Экология русского языка

Таблица 1

Как видим, только единицы понимают значения хотя бы половины данных фразеологических выражений и могут их правильно использовать. По пятибалльной системе фразеологическая компетенция студентов, вчерашних школьников, равна 0,17 балла.

С результатом такого эксперимента соотносимы показания фразеологических словарей русского языка, например «Энциклопедического словаря библейских фразеологизмов» К. М. Дубровиной [Дубровина 2010]. Автор этого словаря справедливо замечает, что «судьба библейской фразеологии русского языка довольно драматична. В православно-христианской России изучение Закона Божьего было обязательным во всех русскоязычных учебных заведениях. Поэтому не только высокообразованные, но и просто грамотные люди (например, учившиеся в сельских приходских школах) хорошо знали многие библейские притчи, изречения, афоризмы. Русская интеллигенция была буквально “пропитана” библеизмами, широкое распространение которых в русском языке может быть подтверждено многочисленными примерами из художественных, публицистических и эпистолярных произведений.

Будучи весьма распространенной во всех сферах русской речи до 1917 года, библейская фразеология значительно сократилась в объеме и утратила былую употребительность за годы советской власти, когда Библия находилась под запретом. <…> Естественно, что подавляющее большинство людей, родившихся и живших в советскую эпоху и получивших атеистическое воспитание и образование, не было знакомо с книгами Священного Писания» [Там же: 7–8].

Драматизм ситуации еще и в том, что в так называемое постсоветское время Священное Писание так и не допущено в школу не только в виде Закона Божьего, но и в качестве компонента светского филологического образования хотя бы в рамках программ по изучению русского языка и литературы. Поэтому неудивительно, что в языковом сознании нескольких поколений бо́льшей части нашего народа библейский компонент отсутствует.

Вернемся к показаниям словаря К. М. Дубровиной. Из 538 фразеологических единиц устаревшими признаны 119. Все они иллюстрированы примерами из художественной литературы и публицистики. Для большей показательности мы взяли только те фразеологизмы с пометой «устар.», которые снабжены тремя и более речевыми иллюстрациями из русской художественной литературы и публицистики (в том числе – современной). Таких фразеологизмов 49. Вот примеры некоторых из них:

• Во время о́но [во времена о́ны]: примеры из произведений В. В. Жукова, В. В. Крестовского, М. Ю. Лермонтова, Д. В. Григоровича, П. И. Мельникова-Печерского, Ю. С. Крымова, Н. С. Лескова, А. П. Чехова (два), Ф. М. Достоевского.

• Возвышать [возвысить] голос: примеры из произведений М. Ю. Лермонтова, В. Г. Короленко, Ю. Н. Лебединского, газеты «Сегодня».

• Все в руце Божией: примеры из произведений В. Ф. Тендрякова, Ю. П. Германа, В. С. Шефнера, газеты «Правда».

• Геенна огненная: примеры из произведений П. И. Мельникова-Печерского (два), А. П. Чехова, И. И. Гарина, Ю. П. Германа, В. Еременко, В. Славянина, А. Н. Островского, газет «Трибуна» и «Правда».

• Гроб повапленный [гробы повапленные]: примеры из произведений В. Г. Белинского, Г. И. Успенского, В. И. Ленина, М. Ю. Лермонтова, Н. Карташева, газет «Петербургский Час Пик» и «Итоги».

• Египетская работа [египетский труд]: примеры из произведений С.Т. Аксакова, А. А. Марлинского, А. П. Чехова (два), Ф. А. Абрамова.

• Как птица небесная [Божия]: примеры из произведений М. Ю. Лермонтова, Д. Н. Мамина-Сибиряка, Н. Д. Телешова, Н. С. Лескова.

• Медь звенящая, кимвал бряцающий [звенящий, звучащий]: примеры из произведений В. Г. Белинского, В. А. Жуковского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, А. С. Пушкина, Ив. Иванова, В. В. Ерофеева.

• Ныне отпущаеши: примеры из произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина (три), А. И. Герцена, В. В. Маяковского, В. В. Ерофеева.

• Грех тебя [меня, его, ее, нас, вас, их] возьми [побери, дери, подери]: примеры из произведений А. С. Грибоедова, А. Ф. Писемского (два), М. А. Шолохова.

• Раб Божий [раба Божья]: примеры из произведений А. С. Пушкина (два), И. Шульженко, М. Е. Салтыкова-Щедрина, П. А. Вяземского, журнала «Огонек».

• Хамово отродье [племя]: примеры из произведений А. Ф. Писемского, И. С. Тургенева, А. И. Эртеля, А. П. Чехова, А. С. Грибоедова, К. Г. Паустовского.

• Чающие движения воды: примеры из произведений В. Г. Белинского, М. Ю. Лермонтова, А. М. Герцена, М. Е. Салтыкова-Щедрина (два), В. В. Стасова, Д. Н. Мамина-Сибиряка, А. А. Соколова.

Особенно удивляет отнесение к устаревшим фразеологизма «Ныне отпущаеши», который известен миллионам верующих как начало «Песни Симеона Богоприимца», вошедшей в состав молитв всех основных христианских церквей: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему съ миромъ…». Важно также отметить, что помету «устар.» в этом словаре получают главным образом фразеологизмы, имеющие в своем составе церковнославянскую лексику и/или грамматические формы, а также то, что в состав устаревших фразеологизмов попали такие прецедентные высказывания, как «заповеди блаженства», составляющие суть учения Иисуса Христа: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему [подставь ему] и другую [и левую]; Блаженны миротворцы, <ибо они будут наречены сынами Божиими>; Блаженны нищие духом, <ибо их есть Царство Небесное>» [От Матфея святое… 1991].

Трудно представить, что люди, владеющие полнофункциональной (элитарной) речевой культурой, не знают и не употребляют упомянутых выше фразеологизмов. Скорее всего, помета «устар.» часто (в том числе и в данном случае) является показателем деградации языкового сознания большой (скорее всего – бо́льшей) части русскоязычного социума, а также свидетельством недооценки категории полнофункциональной речевой культуры как ориентира в деле повышения языковой и речевой культуры общества.

Спрашивается, почему такие фразеологизмы считаются устаревшими? В указанном словаре пояснений на этот счет нет. Повидимому, понятие «устаревшей» языковой единицы ориентировано не на высококультурную часть социума, т. е. на представителей полнофункциональной речевой культуры, а на носителей ее низших страт, которые, как пишут В. Е. Гольдин и О. Б. Сиротинина, все «в большей или меньшей степени “ущербны” с точки зрения возможностей полноценного и творческого использования языка» [Гольдин, Сиротинина 1997: 414].

Обнаруженная фразеологическая лакуна в языковом сознании молодежи объясняет одну из причин, почему это поколение не читает классическую литературу: язык этой литературы для нынешнего молодого поколения стал чужим и малопонятным, причем в области не только фразеологии, но и книжной лексики в целом. Об этом свидетельствует следующий эксперимент, в котором участвовало 106 студентов первого курса институтов гуманитарного профиля. Студентам было дано задание составить осмысленные высказывания с десятью словами и выражениями из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (книга 5, глава «Великий инквизитор»): горние силы, пред престолом Божиим, в конце времен, аутодафе (автодафе у Достоевского), небытие, пренебречь хлебом земным для небесного, вытерпеть крест свой, акриды, всемирность соединения людей, антропофагия. Результаты эксперимента отражены в табл. 2.

Всего было получено 285 правильных ответов из 1060 возможных, что составляет 26,9 %. В пересчете на пятибалльную систему – 1,3 балла, что соотносится с результатами первого эксперимента.

Таблица 2

Отметим, что дело не только в языке как таковом; очень много библейских легенд, образов, сюжетов стало основой неисчислимого количества произведений светской европейской культуры: литературы, изобразительного искусства, музыки, – без знания которых не может быть культурного человека.

2.3. О сокращении лексического фонда выражения эмоций

Немаловажное место в общем контексте лингвоэкологии должно принадлежать изучению вербализации эмоций, что также получает философское обоснование: «Часто язык отождествляют с разумом или подлинным источником разума. Но такое определение, как легко заметить, не покрывает все поле. Это pars pro toto; оно предлагает нам часть вместо целого. Ведь наряду с концептуальным языком существует эмоциональный язык, наряду с логическим или научным языком существует язык поэтического воображения» [Кассирер 1988: 30]. Между тем в сфере осмысления и языкового выражения эмоций обнаруживаются существенные пробелы.

По сути дела об этом пишет Конрад Лоренц в статье «Восемь смертных грехов цивилизации» [Лоренц 1998: 59]. Одним из восьми «грехов цивилизации» Лоренц считает «исчезновение всех сильных чувств и аффектов вследствие изнеженности». Он пишет: «Развитие техники и фармакологии порождает возрастающую нетерпимость ко всему, что вызывает малейшее неудовольствие. Тем самым исчезает способность человека переживать радость, которая дается лишь ценой напряженных усилий при преодолении препятствий. Волны страдания и работы, сменяющие друг друга по воле природы, спадают, превращаясь в незаметную зыбь невыносимой скуки» [Там же]. Еще более определенно на эту тему высказывается Эрих Фромм: «Не более и не менее как Чарльз Дарвин предупреждал о тех трагических последствиях, которые может принести человечеству отчужденный, чисто научный интеллект. В автобиографии он писал <…>: “Мне кажется, что мой разум превратился в своеобразную машину, которая из массы данных и связей выбирает лишь общие закономерности… Утрата интереса к искусству – это утрата счастья, от которой страдает, возможно, и интеллект, а уж вне всякого сомнения – моральная сторона личности, ибо ослабляется эмоциональная сторона нашей натуры” (Дарвин 1957. С. 148). Процесс, описанный Дарвином, в наше время происходит в невероятно ускоренном темпе; отрыв интеллекта от сердца наблюдается почти повсеместно» [Фромм 2012: 229].

Свидетельством процесса «дистрофии мира эмоций» у «рыночной личности» может служить, в частности, мини-эксперимент, в котором участвовали в качестве экспертов 20 человек с высшим филологическим образованием – магистранты, аспиранты и молодые преподаватели филологического отделения Института филологии и языковой коммуникации СФУ. Респондентам было предложено 120 слов, обозначающих эмоции и эмоциональные состояния, взятые из монографии Е. П. Ильина «Эмоции и чувства» [Ильин 2001], с заданием распределить эти слова по трем рубрикам: часто употребляемые, редко употребляемые и вовсе не употребляемые – с учетом языковых предпочтений респондентов и их социального и профессионального окружения. При обработке анкет существенными считались только те количественные показатели, которые предъявлены не менее чем 50 % респондентов.

Результат эксперимента таков: 44 слова из 120 (то есть 36,7 %) оценены суммарно как редко употребляемые или не употребляемые вообще. Стилистически эти слова характеризуются следующим образом (с учетом стилистических помет в [Толковый словарь… 2011]). Слов стилистически нейтральных – 31: возгордиться, возненавидеть, добросердечный, кроткий, ликовать, млеть, мука, негодование, неистовствовать, неприязнь, неудовольствие, обожествлять, ожесточение, озлобиться, почтение, превозноситься, предубеждение, преклонение, робеть, разобидеться, рассвирепеть, растрогаться, скорбеть (устаревшим и высоким считается в указанном словаре употребление этого глагола с предложно-именным сочетанием «по комчем»), сокрушаться (считается разговорным употребление этого глагола с союзом «что»), смирение, смягчиться, умиление, упоение, уныние, устыдиться, хандра. Слов с пометой «разг.» – 4: взорваться, жалостливый, обозлиться, расчувствоваться. С пометой «книжн.» – 4: благожелательный, благосклонный, одухотворенный, экстаз. С пометой «высок.» – 2: благоговение, гордыня. С пометой «устар.» – 1: приязнь. Слово «кручиниться» охарактеризовано в словаре как принадлежащее «народной словесности». Слово «эмпатия» в указанном словаре отсутствует и толкуется в терминологических словарях (см., напр. [Большой психологический… 2003: 625; Стариченок 2008: 710]).

Конечно, интерпретировать этот результат как свидетельство того, что эти слова отсутствуют в языковом сознании участников эксперимента, нет достаточных оснований. Тем не менее можно сделать вывод о том, что эти слова и соответствующие им понятия находятся не в актуализированной сфере языкового сознания, а в его пассивной части. Оценка этого факта относится к компетенции экологии речи, однако при длительном существовании этой, по сути, негативной тенденции она может стать предметом экологии языка (о разграничении понятий «экология речи» и «экология языка» см. в Главе 1).

Указание на одну из причин возникновения рассматриваемой проблемы содержится в книге Э. Фромма «Иметь или быть?»: «Высшей целью рыночной личности является полнейшее приспособление к требованиям рынка. Человек этого типа больше не имеет своего эго (курсив Фромма. – А. С.). <…> Ибо он меняет свое я постоянно, исходя из принципа: “Я таков, каким ты хочешь меня купить”. <…> Рыночная личность не умеет любить и ненавидеть. Эти “старомодные” чувства не умещаются в ее структуру, которая функционирует исключительно на рассудочном уровне и поэтому избегает как положительных, так и отрицательных эмоций. <…> Преобладание механического, манипулятивного мышления сопровождается атрофией мира эмоций. Поскольку считается, что чувства не помогают, а скорее препятствуют оптимальному функционированию системы, сфера чувств не развивается и остается на инфантильном уровне. Вследствие этого “рыночная личность” отличается удивительной наивностью в области чувств» (выделено мной. – А. С.) [Фромм 2012: 225–230]. Говорит философия и о том, как важно человечеству сохранить способность к эмоциональным переживаниям, чтобы не превратиться в роботоподобных существ: «Наши эмоции и наши чувства как раз и являются той последней оставшейся в нас территорией человеческого, зияние которого будет свидетельствовать о наступившей ночи мира. Этот скудный остаток человеческого существования хочет забрать у нас ХХI век. Быть романтиком в ХХI веке значит защищать эту территорию вопреки всему фактическому, вопреки логике, полагаясь на силу абсурда» [Гиренок 2013].

Следовательно, логично предположить, что в обществе рыночных личностей, бедных эмоционально, не могут успешно развиваться те сферы и стили языка, в которых органично востребован мир тонких и высоких эмоций, а именно поэзия высокого пафоса и высокие стили и жанры прозы. Что мы и имеем в сегодняшней российской действительности.

Ситуация описанных выше лексико-фразеологических утрат зафиксирована лингвистами-русистами. Так, В. С. Елистратов замечает: «На какое-то время создается ощущение, что общество и нация теряют ценностные и нравственные ориентиры и соответственно язык – ориентацию в поле стилей. “Высокое” и “низкое” легко меняются местами