Красный падаван

Лётчикам повезло немногим больше: умирать и убивать за Родину можно было согласно ВУС, стратегического превосходства германская авиация не имела нигде.

Но немцы и не делали ставку на стратегию, их козырем в этой войне была тактика. План «Барбаросса» предполагал стремительное продвижение на территорию СССР по путям наименьшего сопротивления, иссечение коммуникаций, деморализацию личного состава, быстрое окружение разбитых частей и уничтожение их в котлах. Разработчик плана, генерал Фридрих Паулюс надеялся всего за пару-тройку месяцев так перемолоть РККА, чтобы продолжение войны оказалось для России невозможным. После этого геноцид русских, белорусов и малороссов превратился бы в существенно более простое и весёлое занятие.

Артподготовка и авианалёты начались ночью, в половине четвёртого.

Еще через полчаса Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел Германии, высокомерно дёргая подбородком, объявил советскому послу Владимиру Георгиевичу Деканозову о начале войны. Ещё через полтора часа Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург, германский посол в Москве, с тяжёлым сердцем – он всегда был противником войны с СССР – сделает такое же заявление. К тому времени бои шли практически по всей протяжённости границы, хотя решительные наступательные действия предпринимались лишь на нескольких участках.

Вместе с Германией в войну против СССР вступили Италия и Румыния. На следующий день – Словакия. Финляндия изготовилась к началу военных действий 24 июня, по указке из Берлина; Венгрия объявила войну 27 июня. «Голубая», как меч правоверного джедая, испанская дивизия вступила в крестовый поход уже позже, в сентябре.

На юге рыпнулись было румыны, но быстро получили по сусалам. Только позже, уже к осени 1941 года мамалыжники соберутся оккупировать занятую для них трудягами-немцами Молдавию и радостно приступить к выполнению своей части плана по геноциду советского народа.

Но юг пока держался, основные удары были направлены севернее.

3-я танковая группа генерала Германа Гота в составе Группы армий «Центр» под началом Федора фон Бока атаковала Литву. 9-я армия за два дня упорных боёв, в лобовом наступлении преодолев сопротивление советской 3-й армии, заняла Гродно. 4-я армия фельдмаршала Клюге подрезала Белостокский выступ, к 24 июня заняв Бельск.

Веселее всего было в Бресте. 2-я танковая группа генерал-полковника Гейнца Гудериана атаковала 4-ю армию РККА. Фактически организованное сопротивление защитников города было сломлено всего за несколько часов. Но история Брестской крепости на этом не закончилась; она только начиналась.

Нельзя сказать, будто советские войска не предпринимали попыток контрнаступления. Бои в Белоруссии шли жесточайшие. Но в каждом бою кто-то побеждает, кто-то проигрывает. В тот раз победили немцы.

Поражение РККА казалось настолько чудовищным, что любая другая армия прекратила бы своё существование, забирая с собой в небытие и страну, и народ. Вот только Россия слабо похожа на любую другую страну.

В совсем ином мире, много лет спустя великий воин Иван Никитович Кожедуб, совсем тогда уже старый, с ненавистью глядя на бесноватое стадо в зале, сказал бы с трибуны Верховного Совета: «Русские всегда побеждают». В той истории, в том Совете русские были в явном меньшинстве, и зал встретил его слова визгом, свистом и бесстыдным обезьяньим улюлюканьем.

Но это было в той истории. Наша пошла совсем иначе.

Новая, повышенной прочности дверь в кабинет Председателя Совнаркома в этот день практически не закрывалась. Сейчас напротив Сталина сидел единственный посетитель – Вячеслав Михайлович Молотов, Народный комиссар иностранных дел СССР, член Центрального Комитета ВКП(б). На экстренном заседании Политбюро Сталин наотрез отказался читать радийное обращение к советскому народу, мотивируя это неясностью ситуации. Он всегда был осторожен – понимал, каким мощным управляющим воздействием могут оказаться неудачные или просто неосторожные слова. Сейчас к этой осторожности добавилось знание о новом козыре в колоде.

Конечно, сохранить в полной тайне факт сношений с инопланетной силой было невозможно. Однако Молотов точной информацией не обладал, как не обладал и достаточной фантазией, способной заменить факты. Он всегда был просто добросовестным исполнителем.

Утирая с широкого лба нервный пот, Молотов снова попытался убедить Сталина:

– Иосиф Виссарионович, выступать должен ты. Что народ подумает?

Сталин сделал нетерпеливое движение рукой и повторил:

– Вячеслав, речь будешь читать ты. Я всё ещё простужен, послушай мой голос. Нельзя допустить, чтобы советские граждане решили, будто товарищ Сталин напуган или растерян.

Молотов тяжело вздохнул. Сам-то он был и растерян, и напуган – но долгий дипломатический опыт приучает ко всему. Да и бессмысленно было опускать руки, работая рядом со Сталиным.

– Речь мы подготовили хорошую, – продолжал Сталин. Он поднял лист бумаги к глазам и прочитал последние слова текста:

– «Сила с нами. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Молотов почувствовал бегущий по спине холодок, подумал, что никогда не сумеет произнести эти слова с такой же интонацией. Он всегда был лишь учеником. Снова вздохнул, поднялся из-за стола, одёрнул пиджак. Пора было идти в радийную студию: до двенадцати часов оставалось всего ничего.

– Иосиф Виссарионович, – начал было он, но Сталин только нетерпеливо дёрнул щекой, быстро просматривая документы.

Его ждал Лаврентий, ждали Шапошников, Тимошенко и Жуков. Ждал Вышинский. Ждал Георгий Димитров.

А потом его ожидали переговоры с новым союзником, и уж на этих переговорах заменить его было некем. Пора было открывать Второй фронт.

Эту ночь Коля провёл в казармах кремлёвского полка охраны – не было ни сил, ни времени на дорогу домой. Доедай и ложись, сказали ему, не суетись, уж койка-то найдётся. Вчера сержант, сегодня уже лейтенант, Коля понимал, что такое гостеприимство связано ещё и с необходимостью сохранения государственной военной тайны – не всякий-то день марсиане к товарищу Сталину залетают, – но заснул неожиданно легко и снов не видел. На соседних койках старательно храпели крепкие товарищи с подкупающе-честными лицами волкодавов. Однако уже через пару часов пришлось вместе со всеми вскакивать по тревоге.

Фашистская Германия бомбила наши города, перешла границу.

Коля не боялся войны. Он давно понимал, что война неизбежна. Буржуи ведь не потерпят, чтоб на планете, которую они привыкли безнаказанно грабить и считать своей собственностью, вдруг появилась новая свободная сила. Империалистические страны не могут существовать без эксплуатации более слабых и отсталых народов – это ещё Карл Маркс сказал.

А сейчас, когда русские нашли свою собственную звёздную дорогу…

Коля читал Циолковского и Беляева, помнил слова про колыбель человечества. Он твёрдо верил, что из всех землян никто-никто, кроме советского человека, не взлетит в небо первым. Потом, когда уж остальные увидят, как советская ракета поднимается в небо на ревущем столбе слепяще-чистого голубого огня, – конечно, и они все постараются ухватиться за небо. Но если наши соколы гордо и свободно пронесутся над Землёй на расправленных крыльях, то иностранные страны примутся выплёвывать своих граждан в небо, как шелуху от семечек – погуще, со слюнями и трескотнёй. Может быть, даже рабов – плачущих негров в набедренных повязках и тесных ржавых ошейниках. Капитализм ведь особенно ничем от рабовладения не отличается, такое же подлое болото – это ещё Фридрих Энгельс сказал.

Вовсе неудивительно, что теперь не куда-нибудь, а именно к ним, в Страну Советов, прибыл огромный грозный и величественный инопланетный корабль. Пусть и немного пострадавший в схватке с какими-то тамошними мятежниками.

Хотя надо было ещё разобраться, что это за мятежники. Вдруг как в «Аэлите»? Слово «Империя», произнёсенное вчера марсианским железным роботом, неприятно царапнуло слух. Как же это они, бедолаги, бороздят космос, а сами всё ещё в каких-то Средних веках? И до сих пор не избавились от войн…

Коля не боялся войны. Вот натравили на нас англичане дурака Гитлера – повоюем, чего ж. Как там у знаменитого пролетарского поэта Демьяна Бедного: «Мир для мира! это враки – не помиримся без драки». И марсиане нам помогут.

Ну вот опять: «марсиане». Надо всё же отвыкать, никакие это не марсиане. Они прибыли с гораздо более далёкой планеты, так сказал Коле сам говорящий робот.

Вчера Половинкин помогал устанавливать прибор для питания Прокси от обычной розетки. Простенькое устройство на лампах уже ночью спаяли двое кремлёвских радиотехников по схеме, составленной товарищем профессором Ждановым.

Умный товарищ, ничего не скажешь, хотя лицом и хлипковат. Это он объяснил Коле, почему у Прокси так быстро разряжается собственная аккумуляторная батарея.

– Прокси ведь перепаивали сами товарищи… э, гости, – сказал Жданов, – в спешке, знаете ли, на ходу. Ну и неправильно замкнули контур – это, условно говоря, кольцо из проводников. В начале проводника одно напряжение, в конце другое – называется «падение напряжения». За счёт этой разности и течёт ток.

От собственных слов он поморщился и поправил очки.

– Дело, знаете ли, в том, что сумма падений напряжений в контуре равна нулю. Так гласит второе правило Кирхгофа, это учёный немецкий, но давно. Этих контуров в электрической схеме обычно много, но ток всегда выбирает самый простой путь – наименьшего сопротивления.

«Глупо, – подумал Коля, – на самом простом пути все интересное уже разобрали».

– И вот, видимо, неправильно замкнули, – воодушевлённо продолжал Пётр Сергеевич, – ток течёт не туда и полезной работы сделать уже не способен.

Профессор говорил с Колей как со студентом: медленно, выбирая простые слова. Это было обидно.

– Что ж они нормально не спаяли? Слабо, что ли?

– Ну почему «слабо»? – удивился профессор. – Просто торопились, знаете ли, вступить в контакт с советским правительством. Благие намерения часто приводят к плачевным последствиям.

– Понятное дело, – сказал Коля, – быстро только кошки родятся.

– Можно и так сформулировать, да. В сущности, Проша ведь не переводчик, он дроид протокола. – Профессор погладил робота по железному боку, наблюдая, как Коля подтаскивает поближе ящик с трансформатором. – Это, знаете ли, вроде дворецкого при старом режиме, только электрический.

Коле нравилось электричество. Ему вообще было интересно всё техническое, но ведь невозможно объять необъятное – это тоже какой-то мудрец сказал, кажется…

– Лейтенант Половинкин!

Коля встряхнул головой, отвлекаясь от несвоевременных мыслей, и автоматически встал смирно.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– Это я удачно зашёл, – сказал Судоплатов, потирая воспалённые от недосыпа глаза, – ты-то мне и нужен.

Коля понял, что жизнь опять завертелась, и порадовался, что успел начистить сапоги.

– Пойдём-ка, – поманил его пальцем генерал, – по дороге объясню.

Но идти было всего ничего, и Судоплатов объяснить не успел. Объяснил сам товарищ Сталин.

Глава 6

Третье правило Кирхгофа

[1]

23 июня, когда стало ясно, что демократичный стиль руководства, столь свойственный И. В. Сталину, решительно не годится для твёрдо намеренной выиграть войну державы, была создана Ставка Главного Командования. Потом её переименуют сперва в Ставку Верховного Командования, затем в Ставку Верховного Главнокомандования. Но цель её существования останется прежней: сосредоточить руководство страной в руках одного военного, политического и гражданского лидера.

Этой же цели было подчинено образование Государственного Комитета Обороны, когда Берия собрал представителей высшего руководства страны и при их поддержке практически вынудил Сталина возглавить новую структуру. Объявили, что ГКО создан для централизации власти; в действительности же было необходимо забрать армию из рук растерявшихся генералов. Конечно, растерялись не все. Но многие: фронт рушился, начинался «великий драп». Советскую армию любой ценой было необходимо удержать от превращения в блеющее стадо поляков, французов и англичан. Кроме Иосифа Виссарионовича, сделать это было некому.

Сталин всю жизнь избегал власти ради власти, чурался атрибутов личного могущества и брезговал рангами. Искренно полагая ранги забавой для обезьян, он знал, что человек разумный должен цениться лишь за способности. Потому и работали при нём социальные лифты: Вейдер мог назначить капитаном космического корабля двадцатичетырёхлетнего сопляка; Сталин – сделать наркомом едва разменявшего четвёртый десяток… тоже, в общем-то, не старца. Конечно, совсем не считаться с авторитетом тех или иных лиц было нельзя: лишь потому хотя бы, что он всё же обычно бывал обусловлен прежними их заслугами и достижениями.

Но сейчас в мире не было высшего авторитета, чем авторитет самого Сталина. Он был прав. Сила его и его авторитет проистекали из этой великой правоты.

Может быть, на всякую умную силу сыщется предостаточно трусости, дури, предательства и просто разгильдяйства. Что бы ни говорили и ни писали потом, летом 1941 именно генералитет убеждал Сталина в отсутствии военной угрозы со стороны Германии. Мол, до завершения войны на Западе Гитлер нападать не рискнёт.

Может быть, страус – птица исконно русская. Именно генералитет до самого последнего момента, даже 21 июня, противился мерам по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность.

Может быть, и правда, единственно возможная демократия – это диктатура. Именно Сталин – а не командование РККА – понял и почувствовал неизбежность нападения, заставил отменить увольнительные, подготовиться к оборонительным боям, провести скрытую мобилизацию.

Блистательные, увешанные «испанскими» орденами и волевыми подбородками маршалы пили, заводили гаремы, матом и рукоприкладством требовали от подчинённых «не паниковать».

Может быть, так называемые репрессии – а по сути уборка мусора – были недостаточными. Может быть, «блистательных» следовало собрать на совок и вышвырнуть, как вышвыривают в компостную кучу перезревший арбуз – такой нарядный и круглобокий, но приторно-гнилой внутри.

В совсем ином мире несколько лет спустя Адольф Гитлер сказал бы в одном из своих последних интервью: «Я гибну от рук собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнившей аристократии».

Это было бы в совсем ином мире.

Может быть, человечество заслужило свершившийся ужас. Заслужило – обезьяньей бесстыжей повадкой, подлой обывательской мудростью, мещанством. Неумением знать звёзды над головой.

Но другого человечества у Сталина тогда ещё не было.

Маленький родианец Двуул жизнью был, в общем-то, доволен. У представителей его расы выбор карьеры ведь, как правило, не особенно богат. Либо в наёмники, либо в охотники за головами… повезёт – войдёшь в преступный синдикат типа «Чёрного солнца». Да там и сгинешь. Наверх пробиваются немногие.

Но Двуулу повезло: Империи требовались механики…

Империи требовались пилоты, пехотинцы, командующие, десантники, шпионы и гарнизонный персонал. Требовались операторы артиллерийских систем, танков и транспортных вездеходов. Требовались флотские, но флотские – это элита, их не хватает всегда. Империя постоянно наращивала свою военную мощь; казалось, эта гонка давно превратилась в самоцель – сила ради силы, власть ради власти…

Не то чтобы Двуул как-то особенно переживал по поводу такой расточительности. Уж кем-кем, но пацифистом он не был, любовь к хорошей драке у всякого родианца в крови. Однако с возрастом горькому бандитскому фарту как-то начинаешь предпочитать тихое место вдали от лишних стычек, регулярную выплату жалованья и спокойную возню с железяками.

Двуул повертел в руках очередную конденсаторную пластину. Нет, вот тут с краю керамика чуть раскрошилась, силовой перегрузки она может и не выдержать. Отложим для утилизации…

«Сколько расходов. – Он сморщил вытянутое личико, поводил дыхательной трубой. – Сколько расходов…»

Маленький родианец был, в общем-то, довольно хорошим механиком, судя по тому, как Имперский агент сманивал его с насиженного места в гоночном ангаре на Даймле.

Наверное, Двуул не согласился бы вот так внезапно бросить всё, чего добивался последние несколько стандартных лет, но уж очень хороши были предложенные условия. Родианец получал флотские выплаты, походные и боевые, но при этом сохранял гражданский статус – никто не мог бы заставить его бегать с оружием…

Двуул не любил бегать с оружием. Он любил чинить оружие. Он любил чистить оружие, разбирать и собирать оружие, полировать оружие синтишёлком, заменять гальвеновые трубки, отстраивать системы ведения огня и проверять кристаллы термоаккумуляторов. Маленький родианец любил большие пушки – о, Кавила!.. А на «Палаче» не было недостатка в больших пушках.

Звёздный Суперразрушитель – корабль, в общем-то, не для битв. Для террора. Сам факт прихода такого монстра в систему для почти любого планетарного правительства означал бы только одно: Империя зла, лучше пригнуть голову и соглашаться на все её «пожелания». Не согласишься – что ж… «Палач» без особого напряжения вскипятит твою планетку: хочешь – океаны, хочешь – вовсе литосферу. Соглашайся, дурачок.

Как можно не гордиться таким кораблём, даже если он только-только готовится покинуть верфь и выйти в первый проверочный переход?.. Двуул гордился, гордился тихо, почти нежно. Он выполнял обязанности оружейного техника честно и от души, уделяя особое внимание своим любимцам – тяжёлым турболазерам. И пускай эти грозные орудия почти совсем не годятся для борьбы с вёрткими истребителями повстанцев – зато для работы по наземным целям равных им, в общем-то, нет.

Конечно, к моменту отхода стапелей большая часть артиллерийских систем даже не была смонтирована – Империя слишком торопилась. И даже из введённых в строй многие были утрачены в той глупой катастрофе… И замену им взять негде – все на корабле уже знали, что «Палач» потерялся. Нави-дроиды пытались восстановить лоции, вычислить точку выхода с опорой на ближайшие звёзды, но пока…

Маленького родианца всё это волновало довольно слабо. Подумаешь – потерялись сами, подумаешь – потеряли… сколько же процентов артиллерийских систем они потеряли? Где-то здесь был отчёт, который они составляли вместе с новым капитаном…

Друул пошарил по верстаку, чуть не смахнув какие-то мелкие детали. Подхватил присосками полосу синтишёлка, смял ткань, обернул ладонь… пупырышки ощутили знакомое шершавое прикосновение.

«Надо бы ещё раз пройтись по энергомуфте восемнадцатого агрегата», – подумал родианец.

Он ведь, в общем-то, не пишет дотошную историческую книжку из жизни великого Навика Красного, правда? А простому механику без надобности сложные числа – Двуул просто делает своё дело. И точно знает, что даже избитый «Палач» всё равно остаётся самым большим, красивым и мощным звёздным линкором Галактики.

И его заботливо отполированные турболазеры всегда готовы нанести смертоносный удар туда, куда укажет Лорд Вейдер.

– Товарищ Половинкин, – сказал Иосиф Виссарионович, указывая трубкой в противоположный угол комнаты, – вы уже, кажется, знакомы.

Коля, сохраняя стойку «смирно», всем корпусом повернулся вправо и увидел вчерашнего «диверсанта». Юноша, на этот раз в сером плаще с кровавым подбоем, стоял довольно напряжённо и глядел Коле в область переносицы.

– Это товарищ Старкиллер, – сказал Сталин, – поздоровайтесь, вам предстоит работать вместе.

Коля уставным шагом приблизился к «диверсанту». Никакой агрессии от того сегодня не чувствовалось, парень как парень, только руки в ожогах.

Половинкин по-уставному чётко отдал честь, представился и, сочтя красивый плащ всё-таки не военной формой, протянул ладонь. Старкиллер не шелохнулся, продолжая смотреть сквозь Колю.

– У них не принято, – сказал Сталин, улыбаясь в усы, – но ничего, подружитесь. Вы назначаетесь представителем советского командования в Особой группе обеспечения государственных орбитально-планетарных сношений.

– Служу трудовому народу! – автоматически ответил Коля. – Почему я?

– По настоятельной личной просьбе товарища Старкиллера, между прочим, – заметил Судоплатов.

– Товарищ Председатель Совета Народных Комиссаров СССР товарищ Сталин! – громко сказал Половинкин, вытягиваясь ещё смирнее. – Разрешите вступить в ряды действующей армии на борьбу с фашистами!

Иосиф Виссарионович с видом выигравшего спор человека посмотрел на Судоплатова. Тот довольно осклабился, и Коля понял, что с этой стороны помощи ждать не приходится.

– Отпустите на фронт, товарищ Сталин, – сказал он, – я вот и рапорт написал…

Сталин чуть наклонил голову.

– Возможно, товарищ Половинкин полагает, что мы направляем его не на фронт? Возможно, товарищ Половинкин надеется, что мы позволим ему отсидеться в безопасности там, в безвоздушном пространстве? – он ткнул трубкой вверх.

Коля весь вспыхнул, но Сталин не позволил и слова вставить.

– Нет, товарищ Половинкин. Мы вас направляем именно на фронт, и фронт этот, может быть, важнее Западного сейчас.

– Товарищ Сталин, я ведь не учёный, ну как я с марсианами? Я не готовился… – пробормотал Коля, проклиная своих «марсиан».

– Это сейчас не главное. Осмотритесь, наладите контакты. Тем более что определённый авторитет вы у товарищей из космоса уже заработали, – мягко улыбнулся Иосиф Виссарионович.

Коля покосился на Старкиллера, но тот по-прежнему смотрел сквозь. Модный серый плащ даже не шелохнулся.

– А группа учёных и прочих специалистов сейчас формируется, – сказал Сталин. – Ступайте, товарищ Половинкин. Товарищ Судоплатов проинструктирует.

Пётр Сергеевич Жданов чуть помялся, посмотрел на Берию. Выглядел Лаврентий Палыч скверно: сказывалось напряжение первых дней войны.

Жданов почувствовал себя неловко. Умом он понимал, что его место здесь, его работа, в сущности, более важна и нужна теперь. Так уж случилось, что именно он отвечал за функционирование бесперебойных сношений с инопланетными пришельцами, а эти сношения, знаете ли, вполне могут определить всё лицо будущего мира. И всё же сердце чуть ныло: профессор чувствовал себя обязанным попроситься на фронт.

– На фронт проситься пришли? – сказал Берия, на миг отрываясь от бумаг. – Не пущу. Работайте по теме «Проша». Всего доброго.

Жданов опомнился, засуетился.

– Да я, Лаврентий Павлович, знаете ли, как раз по этой теме к вам.

Берия положил свой документ под непрозрачный лист стекла, снял пенсне, ладонями помассировал брови.

– Что на этот раз? – чуть раздражённо спросил он. Акцент стал заметнее, как всегда в моменты волнения или усталости.

Жданов вынул из принесённой папки несколько чертежей и страницу с формулами.

– Вот, – сказал он, как будто это всё объясняло, – нерасчётный режим.

Берия быстро просмотрел бумаги. Природные способности и крепкое техническое образование позволяли ему неплохо разбираться во многих курируемых проектах, но электротехником он всё-таки не был и снова испытал лёгкий прилив раздражёния.

– Я вижу, теперь у вас уже третье правило Кирхгофа не сходится? – саркастически спросил нарком.

– Э… – сказал профессор, – но ведь никакого третьего правила, знаете ли, не существует, их всего два. «Сумма токов в узле равна нулю» и «сумма падений напряжений по контуру равна нулю» тоже. Вы, Лаврентий Павлович, вероятно, путаете с законом Кирхгофа, но он совсем про другое, он про то, что при прочих равных у всех тел излучательная способность…

Он сам понял, что забалтывается. Замолчал, поправил очки. Берия молчал.

– Режим питания Проши… извините, устройство не соответствует заявленному, – твёрдо сказал Жданов. – Он, во-первых, потребляет несколько больше, чем должен, согласно вот этой диаграмме… да, вот эта страница. Во-вторых, характер потребления, знаете ли, импульсный.

Берия заинтересованно поднял бровь. Он почувствовал.

– Что значит «импульсный»?

– В сущности, устройство через равные промежутки времени как бы пиково увеличивает свою потребность в электроэнергии.

– Подключается какой-то внутренний агрегат, – уверенно сказал Берия.

– Точно так, ни малейшего сомнения, – подтвердил профессор. – Я попытался наблюдать по косвенным признакам, но перепаять схему прямо сейчас, на виду у самого Проши, знаете ли…

– Радио, – сказал Берия тем же уверенным и даже в чём-то довольным тоном, будто подтвердились его лучшие подозрения, – он ведёт скрытную радийную передачу.

– Охотно допускаю, Лаврентий Павлович, охотнейше. Но я в радио, в сущности, не специалист…

Берия откинулся в кресле.

– Мы сейчас формируем рабочую группу по проблеме. Привлечём Котельникова, Лебедева… да, вы же в одном институте работаете… Ещё кое-кого.

– Хорошо бы Сифорова, Владимира Иваныча, – сказал Жданов, – по радио теперь, пожалуй, самый серьёзный. Но он ленинградский, знаете ли, мы с ним на симпозиуме в Гатчине…