Мир в декорациях

Незадолго до кончины Моцарта к нему пришел незнакомец и передал анонимное письмо, в котором неизвестный попросил его написать «Реквием». Эта таинственная история произвела на чувствительного Моцарта огромное впечатление, хотя историками уже доказано, что анонимом был абсолютно конкретный человек. Но Моцарту, в то время уже сильно страдающему от сильнейших болей (у него было наследственное заболевание почек), привиделся в этом знак скорой смерти. С того времени мысль эта его не покидала. Он принялся писать «Реквием» в полной уверенности, что пишет его для себя. Между тем он слабел и слабел. Моцарт постоянно говорил о том, что его отравили. В самый день смерти он позвал своего ученика и объявил ему планы насчет окончания «Реквиема». Наконец, впал в бессознательное состояние, но и в бреду, до последней своей минуты он напевал и продолжал говорить о «Реквиеме»…

Когда Моцарта не стало, скудных средств едва хватило, чтобы похоронить его по третьему разряду, как бедняка. Его жена Констанция, сказавшись больною, на кладбище не пошла. Декабрьский день был промозглым и ветреным, и те немногие, что пришли с ним проститься, до кладбища не дошли и разбрелись по домам. Тело Моцарта без гроба опустили в общую могилу и даже не поставили над ним креста. Констанция пришла на кладбище только… через 16 лет и не смогла отыскать могилу мужа. Место, где похоронен Моцарт, навсегда осталось неизвестным. Он прожил 35 лет, 10 месяцев, 1 неделю и 5 часов.

Ирландский лжец

«Ковент-Гарден. 11.15 вечера. Лето. Проливной дождь. Со всех сторон отчаянные гудки автомобилей». Так начинается пьеса Бернарда Шоу «Пигмалион».

Место действия пьесы выбрано не случайно. Ковент-Гарден всегда считался символом безупречного английского вкуса и мастерства, а для Бернарда Шоу в этом существовал и собственный смысл. Писательскую карьеру он начинал как музыкальный критик. Опера была его первой страстью, любовь к театру пришла позже.

Этому способствовала чрезвычайно музыкальная атмосфера в их семье. Отец был артистичен, играл на тромбоне, мать великолепно пела. Как вспоминал Бернард Шоу, у нее было меццо-сопрано «замечательной чистоты», к тому же она аккомпанировала себе на рояле. Одна его тетка играла на арфе, другая на виолончели, сестра обладала прекрасным голосом и была оперной певицей.

Но отец рано их оставил, и Элизабет Шоу, чтобы поддерживать семью, приходилось давать уроки пения, и в их доме постоянно звучали арии из опер. Стоит ли удивляться, что к пятнадцати годам Бернард Шоу знал всех великих: от Генделя и Бетховена до Верди и Гуно.

Бернард Шоу вспоминал, что все свое детство пел, как птица, и удивлялся, как при этом ухитрился не сорвать себе голос. И все же он не мог не признать, что главный интерес у него был к характерам персонажей и сюжетной интриге, музыка всегда оставалась на втором месте.

Поначалу он решил стать оперным певцом и упросил мать учить его пению. Впоследствии она признавалась, что пока он выводил свои оглушительные рулады, выходила в соседнюю комнату поплакать. Такое признание сильно рассердило Бернарда Шоу, он расценил это как малодушие и предательство. Одним словом, певца из него не вышло, но знание предмета изнутри давало ему возможность нещадно критиковать других.

Кстати, критическое восприятие вокального искусства прививалось ему с детства. Однажды учитель пения повел его в театр на оперу «Трубадур». Во второй картине действия мальчика крайне удивил голос за сценой – это Манрико пел свою серенаду, и он спросил учителя: «Что это такое?» Учитель ядовито прокомментировал: «Свинья в подворотне!» Лаконизм и резкость оценки попали на благодатную почву, два раза повторять не пришлось, ученик отлично усвоил урок. Когда впоследствии он стал известным музыкальным критиком, ему не составляло никакого труда едко высмеивать оперных певцов, никому не давая спуску. Он придирался к любой мелочи, обращая внимание не только на вокальные данные, но и на актерское мастерство. Авторитет при этом не имел никакого значения, в своем желании навести порядок в опере Шоу был беспощаден даже к своим родственникам.

Однажды досталось его сестре, оперной певице, а за компанию и ее мужу, партнеру на сцене. Вот что он написал о своем зяте: «Я не сомневаюсь, что сам по себе тенор – молодой красавец, но тут у него была внешность раздобревшего херувима; было видно, что он с нетерпением ждет, когда же смерть освободит его от роли Уайлдера». А о сестре отозвался так: «Наша Доротея… пела безо всякого напряжения… рождая тем самым скуку… К концу второго акта в зал ворвалась свора собак. Нужно полагать, их вела безумная надежда увидеть что-нибудь новенькое. Трудно удержаться от жалости, вспоминая, как они приуныли, разобравшись, что дают все ту же „Доротею“».

Его замечания, ехидные и оскорбительные, тем не менее были остры и искренни. Но однажды, стоя за кулисами, он увидел молодого итальянского тенора, проходившего мимо него со сцены, который по-простецки смачно плюнул в сторону молодых артисток. Этот варварский поступок настолько возмутил Бернарда Шоу, что он разочаровался в опере раз и навсегда.

За несколько лет работы музыкальным критиком он ни разу не поддался мнению авторитетов, безжалостно высмеивал устаревшие традиции оперной сцены, поэтому неудивительно, что в дальнейшем никогда не пользовался гостеприимством «Ковент-Гардена».

В конце концов карьера музыкального критика ему надоела, и он начал искать утешения в драматическом театре. Обаяние, острый ум, умение взять нужный тон сразу поставили его в разряд выдающихся театральных критиков. Его рецензии имели несколько достоинств. Они легко читались, стиль был ни на кого не похож, и в них были смелые, откровенные суждения.

Постепенно, погружаясь в атмосферу театра, он попробовал сочинять собственные пьесы, однако признание они получили не сразу, путь к славе был долгим.

Импульс к написанию новой пьесы у Бернарда Шоу часто шел от образа, от индивидуальности актера. Одно время вдохновением ему служила знаменитая английская актриса Эллен Терри. Но однажды в «Гамлете» увидел актрису Стеллу Патрик Кэмпбелл в роли Офелии, и она произвела на него сильнейшее впечатление. Специально для нее он задумал написать пьесу «Пигмалион», правда, писал ее несколько лет. Но все это время миссис Кэмпбелл не терял из виду.

Он внимательно следил за ее творчеством, расточал бесчисленные похвалы даже тогда, когда все в один голос ее ругали, и все же до поры до времени знакомство их оставалось заочным. Поэтому, предложив ей свою новую пьесу, Бернард Шоу абсолютно не представлял, чем это для него обернется.

«Он вест-эндский джентльмен, она ист-эндская дама в переднике и с тремя ярко-красными страусовыми перьями, прощелыга цветочница…» Но уговорить такую блестящую даму, как миссис Кэмпбелл, сыграть вульгарную кокни цветочницу в переднике и со страусовыми перьями было величайшей фантастикой. Миссис Пат к тому времени было 47 лет, а в пьесе цветочница молодая девушка, лет двадцати. Однако уговаривать миссис Кэмпбелл не пришлось, она недолго сопротивлялась. Умная, с большой долей самоиронии, она высокомерно поблагодарила Бернарда Шоу за оказанную честь и… пригласила к себе уладить деловую часть. После чего немедленно овладела ситуацией.

Из письма Бернарда Шоу: «Я торжественно клянусь, что, когда входил в ваш дом на Кенсингтон-сквер, я был тверд как кремень и уверен в своей неприступности. Но не прошло и тридцати секунд… Ах, Стелла, если бы в вас была хоть капля порядочности, всего этого не случилось бы. Ну где же мое достоинство? Ну где же мой разум? В мои-то годы… Слюнявый бред, полнейшее слабоумие». И одновременно с этим написал в своем дневнике: «Годы спали с меня, как ненужная одежда».

На момент встречи с Патрик Кэмпбелл ему было 56 лет, и она не на шутку вскружила ему голову. Как объяснял Бернард Шоу, он уже был достаточно стар, чтобы соображать, поэтому влюбился по уши. Но необходимо рассказать и о самой Стелле.

Ее матери было семнадцать, а отцу двадцать один год, когда они повстречались. Он не знал ни слова по-итальянски, она не говорила по-английски. Тем не менее молодые люди пылко полюбили друг друга и вскоре поженились. От этого брака родилось шестеро детей. Одну из девочек назвали Беатрисой Стеллой. Stella Stellarum – «звезда звезд», так называл ее впоследствии Шоу. От матери итальянки ей передалось своеобразное поэтическое мироощущение и чувство гармонии.

Стелла не получила никакого систематического образования. Если бы не ее любимый дядя Генри, она бы даже не знала толком английскую литературу. Это он подбирал для нее нужные книги для чтения, а потом они вместе обсуждали прочитанное. Стелла год пробыла в Париже у одной из своих теток, брала уроки музыки, посещала музеи, концерты, изучала французский язык, но с театральным творчеством никогда не соприкасалась. Возможно, еще и потому, что ее мать не любила английский театр.

Удивительно, но Стелла почти в точности повторила судьбу своей матери. В семнадцать лет вышла замуж и стала Стеллой Патрик Кэмпбелл. Это замужество не было удачным. У нее родились двое детишек – мальчик и девочка, однако ее муж, Патрик Кэмпбелл, был абсолютно не приспособленным к семейной жизни. Очень болезненный, постоянно без работы, он был плохим отцом для ее детей. В поисках работы даже отправился в Австралию, и вся тяжесть по воспитанию двух крошек легла на плечи двадцатилетней Стеллы. И тут оказалось, что эта хрупкая, романтическая девушка обладала огромной силой воли и несгибаемым характером. Чтобы кормить детей и поддерживать мужа, она пошла на сцену, хотя родственники и знакомые ее отговаривали. А парижская тетка Кейт писала: «О, бедная Стелла, ты совершила безумный поступок!.. Тебя ждут стыд и унижение от того, что выставляешь себя на позор перед добропорядочными людьми».

Но незаурядное, оригинальное дарование стало очевидным сразу. В ее красоте было какое-то неповторимое, тревожащее обаяние; высокая, стройная, худая, с беспокойной грацией движений, она передавала чувства своих героинь с удивительной страстностью. «Когда я вышла впервые на сцену, то почувствовала, будто зрители очень далеко от меня и надо непременно дотянуться до них. Думаю, что это всегда главная задача для актера, и всем приходится так или иначе ее решать».

У нее не было профессиональной подготовки, и потому каждый спектакль требовал колоссального напряжения нервов и физических сил. От перенапряжения голосовых связок она даже потеряла голос, доведя себя до нервного истощения. Разговорный голос вскоре восстановился, но певческий так и не вернулся. Прошло больше пяти лет замужества, а от ее восторженности и легкомыслия не осталось и следа. В ней вдруг открылась большая сила внутреннего сопротивления невзгодам и упорство в их преодолении. Врожденный ум Стеллы раскрыл ее склонность к наблюдательности, к юмору, а подчас сарказму и помогал бороться с жизненными неприятностями. С годами неуравновешенный характер миссис Кэмпбелл, с дикими вспышками и неистовыми взрывами, превратился в легенду, которая тащилась вслед за ее славой, как шлейф.

В своих взглядах на жизнь она была и трагична, и смешна – неисправимая выдумщица, фантазерка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Оратория – крупное музыкально-драматическое произведения для хора, певцов-солистов и оркестра.