Голубыми дорогами мира

– Bless God, bless God, – улыбался опрятный старичок и жал Семенычу руку.

Через четыре года у Семеныча и Нади было трое детей: Верочка, в честь мамы Семеныча, Ромочка, в честь друга, и маленькая Наденька, в честь ее мамы. Надя оказалась прекрасной женой и прекрасным человеком. Умная, покладистая, честная, всегда была готова помочь добрым словом и делом. Терпеть не могла лжи и фальши. Семеныч был счастлив.

Гимочка

Галима была совсем молоденькой, ей не было еще девятнадцати лет. Она была красавицей, с удивительным лицом, выразительными светлыми глазами, каких много у альметьевских татар, полными ножками, высокой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами. Галима была татарочкой и мусульманкой. Она недавно закончила школу и сейчас училась на втором курсе института, готовилась стать детским воспитателем. Для такой удивительной девушки лучшей профессии и не придумать. Молодые парни и взрослые мужчины старались ухаживать за ней, но она была как-то равнодушна к их ухаживаниям. Бывало, что кто-то добивался небольшого успеха, провожал Галиму домой, у подъезда один даже сумел поцеловать ее, на что она отреагировала резко и больше не подпускала к себе такого нахала, как она думала. Она была ну прямо не современной девушкой, все женское в ней спало. Ее подруги, ровесницы, постарше и помоложе, вовсю крутили романы, бегали по вечеринкам, имели иногда по два парня, были и такие, что давно познали мужчин и находили в этих отношениях большое удовольствие.

– Ты что, Галима, так и молодость твоя пройдет, так ты ничего и не познаешь. А там дальше муж, дети, не до этого будет.

Галима только отмахивалась от них и молча улыбалась. Жизнь шла потихоньку, помаленьку. Никаких определенных представлений и планов об отношениях с мужчинами у нее не было. Про любовь она думала так: придет время и Бог даст любовь, а любить нужно один раз и навсегда. А иначе что это за любовь? Так учила ее мама. Мама была строгой и религиозной, свято соблюдала все мусульманские наставления. Она даже заставляла ходить Галиму с покрытой платочком головой, что Галима не всегда делала. Папа был другим человеком. Он при случае мог и выпить с друзьями, посидеть, поговорить, выпив, становился добрым, разговорчивым, общительным. Трезвый же он больше молчал, на мамины какие-то попреки только улыбался, но семья держалась на нем, и мама это признавала, она, как истинная мусульманка, всегда считала, что мужчина в семье главный. Слово папы был закон, но он никогда не рубил с плеча, он всегда советовался с мамой и даже с Галимой. Все знающие его считали, что это умный и деловой мужчина. На дочь он смотрел иногда чуть ли не с тоской: растишь, мол, растишь ее, вон в какую красавицу превратилась, а придет время и нужно будет ее отдать чужому парню. Любил папа Галиму. Был у Галимы еще старший брат, Марс, крепыш и силач, любивший честность и справедливость. Хорошая семья у Галимы! Так и жила Галима, ровно училась, ходила иногда в кино, на танцы, ничего особенного не ожидая. Но все это кончилось в одно мгновение. Как звездный взрыв. Случилось с Галимой такое, что закружило ее, завертело, она стала не собой, как бы забыла, кто она. Так бывает только тогда, когда приходит большая и настоящая любовь. Это чувство захватывает человека, и он живет не для себя, а для того, кто пришел в его жизнь, а через такое чувство живет и для всех людей. Так оно и должно быть.

Был в институте преподаватель. Тридцатилетний Иван Петрович, обычный с виду человек, но большой умница, читавший лекции по истории. Спокойный, внимательно смотрящий в мир жизни, любивший свою работу, книги, дальние лесные прогулки, частенько сидевший вечерами на балконе своей небольшой квартиры и размышлявший о звездах, галактиках, Вселенной. Знакомые его ничего о нем не могли сказать плохого, близкие же друзья, знавшие его хорошо, говорили прямо, что это удивительный человек. Таких сейчас мало. И старались изо всех сил поддерживать с ним дружбу, льнули к нему. Возле него не держались люди, которые смотрели на жизнь только с точки зрения выгоды. Да и какая выгода от человека, живущего на скромную зарплату? Немалая часть этой зарплаты уходила на книги. Женщины к нему были неравнодушны, но он все никак не делал свой выбор.

– Счастлива будет та, которая станет его женой, – как-то сказала пожилая Фарида Иметовна, декан факультета.

Галима на одной из лекций Ивана Петровича, не совсем поняла материал, который он преподносил своим студентам. Улучив удобный момент, она задала вопрос. Иван Петрович немного задумался, а затем попросил Галиму остаться после лекции минут на десять – пятнадцать, чтобы он объяснил ей непонятную часть материала. Лекция окончилась, студенты потянулись из аудитории на выход. Галима встала и пошла к кафедре. Иван Петрович взял ее за локоть и повел к одному из ближайших столов. Когда Иван Петрович коснулся руки Галимы, она почувствовала как бы удар какой-то силы, но это была не физическая сила, это шло откуда то из сердца, из души. Она даже покачнулась немного. Стало легко и хорошо, мир раскрылся каким-то неведомым удивительным светом. Она не видела Ивана Петровича глазами, она чувствовала его всем телом, всей душой. Она с удивлением отмечала про себя, что у нее такое впечатление, будто знает она его очень давно, знает близко, знает не так, как знают люди друг друга, а совсем по-другому, а как – она не могла объяснить. И сразу почувствовала, что с этим человеком она пройдет всю жизнь. Иван Петрович усадил девушку за стол, сел напротив, взглянул на нее. И Галима заметила, как у него изменилось лицо и мелкий пот выступил на лбу. Он достал носовой платок, отер пот, и его глаза буквально вошли в глаза Галимы, растворились в них. И глаза Галимы приняли глаза Ивана Петровича и положили их в свое сердце. Все, для обоих вокруг ничего не существовало. Они сидели, забыв о материале, они просто беседовали друг с другом душами. Они вспоминали то, чего у них не было, они предвидели то, что у них будет. Так бывает у чистых людей. И так случилось у юной девушки Галимы и молодого мужчины Ивана Петровича. Галима взяла его руки и положила в его ладони свое лицо, ей стало еще лучше. Иван Петрович с волнением держал в своих руках необычайную драгоценность.

– Не бойся меня, – сказал он, – я никогда-никогда не обижу тебя.

– Я совсем не боюсь тебя, я вообще ничего не боюсь возле тебя.

Просидели они так очень долго и им не хотелось прерывать это необычное общение. Наконец Иван Петрович встал, погладил щеки Галимы, и они пошли из аудитории.

– Ты домой?

– Да.

– Я провожу тебя.

Обычные слова, но они родили в девушке радугу чувств, она почувствовала огромную доброту и хотела бы поделиться этой добротой с ним. Она ничего не сказала, но он почувствовал все и принял из ее сердца эту доброту и дал в ответ ей свой душевный свет. Они тихо шли по освещенной улице, был декабрь, падал снежок, было тихо и не холодно, как бывает в такую погоду. Галима жила недалеко от института, не пользовалась никаким транспортом. Район был обычный, построенный еще в советское время, жили здесь в основном рабочие и мелкие предприниматели. Еще издали Галима увидела на балконе маму. Она стояли и наблюдала, как Галима шла рядом с каким-то мужчиной. Шли молча, ни о чем не говоря. Зачем слова, когда можно с человеком беседовать сердцем? В другое время Галима испугалась бы мамы, та была строгой и дочь держала в строгости. Сейчас ей было совсем не страшно, он не боялась мамы, хотя и чувствовала, что разговор будет с ней серьезный. Подойдя к подъезду, Иван Петрович и девушка встали, стояли опять молча, наслаждаясь прекрасным чувством, охватившим обоих, Галима сама вложила свою руку в руку Ивана Петровича и радостно чувствовала, как тепло его тела текло в ее руку, а потом охватывало ее всю. Чистое тепло, приятное, хорошее и радостное. Такого у них у обоих никогда не было. Потом Галима забрала свою руку и, попрощавшись глазами, без слов, пошла домой.

У порога ее ждала мама.

– Кто это с тобой был? Ты давно его знаешь? Вы шли и стояли так, как будто знаете друг друга давно и у вас давно сложившиеся отношения.

Галима молча сняла пальто, повесила его, оставшись в тонком длинном свитере и брюках. Прошла на кухню. Села. Мама снова повторила свой вопрос.

– Мама, это наш преподаватель истории, Иван Петрович. Знаю я его с начала учебы в институте, а так, как сегодня, узнала его впервые.

– Как ты его узнала?

– Мама, ты не поймешь. Я и сама пока не понимаю. Когда осмыслю все умом, то все расскажу. Я же от тебя никогда ничего не скрывала.

– Сколько ему лет?

– Точно не знаю. Кажется, около тридцати.

– Так он же русский, наверное, неверующий, но уж не мусульманин, это точно.

Галима не понимала, какое значение это может иметь. Это было для нее из области совершенно непонятного и непостижимого. Причем здесь нация, вера? Ведь она чувствовала и чувствует человека, а не его национальность и веру. Она непонимающе смотрела на мать.

– Я думаю, что тебе нужно прекратить всякое общение с ним. И даже требую этого.

Прекратить? Это зачем и как? Этого не может быть, не может случиться.

– Я не буду прекращать с ним отношения. И если ты веруешь в Аллаха, то ты должна понять меня. Я его не сама придумала для себя. Я его видела в институте все время, когда появилась там, но не обращала на него внимания, так же, как и он на меня. Нас свел Аллах, которому ты молишься, только сегодня. Без него такого не бывает.

– Как свел? Ты что, у него и дома сегодня была, и что у вас было?

– Я не была у него дома. Но если захочет Аллах, то у нас будет все.

Мама открыла рот.

– Да как ты смеешь мне говорить такое?

– Ты сама меня воспитала в честности. Я не умею врать и не хочу.

– Но, чтобы неверный был с моей дочерью?! Не бывать этому!

– Мама, Аллах един, так учил нас Пророк. А разные религии – разные пути к единому Аллаху. Нет разного Бога для всех: татар, башкир, немцев, русских. Все мы его дети.

– Я обо всем расскажу отцу.

– Я ничего и ни от кого не собираюсь скрывать. Вы с папой так меня учили. Я считаю, что правильно учили.

На этом они и закончили свой разговор.

Немного погодя пришел домой Марс. Мать тут же нажаловалась ему и рассказала о своем разговоре с Галимой.

– Мама, – сказал Марс, – не делай из мухи слона. Ты не права в своих словах о вере и национальности. Это глупость. Я поговорю с Галимой и, если нужно будет, поговорю с этим парнем. Превратить Галиму в случайную утеху я никому не дам, а если у них серьезно, то я поддержу их, а не тебя.

– О, Аллах, вырастила их, все отдала им, а они на меня плюют и мое мнение для них ничего не значит. И зачем я дожила до такого?

– Мама, успокойся. Мы любили всегда тебя и сейчас любим, но стали взрослыми и позволь нам самим решать наши взрослые проблемы. Иначе мы на всю жизнь останемся детьми.

Мать в слезах ушла в свою комнату. Марс пошел к Галиме.

– Ну, рассказывай, что там у тебя, а то мама совсем испереживалась.

Галима помолчала. Потом сказала Марсу, что сама пока ничего не знает и пусть все дадут ей время разобраться. Как только разберется, все сама разложит по полочкам и все расскажет им, близким.

– И много времени тебе нужно?

– Я не знаю. Я пока ничего не знаю.

– Хорошо. Помни, что я тебе ничего плохого не желаю. И если у тебя серьезно, то я на твоей стороне. А эти высказывания о том, что он русский, что не мусульманин, я не принимаю. Это все чепуха на постном масле. Русские с татарами живут вместе и рядом так долго, что давно стали не просто родичами, а почти одним народом. Есть идиоты, которые хотят нас поссорить, да только не удастся это им.

– Спасибо, Марс. Ты у меня настоящий друг.

– И брат тоже.

– И брат, – засмеялась Галима.

Марс ушел к себе и сел за компьютер.

И началась у Галимы совсем другая жизнь. Все заполнено было им, Иваном Петровичем, Ванечкой, как она звала его про себя. Каждый ее поступок, каждая ее мысль была связана с ним, и она все время соотносила: а как он посмотрел бы на то, что я подумала, сделала? Иван Петрович вошел в ее жизнь мощно, охватил все ее стороны, она как то даже не представляла, что его раньше в ее жизни не было. Удивительно, она даже во сне чувствовала его. Иван Петрович чувствовал примерно то же самое. Правда, он был старше и был мужчиной. А у мужчин все проходит грубее, такими их создала природа. Встречаясь с Галимой в институте, он сразу же уводил ее куда-нибудь в укромное место, где не было никого. Они не обнимались, не целовались, они просто сидели и чувствовали друг друга, как бы сканируя мысли и чувства друг друга, они так умели. Они познавали так друг друга и это познавание приносило им огромное удовольствие, больше, чем объятия и поцелуи. Они вживались друг в друга, понимали друг друга без всяких слов. На лекциях Ивана Петровича Галима сидела тихо, слушала и почти ничего не понимала, что он говорит. У него иногда от ее присутствия происходили сбои в том, что он говорил. Окружающие заметили их отношения. Кое кто из женщин-преподавателей косо смотрел на них, кое кто ехидно и пошло улыбался, но были и такие, кто радовался за них. Как-то декан Фарида Иметовна пригласила Ивана Петровича к себе в кабинет. Налила чаю, поставила блюдце с татарскими сладостями, призадумалась.

– Что у вас с Галимой, Иван Петрович?

Иван Петрович не нашелся сразу, что ответить. Посидел молча, потом заговорил.

– Ничего и все.

Фарида Иметовна удивленно вздернула брови.

– Я вас не понимаю.

– Поправлюсь. У нас с ней все. Так мне кажется.

– Трудно с вами говорить, вы объясняетесь загадками.

– Никаких загадок. Дайте время нам до конца все понять и разобраться.

– Вы должны понимать, что она совсем ребенок, ей нет даже девятнадцати.

Иван Петрович не понимал, как и Галима, причем здесь возраст или еще что-либо другое.

– Люди в институте уже говорят о вас, иногда не совсем хорошее. Но я в нехорошее не верю. Галиму я не знаю, а вас знаю давно и не верю, что вы способны на плохое.

– Спасибо. Я всегда верил в вашу доброту.

– Кстати, что там с вашей работой по истории тюркских народов? Я давала ваши отрывки для ознакомления Накипову, он в восторге. Говорит, что такие вещи тянут на докторскую и еще сказал, что с удовольствием будет вашим протеже, если вы захотите. Он поражен вашими новыми и необычными взглядами на вопросы, которые вы освещаете в своей работе.

– Как только мы с Галимой во всем разберемся, я закончу эту работу в кратчайшие сроки. И с удовольствием буду иметь референтом Накипова. Кто же от этого откажется?

– Господи, нигде без женщины, видимо, не обойдется. Ему докторская в руки плывет, но…нужно все закончит сперва с Галимой. Желаю вам с ней счастья, думаю, что вы к нему придете. А на насмешников не обращайте внимания. Только помните, что она еще очень молода.

– Я никогда не обижу ее, это не в моем характере обижать людей, да я и не смогу сделать ей плохо.

– Верю и еще раз желаю вам всего наилучшего.

Иван Петрович кивнул головой и пошел к выходу.

Вскоре после этого у Галимы состоялся разговор с отцом. Папа был всегда для Галимы отдушиной, он всегда, как никто, понимал ее.

– Что у тебя случилась, милая? Расскажи, что можно. Мама тут такого наговорила, она в панике, она даже в ужасе.

– Папа, вы все можете подождать? Я сама пока ничего не знаю толком. Но то, что случилось важное для меня, то это правда. Если все это будет и дальше так, то я без этого человека жить не смогу.

– Ого! Сильно сказано! Но…хорошо, доченька, в душу к тебе я лезть не буду. Я знаю тебя, знаю, что глупостей ты не должна наделать. А тебя не пугает, что он намного старше тебя?

– Нет, не пугает. Так послано нам свыше, значит так должно быть.

– Хорошо. Я попробую успокоить маму.

– У нее глупости в голове, да и на языке. Она примешала ко всему то, что он русский, что не мусульманин. Марс тоже считает, что это глупости.

Больше отец не затрагивал эту тему. И все шло своим ходом. Прошло месяца полтора, и кое-что стало и изменяться. Иван Петрович начал сближаться с Галимой физически. Сказывалась его мужская сущность, да и Галима чувствовала, что без физического сближения не обойдется. И ждала этого с некоторой пугливостью, но и с радостью тоже. Как-то Иван Петрович, провожая Галиму, прижал ее к себе. У нее сразу подкосились ноги, и она куда-то уплыла. Она очнулась только тогда, когда поняла, что впилась ему губами в шею и он хочет мягко освободиться от ее поцелуя. Она оторвалась от его шеи и, обняв за шею, крепко поцеловала его в губы. Здесь ватными ноги стали уже у Ивана Петровича. Они не заметили, как были расстегнуты пальто. Как они прижались телами друг другу. И это приносило им неизведанные ранее наслаждения. Из губ Галимы вырывалось частое дыхание. Потом Иван Петрович застегнул ей пальто, застегнулся сам. Это был их первый поцелуй, первые объятия. Долго молчали, медленно идя к дому, где жила Галима. У нее между бровей прорезалась резкая складка, так у нее всегда бывало, когда она хотела что то сказать серьезное.

– Галима, я думаю, что нам не нужны никакие объяснения. Мы любим друг друга, я даже не знал, что так бывает.

– Да… Мы любим друг друга.

Она подняла на него свои глаза, полные слез.

– А слезы зачем?

– От счастья. Женщины и от счастья плачут.

– Спасибо. Мне тоже хочется заплакать, но мне стыдно, я ведь мужчина.

– Ваня, – она впервые его так назвала, – я хотела тебя попросить об одной вещи.

– Я все сделаю для тебя. Проси.

– Если сложится так, что ты меня захочешь, как женщину, то не делай этого, пока я не буду готова. Ты должен понимать меня. А устоять перед твоим желанием я не устою. Мне и самой этого иногда хочется. Но мы живем в мире людей, в мире условностей и нам нужно подчиняться этим условностям. Я люблю родителей, брата, никогда не вру им, да и не умею, и я не хочу приносить им неприятные минуты. Вот это моя просьба.

– Хорошо, милая. Можешь быть спокойна. Я ничего тебе не сделаю, пока и сам не буду готов к этому. Как все-таки сильно разделено духовное и физическое в человеке.

Галима снова обняла Ивана Петрович, положила ему на грудь голову, чувство нежности и огромной благодарности охватило ее.

– Спасибо. Пусть так и будет.

Прошло еще месяца полтора. В природе начались проявления весны. Стало теплее днем, с крыш потекли капели, тротуары стали мокрыми днем, а вечером скользкими. Воробьи стали такими оживленными, что их чириканье слышалось с утра и до вечера. Иногда шел снежок, но был он уже не таким зимним, как в январе. А еще через месяц уже припекало, просохли тропинки в парках, стало легко и радостно в природе. Все это время Галима и Иван Петрович виделись каждый день, все свободное время проводя вместе. Все образовывалось так, что им нужно было строить жизнь вдвоем, друг без друга они уже не мыслили будущего. Галима ждала серьезного шага от Ивана Петровича, и он понимал это. И на плане условностей близились изменения. Через три дня наступало 8-е Марта, праздник, который празднуют все женщины бывшего СССР, и в этот день исполнялось 19 лет Галиме. Как-то Иван Петрович договорился с Галимой встретиться в парке. Был теплый день, небо лишь слегка было покрыто облаками. Иван Петрович стоял и ждал, Галима должна была появиться из-за поворота аллеи. И она вышла именно оттуда. Но то ли лучи света сыграли шутку над влюбленными, то ли так показалось Ивану Петровичу, но он увидел Галиму с… ребенком на руках. Это было потрясающе, это было настоящее чудо! Галима подошла ближе, и ребенок исчез. Она улыбалась свой яркой улыбкой, в глазах ее отражалась бирюза неба. Она была Богиней. И Иван Петрович понял, что ему Галиму с ребенком показали высшие силы. Он сделал несколько шагов навстречу и обнял ее.

– Знаешь, милая, я больше не могу без тебя. Тебе нужно стать моей женой.

Галима снова почувствовала слабость в ногах, как тогда, когда он обнял ее первый раз. Она села на скамейку, которая стояла рядом.

– Я рада, что ты так решил. Не просто рада, а чувствую что-то более высокое. Буду готовить тебе кушать, любить тебя, стирать… Боже, какое же это счастье!

Помолчали.

– А детей сколько у нас будет? – Галима спросила, покраснев.

– Трое, это минимум, а лучше четверо.

– Я хочу четверых. Две девочки и два мальчика.

– Пусть так и будет. А как с институтом? Скоро ты закончишь второй курс. Останется три.

– Не бойся, я все совмещу. Я сильная. Да и ты рядом будешь, а значит, я стану еще сильнее. Ну… – она засмеялась, – помогать будешь. Пеленки будешь стирать, гладить будешь, к детям ночью вставать будешь.

– Обязательно, в этом ты не сомневайся. Начинай готовить своих к нашему событию.

– Хорошо.

Из-за поворота вдруг показался Марс. Улыбаясь, подошел к ним. Сел рядом с Галимой.

– Иван Петрович, давно хотел с вами поговорить. Галима моя сестра и я очень люблю и уважаю ее. Поэтому я очень хотел бы знать, что у вас за отношения. А они длятся у вас уже несколько месяцев. Пожалуйста, объясните, как вы видите все в будущем.

– Марс, у вас не должно быть повода для беспокойства. Так уж получилось, что, находясь рядом, мы не замечали друг друга до определенного момента. А когда заметили, то поняли, что мы созданы друг для друга. И сейчас, за полчаса до вашего появления здесь, мы договорились, что станем мужем и женой.

– Ого! Поздравляю вас обоих. Я очень рад за вас. Аллах услышал мои молитвы и послал вам счастье. Я много раз просил его об этом.

– Спасибо, Марс. Спасибо огромное.

– Пойдем в кафе, я угощаю, – сказал Марс, – по этому случаю и выпить можно. И давай, зятек, будем на ты.

– Не возражаю, – сказал Иван Петрович, пожимая руку Марсу.

Все засмеялись и встав, направились вглубь парка, там было неплохое кафе…

Мама Галимы приняла известие о решении дочери в штыки. Убеждали маму и папа, и Марс, но она стояла на своем – он неверный, он не мусульманин, я видеть и знать его не хочу. Марс только качал головой, отец же Галимы пытался убедить ее принять этот брак.

– Ты пойми, это наша доченька. Она всегда была не такая, как все девочки. Если мы сломаем ей этот брак, то она потом не простит нам. Оглянись вокруг, сколько смешанных семей живет среди нас. И среди них немало наших друзей. Посмотри, у них прекрасные дети. Нет, я не дам ломать судьбу и счастье моей Галимы. Я знаю ее лучше, чем ты. И ничего твое решение не изменит, а дочь ты можешь потерять. И посмотри, какой он парень! Им восхищаются такие ученные, как Накипов, Салманов, Лобов. Молода? А ты во сколько выскочила за меня? Тебе только-только семнадцать исполнилось, мы, татары, люди восточные, наши женщины взрослеют рано.

Было много споров, упреков, но мать Галимы не сдавалась. Отец как-то в присутствии Марса заговорил с Галимой об этом.

– Доченька, я не знаю впервые в жизни, что делать с твоей мамой. Она не хочет твоего счастья.

– Совсем рехнулась на религии, – сказал Марс. – Она посещает кружок, в котором читают лекции об исключительности Ислама, учат ненависти к «неверным», это очень большая глупость. Я тут месяца три назад спустил с лестницы какого-то бородача, она его привела. Он меня агитировал в боевики, сперва в Чечню, а потом, мол, и здесь пригодишься.

– Ого! Вот даже до чего она дошла. А что ж ты раньше молчал?

– Не придал этому особого значения, – сказал Марс, – а оно видишь, нашей семьи уже коснулось. Идиоты, которые хотят нас поссорить с русскими, не понимают, что такое разделение пройдет ножом по семьям, дружбе и отразится на всех сторонах нашей жизни. Я далек от высокопарных слов о братстве с русскими, но за века совместного проживания мы действительно стали с русскими чуть ли не одним народом. Ну, воевали, ну дрались, чего не бывает между соседями? Знаешь, доченька, я еще попробую поговорить с мамой. Если она будет продолжать настаивать на своем, то я советую тебе уйти к Ивану Петровичу. Я к тебе на свадьбу приду.

– Я тоже, – сказал Марс, – и буду во всем помогать.

– Вот, так и решим, – сказал папа.

Через неделю после этого разговора Галима собрала свои вещи, их было немного, и увезла их в институт. Там все объяснила Ивану Петровичу. Тот сбегал к Фариде Иметовне, сказал, что им с Галимой нужно срочно оформит брак, чтобы не было никаких пересудов. Декан куда-то звонила, что-то объясняя по-русски и по-татарски. Затем встала, поцеловала в голову Ивана Петровича и попросила позвать Галиму. Он сбегал, и они зашли в кабинет вдвоем.

– Береги его, Галима. Прочила я его для своей дочери, но ты забрала его. Сейчас поедем, и вы распишетесь в ЗАГСе. Нужен еще свидетель. Я тоже буду свидетельницей.

Еще одним свидетелем взяли Вагифа, парня с курса Галимы. Через полтора часа Галима и Иван Петрович стали мужем и женой, согласно записи в книге регистрации брака. Это было в четверг, а в субботу молодожены пригласили на свадьбу всех друзей и знакомых. Мама Галимы на свадьбу приглашение не приняла. И не пришла. Это очень огорчило Галиму.