Миссия сострадания. Нескромные новеллы

Женщина снова о чём-то спрашивает, я отвечаю, большей частью, невпопад. Электричка тормозит, Витебский вокзал. Неужели всё? Сейчас провожу до метро, вернеё, просто дойдём вместе, и мираж исчезнет? Не мираж, а реальность. Я иду рядом, на каблучках она чуть ниже, направляется к входу в метро, оборачивается – «Спасибо за приятную компанию», и явно собирается нырнуть в прожорливые недра.

Я глотаю слова, успеваю вымолвить одно:

– А я смогу вас увидеть? – даже не спросив имени.

Она. Разве что пожалеть на ходу. Хлопает меня ладошкой по руке – как обжигает.

– Вы поедете завтра в Павловск?

Я вспоминаю закон парности событий….

– Да, – странно, но именно такой план был у меня на завтра. Потом – Гатчина, Петродворец – в будни там не так многолюдно, меньше праздношатающейся публики, к которой я с полным основанием могу причислить и себя.

– И хорошо, часов в десять, одиннадцать. В Павловске. Я буду…

Заходит на эскалатор, не оборачивается. В голове шумит – я испытываю дотоле неизвестные ощущения – мне нужна эта женщина, прямо сейчас.

Не зря меня называют тормозом – увы, я часто силён задним умом. Почему я, почему не проводил её, или не попросил номер телефона? А теперь остаётся лишь надежда. А вдруг женщина всё же приедет?

***

Вечер, но жара не спадает. Покупаю в киоске – тогда их ещё не снесли – пару бутылок пива и отправляюсь, перейдя улицу Марата, в сквер за ТЮЗом. С собой ножа нет, срываю пробку о скамейку, и запузыриваю бутылку залпом.

Сижу, с пустой головой, дома никто не ждёт. Что там в холодильнике? Пельмени, масло и, кажется, остатки сметаны. На сегодня – достаточно. Туалет напротив, нужно освободить место для второй бутылки – для меня, если признаться, это как слону дробина – с моим-то ростом.

Возвращаюсь на прежнее место. Уютный скверик с клумбой в центре окружён со всех сторон рядами невысоких кустов, четыре прохода, четыре скамейки. На одну, напротив меня, устраивается плотный среднего роста мужчина, в костюме и рубашке с галстуком. Ставит рядом с собой дорогой кожаный представительский портфель, из которого извлекает баночку пива. Дёргает за ключик, прикладывается – мы встречаемся взглядами и чокаемся на расстоянии. Залпом выпивает банку, затем достаёт деловые бумаги и углубляется в чтение. Бог знает, что подвинуло его остановиться в этом скверике, разве что желание поразмыслить на природе, не выезжая за город.

***

Я же погружаюсь в свои чувства – ну вот, опять. Разве я мог быть интересен такой женщине? Дамочка прогулялась, поговорила с попутчиком, и до свидания. К тому же она старше. Сколько же ей лет? – этот вопрос не вставал, вставало нечто другое об одной мысли. Я покрутил головой – нет, нужно было выпить портвейна, чтобы, чтобы…

Я представляю, как усаживаю женщину на колени, обнимаю так, что ей не под силу даже шелохнуться, нежно целую, она отвечает.

И тут мои фантазии прерываются на самом интересном месте – в скверике появляются новые действующие лица, и это отнюдь не мамаши с колясками или праздные пенсионеры.

Из-за кустов выбегает троица и начинает прессовать соседа.

Что-то мне не по душе, когда трое на одного, не важно, почему и с какой целью. «Эй, мужики, вы что, охренели?» – сначала спрашиваю, привстав с насиженного места, сосед пытается отбиваться, но не слишком удачно, от численно превосходящих противников. «А ты сиди, падла, пока тебя не трогают, не то сам получишь в репу». Ну, это вряд ли. Я замешкался – а как же завтра? Но удержаться не смог. Идиоты, надевать в такую погоду кожаные куртки, и жарко, и драться неудобно.

Адреналина хватило, даже слишком. Я отдышался, напоследок попинав поверженных хулиганов. Мой визави, тоже весьма не хилого сложения, отряхнул костюм, поправляет галстук.

– Ты что вмешался? – я сказал, что думаю.

– Спортсмен?

– Да не очень, так, но драться не люблю, а подобных типов – ещё больше.

– А сам кто? – на меня во второй раз за день смотрели изучающе.

Мне скрывать нечего, как и терять, рассказываю.

– А как с работой, перспектива?

Я лишь пожал плечами – мол, сам знаешь, в какой ситуации страна.

– Так ты в понедельник позвони, – мне протягивают визитную карточку, – что-нибудь да придумаем, можешь и позже, время терпит.

В ближайшем ларьке купили по бутылочке ещё не испохабленного новыми хозяевами «Невского», поговорили. Я посадил своего нового знакомца на трамвай, тогда ещё ходил 34-й, и пошёл домой.

Не успел войти, как зазвонил телефон – а можно сегодня позаниматься? Вздыхаю, но что поделаешь, это мой заработок.

Убил на пару оболтусов два часа, получил гонорар в конвертах, что было весьма кстати.

Потом ещё один – звонок – ты что, забыл, что сегодня группа отмечает, только до тебя не дозвонится, приезжай.

Если бы не завтрашняя надежда, ничто меня не смогло бы удержать, отрываться от коллектива я ещё не привык, но…. А быть где-то, когда перед твоими глазами прекрасный образ – я не мог. Отговорился, вот после вручения диплома – однозначно.

И ещё у меня была визитка, с адресом и телефоном. Возможность получить работу. Я решил позвонить в понедельник, но сейчас мое внимание было сосредоточено на одном. На одной женщине.

***

Едва дождался утра.

В половине десятого я сидел на лавочке под сенью Павловского вокзала. Ввиду близости и моих не афишируемых пристрастий, мне было знакомо почти всё – да, здесь выступал великий Штраус, и для кого был построен дворец, и как пройти незаметно, зайцем, и где туалеты, и куда ведут дорожки…. И где есть укромные местечки – ну, относительно, ведь не только я обладал подобным знанием.

В музее я бывал не часто, память хранила даже детские впечатления. Сейчас же я ожидал прибытия каждой электрички, не представляя, как будет выглядеть женщина, из какого вагона выйдет, и метался по перрону, как борзая перед охотой. Ну, я не знаю ощущения собаки, просто представил, как.

В воскресенье электрички прибывают одна за другой, я внимательно сканировал выходящих из вагонов женщин. С каждым прибывающим поездом экспонента моих надежд устремлялась к нулю.

Но почему я решил, что она исполнит обещание? Если подумать, она вовсе ничего не обещала, а только попыталась успокоить. Хорошо, что я курил мало, иначе бы урны были до предела забиты окурками.

Периодически впадал в отчаяние, сменяемое надеждой по прибытию очередной электрички. Наверное, со стороны я представлял собой жалкое зрелище. Особенно, когда меня взяли под руку.

– Давно ждёшь?

– Да нет, только что приехал, – честно соврал я.

– Да? Ну, тогда пойдём, – женщина всё поняла, и только улыбнулась.

***

Мы идём по главной аллее, перебрасываясь ничего не значащими фразами. На дорожку внезапно выбегает белочка – их тут расплодилось, зимы тёплые, покармливают. Достаю припасённый пакетик с орешками, выкладываю на руку – щекотно, пушистое создание моментально опустошает ладошку, прыгает и скрывается в ветвях. Съест или спрячет? Но я не задаюсь таким вопросом. Куда уж, когда рядом такая женщина. Сегодня она – в сарафане, с открытыми плечами, прикоснуться бы губами. Она могла гордиться своей фигурой. Туфли на шпильках сменила на удобные босоножки на платформе, сумочка на длинном ремешке – беленькая, застёжкой, в которую помещаются разве что кошелёк и носовой платочек.

Я делаю глубокомысленный аналитический вывод – женщина намерена погулять, и мы идём по традиционному маршруту к Павловскому дворцу. Никто, и мы, в том числе, не спешит. Слева остается стадион, карусели – народ, несмотря ни на что, выстаивает с детьми в длинной очереди, мы же следуем мимо, останавливаясь разве за тем, чтобы обозреть панораму нависающего над оврагом дворца. Здесь принять останавливаться. Просто красиво и необычно. Потом – по мостику и лесенке наверх, это тоже ритуал. Поддерживаем разговор, выходим, наконец, на площадь перед дворцом.

Рост благосостояния не населения, а страны выражается в том, что дворец окутывают строительные леса. Левое крыло уже успешно отремонтировано, и приняло цивильный вид, а правое – пока обтянуто зелёной прозрачной сеткой, дабы неловкий строитель не свалился ненароком на голову праздношатающейся, в значительной степени иностранной публике. Или я ошибаюсь, и правым крылом надо называть не то, что с внутреннего въезда, дворика, где перед входом выстраиваются экскурсанты, пока не наберётся достаточная группа, и на площади важно шествует мнимая Екатерина с искусственными буклями и такой же карикатурный Пётр Первый.

Отсюда разъезжаются на колясках, запряжёнными весёлыми лошадками, досужие отдыхающие и туристы. Может, правой стороной является та, которая справа, если смотреть на дворец со стороны мостика или луга, подходя по аллейке, пересекая почти пересохшую речку, заполненную уточками.

Мысли сбиваются. И тут до меня, наконец, доходит, что я до сих пор не поинтересовался, как зовут мою бесподобную спутницу?

– Извините, – я решаюсь взять даму под локоток, – я же не знаю, как вас зовут, – и краснею, как помидор.

– Татьяна Владимировна, – как бы обозначая границу, – а тебя?

Так, дистанция установлена.

– Максим.

– Ну, и меня можно на ты, я пока ещё, – она усмехается про себя, и снова берёт меня под руку.

– Пойдём во дворец?

– В такую погоду, терять время в очереди? Нет уж, пробежка с экскурсией по залам актуальна только осенью, лучше погулять по парку. И без экскурсовода. Ты же всё и так знаешь.

Я не могу не согласиться. Мы рассматриваем выложенные на лотках сувениры – так, по привычке. Просто за компанию. Благостное, пусть и напряжённое состояние прервала отнюдь не гладкая речь двух шестнадцатилетних девиц. Татьяна сделала вид, что не заметила этого.

Осмелев, беру её за руку – опять пробивает электрический разряд.

Мимо проезжает запряжённая уставшей лошадью карета, мы отпрыгиваем в сторону, я теряю её руку, больше такой возможности мне не представляется. Татьяна улыбается, мол, видишь как, мы идём по аллее дальше. Солнце поднимается к зениту, мы прячемся под неверную тень деревьев, сбиваемся с дорожки.

– Вот представляешь, мы здесь ходим, наслаждаемся, а двести лет назад, нет, больше. Император, со свитой и приближёнными.

– И придворными дамами, – вставляю я, – она согласно кивает, продолжая, – и кто-то следил за деревьями, регулярностью парка, ведь практически не осталось ни единого дерева с тех времён.

– Кроме дубов, и елей. А сосны живут около ста лет. А лиственницы – не помню, но долго.

– Наверное, подсаживали. И сейчас много молодых деревьев. И поросли – ивы, берёзки.

***

Мы проходим мимо расставленных по углам скульптур, не одни, экскурсантов и гуляющих прибавляется с каждой минутой. Хорошо, что по парку запрещено ездить на машинах. Но стоит свернуть чуть в сторону, как ситуация меняется.

Возле павильонов выстроились очереди, а мы спускаемся вниз, почти дойдя до края регулярного парка, где дорожки не так утоптаны, подходим к пустой усыпальнице, заброшенный вид которой не сможет изменить ни одна реставрация, проходим по мостику, стараясь не задеть качающихся перил. Одну сторону уже успели отреставрировать – сделали некое подобие прошлого, загнав стальные профили внутрь цемента, вторая же развалилась от времени и от людей, желающих унести с собою кусочек культуры. Пусть многое – новодел, это известно, но всё равно интересно и занимательно.

Отдыхающие фотографируются, приняв достойные для запечатления позы, я только глупо улыбаюсь. Ибо желание насквозь пронзает меня. Но я боюсь не только обнять женщину, но даже снова взять за руку. Она идёт рядом, будто ничего не замечая, будто мы и в самом деле на экскурсии.

Меж тем мы поднимаемся выше, поворачиваем направо, ещё дальше вглубь парка. Я эгоист и мне не хочется ни с кем делиться своей радостью, любовью. К чему – нам и так хорошо, без объятий, прикосновений. Платонизм, если не считать того, о чём посторонним знать не следует. Правда, девушка об этом пока не догадывается. Или всё-таки чувствует?

Татьяна останавливается и протягивает руку – я понимаю, достаю горсточку орехов. Откуда ни возьмись, появляются вездесущие белки. Одна из них, ловко перелетая и планируя меж упругих лап вековых елей, опускается прямо перед Татьяной. Она, притворно пугаясь, прижимается ко мне, не убирая протянутой руки с пригоршнею орехов. Наглые меховые создания прыгают, насыщаются, берут про запас, пряча на зиму. Но мне ни разу так и не удалось отыскать беличий схрон – то ли они сами забывают тайное место, то ли добыча достаётся более пронырливым собратьям.

Мне нравятся белки, но я думаю только об одном – прижать к себе женщину и целовать до изнеможения.

– Здесь всегда их много, я люблю гулять, остановишься – белки тут как тут, правда, симпатичные? – она оборачивает и смотрит на меня.

Я вижу в золотых глазах весёлые искорки. Будто она не понимает, что со мной происходит. Нет, понимает. Выражение её глаз меняется. И голос тоже изменяет тембр, даже чуть дрожит.

– Так, да? Тогда пошли.

Она сама берёт меня за руку, несколько шагов – и мы оказываемся в полном одиночестве. Скамейка не видна со стороны дороги, даже удивительно, что она оказалась не занятой. Мы садимся рядом. Нет, не совсем – полметра разделяют нас. Минута, другая проходит в молчании.

Наконец, я решаюсь, и привлекаю женщину к себе. Моя рука опускается ей на плечи, она вздрагивает и…. Целует меня. Вечность.

Я смотрю прямо перед собой, но не вижу ничего. И даже не чувствую, ну, почти – как ловкая ручка расстегивает молнию на моих брюках. Всё происходит настолько быстро и неожиданно, что я не успеваю среагировать. Но не могу управлять своим желанием, а оно – безмерно. Лишь глажу волосы склонившейся надо мной женщины.

***

Она достаёт зеркальце, наносит свежий слой помады. И всё? Прошло несколько минут, мы покидаем роковую и счастливую скамейку. Я ещё не знаю, что буду помнить всю сознательную жизнь – и эту скамейку, и окружающее нас, и эту женщину. Голограмма навечно отпечаталась в моём сознании. А она? Татьяна невозмутимо, абсолютно спокойным голосом, говорит со мной, словно продолжая экскурсию. Взяв меня под руку. Но как она может после этого?

Я пытаюсь обнять её, но встречаю такой взгляд, что подобная идея отпадает сама собой. А пульс прыгает, руки дрожат, я задыхаюсь и молю бога, чтобы она не заметила. Даже вчера, во время драки, я не испытывал подобного волнения.

Я наклоняюсь к женщине и шепчу:

– Я люблю тебя.

Она смеётся:

– Мне щекотно, но можешь поцеловать сюда, – она подставляет шейку, я едва прикасаюсь губами. Я готов умереть, но…

Я буквально теряю сознание. Будь я обезьяном, уволок бы женщину в вечнозелёные заросли тропиков. Но мы живём в ином мире. Грустно осознать, что больше эту женщину я не увижу. Никогда.

***

Действительно, всё. Она исчезает также внезапно, как и появилась. Я могу круглые сутки обшаривать окрестности, рыдать в отчаянии, но бесполезно.

***

В понедельник звоню и получаю работу. Не имеющую ничего общего с моей специальностью.

Но мне нравится, я чувствую удовлетворение, оказывается, я умею принимать быстрые решения, и не только применять силу. И посещение тренажёрных залов, и саун с девочками – тоже. Хотя девчонки мне безразличны, я только посмеивался. Однако… пришлось взять грех на душу и получить положительный отзыв, чтобы не смотрели косо и, не дай бог, и не причислили к меньшинствам. Производственная необходимость.

Потом уже отказ от участия в элегантных компаниях и оргиях я объяснял несчастной любовью, что было правдой, и коллеги-бандиты воспринимали это с пониманием. И одним конкурентом меньше. Убедившись в моей правильной ориентации, и, одновременно, спокойным отношением, меня, к вящему удивлению, стали приглашать на весьма интимные действа – потереть спинку или сделать лёгкий массаж.

Мне нравилось прикосновение к нежной коже, девочки не возражали, когда я несколько переходил границу дозволенного, и уже не стеснялись меня. Да и своих пацанов я разминал по полной схеме. Я ни у кого не учился, но – получалось. Правда, после подобных сеансов мне самому требовалось восстановление, но охват моих бицепсов лишь увеличивался. И малиновый пиджак пятьдесят второго размера казался маловатым.

А я старался, думая лишь о том, что, когда встречу женщину, буду уже состоявшимся человеком, достойным её любви. Построю дом или квартиру, и приведу женщину к себе. Именно это женщину, и никакую другую.

***

Меж тем я обязан вернуться в прошлое, чтобы быть честным перед собой – вы понимаете, мнение прочих мне абсолютно безразлично. Ведь никто не сможет ни обвинить, ни помочь успешному, продвинутому, накаченному.

Моё подсознание закрыто для других. Недоступно. Мои мысли – есть только его концентрация. Я вынужден существовать в этом мире, но без неё. Но ведь есть надежда.

После вручения дипломов мы собрались в кафе, затем переместились в соседнее, потом уже на чью-то квартиру. Утром я проснулся в обществе абсолютно голых однокурсниц, внезапно проникшихся ко мне расположением. Я не строил иллюзий – скорее всего, мой, так сказать, успех, объяснялся весьма прозаично, ибо не вязался с обычным обликом, – теперь всё, и можно оторваться в последний раз перед шажком в новую жизнь, или изрядной долей алкоголя, когда отказывают последние тормоза.

***

И я тоже вступил в очередной этап, где расстался с бесполезно внушаемыми моральными принципами, где не было ни сантиментов, ни доброты. Ни любви, ни женщин.

Финансовое благополучие открыло мне двери в аспирантуру, я был успешным бизнесменом, и меня приняли с распростёртыми объятиями. Шеф поддержал, и ближе к защите я занял высокое место в иерархии нашей фирмы. Малиновый пиджак отправился в шкаф, а я – в кабинет.

И моя жизнь пошла параллельными, не пересекающимися с прошлой жизнью, курсами.

Я жил, мечтал, надеялся, и был готов к любому повороту событий при неожиданной встрече. Но время шло мимо меня. Неужели наш город так огромен и беспощаден?

***

Пройдёт несколько лет, и однажды, находясь в душевном раздрае и смятении чувств, она случайно встретится с ним. Не узнает, и отдастся со всей страстью и безразличием…

Узнавание будет болезненным, с морем слёз и остановившимся сердцем. Искреннее изумление, взлёт и падение, и снова слёзы.

Она… не узнала? А потом – поняла? Семь лет, и ещё два месяца. Может быть, она всю жизнь искала меня, но судьба свела нас вместе только сейчас?

Стоит ли об этом спрашивать, возвращаться в прошлое, или не заморачиваться и с надеждой смотреть в будущее?

Перманентное убиение М

Убийство и убиение – синонимы. Убийство бывает преднамеренным, непредумышленным, по неосторожности, заказным и прочее. Убиение звучит гораздо ласковее, приятнее, с неким старинным налетом. Даже нежнее. Но всегда бывает умышленным, заранее задуманным, и неотвратимым, как исполнение приговора.

Посему исполнителей бывает несколько, зачастую они, как присяжные, не знают о существовании друг друга. А делают свое дело последовательно, не помышляя об убийстве, но сотворяя убиение. От этого действа не остается расчленённого трупа, не льётся кровь, душа не воспаряет в рай и не проваливается в ад. Она элементарно растворяется, и ты не замечаешь, что жизнь потихоньку покидает тебя, начинаешь хорохориться, вспоминать малейшие детали, казавшиеся ранее несущественными, из этих деталей складываются puzzle, и невозможно разобрать, реальная она, либо глупая пародия.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.