Маргарита Валуа: Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского

– Все это я уже давно знаю, ваше величество, – ответил Гаскариль. – Я уже подвергался пытке в Орлеане года четыре тому назад.

– И надеюсь, признался во всем?

– То есть ни единого словечка не проронил, ваше величество! Если я нахожу это нужным, то даю признание по доброй воле. Но пусть господин Кабош, – он любезно поклонился палачу, – сожжет мне обе руки, перебьет кости, истерзает мне тело калеными щипцами, а я не скажу ни слова, если вобью себе в голову, что говорить не надо!

– Вот как? – сказал король.

– Гаскариль! – строго прикрикнул президент Ренодэн. – Ты забываешь, что говоришь с самим королем!

– Боже сохрани забыть! – ответил Гаскариль. – Но только раз уж мне все равно умирать, так могу я хоть говорить что думаю?

– Пусть говорит! – сказал король. – Хладнокровие этого чудака нравится мне!

– Ваше величество, – сказал Гаскариль, бросая насмешливый взгляд на Рене, – я догадываюсь, чему обязан честью находиться в вашем присутствии!

– А, так ты догадываешься?

– Ко мне посадили «барана», и вы хотите узнать что-нибудь о деле на Медвежьей улице?

– Вот именно, паренек, и, чтобы заставить тебя рассказать нам всю правду, мы вольем тебе в горло несколько пинт воды.

– Это совершенно бесполезно, ваше величество! – ответил Гаскариль.

– Почему? Разве ты решил говорить по доброй воле?

– Гм… Это зависит…

– От чего?

– Я присужден к повешению и уже примирился с мыслью о смерти. Мне придется пережить один неприятный момент, но он короток. А вот если я признаюсь в убийстве на Медвежьей улице, меня будут колесовать.

– Значит, ты не хочешь сознаваться?

– Нет, я этого не сказал, но только, если ваше величество прикажет подвергнуть меня пытке, я не вымолвлю ни слова, а вот если мне кое-что обещают…

– Ручаюсь, что этот чудак хочет испросить помилования! – смеясь, заметил король.

– Я вовсе не настолько честолюбив, – с улыбкой ответил Гаскариль, – да, кроме того, уже примирился со своей судьбой. Так вот, если вы, ваше величество, обещаете мне, что в каком бы преступлении я ни сознался, меня все равно повесят, а не колесуют, то я расскажу все!

Король повернулся к Крильону и сказал ему:

– Видно, парижанам придется удовольствоваться чечевицей на прованском масле, а не на коровьем!

– Ваше величество, – ответил Крильон, – я из страны прованского масла и отношусь к коровьему с большим пренебрежением.

– Благодари герцога Крильона, – сказал король Гаскарилю, – он подал голос за тебя. Ты будешь повешен!

– Что бы ни случилось и в чем бы я ни признался?

– Да, – ответил король, – даю тебе в этом свое дворянское слово.

– В таком случае вашему высочеству остается лишь отпустить господина Кабоша: нам он не нужен!

– Говори!

Гаскариль уверенно оглянулся по сторонам и начал:

– Я расскажу вам, как случилось это дельце на Медвежьей улице. Мессир Рене был в любовной связи с госпожой Лорьо, женой убитого…

Рене едва удержался от жеста изумления, а Генрих подавил в себе крик ярости. Но президент Ренодэн строго посмотрел на Рене, и тот понял все.

Гаскариль продолжал:

– Рене был знаком с ландскнехтом Теобальдом, который был также и моим другом. Мы с Теобальдом устроили не одно изрядное дельце. Ну и Рене Флорентинцу Теобальд тоже услуживал, а когда Рене бывал у госпожи Лорьо, то он сторожил на улице. Однажды Теобальд сказал мне: «Лорьо богат, как король. Нельзя ли запустить руку в его сундук?» «Это трудновато», – ответил я. «Да ведь он выходит каждый вечер из дома, а в это время к нему забирается Рене». – «Так нам придется иметь дело с Рене?» – «Нет, потому что сегодня вечером Рене похищает ювелиршу». – «Так что же ты хочешь сделать?» – «По-моему, надо убить ювелира, когда он будет проходить по мосту Святого Михаила, и отобрать у него домовый ключ. Ну, а раз ювелирши и Рене не будет там…» – «Да уверен ли ты, что это так?» – «Мне сказал об этом Годольфин, приемный сын Рене…»

– Ну, дальше, дальше! – нетерпеливо сказал король.

– Годольфин около десяти часов вечера вышел из лавки, – продолжал Гаскариль. – Мы встретили его и прошли с ним небольшую часть пути. Годольфин рассказал нам, что он несет кинжал Рене в починку оружейнику, а от последнего должен пройти к ювелирше и предупредить ее, что сегодня вечером похищение не состоится, так как Рене должен работать у королевы, а будет ждать ее там-то и тогда-то. Для того чтобы Годольфин мог тайно попасть к ювелирше, Рене дал ему ключ, который сам получил от красавицы Сарры. Ну, мы с Теобальдом живо сообразили, что нам нужно делать, схватили Годольфина за горло, придушили и бросили его в воду, отобрав кинжал и ключ. Вскоре после этого мы встретили самого Лорьо и убили его…

– Постой! – перебил его король. – А Рене?

– О Рене дело еще впереди, ваше величество, – спокойно ответил Гаскариль и продолжал: – Мы с Теобальдом решили сказать госпоже Лорьо, что пришли от Рене; мы были готовы убить в случае чего и ее, но ее не оказалось дома: не зная, что Рене перенес день бегства на другое число, она ушла на условленное место. Так вот, с помощью ключа, который мы взяли у Годольфина, мы проникли в дом. Но старый жид не хотел добром пропустить нас, и мы прикончили его. Так же мы разделались и со служанкой. Но каково же было наше разочарование, когда мы добрались до сундука: он был совершенно пуст, и только в углу лежала кучка пистолей. Делиться такими пустяками не было смысла, и я убил Теобальда кинжалом Рене.

– Но что же делал сам Рене в это время? – крикнул король, бледнея от злости.

– Должно быть, работал в Лувре с королевой, как говорил Годольфин, – спокойно ответил Гаскариль.

– Это правда! – крикнула королева.

– Значит, Рене невиновен?

– В этом деле невиновен, – ответил Гаскариль.

Все замерло в камере пыток, лица придворных побледнели. Сам король казался пораженным столбняком.

– Так… значит… он… невиновен? – заикаясь, повторил Карл IX.

– Невиновен, – словно эхо отозвался Гаскариль.

Крильон, зеленый от бешенства, яростно кусал кончики усов. Придворные были в полном отчаянии.

Король бросил недобрый взгляд на Екатерину и мрачно сказал:

– Ваше величество, если Рене невиновен, то это страшное несчастье, если же он все-таки виновен, то вы хорошо сыграли вашу партию. Но… я еще возьму реванш! – Король в бешенстве встал с кресла, крикнул придворным: «За мной, господа!» – и дошел уже до порога, но тут обернулся и сказал Ренодэну: – Раз этот господин невиновен, раскуйте его и отпустите, ну а того, другого, прикажите сейчас же повесить без всякого отлагательства.

Через час палач вел уже Гаскариля на Гревскую площадь. Гаскариль, полагаясь на обещание президента и королевы, был уверен, что ему ничего не грозит, и шел за палачом с видом жениха, отправляющегося на свадьбу, или племянника, шествующего за гробом дяди, от которого ожидается крупное наследство.

В момент выхода из Шатле к нему подошел президент Ренодэн и сунул ему сверток золота в карман.

– Ты снесешь эти деньги сам своей Фаринетте, – сказал он при этом, – Кабош подкуплен мной, будь спокоен!

И Гаскариль с самым веселым видом шел к Гревской площади.

Парижане не ждали казни, а потому Гревская площадь была почти совершенно пуста; собралось только несколько человек зевак.

– Эх, парень! – сказал палач. – Не везет тебе! Вся эта история разыграется почти лишь среди своих!

– Шутник! – ответил воришка.

Кабош обвязал его тело веревкой.

– Прочна ли эта веревка? – поинтересовался Гаскариль.

– Очень прочна! – успокоил его палач. – Ну, поднимайся теперь на лестницу!

Гаскариль быстро поднялся на самый верх. Кабош взобрался следом за ним и стал завязывать петлю в тоненькой веревочке.

– Готово! – сказал он, надевая петлю на шею осужденного.

– Да что вы делаете? – крикнул Гаскариль. – Вы с ума сошли?

– Что ты поешь тут, паренек?

– Да ведь это мертвая петля! Узел не закреплен!

– Ну да! Но как же ты хочешь, чтобы я удавил тебя, если петля не будет мертвой?

– Да ведь вы же знаете…

– Ровно ничего не знаю!

– Но ведь вы должны были повесить меня лишь в шутку.

– Что такое? – насмешливо сказал палач. – Кто это тебе напел такую глупость?

Сказав это, он толкнул несчастного и схватился за его плечи. Гаскариль оказался повешенным самым заправским образом, и королева не сдержала своего слова…

XVIII

Целый день в Лувре все ходили как ошалелые. Необычайная развязка дела Рене погрузила всех придворных в состояние страшного трепета: ведь теперь Рене станет еще страшнее, еще опаснее, так как пылает жаждой мести; на короля плоха надежда: вся эта комедия с Гаскарилем достаточно ясно показала, насколько он бессилен!

Королева вернулась в Лувр с высоко поднятой головой, а Карл IX сейчас же заперся у себя в кабинете.

Через час после возвращения из Шатле Пибрак встретил на луврском дворе герцога Крильона. Крильон был страшно взбешен и говорил, что отщелкает Рене по щекам, чтобы заставить парфюмера драться с ним на дуэли.

– Герцог! – сказал капитан гвардии. – Я хочу дать вам хороший совет!

– Именно?

– У вас отличные земли в Провансе и дом в Авиньоне, о котором рассказывают чудеса!

– Ну-с?

– На вашем месте я сейчас же отправился бы посмотреть, хороши ли виды на урожай и не требует ли дом ремонта…

– Вы смеетесь надо мной?

– Дикий зверь спущен с цепи…

– Ну что же, – ответил герцог, – если этот зверь наскочит на меня, я сверну ему шею!

– Не забудьте, что сам король не мог ничего поделать!

– Ну а я…

– А вы? Вы, ручаюсь вам, менее чем через три дня проглотите что-нибудь такое, от чего умрете в страшных мучениях!

– В предупреждение этого я принесу в вашем присутствии обет: клянусь не пить в Париже ничего, кроме воды, и не есть ничего, кроме свежих яиц, до тех пор пока не сверну шею Рене!

Пибрак только покачал головой.

– Ну да ладно, черт возьми! – продолжал Крильон. – Я отправлюсь сейчас к королю и выскажу ему прямо в лицо, что думаю обо всем этом.

– Берегитесь!

– Чего именно?

– Королева-мать находится у его величества.

– Ну так что же? Мне-то что!

С этими словами бесстрашный Крильон направился к кабинету короля. В приемной сидел паж Рауль.

– Король никого не принимает! – заявил он.

– Ну меня-то он примет!

– Я пойду скажу его величеству, что вы желаете видеть его!

Рауль ушел в кабинет, откуда сейчас же до Крильона донесся желчный голос Карла IX, крикнувшего:

– Скажи герцогу, что у меня болит голова и я не могу принять его!

– А, так королева действительно предупредила меня! – с бешенством буркнул герцог.

Он был вне себя и опять спустился во двор, чтобы привести в исполнение дикую идею, пришедшую ему в голову. Он хотел дождаться, когда Рене явится в Лувр, и, как говорил герцог, «свернуть шею парфюмеру сатаны».

Через некоторое время к нему опять подошел Пибрак.

– А, – сказал герцог, – вы пришли за мной от короля?

– Нет, герцог.

– В чем же дело?

– У меня к вам поручение.

– А именно?

– Король просит вас сесть на лошадь и отправиться в Авиньон, где вы подождете новых распоряжений.

– Но ведь это немилость! – крикнул Крильон.

– Нет, это уже ссылка, – печально ответил Пибрак. – Согласитесь, герцог, что я только что давал вам очень хороший совет!

– Черт возьми! – крикнул Крильон. – Раз король ссылает меня, я уеду, но ранее того я сверну Рене шею!

– Увы, вы лишены даже и этого удовольствия, герцог, так как король поручил мне взять с вас честное слово, что вы сейчас же уедете!

– А если я не дам честного слова?

– Тогда я должен буду попросить вас вручить мне шпагу!

Бешенство Крильона сразу упало.

– Вы были правы, мой милый друг, – сказал он, – воздух Парижа действительно вреден мне теперь. Мне нечего делать при дворе такого слабого, неустойчивого короля, и возвращение к себе домой будет действительно лучше всего. Солнце Прованса греет больше, чем луврское… Бедный король! – И, не думая больше о Рене, Крильон ушел собираться в путь.

Пибрак задумчиво шел по двору.

– Эй, Пибрак! – крикнул в этот момент Генрих Наваррский, которого капитан гвардии не заметил.

Теперь он обернулся и, направившись к принцу, сказал ему:

– Ваше высочество, только что я давал Крильону хороший совет отправиться подышать чистым воздухом юга…

– А зачем?

– Да затем же, зачем и вам говорю: ваше высочество, сейчас отличное время для охоты; если бы вы отправились в наши родные горы…

– Милый Пибрак, – смеясь, ответил Генрих, – ведь только я и Крильон не боимся Рене, а все вы остальные…

– Вы делаете большую ошибку, ваше высочество.

– Но Рене нуждается во мне больше, чем в королеве, и вы увидите, кто из нас должен бояться!

– На поддержку короля больше нельзя рассчитывать!

– Ну вот еще!

– Королева Екатерина снова забрала его в свои руки, и вот уже и результат: Крильон сослан!

– Ну, это уж чересчур! – пробормотал Генрих.

– И я начинаю думать, что Рене и на самом деле колдун!

– Ну, вы увидите, что я больше колдун, чем Рене! – ответил принц. – До свидания, Пибрак!

– Куда же вы идете?

– К королеве-матери.

– Она у короля.

– Ну так я подожду ее.

У Генриха была своя мысль. Он хотел предупредить Рене и не потерять своего реноме искусного колдуна. Он рассуждал так: «Ее величество все поставила на карту, чтобы спасти Рене, но она должна быть очень раздражена против него за те волнения и беспокойства, которые ей пришлось испытать по его милости. Спасение Рене было равносильно для нее возврату власти и влияния над королем. Поэтому она будет жестоко преследовать всех, кто был на стороне короля против Рене. Но к самому Рене она будет, особенно на первых порах, относиться не очень-то милостиво, а так как все мои предсказания оправдались наилучшим способом, то положение Рене при королеве на первое время останется за мной!»

Думая все это, Генрих шел к королеве-матери. Как и сказал ему Пибрак, Екатерины не было, но в салоне принц застал Нансея, сиявшего как человек, партия которого одержала верх.

Ввиду того что королева всегда с готовностью принимала сира де Коарасса, Нансей считал и его членом партии королевы, а потому принял его более чем любезно и выказал явную склонность поболтать с ним по душам.

«Гм! – подумал Генрих. – Самое лучшее средство узнать у болтуна всю подноготную – это молчать и ничего не спрашивать. Попытаемся применить тот же метод к господину Нансею!»

– Откуда вы сейчас, господин де Коарасс? – спросил Нансей.

– Из своей гостиницы.

– Значит, вы ничего не знаете?

– Что?

– Да что здесь произошло.

– Нет, не знаю.

– Король опять примирился с королевой Екатериной!

– Разве?

– И знаете, как это случилось?

– Нет.

– Из Анжера прибыл на рысях всадник с каким-то важным известием от герцога Франсуа, губернатора Анжера. Не зная ничего о здешних событиях, этот всадник – зовут его Дюра – направился прямо к королеве, думая, что она по-прежнему правит здесь всем. Насколько я понял, известие, привезенное господином Дюра, касалось открытия нового заговора среди гугенотов. Королеве пришлось чуть не силой вломиться к королю, так как сначала он не хотел впустить ее. Но… в самом непродолжительном времени Крильону было передано от имени короля, чтобы он отправлялся в свои поместья. Отсюда можно заключить, что королева вновь овладела волей короля. Да оно и понятно: разве король умеет править? И раз открылся заговор, он сам увидал, что без матери он не может ничего поделать. Таким образом, теперь мы сильнее, чем когда-либо прежде!

Не успел Нансей договорить последние слова, как в комнату вошла Екатерина. Она сияла гордостью и торжеством.

– Это очень хорошо, что вас надоумило прийти сюда как раз в этот момент, господин де Коарасс! – сказала она, протягивая Генриху руку для поцелуя. – Я только что хотела послать за вами, так как вы мне нужны!

«Черт возьми! – подумал принц, целуя руку королеве. – Как-то я теперь выпутаюсь?»

XIX

В то время когда в Лувре происходила эта перемена позиций, Рене выходил из Шатле. Президент Ренодэн и палач с помощниками были по-прежнему в камере пыток. В первый момент, когда король вышел, отдав приказание освободить парфюмера, эта неожиданная развязка так поразила всех, что некоторое время палачи стояли, разинув рты.

– Развяжите же господина Рене! – сказал им президент Ренодэн. – Да смотрите, обращайтесь с ним поосторожнее: он и без того пострадал достаточно!

Рене, в каком-то отупении стоявший у стены, встрепенулся при этих словах, поднял голову и странным взглядом посмотрел на президента. Затем он перевел взор на палачей, и этот взгляд был настолько красноречив, что палачи, развязывавшие его узлы, невольно вздрогнули.

– О, мессир Рене! – испуганно пробормотал Кабош. – Вы, должно быть, очень сердиты на меня, а между тем я немало сделал для вас! Ведь я два раза заявлял королю, что вы не можете выносить долее пытку, без этого вы были бы мертвы!

– В свое время я все это припомню, бедный Кабош, – ответил Рене с такой жестокой иронией, что у палача на голове зашевелились волосы.

Чтобы отвлечь свои мысли от ожидаемых бед, Кабош отправился вздергивать на виселицу несчастного Гаскариля.

Тогда Рене, прихрамывая, подошел к столу Ренодэна и спросил:

– Вы заметили тех, которые смеялись?

– Да.

– А! Ну так они попомнят это! А Крильон?…

– Берегитесь, господин Рене, Крильон такой человек, который способен свернуть вам шею!

Рене улыбнулся с видом голодной гиены.

– О, я нападу на него не с кинжалом в руках… Ну да это мой секрет! – И он пошел к выходу, отчаянно хромая и размахивая сожженной, покрытой перевязками левой рукой.

– Волк спущен с цепи! – со злым смехом сказал Ренодэн.

Из тюрьмы Рене отправился прямо к себе в магазин. Он понимал, что Екатерина должна сердиться на него, и потому решил прождать дома столько времени, пока она сама не позовет его.

Его появление на мосту вызвало большую сенсацию среди соседей, которые были уверены, что парфюмеру несдобровать. Рене с горделивым достоинством отвечал на их униженные поклоны и спокойно принялся отпирать дверь своего дома ключом, который вместе с кинжалом вернул ему президент Ренодэн. Рене не поражало, что магазин заперт: ведь Паола должна была, как обещала королева, находиться в Лувре!

У себя дома он первым делом прошел в лабораторию. Он достаточно занимался химией и знал секреты разных целительных мазей; поэтому он первым делом осмотрел свою опаленную руку и буркнул:

– Через неделю она будет совершенно здорова!

Затем он достал ряд снадобий, приготовил из них мазь и втер ее в обожженную руку. Перевязав последнюю, он занялся ногой.

Кости ноги не были тронуты, испанский башмак лишь повредил мускулы и некоторые сосуды.

– С ногой придется повозиться дольше, чем с рукой, – пробормотал Рене, – но, как бы я ни хромал и как бы ни были быстры на ноги мои враги, я достану их в свое время!

Затем он приготовил лекарство для ноги, перевязал ее, нашел достаточно просторную обувь и спустился в магазин.

Первым, что поразило его там, была желтая перчатка, лежавшая на прилавке. Значит, кто-нибудь был в лавке без него?

Сначала Рене подумал, что в лавочке побывали воры; но все стояло на местах, а в денежном ящике лежала довольно значительная сумма: значит, обладатель этой перчатки приходил совсем по другому поводу.

У Рене даже голова закружилась от мрачных предположений.

«Если Паола в Лувре, – думал он, ковыляя в комнату дочери, – то она должна была взять с собой свои платья и белье!»

Он подошел к шкафу дочери, открыл его и отчаянно вскрикнул: он прямо наткнулся на шелковую лестницу, по которой Ноэ забирался в комнату Паолы!

В этот момент в дверь лавочки тихо постучали. Рене поспешил к двери, питая слабую надежду, что это вернулась Паола. Но на пороге показалась та самая хорошенькая лавочница, которая два дня тому назад отвечала королеве Екатерине на расспросы об исчезновении Паолы.

– Что вам нужно? – грубо спросил парфюмер.

– Я хотела рассказать вам о вашей дочери, господин Рене! – ответила кумушка.

– О моей дочери? – крикнул парфюмер. – Так вы знаете, где она?

– Этого я как раз не знаю, но зато видела, как дня два тому назад она уезжала.

– В носилках? За ней приезжала дама?

– В носилках-то в носилках, да дама, которая приезжала, опоздала: ваша дочка за четверть часа до этого уехала с двумя замаскированными кавалерами.

Рене в полубесчувственном состоянии упал на скамейку. У него был такой ужасный, подавленный, несчастный вид, что злейший враг мог бы сжалиться над ним в эту минуту. Сжалилась и соседка и поспешно разыскала и подала ему стакан воды.

Когда Рене несколько пришел в себя, кумушка продолжала:

– Да ведь этого надо было ждать, господин Рене! Ведь ваша дочка-то уже давно…

– Как? Давно? Да что вы можете знать об этом?

– Как же не знать, когда по вечерам к ней приходил красивый дворянчик?… – И лавочница рассказала, как однажды вечером этот кавалер постучался в лавочку и был впущен Паолой.

– Когда это было? – спросил Рене.

– Да в четверг.

Рене вспомнил, что как раз в четверг Крильон арестовал его и отправил в Шатле, и, закрыв лицо руками, заплакал, словно обиженный ребенок. Теперь все кончено для него! Этот проклятый колдун, сир де Коарасс, напророчил ему сущую правду…

А тем временем соперник Рене в отгадывании тайн прошлого и будущего сидел у королевы-матери в кабинете.

– Господин де Коарасс, – сказала королева, – я так твердо уверилась в ваших знаниях, что вам придется частенько захаживать ко мне!

– Я весь к услугам вашего величества, – ответил Генрих.

– В данный момент вы мне очень нужны, – продолжала Екатерина. – Мой сын, герцог Франсуа, открыл опасный заговор на целость монархии среди гугенотов Анжера и Нанта, но не сообщает мне ровно никаких деталей. Вот я и подумала, что вы сможете открыть мне кое-какие подробности этого заговора.

Наш герой почувствовал себя в затруднительном положении.

– Ваше величество, – сказал он, – я никогда не занимался политикой, а потому мне придется попросить ваше величество дать мне для ответа несколько часов.

– Но почему несколько часов?

– Потому что я должен посоветоваться с более серьезным оракулом, чем обыкновенно! Теперь два часа пополудни; в восемь часов я вернусь и сообщу вашему величеству все подробности!

Выражение лица принца было настолько серьезным, что Екатерина ни на минуту не могла допустить мысль, что над ней просто смеются.

– Ступайте, – сказала она ему, – я буду ждать вас.

Генрих поцеловал ей руку и ушел, но, вместо того чтобы выйти из Лувра, отправился в комнату Нанси.

Девушка, спокойнейшим образом подслушивавшая через потайное отверстие, встретила его с насмешливой улыбкой.

– Бедный друг мой, – сказала она, – боюсь, что теперь вы в большом затруднении!

– Так себе! – ответил Генрих.

– Ведь не можете же вы, в самом деле, в течение шести часов побывать в Анжере и вернуться обратно!

– Это было бы трудновато!

– Так что я совершенно не знаю, мой бедный друг, как вы устроитесь, чтобы поддержать свою славу ловкого колдуна!

– Я тоже не знаю этого!

– Но почему вы не поступаете подобно Рене?

– То есть почему я не пущу в ход сомнамбулические способности Годольфина? А знаете ли что? Это отличная идея!

– Ну, так ступайте, а тем временем я послушаю да посмотрю – может быть, что-нибудь и пригодится!

Из Лувра Генрих отправился в гостиницу в надежде найти там Ноэ, но того там не было; зато во дворе гостиницы стояли две взмыленные лошади, которые своим измученным видом обратили на себя внимание принца.

– Чьи это лошади? – спросил он Лестокада, хозяина гостиницы.

– А это лошади каких-то господ из Анжера; они остановились в тринадцатом номере, – ответил трактирщик.

– Куда они едут?

– В Нанси.

Генрих вздрогнул и подумал:

«Гм! Господа, приезжающие из Анжера на взмыленных лошадях и отправляющиеся в Нанси… От этого пахнет заговором!»

Генрих поспешил в свою комнату, которая была как раз по соседству с номером тринадцатым и отделялась от него лишь очень тоненькой перегородкой. К этой-то перегородке принц и приник ухом.

Должно быть, он услыхал что-нибудь очень важное, так как через несколько минут он встал и постучался к соседям.

XX

В ответ на стук принца Наваррского из комнаты крикнули:

– Войдите!

Генрих вошел и увидал двух мужчин, из которых один был очень стар, а другой совсем молод. Костюм обоих сразу выдавал в них провинциальных дворян. Они с удивлением посмотрели на принца, не понимая, что могло понадобиться от них этому изящному придворному кавалеру.