Филфак-3. Записки скверного мальчишки

– Ладно! Уговорили!.. Беру «Три семерки» и «Московскую»!

Публика поскрипела стульями, но с места никто не двинулся.

– «Три семерки», «Московскую» и чебуреков от пуза на вокзале за мой счет!

И вот здесь Вовка Михин сломался. Ни слова не говоря, он встал и начал складывать учебники. Чебуреки пробили брешь в его монолите защиты, и два друга убыли по направлению к Казанскому вокзалу.

В пять вечера Володька назад не вернулся. В семь часов его тоже еще не было. Точно так же он не приехал и в девять, и к концу суток.

Мы посетовали, поговорили о том, не попал ли Михин спьяну в руки доблестной милиции и легли спать.

Наутро о нем не было никаких известий. Новый день приносит с собой как известно новые хлопоты, новые тревоги и волнения. Всем было не до злосчастного горе-путешественника. Нужно было ехать на факультет ловить преподавателей, сдавать предметы, отвечать на вопросы, «рубить хвосты». Жизнь шла своим чередом и места на размышления о потерянном друге совсем не оставалось.

Вечером опять поговорили о Володьке, поспорили, стоит ли идти заявлять в милицию. А вдруг поднимешь шум и сделаешь ему этим только хуже? И легли спать.

Так в ежедневной суете мысли о пропавшем приятеле притупились, покрылись пылью. Время текло, затирая все события выступающие из ряда вон.

Совсем вплотную подошла сессия. Нужно было входить в нее во всеоружии.

Помнится был такой короткий разговор с одной молодой студенточкой, которая только-только начинала свой путь по ветвистым тропам познания.

– Ребята, а как вы умудряетесь прогуливать, ничего весь семестр не делать и сдавать все зачеты и экзамены?

– Видишь ли девочка, мы частенько выпиваем…

– Ну да! Я про это и говорю!

– А если выпиваешь, то никак нельзя иметь хвосты – мигом отчислят!

И мы сдавали. Были, конечно, и хвосты, и долги, и несдачи… Все было! Но учились мы хоть и немножко, но лучше других.

Прошло около недели, как Михин поехал провожать Шеховского и исчез. Мы уже даже перестали говорить о странном исчезновении, перестали сравнивать пропажу Володьки со случаем с Юриком, имевшим место с полгода назад, как вдруг рано утром открывается дверь и на пороге стоит Володька Михин собственной персоной. Отдохнувший, посвежевший, ухоженный и опрятный.

Оказывается с ним произошло следующее. Посадил он Ярика в вагон. В этом же вагоне они на прощанье выпили водочки, лакирнули портвейнчиком, догнали пивком и все это сопровождая горячими чебуреками купленными рядом с вокзалом. И Ярик поехал в своем скрипучем и стучащем деревянном вагоне, готовом развалиться за ближайшим бугром.

Вовка постоял на перроне, и такая грусть-тоска его охватила, так ему сделалось обрыдло на весь белый свет, так мучительно одиноко, как это может быть только у пьющего человека, когда он хочет выпить, а ничего больше нет.

И захотелось ему уехать в дальние страны, в голубую даль, куда-нибудь на берег Тихого океана, на мыс с маяком, чтобы разводить там кур и выращивать кабанчика или даже двух, а вечерами заливать в баки керосин, или солярку, или что там полагается заливать в баки на тихоокеанских маяках, и направлять луч прожектора в черную темноту, чтобы океанские лайнеры видели этот луч и проходили мимо рифов и мелей.

Не было рядом ни маяка, ни лайнера, но на другой платформе стоял поезд с пустыми вагонами. Двери в вагоны были открыты. И залез Михин в этот пустующий вагон, и забрался аж на третью полку, где обычно провозят большие кожаные чемоданы и перетянутые ремнями баулы, устроился он на этой полке, пригрелся и заснул. А так как последнее время спал он помалу и нерегулярно, то проспал до ночи, а потом и до утра.

Поезд тем временем поехал, поехал с ним вместе, конечно же, и вагон. Они объехали все три вокзала, совершили какие-то необходимые машинисту маневры, а затем выехали на маршрут и всю ночь ехали по маршруту.

Утром Володька проснулся от того, что поезд остановился. Люди выходили из вагона на улицу. Вышел на улицу и Володька. Оказывается он приехал ни много, ни мало, а в город революции Ленинград.

Наш путешественник обшарил все карманы, но смог набрать только сорок копеек. Михин купил для душевного равновесия здесь же на вокзале за сорок копеек бутылку пива и стал ждать.

Быть вечно на вокзальном перроне в чужом городе без денег, без средств к существованию нельзя. Значит должно обязательно что-то произойти. Оно и произошло. Володька познакомился с какой-то делегацией из соцстран. Делегация была смешанная. В нее входили чехи, венгры, румыны и, кажется, болгары. Ехали они куда-то в Сибирь, или на Урал, или даже на Дальний Восток. Но самое главное – это то, что никто никого там не знал. Поэтому Михин почти сразу сошел за своего. А куда ехать, ему было безразлично. Он и поехал из Питера в глубь сибирских просторов.

Как он рассказывал, ему ехать с этой делегацией удалось около трех дней. И постоянно старшая группы не могла толком пересчитать личный состав. То у нее лишний человек получался, то одного человека почему-то не хватало.

Обнаружилась причина ошибок, а причиной и был Володька Михин, уже в городе Челябинске при поселении в гостиницу. Дважды до этого группа сходила с поезда, селилась в городах и дважды все это сходило Михину с рук. Он уже решил, что сможет до Владивостока доехать. Но в Челябинске его задержали и передали дежурному сержанту.

Оказалось, что с сержантом они служили в армии в одно примерно время и в одних местах: где-то под Нижнеудинском. На этой почве они подружились, после чего Михин от сержанта убежал.

Ему удалось добраться до вокзала и сесть в поезд в сторону Москвы. Конечно же, никаких билетов у Володьки не было, поэтому часа через три или четыре его задержали контролеры.

Если все описывать подробно, получится приключенческий роман и может быть даже состоящий из нескольких частей. И кто бы только мог подумать, что обычно очень спокойный и несколько косноязычный Володька Михин, способен на такие выкрутасы.

Дальше был побег через крышу вагона, несколько раз он пересаживался в разные поезда, чтобы запутать следы и ехал то на запад, то на восток. Но за ним гнался какой-то очень настырный контролер. То ли у контролера было такое жизненное кредо, не упустить ни одного зайца в поезде, то ли просто за пойманных зайцев платили хорошую премию, а контролеру очень уж были деньги нужны, но он бегал за Михиным по крыше вагона, устраивал засаду в вагоне-ресторане и пересаживался с одного поезда на другой.

С очень большим трудом Володьке удалось в конце концов добраться до города Мичуринска, что находится в Тамбовской области. А добирался он туда через все перипетии и невзгоды потому, что в этом городке жила его благоверная. Здесь Михин отдохнул дня три на домашних харчах, чуть-чуть отъелся, отоспался и отправился назад в пятый корпус Филиала Дома Студента.

Я так давно не ездил в поездах, в вагон не прыгал с уходящего перрона, вдыхая запах креозота и гудрона в Святителем заброшенных местах!

Не маялся в вагоне от жары, не ждал платформу, чтобы выйти на минуту… Какой-то воздух там особый почему-то, как будто это звездные миры!

Не покупал картоху у старух с кусочком рыбы, огурцом, бутылкой пива, чтобы поужинать и сытно, и счастливо, потом дремать под дробный трух-турух…

С попутчиком не спорил допоздна, зажав нагретые сто грамм граненой нормы, про президента, про страну и про реформы, как спорят все обычно с бодуна…

А утром прижимался бы к стеклу, таращась тупо в даль несущуюся мимо, воспринимая все вокруг, как пантомиму, вообразив холодную скалу…

Такая глушь, для жизни лишь шалаш… Забуду всё, метро, тебя, такси с трамваем… Пожалуй, всё же был я не вменяем, когда пришла на ум такая блажь!

Я так давно не ездил в поездах, в вагон не прыгал с уходящего перрона, вдыхая запах креозота и гудрона в Святителем заброшенных местах!

Он и она 3

Я не был каким-то ловеласом, бабником, ходоком или как там еще называли специалистов по противоположному полу. Вообще, я от рождения однолюб. В этом я, наверное, пошел в отца.

Он познакомился с моей матерью, отбил ее у другого офицера, будучи курсантом. А когда получил лейтенантские звездочки, отправился через всю страну на остров Сахалин, куда к тому времени занесла мою мать судьба комсомольского активиста и последователя Павки Корчагина.

А дело было так.

Отца призвали в армию в 1943 году после окончания десятилетки. Он был из небедной казачьей семьи, из так называемых гребенских казаков, всю войну прослужил в разведроте, а после окончания ему предложили остаться в армии.

Что нужно было делать вчерашнему школьнику, мальчишке без специальности? Возвращаться в станицу, в деревню, переходить из пусть младших, но все-таки командиров во всеобщие подчиненные, и садиться на шею матери с отцом или остаться в армии, получить бесплатное обучение и жить самостоятельно?

Он выбрал последнее. Его зачислили сначала на курсы, потом в школу младших офицеров, а затем в артиллерийское училище под Харьковом, где и присвоили лейтенантское звание.

Мать была в оккупации, была связной в партизанском отряде. Школу закончить она не успела. В семье кроме нее было еще трое дочерей младше ее по возрасту. Отец ушел на фронт и последнее письмо от него пришло из-под Севастополя. И она после окончания войны отправилась с хутора в Ростов-Дон, где поступила в пожарный техникум.

Молодую активную комсомолку, бывшую партизанку заметили сразу и привлекли к комсомольской работе.

И очень быстро она стала вначале инструктором горкома комсомола, затем третьим секретарем, а потом и вторым. На учебу времени не оставалось, техникум она оставила.

Но тут потребовали, чтобы свою комсомольскую позицию они подкрепляли делом. Матери торжественно вручили комсомольскую путевку на Сахалин.

Можно, наверное, было бы отказаться. Кто-то, наверное, и отказывался, и оставался на Дону в родных местах. А мать с подругами поехали.

Как она рассказывала: они ехали и плакали от страха. Ведь это была бывшая царская каторга, территорию которой только что освободили от японских самураев, тех самых, которые совсем недавно переходили «границу у реки». Наверняка там было множество вражеских агентов и диверсантов, бандитов и шпионов, головорезов и каторжников

Год с небольшим она проработала в городе Южно-Сахалинске, когда неожиданно к ней приехал лейтенант из прошлой жизни, мой будущий отец. Семь с половиной тысяч километров в одну сторону, чтобы забрать любимую. И это при том, что на дворе послевоенные годы, мужчин и так не хватает, но нет, нужна именно эта…

Когда я первый раз шел к своей будущей подружке, я и подумать, конечно же, не мог, что эта встреча растянется на всю жизнь, что эта девушка, которой, по рассказам, так хочется сейчас меня увидеть, войдет невидимо в мою жизнь и уже никогда не выпустит из пальцев бездумного мальчишку.

В середине зимы, когда созвездие Большого Пса перешло в северное полушарие, население ФДСа стало редеть. Мы всей общагой с грехом пополам вплотную приблизились ко времени вакаций, рекреации, Erholung, а по-нашему, к элементарным зимним каникулам. Те, у кого были возможности, стали отбывать в родительские пенаты на халявные мамы-папины харчи. У нас появились целая свободная комната и целые вечера полностью принадлежавшие нам двоим

Это было прекрасно! Теперь я знал ее с ног до головы. И внутри, и снаружи. До сегодняшнего дня я великолепно помню, где какие волосики у нее на теле, где они отдают в рыжину, где темнеют, а где почти исчезают.

Я хорошо помню, как стучит ее пульс, как дышит она легко и таинственно и как подрагивают уголки губ, скрывающих готовую вырваться на свободу улыбку.

Твои груди – блаженство и гибель, Твои ноги – к безумству дорога… Вкус свободы в застенках острога И для юности ты жаркой тигель…

А глаза твои – вечные дали. Твои волосы – это оковы! Снова бросил тебя я, и снова Мне исчезнуть в небытье не дали!

Твое тело – легенда и ода, Твое тело – набор древних мифов, Ты цветок из гарема халифов, Ты конец и начало отсчета.

Ухожу, растворяюсь, теряюсь, Становлюсь окружением зыбким… Это ты подарила улыбку – Я улыбке твоей покоряюсь…

Я заглядывал в твои глаза и тонул в них. В комнате было темно, от противоположной стены отражался свет уличного фонаря и падал на нас, как серебристое покрывало. С другой стороны с фонарем пыталась соперничать луна, но, хоть фонарь и был меньше, но он был гораздо ближе.

Ты смотришь на меня широко открытыми глазами, которые полностью охватили меня всего. Что ты думаешь? Чего ты хочешь? Может ты колдуешь, чтобы уже не отпустить меня никогда?

Да зачем это нужно. Я и так уже твой, уже и прикован, и привязан, и приколдован. Правда никто об этом еще не знает, ни я, ни ты. Хотя порой ты уже снишься по ночам.

В сессию получаю очень хорошую учебную встряску. Происходит сильная пробуксовка со сдачей латыни. Оказалось, что ее следовало учить и учить регулярно. Преподаватель, молодой парень, немногим старше меня, высказал фразу, которая отложилась где-то в моих ячейках памяти на всю жизнь (о! Боже! Сколько этих фраз отложились за годы жизни где-то в клетках памяти и лежат там мертвым никому не нужным грузом):

– Я вообще-то знал, что вы очень слабо знаете латынь, но даже не подозревал, что настолько слабо!