Сотерия

Я закрыла входную дверь и оказалась в гостиной. Он поставил передо мной кружку с горячим шоколадом. Я поблагодарила его.

– Чего пришла-то? И где твой надзиратель?

– Ты про Германа? Не знаю. Он у нас свободный, пока что… А к тебе… Заблудилась в лесу.

– Ну, не умеешь ты врать.

– И с чего ты взял, что я вру? – обиделась я.

– С того, что ты в таком шикарном платье по лесу гуляешь. Зачем?

– А, это Герман подарил. Из старого я выросла.

– Я заметил, – как-то странно осмотрев меня, смакуя каждое слово, подчеркнул он. – Сколько тебе сейчас?

– Не знаю. Паспорта у меня здесь нет. Лет девятнадцать, я думаю, или что-то вроде того.

– Значит, ты теперь у нас взрослая, – хитро улыбаясь, произнес он и придвинулся ближе.

Я засмеялась.

– И ты туда же!

– А кто еще? – удивился он.

– Догадайся.

– Герман? После шалавы к тебе полез?

– Так, – сухо запротестовала я, – давай закроем эту тему.

– Как скажешь.

Он занял исходное положение и закинул ногу на ногу.

Мы допили шоколад, и я спросила его об охоте.

– Хочешь, как-нибудь вместе отправимся?

– Как ты себе это представляешь?

– Покатаешься на мне. Я обычно охочусь в облике зверя…

– Да, на лошадях я каталась, а на волках… Довелось только раз, да и то… на тебе.

– Ну, так что?

– Надо у Германа спросить.

– Ты же теперь взрослая…

– Всё равно.

Мы сидели на диване и болтали. Обо всем на свете.

В дверь постучали. Звук был требовательным.

– Открыто! – крикнул хозяин дома.

Внутрь ворвался Герман и, увидев нас, недовольно поежился.

– Почему я должен искать тебя здесь? – возмутился он.

– Ты сам разрешил нам общаться, – возразила я.

– Разрешил, но у моего дома и под моим присмотром.

– Диктаторским режимом ты ничего не добьешься, – заметил Элим.

– Не лезь! – прикрикнул на него гость.

Герман вывел меня из дома.

– Как ты не понимаешь, что теперь ты – лакомый кусочек для многих здешних обитателей?!

– Герман, не читай мне нотации.

– Хорошо, живи, как хочешь!

Он быстро пошел вперед, оставив меня позади. Я несколько раз назвала его по имени, но он не обернулся.

04.08.2006 – пятница

3.01.

Я проснулась от того, что кто-то громко называл меня по имени. Распахнув глаза, я увидела Германа, склонившегося надо мной.

– Что? – испугалась я.

– Ты кричала… И плакала! – вслух говорил он.

– Потому что ты меня бросил одну! – не замечая того, что он четко произносит слова, лепетала я.

Я вдруг посмотрела на него диким, изумленным взглядом.

– Что такое? – опомнился он.

– Ты сейчас действительно ничего нового не ощущаешь? – удивилась я.

– Нет. Только мокрую подушку от твоих слёз!

В палату на наши крики прибежал Ваня.

– Что у вас тут происходит? – испугался он за меня.

– Ничего! Уйди! – ответил ему Герман.

Санитар застыл от изумления.

– Яна, ущипни меня, пожалуйста, – монотонно, тихо, словно боясь кого-то спугнуть, произнес мой коллега.

– Да-да, я о том же, – улыбаясь, говорила я.

– Да что происходит? – взмолился Герман.

– Ты себя слышишь? – уточнила я.

Он замер. Его лицо озарилось радостью.

– Я разговариваю? – спросил он меня почти неслышно.

– Да, – так же тихо подтвердила я.

Он ровно сел на кровати и внимательно посмотрел на нас.

– Яна, как? – все еще не придя в себя, бормотал санитар.

– Я не знаю, – с восхищением глядя на Германа, отвечала я, – но пусть теперь Еремеев своей желчью подавится.

Мой подопечный взял меня за руку.

– Спасибо тебе большое! – нежно произнес он.

– Так, – встрял Ваня, – это всё, конечно, здорово, но сейчас три часа ночи. Давайте спать.

Он ушел, закрыв за собой дверь, от чего мы снова оказались в темноте. Я прижалась щекой к груди Германа.

– Почему ты заговорил? – не могла я унять своего любопытства.

– Я ужасно за тебя испугался…

Голос его был бархатным, глубоким, гипнотизирующим, почти как во сне, только в сотни раз лучше, потому что я слышала его теперь наяву, и он был великолепен… этот магический баритон.

3.27.

Я снова провалилась в сон, в котором я стояла посреди леса и звала его вернуться. Он остановился и опять подошел ко мне.

– Ладно, прости. Конечно, я никогда не смогу оставить тебя одну.

Мы пошли вдвоем.

– Кстати, а где ты был после того, как ушел из усадьбы?

– Гулял. Потом пришел к дому, но, не увидев тебя там, пошел искать. Я как-то сразу догадался, что ты у него.

– Ты все-таки ревнуешь… – протянула я.

– Теперь еще больше боюсь за тебя.

– Раньше я была ребенком здесь, и ты боялся меньше? Странная логика.

– Пока ты была девочкой, тебя бы никто не тронул. Ты была мала. Теперь ты – взрослая девушка, и всякий ублюдок, проживающий в здешних краях, захочет поиграть с тобой в далеко недетские игры.

Мы пришли к его дому, где за столом всё ещё сидели Изольда, Агния и Франц. Теперь к ним присоединились Лорд, Венера и «щенок».

– Все в сборе? – уточнил Герман, занимая свое место.

– Вроде, все, – ответил Лорд.

– Ангелины нет, – заметила я её отсутствие.

– Она не придет, – сухо произнес Герман.

– Почему? – заинтересовалась я.

– Она приболела, – подхватила идею хозяина Венера.

– Ясно, – я встала из-за стола.

– Ты куда? – спросил он меня.

– Хочу навестить болящую.

– Не надо.

– Ты что-то от меня скрываешь? – упрекнула я его.

– Хочешь, иди. Держать не стану.

Он посмотрел на мальчишку.

– Щенок, проводи! – приказал он.

Мальчик пошел впереди меня. Он вел меня по тропинке, но потом мы свернули в сторону. Передо мной оказался домик Ангелины. Я его видела только ночью, когда меня привез Элим. Тогда здесь разыгрались нешуточные страсти.

– Дальше мне нельзя, – пробормотал мой спутник.

– Почему?

– Хозяин запрещает.

– Ну, ладно. Спасибо.

Мальчишка радостно побежал обратно, а я поднялась на крыльцо. Осторожно постучав, я ждала ответа. Дверь еле слышно скрипнула, и я увидела бледную, безжизненную хозяйку.

– Зачем ты здесь? – слабым и равнодушным голосом спросила она.

Эта женщина была действительно больна. Вот только, что стало причиной её болезни? Герман?

– Я беспокоюсь о твоем здоровье.

– Ни к чему. Всё хорошо.

– Я вижу.

Я прошла внутрь, помогла ей добраться до постели, которая была перевернута вверх дном.

– Что случилось? – сев на край кровати, поинтересовалась я.

– Ничего. Я приболела, немного устала.

– Здесь Герман был.

Она безвольно опустила голову на подушку и закрыла глаза.

– Я не должна тебе это говорить.

– Он запретил тебе?

– Да, – почти бесшумно подтвердила она.

– Что же он с тобой сделал? – с сочувствием говорила я.

– Давай не будем об этом.

– Ясно всё. Зверь! – возмущенно крикнула я.

– Нет, Яна, с тобой он добр, нежен, заботлив. Я – для него вещь, которой он пользуется в любое время…

Она совсем ослабла. Я принесла ей воды.

– Тебе надо поесть! – настаивала я.

Сопротивляться у неё не было сил, и она согласилась.

Я приготовила ей сладкий пирог, для восстановления сил, и куриный бульон (так нас учили на диетологии). Через полчаса она уже смогла сесть на кровати, а еще через некоторое время прошлась по комнате.

– Так, что же все-таки случилось? – ещё раз спросила я.

– Он шел уверенным, твердым шагом со стороны усадьбы. Бесцеремонно зашел в дом и… был со мной груб, жесток, беспощаден. Я не знаю, что на него нашло…

Я не смогла ей сказать, что именно на него нашло, хотя прекрасно понимала, что я была причиной ее нынешних страданий. Это я позволила его желанию и похоти вырваться наружу.

– Почему ты всё ему позволяешь? – удивилась я, когда она закончила говорить.

– Не знаю. Может, я его люблю?

– Да, наверное. Ты все ему прощаешь. И сейчас простишь. И он снова придет, снова так же поступит, а потом ты опять забудешь боль и обиду. И всё сначала.

– Ты права. Но что я могу с этим сделать?

– Не знаю. Получается, что ты его пленница, и выхода у тебя нет.

– Здесь его ни у кого нет, кроме тебя. Если ты захочешь, он тебя отпустит, и ни в чем не упрекнет.

Я тяжело вздохнула.

– Что? – заволновалась моя собеседница.

– У меня всё намного сложнее. Вы с ним только здесь, а я ещё и в реальности.

Она промолчала и с сочувствием посмотрела на меня.

– Не жалей меня, – попросила я. – Каждому свое.

Морально уставшая, я вышла от Ангелины.

На улице уже было темно.

«Сесть бы где-нибудь в лесу, на старом пне, сжаться в комочек и больше ни на что не реагировать…» – подумала я.

– Опять бродишь в темноте одна?! – послышался бодрый голос Элима. – Садись, подвезу.

– Куда? – удивилась я.

– К Герману. Куда еще?

– Нет. Не хочу.

– Тогда, поехали ко мне.

– Поехали.

Я забралась к нему на спину, и он помчался вперед.

Через минуту мы уже были у его дома.

Я зашла внутрь и села к камину, пока он бегал в спальню за своей одеждой. Потом он спустился в гостиную, предложил что-нибудь выпить, но я отказалась. Меня клонило в сон.

Он проводил меня на второй этаж, зажег камин в спальне и оставил меня одну.

Я не могла уснуть. В голове всплывали образы Ангелины, Германа… Я представляла, как он грубо обходится с ней, как разрывает её плоть, заставляя кричать, стонать, извиваться от боли. Мне казалось, что он способен уничтожить её, сжечь, превратив хрупкое тело девушки в пепел.

Элиму тоже не спалось. Поднявшись наверх, он осторожно заглянул в комнату.

– Заходи, я не сплю, – пригласила я его.

– Почему?

– Не могу и всё.

Он сел на край кровати.

– Мне холодно, – пожаловалась я.

– Здесь очень тепло, – заметил он.

– Наверное меня морозит.

Он лег рядом, завернул меня в плед и обнял. Через несколько минут я окончательно согрелась и заснула.

Утром раздалось пение птиц, и я открыла глаза. Элим спал рядом. Я прислушалась к своему телу. Вроде, никаких странных ощущений. А он – кремень. Хотя мог бы позволить себе и лишнего.

– Доброе утро, – проснулся он.

– Доброе, – улыбнулась я.

В дверь сильно стучали.

«Герман» – подумала я.

Хозяин дома спустился вниз и открыл гостям.

– Она у тебя? – услышала я знакомый голос.

– Спит наверху.

Затем раздались шаги по лестнице, и в спальне показался он.

– Собирайся, пошли, – приказал гость.

– Куда? – испугалась я.

– Домой.

Я быстро оделась, хотя, что мне было надевать? Разве что, балетки. Он вывел меня на улицу и потащил в сторону своего дома.

– Прекрати! Мне больно! – крикнула я ему, когда он взял меня за руку.

– А мне не больно?! – возразил он. – Мне не больно видеть тебя в постели с этим полузверем?

– Можешь быть спокоен! Ничего не было!

– Откуда теперь мне знать?!

– Хочешь проверить?

Он остановился и, взяв меня ладонями за лицо, заглянул в глаза.

– Хотел бы, давно уже сделал! – строго произнес он.

Я тяжело сглотнула. В висках бился пульс.

– Прости, – прошептала я.

Мне больше нечего было сказать. Он крепко обнял меня, и я забыла все обиды, проблемы, ссоры.

– Будь добра, возвращайся в следующий раз ко мне, а не к охотнику.

– Хорошо, – пробурчала я из глубины его объятий.

7.10.

– Яна… – такой знакомый голос настойчиво разбудил меня, – Яна… Ну, просыпайся уже!

Я открыла глаза. На краю моей кровати сидел Ваня.

– Сколько время?

– Чуть больше семи.

– Филин приехал?

– Да, только что.

Я села на постели и повернулась к Герману. Он ещё спал.

– Температуру мерили? – спросила я у санитара.

– Чего вдруг ты вспомнила? – удивился он. – Мерили. Каждый день в шесть утра, пока ты спишь.

– А вечером во сколько?

– А вечером у нас не измеряют. У нас, почти все, соматически здоровые. Кто заболел, тому и утром, и вечером, и в день по нескольку раз.

– И сколько у него утром была?

– Идеальная. Тридцать шесть и шесть.

– Хорошо.

– В тренажерку сегодня пойдем?

– Да, ему надо восстанавливаться.

– Ну, он уже заговорил. Я никогда не слышал его голоса.

– Мне сначала показалось, что всё это мне приснилось.

– Нет, я тоже был здесь. Подтверждаю.

– Ладно, – произнесла я, вставая с кровати, – пойду умоюсь, надену белый халат, а потом к Филину.

7.31.

Забежав к сестре-хозяйке, я отправилась на второй этаж в кабинет главного врача.

– Николай Васильевич, – спросила я, постучав, – можно?

– Проходите, – ответил он, откладывая истории болезней.

– У меня к Вам очень серьезный разговор, – садясь за стол, куда он мне указал, говорила я.

– Я Вас слушаю.

– Когда я пришла сюда неделю назад, Вы обещали мне дать два месяца на лечение Германа Верского. Но Вы не предупредили меня, что мне придется сталкиваться с кознями сотрудников, для которых жизнь и судьба данного пациента – пустой звук, а также способ насолить мне.

– Кто же Вам мешает работать? Санитар?

– Если бы. Человек, который возомнил себя на Вашей должности. Еремеев.

– Так… – тяжело вздохнул Филин. – Что же он натворил?

– Он удумал перевести моего пациента в общую палату. Хотя я ему говорила, что это не входит в его обязанности, и давать такие распоряжения может только мой руководитель, то есть Вы.

– Он объяснил Вам свое желание перевести Германа?

– Он сказал, что, раз достигнута ремиссия без помощи препаратов, значит он больше не опасен для окружающих.

– Вздор! Обострение может случится в любую минуту!

– Что посоветуете теперь делать? – в надежде на помощь, спросила я.

– Продолжайте лечение. Никто никого никуда не переведет. А Еремееву я объявлю строгий выговор.

– Благодарю.

Я встала из-за стола и прошла к двери.

– Кстати, есть какие-нибудь результаты? – поинтересовался Филин.

– Сегодня ночью он заговорил. Его речь была четкой, ясной, без каких-либо патологий.

– Я рад. Искренне надеюсь, что Вам удастся его восстановить до октября.

Я попрощалась и вышла из кабинета.

Это была победа!

7.58.

Я чуть ли не вприпрыжку забежала в палату. Герман сидел в кресле-каталке, а Ваня расправлял постель.

– Чего ты такая довольная? – удивился санитар.

– Никто никого никуда не переводит. Всё остается как есть!

Мой подопечный грустно улыбнулся.

– Что-то не так? – спросила я и, осмотрев себя, поняла, что не сняла халат. – Ты из-за этого?

– Нет, – ответил он.

– Сейчас приду, – объявил Ваня и вышел из палаты.

Я подошла ближе к Герману.

– Мы победили, почему ты грустишь?

– Мне обидно за тебя.

– Вот как? – я не ожидала такого ответа.

– Ты из кожи вон лезешь, чтобы вытащить меня из этой жизни, а я даже не в силах тебе помочь.

– Ты помогаешь мне морально, скажем, вдохновляешь на подвиги. Когда мне приходится в очередной раз отстаивать твои права, я чувствую за своей спиной твою силу, крылья, которые ты мне даришь…

Он покрутил колеса кресла и подъехал ближе ко мне, так, что наши колени соприкоснулись. Он подался вперед.

– Сними эту мерзость! – попросил он, расстегивая пуговицы моего халата.

– В медицине есть не только психиатры.

– Плевать. У меня дурные ассоциации.

Верхние пуговицы, до которых он не смог дотянуться, я расстегнула сама и бросила халат на спинку кровати.

Он посадил меня на свои колени и прижался лбом к моему плечу.

– Ты сегодня вечером уедешь? – с трудом спросил он.

– Если ты не хочешь, могу остаться…

– Нет, родители скучают по тебе.

– А где твои родители?

– Теперь не знаю.

– Ты хотел бы их увидеть?

Он отстранился и посмотрел на меня. Я сделала вопросительную гримасу.

– Честно? – уточнил он.

– Желательно, – добавила я.

– Очень, – словно боясь признать свою слабость, говорил он.

В тот момент я решила, во что бы то ни стало, найти его родителей и привести в клинику, к сыну.

8.12.

– Мы так завтрак пропустим, – бодро произнес Ваня, влетев, как морской бриз, в палату.

– Да, идём.

Я встала с колен Германа и повезла его в столовую.

– Я и сам могу, – обиделся он и начал крутить колеса.

8.45.

После завтрака Ваня увез пациента, а я пошла на кухню.

– Простите, как Вас зовут? – обратилась я к поварихе.

– Тамара, а что? – возмутилась она.

– У Вас есть дети?

– Двое.

– А теперь скажите, если они, не дай Бог, попадут в эту клинику, Вы тоже будете их кормить такой гадостью?

– Мои дети психически здоровы!

– А они застрахованы от подобных недугов?

– И что теперь прикажете фуршеты тут устраивать?!

– Нет, хотя бы относиться по-человечески. Представьте, что на месте какого-нибудь пациента находится Ваш сын или дочь!

Я ушла в надежде, что этот разговор хоть как-то поможет мне исправить их черствые сердца.

9.08.

– Устроила революцию? – поинтересовался Герман.

– Положила ей начало, – улыбнулась я.

– Чем займемся?

– Хочу у тебя узнать кое-что о твоих родителях…

Я села за стол, а он подъехал ко мне.

– Да я многое не помню… Маму звали Ольга Павловна, а отца – Федор Андреевич. Она – учитель русского и литературы в местной гимназии, он – инженер.

– Верская Ольга Павловна – твоя мама? – ахнула я. – Она как раз вела у меня в школе!

– Ты училась в гимназии?

– Да. А еще… – вспомнились мне наши детские истории, которые передавались из уст в уста о мальчике, что сошел с ума в стенах нашего учебного заведения. – У нас были страшилки о тебе…

– Да, в холле висят фотографии всех классов. Там был и я.

– Я знаю. Мы все их смотрели, а потом сидели в подвале школы, выключив свет, рассказывали ужастики, про душу ученика, который потерял рассудок, а теперь обитает среди этих стен в поисках своего преемника.

– Веселое у тебя было детство… – с усмешкой заметил он.

– Кто бы мог подумать, что спустя столько лет меня судьба сведет с тем самым мальчиком?

– Благодари Бога, что ты не знала об этом тогда, иначе бы всего этого не было, и я бы погряз в этом аду навсегда.

Мы долго разговаривали о его матери, но потом он загрустил.

– Чего ты? – заботливо спросила я, взяв его за руку.

– Я двадцать лет был лишен любви, тепла, доброты… Я очень долго не видел родителей… А потом, неделю назад в моей жизни появилась ты… И, я понял это только сейчас, что роднее и ближе тебя у меня никого нет.

Я почувствовала, как слезы собираются в уголках моих глаз. Сейчас уже я не смогу объяснить то тепло, которое горечью и адреналином разлилось по моему телу. Мне было его бесконечно жаль.

9.37.

Я встала из-за стола, вышла из палаты и нашла Ваню.

– Я отъеду на пару часов, – предупредила я санитара. – Где-то в половину одиннадцатого отвези его в тренажерку и позанимайтесь на «велосипеде». Ему нужно разрабатывать нижние конечности.

Ваня послушно кивнул и пошел в комнату №8, я прошла следом, забрала рюкзак и удалилась.

9.51.

Я подъехала к школе, в которой когда-то училась. Поставив машину на стоянку, я прошла за ворота. На улице были дети. Они что-то сажали, поливали… Я вспомнила каково это… Летняя практика.

Я поднялась по лестнице, открыла дверь и оказалась в холле.

– Здравствуйте, – обратилась ко мне охранница. – Вы к кому?

– Я бывшая выпускница. Пришла навестить преподавателя. Верскую Ольгу Павловну. Не подскажете, где она?

– Она сейчас в своем классе на втором этаже. Вас проводить?

– Нет, спасибо. Я знаю, где это.

Я прошла к лестнице, которая величественно расположилась в холле, поднялась наверх и оказалась во втором холле, что немного меньше первого. На меня нахлынули воспоминания.

Мимо меня пробежала девочка лет двенадцати с пакетом, а я направилась налево в кабинет русского языка и литературы. Всё было таким знакомым…

Дверь в класс была открыта, и я увидела пожилую женщину лет 60, которая подавала девочке-подростку занавески.

Я постучала. Она обернулась.

– Здравствуйте, Ольга Павловна.

– Боже, Яна! Здравствуй, как ты изменилась!

Она подошла ко мне и обняла. Я ответила взаимностью.

– Какими судьбами?

– Я к Вам пришла по личному делу.

Я посмотрела на её учениц, которые приводили класс в порядок.

– Очень личному, – подчеркнула я.

Она меня поняла. Мы вышли в холл, что на втором этаже, сели на диван.

– Что-то случилось? – забеспокоилась она.

– Даже не знаю с чего начать… Меня от института направили проходить практику в частной психиатрической клинике…

Я видела, как с её лица исчез последний лучик надежды.

– Речь пойдет о Вашем сыне, Ольга Павловна… – решив прекратить интригу, заключила я.

– Что?

– В этой клинике мне дали пациента – Верского Германа Федоровича. Это Ваш сын?

– Мой, – устало произнесла она и заплакала.

Я подала ей бумажную салфетку.

– Мы не виделись уже почти двадцать лет. Когда-то его забрали в психиатрическую больницу, потом увезли в другой город. Больше мы ничего о нем не знали, хоть и пытались отыскать его. Как он? Что с ним?

– Я провожу лечение… Его долго травили препаратами, но я все их отменила, и он идет на поправку.

Она попросила меня рассказать о нем. Я выполнила её просьбу, а потом она вспоминала его детство, привычки… Ей до сих пор не верилось, что он жив.

10.47.

– Не хотите поехать со мной к нему? – предложила я.

– Что ты?! Я боюсь!

– Его?

– Себя, Яночка, себя! Я не выдержу этого счастья – снова увидеть сына, после стольких лет разлуки.

– А где его отец? Федор Андреевич?

– Он умер семь лет назад.

– Что с ним случилось?

– Инфаркт.

Я не стала ничего говорить. Ждала её решения.

– Может и впрямь поехать? – спросила она у меня.

– Конечно! Он будет рад! – оживилась я.

– Яночка, только скажи мне, почему ты так о нем заботишься?

– Я считаю, что он абсолютно здоров, поэтому не вижу смысла его лечить от того, чем он не болен.

– Разве только поэтому?

Я сложила руки на коленях и посмотрела в пол. Я не могла признаться в этом, но должна была.

– Я люблю его, – стараясь не вникать в смысл своих слов, произнесла я.

Она улыбнулась, а затем обняла мена, как родную дочь.

– Едем! – заключила она.

Мы спустились вниз, она сказала детям, что на сегодня практика окончена, и я проводила её до своей машины.

11.23.

По дороге мы заехали в кондитерскую, где она купила медовик.

– Он очень любил его в детстве, – пояснила она мне.

Я вспомнила, что однажды тоже покупала ему этот десерт.

«Видать угадала!» – радостно подумала я.

Мы подъехали к клинике. Я закрыла машину и подошла к воротам. Моя спутница взяла меня за руку.

– Яна, я боюсь, – прошептала она.

– Пойдемте, – улыбнулась я, когда охранник открыл нам калитку.

Мы зашли в холл.

– А это кто? –поинтересовался сторож, указывая на мою учительницу.

– Это со мной, – отрезала я.

Он отступил. Я попросила спутницу подождать, а сама заглянула в палату. Там никого не было.

«Наверное, в тренажерке!» – подумала я, и, заведя Ольгу Павловну в комнату №8, пошла искать санитара и пациента.

Зайдя в спортивную комнату, я увидела, как Герман и Ваня дурачатся, смеются.

– Ах, вот, чем вы занимаетесь в моё отсутствие! – весело окликнула их я.

– Он только с велосипеда слез! Честно! – объявил мой коллега.

– Где ты была? – с улыбкой спросил мой подопечный.

– Ездила за подарком для тебя, – ответила я.

– Каким ещё подарком? – удивился он.

– Увидишь. Всему своё время, – повторила я его же слова. – А сейчас быстро в душ, а потом в палату!

Они послушно поехали в ванную комнату.

11.30.

Я вернулась к нашей гостье. Она сидела за столом у окна и разглядывала помещение.

– Как Вы тут без меня? – поинтересовалась я, ворвавшись в комнату № 8.

– Господи, Яна, у меня аж сердце остановилось! Я думала, что это он!

Я её предупредила, что самостоятельно он пока что не может передвигаться, да и дар речи к нему вернулся только этой ночью. Также я объяснила ей, с чем это связано, и что он вовсе не болен, ни физически, ни психически.

11.47.

Ваня открыл дверь в палату.

– В этот раз мы очень даже быстро приняли душ! – раздался весёлый голос Германа.

Я видела, как замерла его мать. Санитар ввёз его в помещение и развернул коляску к нам.

Мой подопечный замер, а улыбка спала с его губ. Наступила гробовая тишина, длившаяся около минуты.