Ангел потерянного рая. Компас Судьбы. Том 1. Книга 5

– Ну не томи ты, говори, в чем дело?! – выкрикнул Кузнецов, не выдержав затянувшегося молчания.

Макс оторвался от размышлений, посмотрел на Кузнецова и сказал:

– Так если ты говоришь, что дело там уже уголовное завели, то ты сам и должен знать все подробности, как достоверный первоисточник, – произнес он, внимательно посмотрев на Кузнецова.

– А что я должен знать?! – ответил Кузнецов, немного подавшись назад. – Ну, был я у прокурора, – стал отвечать он, жестикулируя правой рукой в воздухе, смотря куда-то перед собой, – ну хотят они там, – тут Кузнецов сделал паузу, сглотнув слюну, собираясь с силами, чтобы произнести все же то, что сказать ему было тяжело и страшно, – на тебя это… убийство повесить… и что? – выпалил он нервозно, содрогаясь от подступившего страха, сковывающего его тело и душу своими леденящими кровь щупальцами.

Макс все это время искоса наблюдал за Кузнецовым, чувствуя его внутреннюю борьбу и смятение.

– Почему ты считаешь, что это было убийство, а не превышение пределов необходимой обороны? – снова спросил Макс, смотря Кузнецову прямо в глаза.

– Ну как почему?! – ответил Кузнецов, замешкавшись и разводя руками в стороны.

Максу показалось, что Кузнецов сильно нервничает, появилось ощущение, что он оправдывается.

– Я же и кирпичом по башке двинул ему, и пульс потом щупал, и… – Кузнецов отвел глаза в сторону.

– Я тоже все время думаю об этом, – тихо ответил Макс, – и скорее всего… – Макс на секунду замолчал, посмотрел вокруг, почесал рукой затылок, посмотрел на Кузнецова, вздохнул и продолжил: – и скорее всего ты прав.

– Прав?! В чем?!

– Да в своих предположениях, – сказал Макс, посмотрев в небо.

– Ну, вот видишь, – ответил Кузнецов, делая огромное усилие, чтобы взять себя в руки. Посмотрев специально в землю, дабы скрыть от Макса свои чувства, тихо добавил:

– Все не очень хорошо складывается, – сказал он, шаркая по земле ботинком правой ноги.

Максу показалось, что Кузнецов свою последнюю фразу не договорил, в конце явно не хватало слов «для тебя». И он решил сам расставить все точки над i.

– И, что там, в прокуратуре, тебе сказали? На меня хотят это убийство повесить? – спросил Макс, сделав акцент на предпоследнем слове, строго посмотрев на Кузнецова. Виктор Николаевич, не поднимая головы, ответил:

– Да, хотят, – сказал он тихо и на секунду замолчал, пытаясь оттянуть наступающий момент истины. – На тебя, – выдавил он, при этом отвернувшись в сторону.

– Ну, теперь ясно, почему это не было необходимой обороной, если все вешают, как ты говоришь, на меня, – ответил Макс, закрыв глаза.

Наступило молчание. Макс смотрел вдаль, Кузнецов уставился в асфальт, правой ногой он двигал валявшуюся на асфальте пластиковую бутылку, делая вид, что сильно этим увлечен.

«Обыгрывает ситуацию, – подумал Макс, наблюдая за ним. – Ну-ну, блин. Надо же было мне спасти жизнь такому моральному уроду, чтобы теперь видеть, как ему пофигу все, он сидит, с бутылкой играет как ни в чем не бывало. А с другой стороны, почему ему надо париться? Не он же убийца, а я. Хоть он и сказал, что взял всю вину на себя, но судя по тому, как он это сейчас произнес, я вижу, что он очень жалеет о том, что это сделал. Скорее всего, меня же под монастырь и хотят подвести его дружки из прокуратуры. Если бы мы тут случайно не встретились, то он избежал бы такой неловкости, как извиняющимся тоном говорить мне об этом. Вот урод, блин! Сам убил, а признаться боится, – подумал Макс, – на невиновного вешает. Трясется за свою шкуру, подлец!» – закончил свои рассуждения Макс, поглядывая на Кузнецова. Он, надеялся, что Кузнецов первым нарушит молчание, но он, как и Макс в машине, предательски продолжал молчать и дальше, играя с пластиковой бутылкой. Тогда Макс решил поиздеваться над ним и сказал, нарушив молчание первым:

– Ну, не знаю, как ты у него пульс там прощупывал, только, когда мы с тобой уходили с того места, я обернулся и увидел, как они все трое шли своими ногами.

– Как шли?! Куда?! Какими ногами?!

– Ну, обычными ногами, как мы с тобой идем. Я тогда еще подумал, что ты молодец, что не сильно стукнул его, – ответил Макс, посмотрев на Кузнецова.

– Так он жив?! – вскрикнул Кузнецов. – Ты ничего не путаешь?!

Макс так поразился такому искреннему удивлению Кузнецова, что чуть не поверил в свои слова. Он напряг память. «Может быть, я травы накурился, и мне кажется, что этого не было?» – подумал он и закрыл глаза.

– Ну, ну что?! Что ты помнишь?! – спрашивал его Кузнецов возбужденно.

«Ишь ты, как встрепенулся», – подумал Макс, решив продолжать игру:

– Да жив он, тот злодей. Жив сто процентов! – сказал Макс, отведя взгляд от радостного Кузнецова и снова уставившись в мобильник.

– Вот это новость! – удивился Кузнецов, радостно стукнув себя руками по коленям. – Не может быть! Может, ты перепутал? Может, тебе показалось?! – спрашивал Кузнецов, не веря своим ушам.

– Вряд ли показалось, – спокойно ответил Макс, уже и сам поверив в это. Оторвавшись от мобильника, подняв голову, он продолжил: – Он шел своими ногами, держась одной рукой за своего друга, а другой за разбитую голову на затылке. Если б его несли, то всяко руки его висели бы, но за голову вряд ли бы его рука сама держалась, если ее только не приклеили.

Кузнецов был счастлив, он радовался такому внезапному окончанию своих бед, наконец-таки с его души упал тяжеленный груз бремени судьбы, который вдавливал его все глубже и глубже в страдания, лишая покоя и сна.

– Так это все меняет! – облегченно выкрикнул Кузнецов, потирая руками свое раскрасневшееся лицо. – Это меняет многое не только в моих принципах, но и вообще в моей жизни.

– Что ты имеешь виду? – спросил удивленно Макс, посмотрев на Кузнецова.

– Я понял, что все это свыше знаки для меня, чтобы я уходил из следователей.

– А может быть, это неправильный знак? Как ты можешь быть в этом уверен? – спросил Макс, пристально вглядываясь в Кузнецова, удивляясь его такому неожиданному поведению.

– Только по последствиям, – ответил Кузнецов процессуальным термином.

– Значит?..

– Значит, – перебил его Кузнецов, – в момент выбора мы еще не знаем, правильный ли выбор совершаем, пока не ощутили на себе его последствия. Только знаки могут как-то указать нам на его правильность, да и то их надо уметь читать.

– Точно! – согласился Макс, решив подыграть ему.

Кузнецов продолжал дальше:

– …ибо только человек, прошедший через страдания, чистый сердцем, душой, может правильно прочитать их.

– Да уж, – пробормотал Макс, пожав плечами и снова опуская голову к своему мобильнику.

Кузнецов продолжал:

– …значит, к нашим страданиям мы должны относиться с пониманием и быть благодарными Богу за то, что Он послал их именно нам – избранным Его, ибо страдания – это элемент божественного компаса судьбы, – закончил рассуждать Кузнецов. После этих слов он ощутил на себе присутствие эффекта «гусиной кожи», по спине пробежали мурашки.

– Вот – мурашки пробежали, – сказал он, взглянув на Макса, – тоже знак. Значит, я прав. Так что все хорошо, братан! – сказал Кузнецов, стукнув Макса по плечу рукой. – Не дрейфь, прорвемся!

Макс в ответ никак не прореагировал. Он оторвался от своего мобильника, посмотрел прямо перед собой и тихо с горечью ответил:

– Да, может быть, именно поэтому… – сделал Макс паузу, сглотнув подкатившие к горлу слезы, – великомученики… и канонизируются.

И, посмотрев в хмурое питерское небо, добавил:

– Мирское счастье не откроет двери потерянного рая.

Глава вторая. Двойной удар

Рус был дома в своей коммуналке на Обводном канале. Он смотрел телевизор, уставившись в него невидящим взглядом. «Снова один, как будто и не было ничего, – думал он. – Как будто не было ни жены, ни радости, ни счастья.6 Все закончилось стремительно. И вот сижу теперь и пялюсь в экран, – думал он, вздыхая. – А может, надо было не слушать мать, думать своей головой?» – спрашивал он себя. Ответом ему было молчание. По телевизору шел какой-то фильм. Вдруг из экрана герой фильма громко произнес:

– Своей головой надо жить, а не чужой.

От услышанного Рус подскочил. Он как раз только что сам об этом подумал.

– Ничего себе! – сказал он, испугано оглядываясь. – Уж не схожу ли я с ума?

Рус посмотрел на экран, события в фильме и правда были схожи с событиями в его жизни. Вдруг зазвонил телефон. Рус поднял трубку.

– Привет, это я, – услышал он знакомый и все еще любимый голос Ирины.

– О, привет, милая, как ты? – спросил он. Вихрь мыслей за секунду пронесся в его голове. Рус поверил в то, что, возможно, Бог снова услышал его молитвы, дав шанс снова вернуть Ирину обратно, как уже было.

– Я тебе звоню, чтобы пригласить тебя завтра в ЗАГС Адмиралтейского района. Встречаемся в двенадцать часов на Красноармейской около метро, – услышал он в трубке.

– В ЗАГС? – удивился Рус. – Зачем?!

– Я прошу тебя, чтобы ты дал мне развод, – сказала Ирина и повесила трубку.

– Как? – только и успел ответить Рус, но в трубке уже раздались короткие гудки.

Он тут же набрал домашний номер Ирины, к телефону никто не подходил. Рус продолжал звонить и звонить. Он названивал весь день с периодичностью в пять-десять минут, но трубку на другом конце провода никто не снимал. «Наверное, она телефон отключила», – подумал он и непроизвольно набрал номер своей мамы.

– Алло, – услышал он ее голос и вздрогнул, сам удивившись этому.

– Мама? – удивленно спросил он.

– Да, я, что с тобой?

– Да так, ничего. Чего ты звонишь?

– Как это чего? Ты сам мне только что позвонил, – ответила она.

– А-а, – протянул он.

– Ну, как у тебя дела? Что нового?

И тут Рус понял, что ему кроме нее и некому выговориться, никто кроме нее ему и не подскажет и не поможет ни словом и ни советом. И он, как обычно, начал изливать ей свою душу.

– Мама, да вот, Ирина звонила, развестись хочет, не знаю, что и делать, – прогундосил он слезливым голосом.

– Как не знаешь?! – удивилась мать. – Разводиться надо!

– Как разводиться? Я же ее люблю, – ответил он.

– Ничего, найдешь лучше.

– Как лучше? Я не хочу себе другую.

– Да перестань ты, радоваться надо, что она от тебя ничего не хочет, что поняла все и сваливает, другая бы все у тебя бы отняла, что вы вместе в браке купили, и не только.

– Да о чем ты говоришь?! – возмутился Рус. – У меня семья рушится, а ты?! – сказал он и повесил трубку.

Через пять секунд зазвонил телефон. Рус поднял трубку в надежде, что ему звонит Ирина, но увы, это была его мама. Он поднес трубку телефона к уху и услышал ее непрекращающийся словесный понос. Она что-то ему кричала, но пара слов, которые он разобрал, причинили ему боль:

– Хлюпик! Слюнтяй! Не мужик…

– Я не хочу с тобой сейчас разговаривать, – сказал он, прервав ее речь, и положил трубку, после чего отключил телефон.

«Что же я наделал? – подумал Рус, схватившись руками за голову. – Что же теперь делать? Как все исправить?» – лихорадочно думал он.

Рус подошел к окну, посмотрел на соседний дом, на крыше которого стояла антенна, а на антенне болталось какое-то тряпье. В целом тряпье и антенна были похожи, как ни странно, на фигуру лошади.

– Конь на крыше дома стоити гривой машет.Конь как черный ворон кричити крылья прячет, —

горько произнес Рус, посмотрев на антенну.

Он быстро взял свой блокнот, достал из портфеля ручку и стал записывать:

Конь на утро внезапно вспорхнет,Конь слезу уронит в помет,Конь не сможет, возможно, взлететь,Не пускает его твоя сеть.Черный дьявольский цвет —лошадиный окрас.Конь не знает примет,Где пробьет его час.Конь боится воды —Тяжелеет крыло.Конь не может лететь —Ему крылья свело.И я вижу, как коньСо слезами в глазахНе понимает, как спуститься назад.Он выбрал свободу,Такая ценаВ последний полетс глазами крича.7

– Ну что, стало легче? – спросил он себя, закончив писать.

Рус прочитал стихотворение, оно ему понравилось. Оно говорило о его боли, которую он сейчас испытывал, о безысходности, в которую он попал, как тот конь на крыше, который сам не понимает, как на ней очутился, но осознает, что цена его свободы равна цене его выбора, а цена его выбора равна цене его жизни. Так было и у Руса, цена его выбора – это цена его разбитого сердца, которое он сам позволил разбить, не думая своей головой, принимая обстоятельства как причину, а не следствие своих первоначальных поступков.

– Сам виноват! Сам! – твердил он себе. – Все могло быть по-другому, если бы я мать свою не слушал. Но, с другой стороны, как тут не послушаешь, если это мать?! – спрашивал он себя.

Рус отошел от окна, сел на диван, выключил телевизор и задумался.

– Все непросто в этой жизни. Как же быть-то мужу, сыну, если с одной стороны мама, а с другой жена, и они разрывают меня на части? Как им, или нет, как матери-то понять, что я ее сын, люблю ее как мать, но в то же время я и муж, который любит свою жену, и по-другому быть не может? Я люблю жену, но люблю и мать. Мать ревнует, злится и чморит мою жену, в результате чего ее обида становится причиной ее злостного поведения против жены, что приводит к разводу. Как тут найти компромисс?

«А нету никакого тут компромисса», – услышал Рус голос в своей голове, которого очень давно не слышал. «Ну что ж, давай побеседуем», – подумал Рус, прислушиваясь к себе.

«Нету компромисса, говоришь?» – спросил Рус. Ответа не было, голос вновь пропал так же внезапно, как и появился. «Да и хрен с тобой, сам разберусь», – подумал Рус, вставая с дивана.

Неожиданно Рус почувствовал, что есть еще один человек, которому он может позвонить и, возможно, излить, так сказать, посильно душу. Он подключил телефон и набрал домашний номер Инны Грицаевой. В трубке раздались длинные гудки. «Черт, зачем я сейчас звоню ей? – подумал Рус, но было уже поздно, он услышал голос Инны:

– Да.

Рус молчал, не решаясь ответить.

– Я слушаю, говорите, – сказала она.

Рус продолжал молчать.

– Ростислав Анатольевич, вы?

Рус молчал, он растерялся.

– А я знаю, что это вы. Я ждала вашего звонка. Почему же вы молчите?

– Да так…

– Уж не жалеете ли вы, что позвонили мне?

– Нет… не жалею, – прерывисто ответил Рус.

– Это хорошо, – ответила Инна. – Чем вы сейчас занимаетесь? Какие планы?

– Да так, ничем, стихи пишу грустные, – ответил он.

– Грустные? А почему грустные?

– Да вот с женой развожусь завтра, – тихо сказал он.

– О! Так это же здорово! – радостно сказала Инна.

– Здорово?! – удивился Рус. – А почему?

– Да потому что вы станете свободным! Вы сможете быть счастливым!

– Я?

– Вы!

– Но я с женой был счастлив, – сказал растерянно Рус.

– Вот именно, что были. Если бы вы были счастливы с женой, то вы бы мне не позвонили, а я была уверена, что вы позвоните.

– Вот вы какая, Инна, – сказал Рус.

– Какая?

– Коварная, – ответил он.

– Женщины все такие, Ростислав Анатолиевич.

– Ясно.

– Ну, так как? Что предложите? – спросила она весело.

Рус не знал, что он должен ей предлагать, потому что вообще не планировал ничего такого, а позвонил ей просто излить, так сказать, посильно душу, но увы, обстоятельства складывались явно не в его пользу. Разговор пошел так, что он уже просто обязан был предложить Инне встретиться, чего он не хотел делать, поэтому он продолжал молчать, тяжело дыша в трубку. Рус молчал, мозг его думал, он понимал, что не хочет сейчас быть один в эту последнюю ночь перед серьезным выбором завтра, но в то же время сделать первый шаг в сторону разрыва с Ириной он также не решался, а потому продолжал упорно молчать дальше.

– А… ясно, – вдруг ответила сама Инна, – ладно, раздумывайте и звоните, а я пока пойду своими делами займусь.

– Но, может, все-таки не стоит, – вдруг сказал Рус.

– А что стоит?

– Может, поболтаем немного? – осторожно предложил он.

– Ну давайте, – радостно согласилась Инна.

Рус снова замолчал, он вдруг понял, что не в том сейчас, не в шутливом настроении.

– Ладно, Ростислав Анатольевич, вы решайте сейчас свои проблемы, принимайте уже в конце концов какие-то решения, пора уже вам нести за это ответственность, а когда все решите, вот тогда и звоните. До свидания, – сухо сказала она и положила трубку.

«Да уж лучше так. Она права, – подумал Рус, – а с другой стороны, может, и вправду стоит развестись? Поставить точку. Я с Ириной всего три месяца как женат, и месяц она дома не жила, непонятно где шлялась, что делала. Может, она с кем-то встречалась там, гуляла, плясала».

«А может, и трахалась», – снова прозвучал голос в его голове.

«Может, и так», – мысленно ответил он.

«Так чего ты тогда на месте топчешься? Решил, так делай!» – посоветовал все тот же неуловимый голос.

– Легко сказать: «Делай!» А как же чувства, любовь? – спросил он вслух.

«Когда включается голова, сердце отдыхает», – пронеслась мысль в его сознании.

– Точно! Надо включить голову и подумать.

«Давно пора, я тебе уже об этом давно говорила».

Вот тут-то Рус и догадался, что это за голос в его голове, чьи это мысли. Это мысли его матери, от которой не спрятаться, не укрыться, не убежать, она всегда будет с ним, если не с ним, то в его голове, в сознании. Он так долго жил ее умом, что уже и сам не знает, где его мысли, а где ее. Рус где-то читал в Интернете статью о том, что так бывает у сильно любящих людей, когда они не только внешне становятся похожи друг на друга, но и читают мысли друг друга, и даже передают их. Конечно же, у него с матерью связь сильнее, чем с женой, ибо мать его не только родила, но и прожила с ним почти всю его жизнь, много для него сделала. И если бы не решение Руса жениться, у них бы и не было никогда конфликтов, он и дальше бы жил ее умом, и не парился бы.

– Да, но тогда бы я был…

«Хлюпик! Слюнтяй, не мужик!» – вновь прозвучали ее злые и до боли обидные слова, которые она кричала ему в трубку. «Может, и правда я не люблю Ирину? – подумал Рус. – Ведь я же рыдал на своей собственной свадьбе8. А почему?»

«А потому, что невеста нелюбимая», – снова прозвучал голос, который был прав.

«А если нелюбимая невеста, тогда чего я так мучаюсь?» – спросил себя Рус, ложась на диван и закрывая глаза. Его мозг был вымотан, пережитый стресс сделал свое дело, оставив его без сил. «Так, все. На сегодня хватит. Надо ложиться спать», – подумал Рус, разбирая диван. Он быстро застелил простыню, достал из шкафа подушку и одеяло, разделся и с радостью лег в постель. «Вот оно, истинное удовольствие», – подумал Рус, сладко потягиваясь. Через пять минут он заснул с надеждой, что все у него будет хорошо, ибо он в самой глубине души все еще надеялся завтра вновь зажечь потухшее сердце Ирины и победить, вернув ее себе.

Наступило завтра. Рус открыл глаза, посмотрел на часы, было уже половина двенадцатого дня.

– Черт! Черт! Я же опаздываю в ЗАГС! – сказал он, вскакивая с дивана. Он быстро оделся, не стал завтракать, взял паспорт и выбежал из дома. Через двадцать минут он был около метро Технологический институт.

– А вы не знаете, где тут ЗАГС? – спросил он прохожего.

– За углом, серое здание, – ответили ему.

– Спасибо, – ответил Рус, ускорив шаг.

«Зачем же я паспорт взял? Можно было бы потянуть время с разводом», – думал Рус, входя в здание ЗАГСа. Поднявшись на второй этаж, Рус увидел Ирину и… тещу, сидевших рядом на стульях. Он пошел в их сторону. Завидев его, теща и Ирина демонстративно сели к подходившему к ним Русу спиной.

– Вот тебе раз! – сказал Рус, остановившись на месте. – Ирина, привет.

Ирина сидела, повернувшись к нему спиной, и молчала.

– Ты волосы в золотой цвет покрасила? – спросил Рус, пытаясь завязать разговор.

Ответом ему было молчание.

– Лимоновы, заходите! – раздался голос из кабинета. Ирина встала и пошла внутрь, за ней пошла теща.

– А вы, женщина, выйдете! – сказали ей внутри. Услышав это, Рус радостно устремился за Ириной. В дверях он встретился с недовольной и злой тещей, которая не смотрела ему в глаза.

– Здравствуйте, Татьяна Васильевна, – поздоровался он.

Теща сделала вид, что не только не слышит Руса, но и не видит его.

– Понятно, – сказал Рус, проходя в кабинет. Он там увидел Ирину и сразу же подошел к ней.

– Привет, – сказал он, взяв ее за руку.

– Так, молодые люди, вот вам бланки, заполните заявления, – сказала работница ЗАГСа.

– А можно мы поговорим тут?

– О чем вы собрались говорить, если пришли сюда за разводом? – удивилась сотрудница ЗАГСа.

– Да я не хочу разводиться! – ответил Рус. – А мою жену заставляет ее мать! Вон вы ее видели, она сюда первая прибежала в ваш кабинет.

– А! Понятно. Что ж, вы можете поговорить несколько минут, а я пока выйду, – участливо сказала сотрудница, вставая из-за стола.

– Ну наконец-то мы можем поговорить, – сказал Рус. – Ирина, я же люблю тебя, зачем ты так поступаешь со мной? Ведь ты моя первая любовь! Любовь настоящая, она же не проходит. Ты сама ведь вышла за меня замуж по любви и вернулась потом после нашего расставания, случившегося из-за моей матери в Кандалакше. Что же ты так поступаешь? Ты же должна быть сильной! За любовь надо бороться! – в сердцах произнес Рус, обняв ее за плечи.

– Я не люблю тебя, – тихо ответила Ирина, – и я не хочу такой свекрови.

– Как? Как не любишь?! – удивился Рус, отпрянув от нее. – А замуж зачем тогда вышла?

– А так, просто интересно было: свадьба, цветы, лимузин. А еще у меня была возможность перед родителями не выглядеть плохо. Отец меня осуждал, да и мама тоже, что я живу с тобой просто гражданским браком.

– Ну и что же тут такого плохого? Все так живут.

– Вот именно, что ничего плохого нету. Так и надо всем молодым сейчас делать, чтобы попробовать пожить вместе и увидеть потом, все ли хорошо у них, чего бы им хотелось еще, и если любовь или страсть проходит, то и не надо печальных и долгих расставаний, как сейчас. Думаешь, мне легко? – спросила она, и слезы покатились у нее по лицу.

– Я вижу, что мы любим друг друга, давай не будем разводиться! – пламенно говорил Рус, сжимая руку Ирины.

– Мама твоя не даст нам жизни, как не даст ее тебе ни с кем. А я не хочу вечно нести оборону, у меня нет для этого сил, я истощена, я месяц в себя приходила у родителей из-за звонков твоей мамы.

– Ну, она звонила тогда пару раз, нормально вроде с тобой разговаривала.

– Это ты не обо всех звонках еще знаешь, а были такие, когда тебя дома не было. Она звонила и отрывалась на мне: оскорбляла меня, угрожала, говорила обидные вещи, проклинала меня, наших будущих детей. Говорила, что у нас с тобой детей не будет, что я слишком худая, что у меня потеря массы, обзывала. Я не смогла больше всего этого выносить. Так что ты прости, Рус, прошу тебя, дай мне развод, отпусти ты меня, ради Бога, если ты меня еще любишь, спаси меня от своей матери.

– Я всего этого не знал, – ошарашенно ответил Рус, – я разберусь, поверь мне, – сказал он, пристально посмотрев в глаза жене.

– Не разберешься, ты мне поверь, у тебя не хватит на это сил. Ни у кого не хватит. Твоя мама – это сатана в юбке. Я все равно не буду с тобой жить. Она мне сказала, если я не уйду от тебя, она приедет и убьет меня.

– Как так!? – удивился Рус, оторопев от услышанного. – Не может быть!

– Может быть, может! А тем более, – тут Ирина сделала паузу, как бы собираясь с мыслями, и, отвернувшись от Руса, тихо сказала, – я не люблю тебя.

Рус стоял, как громом пораженный, потерянный. Он молчал. Ирина, посмотрев искоса на него, решила высказать все, что она давно хотела, но не делала из-за жалости к Русу, который, как она быстро поняла, был всего лишь игрушкой в руках его коварной матери.

– Я так подумала и поняла, что бороться за любовь можно только в том случае, если она есть, а по большому счету, у нас ее нет. Признай это и ты. Посмотри правде в глаза, спроси себя: «Любишь ли ты меня?», и узнаешь.

– Я? Конечно же, люблю. Я же уговариваю тебя вернуться, – ошеломленно ответил Рус, пытаясь любой ценой спасти свой брак.

– Не любишь ты меня. Это твое оскорбленное самолюбие говорит, а не твое сердце. Твое сердце устало от страданий. Я, конечно, не исключаю, что, возможно, ты любил меня раньше, когда все начиналось, ты же поэт, влюбчивый такой. Ну, может, было что-то такое несерьезное, да и, самое главное, вспомни лучше себя на нашей свадьбе, вспомни свои слезы после регистрации брака. Я тогда все поняла, что ты плакал об ошибке, но я пыталась сделать твою жизнь лучше, сделать все, что могу, чтобы ты был счастлив. Увы, мне этого сделать не дала твоя мать, я готова была ради тебя на многое, – сказала она, посмотрев на Руса своими синими, полными глубокого смысла, глазами, – но за счет потери своего здоровья я, прости, не могу.