Осень и зиму две тысячи двадцать третьего-двадцать четвертого года они провели в поселке. Юка поправилась быстро – ребра были целы, всего лишь сильный ушиб, а запястья зажили за три недели. Но все это время Добрынин был ее руками: ухаживал, как за малым дитем, кормил с ложечки, одевал и раздевал, водил на прогулку – словом, сопровождал ее везде, разве что не в туалет.

Понятно, что при таких отношениях между двумя людьми, мужчиной и женщиной – тем более, если они одиноки и интересны друг другу – наступает определенный момент… Чего уж таить – девушка ему нравилась. Очень нравилась. И судя по всему – он ей тоже, ибо не единожды ловил на себе ее заинтересованные взгляды. Да и в разговоре иногда что-то такое проскальзывало… Твердая и сильная внешне, внутри она, как и подавляющее большинство женской половины человечества, была нежной и хрупкой, искала защиты и убежища. Она словно увидела в нем этакую каменную стену, за которой можно укрыться от бед и невзгод этого мира, этакого здоровенного невозмутимого и надежного мужика, который одним плечом разгоняет тучи, а вторым отражает набеги бесчисленных полчищ врагов и может защитить от чего угодно. И она искала этой защиты.

Добрынин все понимал – натерпелась девчонка. Два года под жутким прессом депрессии, два года в прострации, два года – в никуда! Это нужно испытать, чтоб понимать, о чем разговор. Он в аномалии три месяца в ступоре валялся, на всю жизнь хватило. А здесь два года!

Да и поселили их вместе, в одной комнате. И хотя комната эта была достаточно обширна и разделена на две половины полотняной перегородкой, все же совместное проживание тоже сближает. Словом, в один из зимних вечеров, когда на улице мела пурга и завывал ветер, неся с поля мелкую колючую снежную поземку, все и случилось.

Однако толчком к сближению стали не только эти обстоятельства. В первые несколько дней, пока Юка лежала, поправляясь от ушиба, и Данил находился при ней неотлучно, он частенько развлекал ее рассказами и байками из своей жизни и жизни обитателей Убежища. И вполне естественно, что у девушки не могло не возникнуть кучи вопросов – а что с этими людьми сейчас? Где теперь героический полковник, где дед Миха, где Герман, где верный товарищ Сашка… и где, в конце концов, Иринка и Ольга? О них Данил упомянул лишь вскользь, но ее, девушку, которой нравился данный конкретный мужчина, они интересовали больше всего.

И Данил, которого временами буквально распирало от желания поделиться своей историей, однажды решившись, рассказал ей все. Начиная с прихода в город Первой Ударной и заканчивая днем, когда он встретил ее на тракте. Рассказал полностью, без утайки.

Реакция была бурной – и это, вероятно, была реакция не столько на рассказ и прозвучавшее в нем название группировки, сколько остаточная реакция на потерю близких. Будто вскрылась застарелая гнойная рана, все это время мучавшая ее, не дававшая покоя – и теперь все так долго копившееся внутри выходило наружу.

Первые полчаса она просто рыдала. Взахлеб. Хлюпала носом, размазывала по лицу слезы, всхлипывала, словно маленький обиженный ребенок… Потом слезы прошли – и начался приступ ярости. Девушка с бешеным взглядом металась по комнате, выкрикивая что-то бессвязное, и никак не могла успокоиться. Пришлось ее немного приобнять – для ее же безопасности. Осторожно, помня о травме. Подергавшись немного в железобетонных объятиях, Юка обмякла и, понемногу успокоившись, снова заплакала – но теперь уже тихо, беззвучно, жалобно. Данил, снова уложив ее на лежанку, хлопотал вокруг, мочил полотенце, наливал воду, стакан за стаканом… Спустя какое-то время девушка успокоилась, и только по губам, сжатым в ниточку, было понятно, что творится у нее на душе.

– Если меня не возьмешь – возненавижу, – глядя куда-то в потолок, вдруг сказала она. – Идти мне все равно некуда. Ты все это прошел сам, и кроме тебя никто не может меня понять. Ты не говоришь, но я наверняка знаю, что ты собрался делать. И если теперь не возьмешь меня с собой…

Добрынин молчал. Ему нужно было как-то осмыслить этот новый поворот, и на это требовалось время. Честно признаться, тогда он даже пожалеть успел, что связался с девчонкой. Отвык от женского общества. Да и не сказать, чтоб и раньше он давал волю чувствам – не так воспитан. Уроки полковника все больше учили иному – стойкости, терпению, воле, мужеству. А то и просто дикой злобе, когда сдохни – но сделай. Здесь же… здесь требовалось иное. Другой подход. Другие чувства. И он, словно человек без половины чувств, хоть и знал, как себя вести, но вести себя именно так не мог. Словно не давало что-то.

Но – так было тогда. А потом, когда прошла ночь, соединившая их, Добрынин понял, что эта девушка ему теперь дорога, как никто на свете. Да так, собственно, и было, потому что никого кроме нее у него теперь и не было.

Еще в первую встречу Добрынин отметил порядочность Владимира Николаевича, его мужицкую хозяйственность и основательность, и был уверен, что не прогадает, попросив у него помощи. И не прогадал. Когда он, в первый раз в жизни усевшийся за руль, под руководством очнувшегося мехвода довел машину до поселка и остановился на подходе к основным воротам – переполоху было немало. Еще бы, такая громадина вдруг заявилась! Из защиты в поселке тогда было лишь легкое стрелковое оружие, да пару снайперов на вышках. Ни тяжелых пулеметов, ни, тем более, техники вроде БТР. Да и опоры его пока не окружали. И потому боевая машина с пулеметом наверху была воспринята со всей серьезностью. Однако когда на опустившийся пандус ступил человек, держа на руках не подающее признаков жизни тело, это было воспринято правильно. Поселковые поняли, что пришелец просит помощи, и спустя короткое время из ворот выбралась целая делегация во главе с неизменными дедами. Их приняли, поселили в той самой комнате в дальнем углу, поставили на довольствие. В ответ же Владимир Николаевич, который сразу почувствовал в пришельце опытного бойца, потребовал разнообразных услуг определенного характера – и впоследствии ни разу об этом не пожалел. Добрынин работал не за страх, а за совесть. Так, словно родился и прожил тут всю жизнь, словно жители поселка были его родичами, словно это было Убежище. Поселок, по сути, и стал его новым домом… Он как-то разом и очень плотно вплелся в жизнь общины, в проводимые сталкерами вылазки, в обучение молодежи, в его быт и рабочие будни, и постепенно, шаг за шагом, начал завоевывать тот авторитет, что был ему столь необходим.

Вполне естественно, что поначалу за ним осуществлялся довольно плотный надзор. Но Добрынин понимал необходимость, реагировал спокойно и терпеливо. Сам он на месте Мамонова поступил бы так же. А как иначе? Прибыл непонятно кто, непонятно на чем и непонятно с кем. И хотя врал он довольно складно, взяв за основу историю Юки и примазав к ней немного о себе, представившись, конечно же, Сергеем Зоологом, все же на первое время нужен был контроль. Вот он и осуществлялся. И только когда Данил в качестве рядового бойца принял участие в нескольких вылазках и операции по пресечению беспредела со стороны бандитских шаек, пока еще не собранных в одну кучу железной рукой Сиплого и бесчинствующих по всему городу – только тогда он и начал понемногу становиться своим. И только тогда его плотнее начали привлекать к более важной и нужной работе.

А работы было море. Поселок строился. Мамонов, хозяйственный и смекалистый мужик, обнаружив гудящие линии и оживив оборудование, начал собирать под свое крылышко людей. Дальновидный человек, он прекрасно понимал, что в нынешнем мире означает энергия – тем более, энергия дармовая, которую не нужно вырабатывать и за которую не нужно платить. И все преференции от ее монополизации тоже понимал. И потому прилагал все усилия, чтобы взять под полный контроль этот толстый кусок пирога, выстроив общину и обеспечив ее жителям безбедное существование.

Контроль предполагает возможность отражения агрессии, наличие группы людей, хорошо знакомых с оружием и умеющих это оружие эффективно применять. И потому одной из множества забот Мамонова сейчас было формирование собственных вооруженных сил, хорошо экипированных и оснащенных, которые и должны были взять на себя функцию охраны подстанции и линий электропередач и, частично – энергоаномалии. Распознав в госте неслабого бойца и вскоре получив этому подтверждение, Мамонов назначил его инструктором по боевой подготовке. Добрынину же это было только на руку. Кто имеет наивысший авторитет среди бойцов? Командир. С той лишь оговоркой, что он не дурак и стоит за них горой. А еще? Конечно же воспитатель и учитель, инструктор, в конце концов. Тем более, если этот инструктор грамотный, знает, о чем говорит, и по своему предмету может дать фору любому из учеников. А уж если инструктор и командир в одном флаконе – так это во сто крат лучше! И теперь Добрынин, сосредоточившись на молодняке и готовя из них тех самых «тяжелых», о которых с таким восторгом отзывался впоследствии дед Сидорыч, был не только инструктором, но и работал в поле командиром группы, что было воспринято молодежью на «ура» и вскоре закрепилось штатным вариантом. Да и Юку нужно было натаскивать. Данил думал о будущем, и чем больше думал, тем явственнее ему становилось понятно, что вместе они теперь надолго, если не навсегда. Она стала для него всем – и другом, и напарником, и семьей. А кем же и быть спутнице сталкера, постоянно сопровождающей его везде и всюду, как не такой же боевой девчонкой, которая может и пулю выродку в голову загнать, и десяток километров, не сбив дыхания, пробежать, и ножом неплохо поработать. Тем более, что и рукопашкой она довольно сносно владела – на уровне девушки, конечно, – за что нужно было сказать спасибо ее отцу, боевому офицеру. Словом, знать и уметь ей нужно было теперь немало, и к ее обучению Данил подошел со всей ответственностью.

Вообще сказать, с Юкой ему повезло. И чем дальше – тем больше он убеждался, что повезло очень сильно. Как-то вдруг неожиданно он обрел не просто женщину, но преданного друга, который стоял у него за спиной, помогал во всем и во всем его поддерживал. Кроме того, она была медиком и имела просто неоценимые по нынешним временам знания и навыки. Едва лишь поднявшись на ноги, она тут же осмотрела его обрубок и подтвердила, что культя находится в отличном состоянии. Прописала, конечно, некоторые процедуры для профилактики, и сама же следила за регулярностью их выполнения. В общем, взяла заботу о своем мужчине на себя. Она же участвовала и в разработке нового протеза, которые Добрынин заказал в заводской общине – уже стального, в форме все того же дьявольского копыта. Кастет на ноге дает очень серьезное преимущество перед противником, коль скоро дело дойдет до рукомашества и дрыгоножества. А чтобы замаскировать свое оружие, Данил сделал специальную оговорку – покрасить «под черное дерево». Деревяшка на ноге воспринимается не так серьезно, как стальная болванка.

Кроме того, Юка не бросала и свои научные изыскания. В модуле КАМАЗа был специальный закуток с кое-каким научным оборудованием и даже небольшим морозильником для проб. Такой же закуток она отгородила и в их комнате. Один из выходов они специально посвятили обзаведению мебелюхой для этой научной лаборатории: притащили металлические стеллажи, пару столов, стулья. В ближайшей больнице нашлось и необходимое оборудование, которое, правда, пришлось отдавать заводским левшам для починки. В общем, лаборатория получилась что надо, девушка осталась довольна. Забила стеллажи медицинской и научной литературой, заставила столы оборудованием, и днями пропадала здесь, занимаясь одной ей понятными делами и выбираясь лишь для тренировок или выходов за пределы поселка. Здесь же она принимала и больных: едва стало известно, что девушка – медик, Мамонов тут же поставил ее на службу общине. Попытался даже официальную должность дать, но Добрынин встал в жесткий отказ. С Николаича станется назначить девушку начальником медпункта и запереть в поселке. И тогда прощай свободное перемещение и здравствуй работа с утра до ночи на благо общины. А это в планы сталкера не входило. Эгоизм? Пусть так. Но Юка на выходах нужна была ему рядом, а не где-то там далеко. А уж в том, что этих выходов со временем станет все больше и больше, Данил не сомневался. И поэтому, врастая в быт, он, тем не менее, должен был оставаться немного в стороне. Имелись и свои дела – и их решение требовало огромное количество времени. Нужно было не занять некую административную или силовую должность в иерархии общины, а находиться вроде как бы и в составе – и вне ее. То есть он должен был стать этаким свободным сталкером, охотником, если хотите – разведкой и добытчиком информации, который в этом качестве имеет для Мамонова гораздо больше пользы, нежели будучи плотно встроенным в администрацию, словно винтик в машине. Это же касалось и девушки. И достичь этого положения можно было только одним – показать на практике именно такую свою полезность.

И случай представился довольно скоро.

Политическая обстановка на тот момент в городе была таковой. Вояки сидели на горе и пока никуда не рыпались – но собственный периметр держали железно. Арбеково и цыганский поселок жили своей беззаконной жизнью: кто-то там кого-то время от времени убивал, грабил или жрал со всеми потрохами – словом, жизнь била ключом… Заводские еще только сбивались в плотную ремесленную общину, но уже могли постоять за себя и в обиду друг друга не давали. А за рекой Сиплый строил бандитскую империю в рамках одного отдельно взятого города и уже посматривал на соседей, приглядываясь пока, от какой бы еще откусить кусочек. Он уже брал дань с Тепличного, обитатели которого предпочли откупиться малой кровью, чем поиметь большой геморрой, и конечно же, игнорировать такой лакомый кусок, как поселок энергетиков, тоже не собирался.

Слухи о том, что Сиплый собрался пощупать энергетиков за мошонку, доходили. Но слухи – это всего лишь слухи, а не агентурные сведения, проверенные и надежные. На основе слухов спецоперацию не провернешь и засадные мероприятия не выстроишь. Недавний зимний накат небольшой банды – лишь легкая разминка. Тогда бойцы поселка без потерь ухлопали полтора десятка индивидов, и все потому, что грамотно отработала разведка и секреты, выставленные начальником охраны и правой рукой Мамонова. Олег Хрусталев, в просторечии «Хруст», до Начала служил погранцом, успел получить старлея и, подписав второй контракт, прибыл в родной город в отпуск. Здесь его и застало. И хотя больших звезд он не выслужил, но охраной руководил умело и знал достаточно, чтобы Мамонов поставил его на стражу границ общины. Однако теперь, похоже, предстояло что-то более серьезное, чем отстрел банды лихих ребят, сдуру сунувшихся под стволы автоматов. Но что?.. Агентурных сведений об этом не было, а слухи, меж тем, бродили.

Что-то копилось там, за рекой. Сведений поступало мало – дурная слава Шуиста уже успела облететь весь город, и потому соваться в бандитские районы желания не было. Нормальные люди оттуда появляться постепенно перестали – на торжок, стихийно организовавшийся в первые годы после Начала на футбольном поле стадиона ЗИФ, что в Заводском районе, теперь все больше заглядывали ребята откровенно бандитской наружности. Вели они себя нагло и вызывающе, и при малейшем намеке на конфликт готовы были дернуть стволы наружу. А в последнее время и того хлеще: полный игнор правил, которые завел у себя владелец торжка, старик Ибрагимыч, вымогательство, а порой и откровенный грабеж. Да еще и соответствующие разговорчики – скоро, де, все здесь будете лапу сосать, да жизнь свою оплачивать; а первые – те, кто на подстанции засел. Жируют там, понимаешь, и свет у них, и вода горячая… Нужно это кулацкое гнездо экспроприировать и на нужды народа – нас, то есть – пустить. Охрана торжка уже успела пару раз зацепиться с ребятишками, но до стрельбы дело пока не дошло. Только мордобой, хоть и с кровавыми соплями и членовредительством. Словом, становилось понятно, что они чувствуют за собой силу, и силу немалую. И главу энергетиков очень заботило, что сила эта вскоре может потребовать у поселка свою долю.

Нужно было что-то противопоставить. Вот только что? Мамонов с Хрустом всю голову изломали. Община, если каждый возьмет в руки оружие, может выставить чуть более сотни человек. Но в том-то и беда, что оружие было в дефиците – хорошо если у каждого второго. Даже для тренировки молодых Добрынин выбивал штатные калаши с напрягом – они прежде всего нужны были патрулю или охране. Получалось, что поселок имеет не более пятидесяти слабовооруженных и плохо экипированных бойцов. Владимир Николаевич пытался было выйти на вояк, но те даже близко не подпустили. Выстрел в воздух, окрик – и поворачивай оглобли. Вояки тогда еще были закрытой общиной, кто там руководил и чем вообще жили – полная неизвестность. Командование на контакт с соседями не шло, но людей своих в город отпускало. Появлялись они парами-тройками, что-то покупали, что-то продавали, однако рот держали на замке, и добыть из них информацию разговорами не получалось. И Мамонов, понимая, что деваться, собственно, им некуда, все больше и больше склонялся к тому, чтоб пойти под Сиплого. А как иначе? Тепличный комбинат, вон, платит исправно – и все, не трогают их. Ну, или почти не трогают…

Добрынин с ним не спорил – кто он такой, спорить с главой поселка? – но с этим решением был категорически не согласен. Дураку понятно, почему. Единожды признав свою слабость и пойти на соглашение, значит навсегда поставить шею под нож. Это значит беспредел и вседозволенность со стороны блатной братии. Это значит, что каждый из них, заявившись в поселок, может творить все, что ему заблагорассудится – а к такому Добрынин был как-то морально не готов.

Нужно было оружие. И – много.

Где достать? В таких количествах – только у вояк. Но как, если у них только первый выстрел – предупредительный?.. Однако Добрынин прекрасно помнил, что кроме складов на горе есть еще и поселок Константиновка. И вот уж там…

Константиновка, помнится, на момент его прихода в Пензу уже была под вояками. Но это было там, в другом времени. А как с этим дело обстояло в сейчас? Осторожные расспросы почти ничего не дали. Мамонов не знал, Хруст тоже, да и остальные обитатели поселка, когда Данил пытался расспрашивать, лишь плечами пожимали. Подавляющее большинство народу даже и понятия не имело, что там есть какой-то военный объект, а тем более – склады. И вероятнее всего именно этим и можно было объяснить тот факт, что туда еще не проложили дорожку предприимчивые сталкеры.

Получалось так, что лезть придется одному – и это соответствовало его задумкам целиком и полностью. В известность он никого не ставил: знают трое – знает свинья. Даже свою группу, начавшую понемногу собираться с миру по нитке из разных общин, и ту не привлекал. На константиновские склады, буде дельце выгорит, у него были еще кой-какие виды…

По зрелым размышлениям Юку он решил взять с собой. За эти полгода, что он тренировал девушку, она достигла уже некоторых успехов в боевой подготовке и довольно быстро продвигалась по пути совершенствования. Добрынин не ошибся бы, если б сказал, что во владении оружием она могла бы сейчас потягаться и с некоторыми из ребят молодежной группы. Была небольшая проблема с дисциплиной и послушанием – девушка, считая, вероятно, что знает больше самого наставника, частенько пыталась спорить и Добрынина, привыкшего во всем, что касается боевой подготовки, к железной дисциплине, это бесило до белого каления. Не единожды он ругался, не единожды кричал, искренне не понимая, как, не имея за плечами сколь-нибудь богатого опыта, можно спорить с тем, кто в своем деле собаку съел – и все же добился и в этом отношений некоторого прогресса. Однако во всем остальном она была образцом успешного ученика – и теперь, как бы ни хотелось ему оставить ее за безопасными стенами поселка, пришла пора первого экзамена.

Рано утром, экипировавшись по полной, они выдвинулись в сторону Константиновки. Добрынин, который таскал подошедший ему демрон из гардероба КАМАЗа, в модуле переоделся в боевой скафандр: понимая, что уник нельзя показывать в городе, так как впоследствии в таком же заявится сюда Данька-младший, он держал его в «Тайфуне» под замкóм. Юка же надела свой, один из десяти комбезов хранившихся в модуле. Из оружия у нее не имелось пока ничего, кроме пистолета ПМ и калаша, штатных для мехвода «Тайфуна», и она довольно сильно переживала по этому поводу, бросая время от времени завистливые взгляды на ВСС и «Пернач» Добрынина. Впрочем, Данил прекрасно знал, что личное оружие – это дело случая, и не торопился.

Тракт был чист, и до Константиновки добрались с ветерком. На скорости около семидесяти все, что попадало под опущенную лопату «Тайфуна», пушинками разлеталось в разные стороны. И Юка не обращала сейчас внимания даже на те булыжники, которые обычно обходила стороной, – волновалась. Первый боевой выход как-никак. Сидя в своем кресле с упрямо сжатыми челюстями и крутя баранку, она смотрела только вперед. И что уж она там себе думала, Добрынин боялся и представить. Ибо от одного ее вида более впечатлительный человек бросился бы бежать без оглядки.

После общения с Фунтиковым Данил примерно представлял, где должен находиться объект. Проехав Константиновку и развязку-лепесток, обшарпанные указатели которой словно камни у дороги посылали богатыря прямо, налево и направо, они отыскали короткий асфальтовый отрезок, уводящий с дороги влево. «Тайфун», подняв лопату отбойника, бодро спрыгнул с насыпи тракта, и вдоль разросшейся посадки начал углубляться в поля.

Дороги как таковой тут уже не было – заросла за десять лет. Растрескавшийся асфальт, уводящий влево с тракта, сразу же и закончился, и теперь КАМАЗ шел вдоль длинной лесополосы, протянувшейся почти до горизонта. Весна выдалась ранней, снег стаял еще в марте, и сейчас, в середине апреля, вокруг уже было сухо и пыльно. Грязи не было, и машина шла по целине как по асфальту, на приличной скорости.

– Долго нам еще? – заметно волнуясь, спросила Юка. – Какой план? Как проникать будем?

– Импровизация – наше все, – усмехнулся Данил, глядя вперед на дорогу. – Как тут спланировать проникновение, если неизвестно, куда проникать? Подойдем поближе, осмотримся, там и решим.

Юка поежилась.

– Что-то мне боязно, Дань… Вдруг подведу?..

– Я в тебе уверен, солнце, – совершенно спокойным тоном ответил Добрынин. – Что я, не видел, как ты работаешь и на что способна? Видел. Не волнуйся, все будет хорошо. На первом выходе всегда мандраж. Ну а если что – я же рядом, подстрахую.

Девчонка кивнула, немного успокаиваясь, и вновь сосредоточилась на дороге. А вот сам Добрынин в безапелляционности своих слов уверен не был. И не то чтобы он не мог бы доверить ей спину – конечно же мог, как когда-то и Сашке! – просто дело тут было в другом. Отношение к напарнику-другу и к напарнику-любимой девушке, что ни говори, было все же различное. И если Сашку он, не раздумывая, мог бы послать в любое пекло – и, посмеиваясь, глядеть, как тот, кряхтя, сопя и матерясь, выбирается обратно – то ставить такие задачи Юке он был не готов. Чувства не позволяли.

Когда вдали показался угол бетонного здания, торчащий из густых зарослей, и равномерно натыканные столбы, увитые колючкой, уходящие влево, в поля, – они остановились. Юка вломилась броневиком в посадку, пытаясь хоть немного замаскировать его в пока еще голом весеннем подлеске, заглушила двигатель, и, проверив в последний раз оружие и снарягу, они выбрались наружу. Двинулись понемногу краем посадки, пытаясь идти в тени и не отсвечивать до поры.

– Из своего калашоида стреляешь только по моей команде, – инструктировал на ходу Добрынин, не забывая глядеть по сторонам. – У меня ствол бесшумный, а у тебя долбит на всю округу. А нам это надо?..

– Не надо, – откликнулась девушка. – Я говорю – и мне такой нужен! Где-то надо искать! И пистолет! Нахрена мне этот макар?.. Я «Беретту» хочу, девяносто вторую! Помнишь, недавно на торжке видели?

– Если сегодня удачно сходим – заберем твою беретту, – заверил ее Данил. – В прошлый раз лишних патронов не было, дороговато за нее запросили. Да и ВСС тоже. Редкий ствол.

– Нужно же искать, – настойчиво повторила девушка.

– Будем искать, – согласился Добрынин, которому эти оружейные домогательства уже порядком поднадоели. — Все. Разговоры только по делу. Умолкли.

Бетонным зданием оказался КПП. Держа наизготовку «Пернач», Данил, страхуемый Юкой, осмотрел двухэтажное строение, но ничего тревожного не обнаружил. Здесь было пусто, сухо и пыльно – но пыль эта была не уличной, а комнатной, лежащей здесь с самого Начала. Оно и хорошо – радиации меньше. Дозиметр показывал полтора-два рентгена: мизер по сравнению с сотней на улице.

Остановившись перед схемой позиционного района на первом этаже, Добрынин внимательно изучил его, пытаясь запомнить все важные обозначения. Площадь объекта была большой, гораздо больше войсковой части в Сердобске, и разделена на несколько зон. Сразу за воротами начиналось что-то типа отстойника, с площадью и множеством боксов для техники; дальше – дорога вглубь и вдоль нее здания обеспечения: столовая, КНС5, медпункт, подстанция и автопарк; еще дальше – штаб и плац с казармами. И в самой дальней части территории, отделенной еще одним периметром, находилось то, зачем, собственно, они сюда и сунулись – огромные ангары с несметными богатствами.

<1...7 8 9 10 11 12 >

На страницу:

Перейти

9 из 12