножом, только оттолкнул! А второго пришлось стукнуть, потому, что он меня бритвой порезал.

Он замолк, не зная, что добавить. Как мы знаем, адвокат не старался и не подготовил своего подзащитного к выступлению, от которого так много зависит.

– У вас всё?

Голос судьи прозвучал глухо, как сквозь вату.

– Да…

– Суд удаляется для постановления приговора!

Через десять минут судья и народные заседатели вернулись на свои места.

– Оглашается приговор! Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики на основании статей Уголовного Кодекса РСФСР №№… подданного Новой Зеландии Джима Тики признать виновным в превышении пределов необходимой самообороны повлекших смерть потерпевшего, и определить ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием данного срока в колонии общего режима.

Саша перевел все это добросовестно, и продолжал переводить бормотание адвоката насчет апелляции, но Джим уже не слушал. Пять лет! За что? За то, что не дал себя ограбить и зарезать?

Дабы дать выход своей обиде и разочарованию, Джим в одной длинной фразе подверг сомнению целомудрие и сексуальную ориентацию судьи, а также прокурора и адвоката, употребив при этом ненормативную лексику, как делал боцман Макнейл, после чего дал себя увести.

Судья жестом подозвал к себе Сашу и шепотом попросил перевести дословно, не смягчая ничего.

Саша, покраснев, перевел. Нечипоренко внимательно выслушал и разочарованно вздохнул:

– Слабовато! Ничего нового…

Гражданина Чернозадова судили на следующий день и дали двадцать пять лет.

Глава пятая

Поезд, постукивая колесами, вез Джима к месту отбывания наказания. Куда-то в Сибирь. Вместе с ним в зарешеченном купе ехал Леонтий Маркович и ещё шесть человек. Одним из них был директор продуктового магазина, осужденный за растрату, другой – колхозник, утащивший два мешка зерна, дабы сквасить брагу, а третий – работяга, в пьяном виде сильно избивший жену и тёщу. Остальные трое являлись ворами, в смысле, членами криминального сообщества, как объяснил Джиму Чернозадов. Они сразу принялись терроризировать и Джима, и Леонтия Марковича, и директора продмага, нагло попытавшись отнять их скудные припасы и вещи.

– Так, быстренько: ты, Монархист, снимай клифт! И курево давай сюда тоже! А ты, Носатый, гони сюда колбасу и сало! Я нюхом чую, что у тебя есть! – объявил Никеша, лидер тройки, состоявший в ранге «Честного Жулика», едва поезд отошел от платформы.

Остальные двое угрожающе придвинулись.

Леонтий Маркович жалобно пискнул. Директор продмага Щипачёв обреченно полез в свой чемоданчик.

Джим, поняв, что происходит, заступился за них, разбив Никеше нос и вывихнув палец Жухлому. Третий, Варнава, ретировался, изрыгая невнятные угрозы. На некоторое время в купе воцарился мир. Но уголовники все равно оставались опасными, поэтому Леонтий Маркович и директор бодрствовали, когда Джим спал. Работяга, у которого взять было нечего, держался сам по себе. Колхозник – тоже.

На третий день, после неудачной попытки снова напасть на Джима, закончившейся новыми повреждениями организмов, блатные поняли, что с могучим иностранцем им не справиться.

Джим, тем не менее, держался настороже. Он уже начал немного понимать русский язык, благо противник употреблял его упрощенную, матерную версию, то-есть, всего три слова и их производные.

– Слушай, Тиктак, – обратился к нему Никеша, – Давай договоримся: едем до зоны спокойно, без драки.

– Почему ты называешь меня Тиктак?

– Потому, что ты Тиктак и есть! Тики-тики, ха-ха! Как будильник!

Так Джим получил кличку. Ему это не понравилось, но он смирился, поняв, что в новом мире без этого, в смысле, без клички, не обойтись. Его кличка была ещё не самая обидная! Чернозадова, например, обозвали Монархистом, директора продмага – Носатым, а работягу Сидорова – Плюгавым. Колхозник Вальков получил кличку Сельпо.

Поезд, постукивая колесами на стыках рельс, ехал на восток. Стёкла, закрашенные серой краской, не позволяли любоваться пейзажем. Лишь солнце виднелось размытым пятном. По нему и ориентировались. Изредка поезд останавливался, как догадывался Джим, набрать воды и угля. Тогда конвой выходил из вагонов и строился в оцепление. Иногда стояли подолгу, и тогда заключенные страдали от невозможности посетить туалет. В туалет, кстати водили всего дважды в сутки – утром и вечером.

– А что, Лео, будет с нами, когда приедем?

– Ой, будет паршиво! Скорее всего – лесоповал. Это очень тяжело, отнимает все силы. Может быть, стройка. Это немного лучше… Или прокладывать железную дорогу заставят… – грустно отозвался Леонтий Маркович.

– А сибирские соляные копи? – подозрительно поинтересовался Джим.

– Глупости! Нет никаких соляных копей. Вот, урановые рудники – есть.

– А уран, это что?

– Уран… Начинка для атомной бомбы. От него излучение, превращающее людей в импотентов, а затем убивающее их в течение нескольких лет.

Джим впечатлился. Сделаться импотентом ему не хотелось категорически!

– Я думаю, нам это не грозит. Мы едем в Сибирь, а урановые рудники в Казахстане, – продолжил Леонтий Маркович, – Но, это, конечно, не точно.

Джим задумался. Предстоящая работа на лесоповале или постройке железной дороге ему заранее не нравилась. В голове забрезжила мысль о побеге.

– Лео… А что, если убежать?

Доцент тяжко вздохнул:

– Убежать очень трудно, если, вообще, возможно… Из поезда не сбежишь, на полном ходу не прыгнуть, даже если стену или пол проломить: размажет по шпалам, да и конвой в последнем вагоне стрельбу откроет.

– А из лагеря?

– Из лагеря… Можно, хотя и тоже непросто. Для удачного побега необходимы следующие условия: первое – место назначения, в смысле, куда направиться. Бежать в никуда бессмысленно, не так ли? Второе: еда, чтобы хватило хотя бы на несколько дней. Третье: одежда. В зоновской робе никуда не сунешься, местные сразу скрутят и сдадут властям. За награду, ага! Четвертое: оружие, нож или топор. Пятое: деньги и документы. Без них никуда не доберешься. Шестое: партнер, товарищ, который поможет в трудную минуту, ибо одиночка имеет несравненно меньше шансов на выживание.

Выслушав всё это, Джим приуныл. Раздобыть все вышеперечисленное не представлялось возможным… Да ещё незнание языка… Но самое главное – куда бежать?

– Если добраться до Берингова Пролива и перебраться на Аляску?

Чернозадов покачал головой:

– Там не просто граница, там запретная зона, множество военных баз и секретных объектов. Туда даже советскому гражданину можно попасть только по спецпропуску… Да и не дойти туда: зима длится девять месяцев, морозы доходят до минус пятидесяти! Представьте: струя мочи падает на снег уже льдинкой! А патрули стреляют без предупреждения…

После длительного раздумья Джим спросил:

– А на юге?

– На юге Монголия и Китай. Выдадут сразу. Да и больно далеко: три тысячи километров по тайге и за три года не пройти.

С интересом прислушивавшийся к их разговору Варнава, самый добродушный из блатных, усмехнувшись, обронил:

– Во, про рывок базарят!

– С чего ты взял? – удивился Никеша.

– Ну, про Аляску, про Монголию бормочут…

Никеша неприятно осклабился и повернулся к Джиму и Леонтию Марковичу.

– А! Не, мужики, туда вам не прорваться. Уйти можно в Турцию, в Иран, в Афганистан – там граница слабо охраняется. Через горы, тайными тропами могут местные провести. За большие деньги, а как же! А в Иран можно на баркасе, через Каспийское Море. Только хрен вам! С Сибири туда не добраться.

Он примолк и протянул руку. Жухлый вложил в неё зажженную папиросу, одну из десятка добровольно отданных Щипачёвым как выкуп за безопасность. Затянувшись, Никеша продолжил рассказ, хотя, по воровским правилам (понятиям), разговаривать с «мужиками», то-есть, не ворами, ему считалось за урон воровской чести. Но было скучно, а тема была животрепещущая.

– Вот, с Волги, с Мордовской зоны, в тридцать девятом было дело, сорвались на рывок Сеня Отрыжка и Кривский Бес. Грохнули двоих вохровцев – из рогатки, между прочим! Здоровенным болтом прямо в висок впиндюрили! Взяли винтари, патроны, форму – и в отрыв! Лодку нашли, добралися до Волги-матушки. И потихоньку, помаленьку, сплавились до самой, что ни на есть, Ахтубы. Искала их цельная дивизия НКВД! Да, только на воде следа нет, а плыли они ночами. Ну, а в Ахтубе, значит, захватили они моторный баркас с рыбаками и сплыли в Персию! В Иран, то-есть.

– А потом, когда вернулись, тебе рассказали? – скептически усмехнулся работяга Сидоров.

Никеша косо взглянул на него и ощерил в ухмылке железные фиксы:

– Не, вернулись только рыбаки. А их и посадили, как шпионов!

Он помолчал, докуривая папиросу. Когда осталось не более сантиметра, он щедрым жестом отдал окурок Жухлому.

– А в сорок седьмом с Карагандинской зоны пятеро поляков соскочили. Так они через пустыню, через горы в Индию ломанулись! И, ведь, дотопали!

– Да-да! Был такой случай! – взволнованно подтвердил Леонтий Маркович, – Я по «Голосу Америки» слышал передачу! Они были военнопленные, из Армии Крайовой, тоже убили двоих охранников… потом ещё семерых пограничников. На погранзаставе карту взяли, оружие, еду. За две винтовки киргиза-проводника наняли. В горах обморозились мрачно, когда через снега и ледники шли, один потом умер…

Все долго молчали, переваривая услышанное. Джим с горечью осознал, что оба этих побега сопровождались убийством солдат, охранявших зону. Нет, он на такое не пойдет! Да и везут их в Сибирь, а оттуда ни до Индии, ни до Ирана не добраться…

– Слышь, Монархист! – прервал молчание Никеша и с подвывом зевнул, – Скушно, блин! Скажи Тиктаку, пусть расскажет, откуда он такой взялся. Или сам рóман тисни!

Рóманами у блатных назывались длинные устные истории, частенько пересказы художественной литературы.

– Они хотят, чтобы вы рассказали о Новой Зеландии, Джим. Прошу вас, сделайте это!

Джим подумав, согласился. Почему бы и нет? Он же Сказитель!

Войдя в транс, он начал вещать нараспев:

– Я из народа маори! Шесть тысяч лун тому назад мой народ собрал огромный флот океанских каноэ – два корпуса, соединенные палубой, вмещавших до сотни людей, и отправился с Гавайики на юг, к земле, открытой рыбаком Купе – Аотеароа. Плавание заняло три луны, но бог океана Тангароа был милостив, ибо тохунги (жрецы) принесли ему щедрые жертвы, и ни одно каноэ не утонуло и не потерялось.

И вот наступил день высадки на новую родину! На берегу кроваво-красными цветами цвели деревья похутукава. Это невиданное ранее зрелище потрясло всех своей величественной красотой, и вождь Таранаки, сняв с головы убор из перьев, символ знатного рода, швырнул его в волны и восхищенно воскликнул:

– Цвет вождей Гавайики отброшен ради цвета новой земли, приветствующей нас!

Каждое каноэ имело собственное имя, благословленное богами. Впоследствии каждый экипаж принял имя своего каноэ и стал Иви – отдельным племенем. Маори постепенно расселились по двум огромным островам и жили больше двух тысяч лун не зная войн, тягот, бед и утеснений. В океане всегда было вдоволь рыбы, дети ныряли в прибрежных скалах и добывали Пауа – вкуснейшего моллюска, из переливчатой синей перламутровой раковины которого женщины делали красивые украшения. Добывали также и омаров – морских раков. Их сладкое мясо считалось лучшим деликатесом. Охотники ставили силки на птиц и охотились на Моа – гигантскую, в два человеческих роста нелетающую птицу, способную ударом ноги убить человека.