Голубыми дорогами мира

И вот наступил день, когда должно все решиться. Или Сашку отпустят, или он никуда не поедет со своими друзьями, а главное со своей подругой. А там ведь Петька будет, он все время увивается возле Любы. При этой мысли Сашка внутренне взвинтился и решил отпрашиваться. Была не была. Утром, работая в помещении цепного ящика, он уже хотел идти к боцману. Но тот часов в десять заявился сам. Был он на сильном взводе, успели со старпомом уже с утра распить бутылку. Похвалил Сашкину работу, осмотрел все сделанное и собрался ужe уходить. «Все, сейчас или никогда» – решился Сашка.

– Михайлыч, у меня к вам просьба, – начал Сашка издалека.

– Говори, смогу – выполню.

– Отпустите меня с работы после обеда, мне в соседний город нужно съездить.

Боцман сделал глубокомысленный вид. И тут ему пришла в голову мысль подшутить над Сашкой. Эта мысль сослужила потом очень плохую службу ему, судну, старпому, капитану. Но водка искала в его голове чего-то веселого и нашла его.

– Пойдем. Есть одна срочная работа, сделаешь – и свободен.

Они вылезли из цепного ящика. Боцман зашел ко второму механику и попросил ножовку по металлу и хорошее полотно к ней. Второй механик дал ему нужное.

– Полотно немецкое, сам в Гамбурге брал. Лучше не бывает.

Боцман взял ножовку и полотно и вручил Сашке. Затем они спустились по трапу на причал. На причале лежала цепь, раскинутая серпантином и отсоединенный от цепи якорь. Это был громадный якорь Холла, с двумя мощными и огромными лапами.

– Вот, – сказал боцман, – одну эту лапу у якоря нужно срочно отпилить. Пили вот здесь.

И боцман показал на самую толстую часть лапы у ее основания.

– Хорошо, сейчас буду пилить, – сказал Сашка.

Боцман ушел. А Сашка принялся пилить лапу. Провозившись с час, он понял, что лапу он не отпилит и за месяц. Она почти не поддавалась лезвию полотна и Сашкиным усилиям. Между тем из иллюминаторов судна там и здесь периодически показывались смеющиеся лица членов экипажа. Они потешались над Сашкой и шуткой боцмана, казавшейся им верхом юмора. Но…недаром говорят, что голь на выдумки хитра. Сашка увидел недалеко газосварщиков, резавших корпус старого катера. Он направился к ним. Сварщики приняли его приветливо.

– Нужно лапу у якоря отрезать.

– Лапу, у якоря? Кто такое тебе выдал?

– Боцман.

– Ну дает твой боцман! Ну, что ж, боцман он умный, он все знает. Пойдем глянем.

Подошли к якорю. Сварщики глянули на якорь, Сашка показал им лапу, которую нужно отделить от якоря.

– Знаешь, парень, тут дело пахнет не меньше, чем на две бутылки. Газ нужно тратить, мастер может нас засечь, скандал может быть. А если две бутылки, то мы бригадира в долю возьмем и все будет тихо.

У Сашки было немного денег, он прикинул, что на две бутылки хватит.

– Давайте я вам денег на две бутылки дам, а то я спешу. Если в магазин пойду, то опоздаю.

Сварщики помялись, но потом согласились. Сашка дал им денег на две бутылки водки. Они подтянули шланги к якорю. Зашипела газосварка и через минут пятнадцать лапа отвалилась от якоря. Сварщики собрались и ушли. Радостный Сашка побежал искать боцмана. Нашел он его на корме.

– Михалыч, все, готово!

– Что готово? – ухмыльнулся боцман, подмигивая матросам, которые были в курсе дела.

– Отрезал лапу у якоря.

– Как отрезал?

– Насовсем.

– Что ты несешь, пацан?

– Можете посмотреть.

Боцман с плохим предчувствием двинулся на бак, откуда якорь был хорошо виден. За ним пошла вся боцманская команда, ухмыляясь и пуская шуточки. Когда боцман глянул на якорь, то все понял. Громоподобный хохот матросов подействовал на боцмана, как удар молота.

– Пацан! – задыхался боцман – Убью!!! Скормлю рыбам на наживку. Да я тебя…

И он двинулся на Сашку своей плотной фигурой, сжимая пудовые кулаки.

– Михалыч, вы же сами сказали, чтобы отрезал. И пилку по металлу мне дали.

– Беги, пацан, а то он тебя прибьет. – кричали, хохоча, матросы.

Сашка рванул от боцмана, скатился по трапу на берег. И остановился, не зная, что делать и не понимая, что с боцманом.

– Мальчишка, сволочь, без ножа зарезал!!!

Боцман сел прямо на кнехт, что по морским традициям является очень дурным тоном. Схватился за голову, посидел, качаясь всем телом. Затем достал из внутреннего кармана недопитую бутыль с водкой, залпом всю водку выпил.

– Г-г-гад! Это ж надо придумать! Он лапу сваркой отхватил. Поймаю, придушу, как цыпленка.

Матросы начали наезжать на боцмана.

– Михалыч, ты сам виноват, это ты придумал. А малец сообразительный попался. Ты на него сердца не держи.

Подошел старпом.

– Что за митинг? Почему не работаете.

Боцман молча показал за борт. Старпом подошел к борту, глянул и у него отвисла челюсть.

– Что? Кто… кто это сделал? Да я всех вас в тюрьму пересажаю! Кто это умудрился? Заводские? А зачем? Да они что, с ума сошли?

– Владимир Степаныч, мой грех, это моя вина… – выдавил из себя боцман.

И рассказал старпому про свою шутку.

– Михалыч, да ты знаешь, сколько этот якорь стоит? Нам с тобой за всю жизнь не расквитаться, даже если мы с тобой сгнием в морях. И что делать? Пошли к капитану.

Капитан сидел в кабинете своей каюты и перелистывал какие-то бумаги.

– Разрешите, Иваныч?

– Заходите. С чем пожаловали?

Старпом и боцман стояли и мялись у двери.

– Да вы проходите, садитесь на диван.

Прошли, сели. Молчат.

– Да вы что сегодня, в молчанку со мной пришли играть? – начал сердиться капитан.

– Давай, рассказывай. – старпом ткнул боцмана в бок.

Боцман еще немного помялся и выдал.

– Иваныч, лапу у якоря отрезали…

– Что ты мелишь? Как отрезали? Да и кому это нужно было.

– Понимаете, решил я подшутить над практикантом. Он у меня отпрашивался, а я дал ему пилку по металлу и сказал, что вот как отпилишь лапу у якоря, так свободен. А он, гад, сварщиков заводских привел, те и отрезали газом лапу.

– Это пароход или сумасшедший дом? – вскочив, взревел капитан. – И схватился тоже за голову, как боцман на кнехте. – Да вы что? Нам же всем головы поснимают, а тебе, Михалыч, в первую очередь.

Все замолчали, думая, как же выбраться из положения.

– Зовите деда сюда.

Дедом на судах зовут старшего механика. Старпом позвонил на мостик.

– Пригласите стармеха к капитану.

Из судовых динамиков раздалось:

– Старшему механику просьба зайти в каюту капитана.

Минут через десять пришел старший механик.

– Рассказывайте, олухи царя морского. – приказал капитан.

Рассказали. Стармех схватился за живот и чуть не упал на палубу от смеха. Остальные с негодованием смотрели на него. Кому горе, а кому смех!

– Яковлевич, хорош смеяться! Можно приварить лапу снова к якорю? – спросил капитан.

– Приварить то можно, но работать она не будет. Там же огромная нагрузка, она отломится потом. Она же литая, каленная. Это нужно подумать, что можно сделать.

– Яковлевич, подумай! Нам же голов не сносить, – сказал капитан. – Кстати, а что с мальчишкой, где он?

– Стоял у трапа, я его вгорячах пугнул, – сказал боцман.

– Иди и отправь его домой.

– Сейчас.

Сашка понуро стоял на причале у трапа.

– Иди домой, все на сегодня. – крикнул ему боцман. – Завтра к восьми приходи.

– Хорошо. Спасибо, до свидания.

И Сашка, поднявшись на борт и переодевшись, убежал прямо на вокзал, где его ждали друзья, еще было не поздно.

В каюте у капитана продолжался поиск выхода из положения. Стармех, поразмыслив, предложил попробовать такой вариант. Он пойдет в литейный цех и узнает, смогут ли литейщики приварить лапу к якорю. Если смогут, то потом нужно будет поговорить с технологами, как место соединения закалить до нужной кондиции. На этом и порешили. Капитан достал бутылку и разлил старпому, стармеху и себе. Выпили.

– Аж сердце закололо. – сказал капитан.

– Ничего, Иваныч, разберемся. – Слово «разберемся» было любимым у стармеха.

Стармех пошел в литейный цех. Нашел начальника цеха, рассказал, что нужно приварить лапу якоря. У того глаза на лоб полезли.

– А что может случиться с якорем? Бывает, что судно давно отслужило свой срок, а якоря служат другому судну.

Стармех рассказал. Начальник цеха долго смеялся. Затем позвал технологов. Те сказали, что нужно глянуть. Пошли смотреть якорь. На месте решили, что лапу приварить и закалить можно. На этом и порешили. Через час многотонный якорь и лапа были погружены на грузовик и отвезены в литейный цех.

На судне всегда есть и запасной якорь. Якоря суда теряют часто. Их много лежит на дне морей, бухт, заливов. Можно было подсоединить к цепи и запасной якорь. Но как объяснить исчезновение основного якоря? Во время ремонта? На заводе? На рейде не стояли, якоря не бросали. А в завод становились с четким описаниям перечня судового имущества, в котором все якоря числились на месте.

На другой день Сашка явился на судно к восьми. Боцман покосился, но ничего не сказал. Сашка пошел в свой ящик. А после обеда уже почти на всех судах в портах, на судоремонтных заводах, у причалов и пирсов всевозможных мореходных компаний знали о происшествии. Дошло и до иностранных судов, разгружавшихся в порту. Потеха была великая. Кое кто даже не верил, посчитав происшедшее за очередную байку пьяного матроса. Члены экипажа с «Синей звезды» стыдливо улыбались, когда их распрашивали о случае. Сашка же стал героем.

В кабинете капитана раздался телефонный звонок берегового телефона. Капитан подошел к телефону и поднял трубку.

– Слушаю.

– Здравствуй, Ростислав Иванович, Кравченко звонит.

Кравченко был начальником рефрижераторной судовой компании.

– Да, Семен Константинович, есть ко мне вопросы?

– Ты когда планируешь быть в управлении?

– Сегодня, часика через полтора.

– Ты зайди, пожалуйста, ко мне.

– Хорошо, зайду.

Капитан положил трубку. Он уже догадывался, что Кравченко звонил по поводу якорной лапы.

Придя в управление и сделав свои дела, он пошел в кабинет начальника. Секретарша в приемной попросила подождать. Доложила и пригласила капитана в кабинет к начальнику.

– Здравствуй еще раз, Иваныч!

Они пожали друг другу руки. Начальник жестом пригласил садиться.

– Что у тебя там с якорем?

– И ты уже знаешь? Ну и народ, по всему городу разнесли.

– Так это правда?

– Правда, Семен Константинович, правда! Пошутил себе на голову боцман. Спишу к черту. А жаль, хороший боцман, давно с ним работаю.

Кравченко вдруг начал тихо смеяться, потом громче, потом захохотал. Смеялся от души и долго. У капитана отлегло с души. Если человек смеется, то все должно обойтись. Начальник, насмеявшись вволю, вытер платочком глаза.

– Значит так, мальца этого, практиканта, не трогать. Объявить ему благодарность за находчивость при выполнении служебного задания. Боцмана не списывай, вкати ему строгий выговор по судну. А я тебе вкачу обычный выговор… Понял? Старпому тоже вкати выговор по судну, его хозяйство.

– Понял. И на том спасибо.

– Якорь поставьте запасной, а на складе получите новый. Что там налепят в заводе неизвестно. С морем шутки шутить негоже, сам знаешь. Расходы все по якорю спишешь по ремонтной смете, найдешь выход. И за выговор не расстраивайся. Скоро конец ремонта, все выговора снимем. А малец этот молодец, я б и то не додумался до такого.

Капитан вышел от начальника в приподнятом настроении, все обошлось.

«Синяя звезда» закончила ремонт и ушла в Антарктику за китовым мясом. Но «хвост» с лапой якоря тянулся за ней долго. Разнеслось это по всем морям и океаном. И нередко в радиопереговорах между «Синей звездой» и другими судами «Синюю звезду» подначивали.

– А, это вы, безлапые? Как там у вас якоря, целые? Может вам лапу подарить?

А Сашка учился в училище. Постигал мореходную науку.

Расстрельный развод

Дальневосточный траулер типа РТМС, немецкой постройки, рыл форштевнем воду, пугая рыбу. На баке стоял второй механик Владимир Семенович, для друзей просто Володя, иногда Вовка, по судовому просто Семеныч. С траулером резвилась и играла стайка дельфинов. Они то обгоняли форштевень судна, то стремительно плыли прямо перед форштевнем, как бы предлагая судну догнать их, то уходили в стороны, выпрыгивая из воды. Вдалеке мелькали плавники касаток. Но дельфины не сивучи, они касаток не боялись. Море жило своей жизнью. Семеныч смотрел на море, начинался закат. Солнце опускалось все ниже, уходя за видневшийся вдали хребет острова Формоза, то бишь Тайваня. Траулер шел из южных морей домой. Позади остался Индийский океан, Малакский пролив с его Сингапуром, в котором Семеныч купил себе огромный ковер синего цвета, давно мечтал, японский телевизор Sony с большим экраном, «недельки» – наборы женского белья для жены, и много других мелочей. Было тепло, как бывает вечером в субтропиках, тропики остались позади. Да и не страшна тропическая жара на траулере, все каюты оборудованы кондиционерами. Настроение у Семеныча было хорошее, дней через пять прийдет судно в родной порт, сейчас в Приморье осень, самое лучшее время года, можно будет в тайгу съездить, набрать лимонника, шишек, порыбачить всласть. Любил Семеныч рыбалку на горных быстрых речках, где в изобилии водились ленок, форель, голец, иногда попадался и таймень. Лучшего отдыха и придумать нельзя. Да и по жене соскучился. Все у них вроде бы хорошо, Семеныч доверял ей, но вот только Бог деток на дал им, а ему уже за тридцать, да и ей, слава Богу, двадцать восемь. Семеныч еще раз взглянул на море и пошел в каюту. Зайдя в каюту, лег на диван, взял книгу, стал читать. Раздался стук в дверь.

– Входи, не закрыто, – крикнул Семеныч.

Зашел начальник радиостанции. Семеныч недолюбливал его, какой-то он скользкий, закрытый, себе на уме человек. Таких на флоте не очень уважают. Но их жены работали вместе, в книжном магазине, и были подругами, Семеныч тоже как бы дружил с Митричем.

– Привет, – сказал начальник радиостанции, звали его Александр Дмитриевич, а на судне просто Митрич.

– Привет, – ответил Семеныч.

Митрич сел в кресло у стола, Семеныч спустил ноги с дивана, положив книгу. Стал ждать, что скажет Митрич.

– Выпить есть? – спросил Митрич. Притом спросил таким голосом, что Семеныч почувствовал, что у того есть какая-то важная новость. Семеныч достал из холодильника початую бутылку смирновки. Достал стаканы и селедку, стоявшую тоже в холодильнике в тарелке, порезал хлеб. Налили, выпили, закусили. Налили и еще выпили.

– Какие новости? – спросил Семеныч.

Митрич замялся.

– Да вот, говорил по радиотелефону с женой, привет тебе передает.

– А как моя там?

Митрич вильнул глазами.

– Да все вроде хорошо.

Посидели, поговорили о судовых делах, о скором приходе домой. Когда бутылка подходила к концу, Семеныч больше пить не стал, скоро на вахту. Митрич опьянел и вдруг стукнул кулаком по столу.

– Вообщем так, Вова, не буду молчать. Моя сказала, что Лариска твоя скурвилась, открыто гуляет с каким-то милиционером, тот даже ночует, бывает, у нее. Милиционер женатый, двое детей. Вот такие дела. Извини, но решил рассказать тебе все. Все равно, придет время, узнаешь.

Семнычу эти слова ударили в голову, по сердцу, хмеля как не бывало. Он сидел на диване, наклоня голову и осмысливая сказанное. Потом достал нераспечатанную бутылку смирновки, открыл ее и выпил прямо из горлышка полбутылки. Хмель все равно не брал. Вспоминались лучшие дни с женой, общие дела, общие радости и горести. Как она могла? Предательство всегда удивляет преданных. Вот был рядом вроде бы близкий человек, к нему тянулся душой, и вдруг этот человек в одно мгновенье стал врагом. И осмыслить сразу это трудно, а понять невозможно. Семеныч был крепким человеком, иногда вспыльчивым в мелочах, но в серьезных делах спокоен и рассудителен. Вот и сейчас он почувствовал, что потихоньку успокаивается. «Ладно, разберусь» – подумал он. Уже спокойно налил водку в стакан, выпил. И почувствовал на этот раз сильный удар хмеля в голову.

Вахта у Семеныча была с нуля до четырех утра. Придя на вахту и осмотрев машинное отделение и механизмы, Семеныч зашел в центральный пост управления машинным отделением, его на судне называют ЦПУ. Расписался в вахтенном журнале и отпустил отдыхать четвертого механика. На вахте Семеныч ходил по ЦПУ сам не в себе, это заметили мотористы. Шептались: «Что-то у второго случилось»

Семеныча машинная команда очень уважала, за верность данному слову, за непридирчивость, за большую справедливость. Никогда Семеныч не показывал своего превосходства над другими, со всеми был на равных, всем помогал, если кто-то чего-то не знал и никогда не наказывал за проступок, если он случался в первый раз. А всегда старался поговорить по душам с подчиненными, узнать, что да как. Но если его поведение кто-то считал слабостью и совершал проступок еще раз (первый раз простил, простит и во второй раз), то наказание было неотвратимым и жестким, вплоть до списания с судна. Знавшие Семныча давно, обычно встретив его на берегу, просились к нему в рейс. Поэтому люди, почувствовав, что Семнычу плохо, сочувствовали ему и всячески пытались отвлечь его от мрачных мыслей даже на вахте. Но Семеныч плохо понимал, что ему говорили. В голове крутилась одна мысль: «Как она могла? Почему? Как это случилось?». Вспоминал их совместные походы в тайгу, ночевки в палатке, чтение книг по вечерам в дальних отрогах Сихотэ Алиня, рыбалку, уху.

Книги читать было можно и в тайге после того, как Семеныч смастерил освещение, которое легко умещалось даже в кармане куртки, но носил он его всегда в рюкзаке. Он купил велосипедную динамку в спортивном магазине, приделал к ней водяную турбинку и, выбрав для стоянки берег горного ручья, втыкал два металлических стержня в дно ручья, закреплял динамку на стержнях, опускал турбинку на недлинной оси, так, чтобы брызги не попадали на динамку, заставлял воду ручья крутить турбинку, а с нею и велосипедную динамку. Кабель от динамки пробрасывался в палатку и в палатке ярко светились две велосипедные лампочки. Можно было и читать, и вообще быть со светом. Жена чаще читала, Семеныч же любил сидеть у входа в палатку у костра до поздней ночи, иногда выпивая немного, иногда просто так глядя на огонь. В дальних морских рейсах скучал за берегом, за простым домашним уютом, но больше всего скучал за запахом дыма костра, шумом и плеском ручьев в тайге, говором деревьев над головой. Сейчас вспоминались эти совместные походы в тайгу с женой, ее жаркие и сладкие объятия, нежный шепот. И вот всего этого больше не будет, исчезло, предано, уничтожено. Нет тяжелее оскорбления для моряка, чем предательство жены. Ведь знала же за кого замуж шла, никто не неволил. И сколько раз он ей говорил, что пора детишек заводить, она все от этого отбрыкивалась, значит была себе на уме. Но если бы у нее кто-то был на примете, то другое дело, а то ведь связалась с женатым человеком, в чужую семью влезла. «Ладно, разберусь» – снова подумал Семеныч. Часов около двух ночи в ЦПУ спустился «дед», так обычно называют на флоте старшего механика. Прошелся по ЦПУ, посмотрел на Семныча.

– Ты не заболел?

– Да есть немного, не страшно, – сказал Семныч, чтобы хоть чем-то оправдать свой не очень хороший вид.

– Если хочешь, иди отдыхай, я приму вахту у тебя, постою, все равно не спится.

– Да нет, не нужно.

В ЦПУ доносился чуть слыцшный рокот главного двигателя, звенела его турбина. Море было спокойным и судно шло быстро, без покачиваний.

– Это ты пил с начальником радиостанции?

– Выпили немного.

– Сволочь он, уже раззвонил о твоей беде по всему судну.

– Вот скот, а не человек. И какое ему дело?

Раздался звонок телефона. Семеныч поднял трубку.

– Доброй ночи, Семеныч, капитан говорит. Как дела?

– Спасибо, Оскар Мартынович, все хорошо.

Капитан был из приморских литовцев, хороший, порядочный и честный человек.

– Ты деда не видел?

– Возле меня стоит.

– Дай ему трубку.

Семеныч передал трубку деду. Стармех слушал капитана, поддакивая и соглашаясь. Положил трубку.

– Сходи к командиру, тебя зовет, я побуду здесь.

– Там на втором дизель-генераторе течь масла небольшая. Если что, запускать только в крайнем случае. Третьему по вахте передам, они устранят.

Семеныч пошел из ЦПУ наверх. Капитанская каюта была на самой верхней палубе. Семеныч постучал и зашел в кабинет. Капитан сидел за столом.

– Заходи, Семеныч. Садись.

Семеныч вошел и сел. Капитан что-то мялся, видно было, что ему неудобно начинать разговор, но все-таки он его начал.

– Слышал о том, что у тебя случилось. А начальника рации в следующем рейсе здесь не будет. По крайней мере я изо всех сил постараюсь это сделать.

Капитан был малоразговорчивым и сейчас он не стал много говорить. Молча поднялся, достал бутылку коньяка, налил себе немного, а Семенычу сказал: «Как хватит, так скажешь». Семеныч остановил его граммах на ста пятидесяти. Выпили. И снова Семеныч почувствовал, что хмель его почти не берет.

– Ты вот что, Семеныч. Решать, конечно, будешь сам, у каждого свои взгляды на такие вещи, но мой тебе совет – сделай по-мужски. Вырви из сердца и забудь. У моряков таких подруг быть не должно.

Налил еще, еще выпили. Сейчас хмель немного прижал Семеныча. «Все-таки хорошие вокруг люди, смотри сколько сочувствует. И никто не смеется и плохого не говорит. А начальнику радиостанции, долбанному «маркони», на берегу рожу начищу до блеска». Он встал, поблагодарил капитана и пошел в машину. Вахты оставалось час. Дед без слов махнул кругом рукой, поднял большой палец правой руки, показав, что все, мол, хорошо.

– Будешь с вахты идти – загляни.

– Спасибо, но пойду сразу спать.

– Буду рад, если будешь спать. Но если будет плохо, заходи.

– Еще раз спасибо.

Дед ушел. Семеныч достоял вахту, ушел спать. Долго ворочался, но потом заснул.

Через несколько дней судно, дав длинный гудок сифона, на траверзе мыса Разворотного начало заходить в залив. Вдали стояли порыжевшие на вершинах сопки, но пониже еще зеленые. Сентябрь в Приморье очень теплый месяц, больше похожий на летний. Судно вошло в залив, встав на внешнем рейде. Приехали власти, таможенники. Потом на катере приехал подменный экипаж, принял судно, основной экипаж сдал дела и приготовился к встрече с берегом. А еще через полтора часа судно пошло к одному из пирсов родной Базы. На пирсе толпился народ, встречая близких и друзей, стояли ребята из военно-морского оркестра, налаживая свои инструменты. Подали концы, береговые матросы набросили их на причальные кнехты, судно брашпилем, подруливающими устройствами подтянулось к причалу, встало. Спустили парадный трап. Как только нижняя часть трапа коснулась пирса, оркестр грянул «Прощание славянки». Это традиция, моряков, военных и гражданских, всегда встречают и провожают этим маршем. Встречающие что-то кричали, махали руками, букетами цветов, многие женщины утирали слезы. Мужей ведь не было дома почти полгода, наскучались, натерпелись одни, решая все семейные проблемы: отправляли детей в школы и садики, готовили им, обстирывали, воспитывали. Нелегкая это работа! Да еще многие и работали. Ларисы на причале не было. «Знает кошка, чье мясо съела», – подумал Семеныч и вдруг увидел ее. Она стояла на пирсе, ближе к трапу, махала букетом его любимых георгин и ярко улыбалась. В белых брюках, в белой кофточке, с тонким станом и высокой грудью она выглядела эффектно. Многие мужчины из встречающих поглядывали на нее. Встречающие начали подниматься по трапу на судно. Поднялась и Лариса вместе с другом Семеныча, тралмастером Романом. На палубе встретила мужа, сияя большими голубыми глазами. Обняла за шею, поцеловала, вручила букет. По ответному холодку сразу поняла, что что-то не так, сникла, опустив голову. Семеныч обнялся с другом, пожали крепко друг другу руки. Втроем пошли в каюту Семеныча. Когда закрылась дверь каюты, Семеныч прямо при Романе, глядя жене в глаза, спросил:

– Это правда?

– Что, Володя? Что правда?

И вдруг побледнела, поняв, что он все знает.

– Твой милиционер и твоя измена, вот что.

Она села на диван и заплакала. Потом поняла, что нужно говорить правду.

– Да, правда. Как первый раз случилось, сама не поняла, а потом завязалось…

– Ну так вот тебе за верность и ожидания.

Семеныч букетом георгин хлестнул ее по лицу, выругался крепко, как умеют ругаться только моряки. Бросил георгины на палубу каюты. Замахнулся, чтобы ударить ее. Роман перехватил руку.

– Володя, не нужно. Это уже ничего не изменит. Пойдем домой. Если не хочешь домой, пошли ко мне. Леночка с радостью примет нас, приготовит что-либо вкусное. Очень рада будет видеть тебя.

– Я женщина, как ты смел ударить меня? – сверкнула глазами Лариса, выпрямившись.

– Женщину я бы никогда не ударил. А ты не женщина, ты шлюха. А шлюху не только можно бить, но и нужно.