Тайна леди Одли

Собаки поглядывали довольно подозрительно на спокойную фигуру Фебы, которая легко скользила по комнате от столика к чайнице, от чайницы к большому чайнику, который закипал в камине.

– Вы не нальете мне чаю, миссис Маркс? – попросил Роберт, усаживаясь в кресло.

– Вы приехали из Корта, сэр? – поинтересовалась Феба, протягивая Роберту чайницу.

– Да, я уехал от дяди час назад.

– А госпожа, сэр, с ней все в порядке?

– Да, конечно.

– Так же весела и беспечна, как всегда, сэр?

– Так же весела и беспечна.

Налив мистеру Одли чаю, Феба почтительно удалилась, но когда она уже стояла у двери, взявшись за ручку, он заговорил снова.

– Вы знали леди Одли, когда она была мисс Люси Грэхем, не так ли? – спросил он.

– Да, сэр. Я жила у миссис Доусон, когда госпожа служила там гувернанткой.

– И долго она была в семье врача?

– Полтора года, сэр.

– Она приехала из Лондона?

– Да, сэр.

– Кажется, она сирота?

– Да, сэр.

– Она всегда была такой же веселой, как и сейчас?

– Всегда, сэр.

Роберт допил свой чай и передал чашку миссис Маркс. Их глаза встретились – ленивое выражение в его глазах и ее беспокойный, вопрошающий взгляд.

«Эта женщина была бы неплохим свидетелем, – подумал он. – Нужно быть очень умным адвокатом, чтобы сбить ее в перекрестном допросе».

Он выпил еще одну чашку чая, отодвинул в сторону тарелку, покормил собак и закурил трубку, пока Феба выносила поднос.

Снаружи ветер с завыванием проносился над замерзшими полями, задувал в опустевших лесах, безжалостно сотрясал оконные рамы.

– Сквозняк из окон и двери не делает комнату уютнее, – пробормотал Роберт. – Без сомнения, есть более приятные ощущения, чем стоять по колени в холодной воде.

Он пошевелил угли в камине, погладил собак, надел пальто, подвинул дряхлый старенький диванчик поближе к камину, укутал ноги дорожным пледом, и растянувшись во весь рост на подушках из конского волоса, закурил трубку и стал наблюдать, как голубовато-серые колечки дыма поднимаются к темному потолку.

– Да, – пробормотал он опять, – эта женщина умеет хранить тайны. Адвокат от истца мало что вытянет из нее.

Как уже говорилось, приемная с баром была отделена от гостиной, которую занимал Роберт, только тонкой перегородкой. Молодому адвокату было слышно, как несколько деревенских торговцев и фермеров смеялись и беседовали в баре, пока Люк подавал им напитки.

Иногда он мог даже расслышать их слова, особенно хозяина, так как он говорил грубым хриплым голосом и громче всех хвастался.

– Этот человек глуп, – промолвил Роберт, положив трубку. – Пойду-ка я поговорю с ним.

Он подождал, пока завсегдатаи один за другим разошлись, и когда Люк Маркс запер входную дверь за последним из них, он не спеша вошел к ним в приемную.

Феба сидела за низким столиком, на котором стояла ее рабочая коробка с нитками и иголками. Она штопала грубые носки мужа с таким видом, как будто это были тонкие изящные чулки госпожи.

Новая обстановка, в которой она теперь оказалась, совершенно не коснулась ее: в гостинице «Касл», в обществе грубого, неуклюжего мужа, у нее были те же изящные, изысканные манеры, что и в роскошном будуаре госпожи.

Она быстро взглянула на Роберта, когда он вошел. В ее бесцветных глазах промелькнуло раздражение, сменившееся беспокойством – и почти ужасом, когда она перевела взгляд с мистера Одли на Люка Маркса.

– Я заглянул к вам немного поболтать перед сном, – произнес Роберт, усаживаясь поближе к веселому пламени очага. – Вы не возражаете против моей сигары, миссис Маркс? Я имею в виду, если я выкурю одну? – объяснил он.

– Вовсе нет, сэр.

– Смеху-то будет, начни она возражать, – проворчал мистер Маркс, – когда тут все подряд целый день смолят.

Некоторое время Роберт задумчиво попыхивал сигарой, прежде чем продолжил беседу.

– Расскажите мне о Маунт-Стэннинге, мистер Маркс, – попросил он вскоре.

– Да тут и говорить-то не о чем, – ответил Люк, рассмеявшись резким скрипучим смехом. – Изо всех скучных дыр на земле, эта – самая тоскливая. Не то чтобы не было дохода – не могу пожаловаться; но неплохо было бы иметь таверну в Челмсфорде, или Брентвуде, или Ромфорде, где есть хоть какая-то жизнь на улицах; и я бы имел это, – добавил он недовольным тоном, – если бы кое-кто не был таким скупердяем.

Пока он ворчливо жаловался, бормоча себе под нос, Феба подняла голову от своей работы и заговорила с ним.

– Мы забыли запереть сарай, Люк, – напомнила она. – Ты не пойдешь и не поможешь мне?

– Перебьется на сегодня эта чертова дверь, – ответил мистер Маркс. – Я уселся покурить и отдохнуть и больше с места не сдвинусь.

Он вынул длинную трубку из-за каминной решетки и начал не спеша набивать ее.

– Я беспокоюсь за эту дверь, Люк, – настаивала его жена. – Если мы не закроем ее на засов, туда легко залезут бродяги, их полно кругом.

– Тогда иди сама закрой, – ответил мистер Маркс.

– Но засов очень тяжелый.

– Так пусть стоит открытой, раз ты у нас такая благородная, что не можешь запачкать свои белые ручки. Что-то ты больно забеспокоилась об этом сарае. Сдается мне, ты не хочешь, чтобы я поговорил с этим господином. Ой, да не надо так хмуриться! Вечно ты перебиваешь меня на полуслове, но больше я этого не потерплю. Ты поняла? Не потерплю!

Феба Маркс пожала плечами, свернула свою работу, закрыла коробку и, сложив на коленях руки, устремила взгляд на упрямое, словно у быка, лицо мужа.

– Так, значит, вам не очень хочется жить в Маунт-Стэннинге? – вежливо продолжал расспрашивать Роберт, желая сменить тему разговора.

– Нет, – отвечал Люк, – и я уже сказал, что если бы кое-кто не был таким жадным, у меня была бы таверна в большом торговом городе, а не в этой старой развалине, где в ветреный день срывает волосы с головы. Ну что такое пятьдесят фунтов или даже сто фунтов?…

– Люк! Люк!

– Ты не заткнешь мне рот этим своим «Люк, Люк!». Я повторяю: что такое сто фунтов?

– Да, – отчетливо произнес Роберт Одли, отвечая Люку, но устремив глаза на взволнованное лицо Фебы. – И в самом деле, что такое сотня фунтов для человека, который (или, скорее, его жена) обладает властью над персоной, о которой идет речь?

Лицо Фебы, всегда бесцветное, стало мертвенно-бледным; она не выдержала вопрошающего взгляда Роберта и опустила глаза.

– Ого, четверть двенадцатого, – заметил Роберт, взглянув на часы. – Поздний час для такой тихой деревушки, как Маунт-Стэннинг. Спокойной ночи, мой достойный хозяин. Спокойной ночи, миссис Маркс. Я думаю, подавать воду для бритья завтра утром не стоит раньше девяти…

Глава 18. Роберта навещает нежданная гостья

Когда на следующее утро часы пробили одиннадцать, Роберт все еще сидел за завтраком, с комфортом развалившись в кресле; его собаки сидели рядом, не сводя с него глаз и открыв рты, в ожидании кусочка ветчины или тоста. На коленях у него лежала местная газета, и он время от времени принимался читать первую страницу, заполненную всевозможными объявлениями о фермерском инвентаре, шарлатанских снадобьях и прочих небезынтересных вещах.

Погода переменилась, и снег, который в последние дни скапливался в небе черными тучами, теперь пушистыми хлопьями падал на замерзшую землю и ложился сугробами в небольшом садике около дома.

Роберт выглянул в окно: длинная пустынная дорога, ведущая в Одли, была усыпана снегом.

– Чудесно, – промолвил он в восхищении, – для человека, привыкшего к красотам Темпла!

Наблюдая, как снег валит все гуще и быстрее, Роберт чрезвычайно удивился, увидев двуколку, которая медленно поднималась в гору.

– Интересно, какому это горемыке не сидится дома в такое утро, – прошептал он, возвращаясь в свое кресло у огня.

Не прошло и нескольких минут, как в комнату вошла Феба Маркс с известием, что приехала леди Одли.

– Леди Одли! Попросите ее войти, – сказал Роберт и затем, когда Феба вышла из комнаты, чтобы пригласить неожиданную посетительницу, он пробормотал сквозь зубы: – А вот это оплошность с вашей стороны, госпожа, какой я не ожидал от вас.

Холодное и ненастное январское утро нисколько не отразилось на госпоже – она все так же сияла. Когтистые лапы свирепого Деда Мороза хватают за нос всех людей – но только не госпожу; от суровой холодной непогоды губы становятся бледными и синими, но хорошенький маленький ротик госпожи не утратил своей яркости и свежести.

Она была закутана в те самые соболя, что Роберт привез ей из России, и держала в руках огромную муфту, которая казалась больше, чем она сама.

Люси выглядела, как беспомощный ребенок, и когда она подошла к камину, у которого стоял Роберт, и протянула к огню свои изящные в перчатках руки, в глазах у Роберта мелькнула жалость.

– Какое утро, мистер Одли, – промолвила она, – какое утро!

– И не говорите! Зачем вы покинули дом в такую погоду, леди Одли?

– Потому что я хотела увидеть вас – именно вас.

– Неужели!

– Да, – подтвердила госпожа в большом замешательстве, теребя пуговицу от перчатки и почти что оторвав ее, – да, мистер Одли, я чувствовала, что с вами плохо обошлись, что… одним словом, что у вас есть причины жаловаться, и перед вами следует извиниться.

– Мне не нужны никакие извинения, леди Одли.

– Но вы имеете на них право, – спокойно возразила госпожа. – Дорогой Роберт, ну к чему нам эти церемонии? Вам было хорошо и удобно в Одли, мы были вам рады, но мой дорогой глупый муж вбил себе в голову, что спокойствие его бедной маленькой жены подвергается опасности, когда рядом племянник двадцати восьми или двадцати девяти лет покуривает сигары в ее будуаре, и в итоге наш приятный семейный кружок разрушен.

Люси Одли говорила быстро и оживленно, как болтает ребенок. Роберт взглянул почти с печалью на ее яркое живое лицо.

– Леди Одли, – произнес он с ударением, – боже упаси, чтобы вы или я навлекли горе или бесчестье на моего великодушного дядюшку! Возможно, это к лучшему, если меня не будет в доме; может быть, лучше бы я никогда не переступал его порога!

Госпожа молча слушала его, глядя на огонь, но при его последних словах она резко вскинула голову и впилась в него странным взглядом – серьезным и вопрошающим, значение которого было вполне понятно молодому адвокату.

– О, бога ради, не тревожьтесь, леди Одли, – мрачно промолвил он. – Вам не следует опасаться с моей стороны ни сентиментальной чепухи, ни слепого любовного увлечения, заимствованного у Бальзака или Дюма-сына. Завсегдатаи Темпла скажут вам, что Роберта Одли не затронула эпидемия, внешними признаками которой являются подвернутые воротнички и байроновские шейные платки. Я только сказал, что лучше бы я не переступал порога дома моего дяди в прошлом году; но я придаю этому скорее важное, а отнюдь не сентиментальное значение.

Госпожа пожала плечами.

– Вы продолжаете говорить загадками, мистер Одли, – заметила она. – Вы должны простить бедной маленькой женщине, что она отказывается разгадывать их.

Роберт ничего не ответил.

– Но скажите мне, – продолжала госпожа уже совсем другим тоном, – что побудило вас приехать в такое унылое место?

– Любопытство.

– Любопытство!

– Да, у меня появился интерес к этому мужлану с бычьей шеей, темно-рыжими волосами и серыми недобрыми глазами. Опасный человек, госпожа, не хотел бы я быть в его власти.

Неожиданная перемена произошла с леди Одли: кровь отлила от ее лица, голубые глаза загорелись гневом.

– Что я вам сделала, Роберт Одли, – с негодованием воскликнула она, – за что вы меня так ненавидите?

Он ответил мрачным тоном:

– У меня был друг, леди Одли, которого я нежно любил, и с тех пор, как я потерял его, боюсь, что мои чувства к другим людям странным образом изменились.

– Вы имеете в виду того самого мистера Толбойса, который уехал в Австралию?

– Да, я имею в виду того самого мистера Толбойса, который, как мне сказали, отправился в Ливерпуль с целью уехать в Австралию.

– А вы не верите, что он уплыл в Австралию?

– Не верю.

– А почему?

– Простите меня, леди Одли, но я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

– Как вам будет угодно, – небрежно промолвила она.

– Спустя неделю, после того, как исчез мой друг, – продолжал Роберт, – я послал объявления в газеты Сиднея и Мельбурна, обращаясь к нему с просьбой, если он находится в каком-либо из этих городов, написать мне о своем местопребывании; я также обратился ко всем, кто встречал его в колониях или в плавании, с просьбой предоставить мне о нем любую информацию. Джордж Толбойс покинул Эссекс или исчез из Эссекса седьмого сентября прошлого года. До конца этого месяца я буду ждать ответа на свое объявление. Сегодня уже двадцать седьмое – срок приближается.

– А если вы не получите ответа? – поинтересовалась леди Одли.

– Если я не получу ответа, то буду думать, что мои опасения не были беспочвенны, и я начну действовать.

– Что вы под этим подразумеваете?

– О, леди Одли, вы мне напоминаете, сколь беспомощен я в этом деле. От моего друга могли избавиться в этой самой гостинице, ударив ножом в спину у этого очага, где я сейчас стою, и я мог бы оставаться здесь хоть год, так и не узнав ничего о его судьбе, как если бы я вообще не заходил сюда. Что мы знаем о тайнах, которые обитают в домах, куда ступает наша нога? Если бы завтра мне пришлось войти в тот простой плебейский дом из восьми комнат, где Мария Мэннинг и ее муж зверски убили своего гостя, у меня не было бы ощущения того прошлого ужаса. Грязные дела творились под самыми гостеприимными крышами, страшные преступления совершались среди красивейших мест, не оставив никаких следов. Я не верю в мандрагору или в пятна крови, которые не может стереть никакое время. Я скорее верю в то, что мы можем находиться в атмосфере преступления, не сознавая этого, и при этом легко дышать. Я верю в то, что мы запросто можем смотреть в улыбающееся лицо убийцы и восхищаться его безмятежной красотой.

Госпожа посмеялась над откровениями Роберта.

– У вас, кажется, склонность к рассуждениям о всяких ужасах, – насмешливо съязвила она. – Вам следовало быть полицейским детективом.

– Иногда я думаю, что из меня получился бы неплохой детектив.

– Почему?

– Потому что я терпелив.

– Но возвратимся к мистеру Джорджу Толбойсу, о котором мы позабыли, заслушавшись вашими речами. Что, если вы не получите ответа на свои объявления?

– Тогда подтвердится вывод о том, что мой друг мертв.

– И тогда?

– Я тщательно исследую то, что он оставил в моей квартире.

– И что же это? Я полагаю, сюртуки, жилеты, ботинки, трубки, – засмеялась леди Одли.

– Нет, письма – от его друзей, его старых школьных товарищей, его отца, его товарищей-офицеров.

– Да?

– Также письма от его жены.

Несколько мгновений госпожа хранила молчание, задумчиво глядя на огонь.

– Приходилось ли вам видеть письма, написанные его покойной женой? – спросила она вскоре.

– Никогда. Бедняжка! Вряд ли ее письма прольют свет на судьбу моего друга. Я думаю, это обычные женские каракули. Очень немногие имеют такой очаровательный и необычный почерк как у вас, леди Одли.

– А, так вам знакома моя рука.

– Да, я хорошо знаю ваш почерк.

Госпожа еще раз погрела руки, и взяв в руки свою огромных размеров муфту, которую она отложила в сторону на стул, собралась уходить.

– Вы отказались принять мои извинения, мистер Одли, – промолвила она, – но я полагаю, вы уверены в моих чувствах по отношению к вам.

– Совершенно уверен, леди Одли.

– В таком случае до свидания, и разрешите посоветовать вам не задерживаться долго в этом сыром месте, где сквозит изо всех щелей, чтобы не возвратиться на Фигтри-Корт с ревматизмом.

– Я возвращусь в город завтра утром, чтобы посмотреть письма.

– Тогда еще раз до свидания.

Она протянула ему руку. Она была такая тонкая и слабая, что казалось, одним небольшим усилием он мог сломать ее, если бы решил быть безжалостным.

Он проводил ее до экипажа и смотрел ему вслед: он поехал не к Одли, а в направлении Брентвуда, что был в шести милях от Маунт-Стэннинга.

Полтора часа спустя, когда Роберт стоял у дверей таверны и курил, наблюдая, как покрываются снегом окрестные поля, экипаж вернулся, на этот раз без пассажирки.

– Вы отвезли леди Одли обратно в Корт? – спросил он кучера, который решил выпить кружку горячего эля.

– Нет, сэр. Я только что со станции в Брентвуде. Госпожа отправилась в Лондон поездом двенадцать сорок.

– В город?

– Да, сэр.

– Госпожа уехала в Лондон! – размышлял вслух Роберт, возвращаясь в маленькую гостиную. – Тогда я последую за ней следующим поездом, и если я не ошибаюсь, то знаю, где найду ее.

Он упаковал свой чемодан, заплатил по счету, который аккуратно выписала Феба Маркс, надел на собак ошейники и прицепил их к одному поводку, и сел в тряскую пролетку, что держали в таверне «Касл» для удобства жителей Маунт-Стэннинга. Он успел на экспресс, который уходил из Брентвуда в три часа, с удобством устроился в уголке пустого купе первого класса, укрылся огромными пледами и закурил сигару, спокойно пренебрегая запретом. «Компания может принимать сколько угодно правил и запретов, – пробормотал он, – но пока у меня есть хоть полкроны, чтобы заплатить служащему, я воспользуюсь свободой и буду наслаждаться своей манильской сигарой».

Глава 19. Ошибка кузнеца

Ровно пять минут пятого Роберт Одли сошел на платформу Шередит и терпеливо ожидал, пока его собак и чемодан не доставят к служащему, вызвавшему кэб и распоряжавшемуся багажом с безликой учтивостью так присущей той категории слуг, которой запрещено принимать дань от благодарной публики. Роберт Одли ожидал довольно долго с покорным терпением, но так как экспресс – это длинный поезд и из Норфолка приехало множество пассажиров с ружьями, охотничьими собаками и другими подобными атрибутами, то понадобилось много времени, чтобы обслужить всех претендентов, так что даже ангельское терпение адвоката к мирским делам подверглось искушению.

«Может быть, когда тот джентльмен, поднявший шум вокруг своего пойнтера с красновато-коричневыми пятнами, получит наконец ту самую собаку и те самые пятна, что ему нужны (хотя такое счастливое стечение обстоятельств едва ли произойдет), тогда они, быть может, выдадут наконец мне багаж и позволят уйти. Эти мошенники поняли с первого взгляда, что я лопух, и что даже если они прибьют меня на этой самой платформе, у меня никогда не хватит духу возбудить дело против железнодорожной компании». Неожиданно его поразила какая-то мысль, и оставив свои вещи под присмотром служащего, он перешел на другую сторону станции.

Он услышал, как звенит звонок и, взглянув на часы, вспомнил, что в это время отправляется поезд до Колчестера. Со времени исчезновения Джорджа Толбойса он узнал, что значит неуклонно идти к достижению цели, и успел добраться вовремя до противоположной платформы, где пассажиры уже занимали свои места.

Одна дама, очевидно, только что приехала на станцию и спешила на платформу, и как только Роберт подошел к поезду, она почти налетела на него.

– Прошу меня извинить, – церемонно начала она, затем, подняв глаза от жилета мистера Одли, который находился на одном уровне с ее лицом, она воскликнула:

– Роберт! Вы уже в Лондоне?

– Да, леди Одли, вы совершенно правы, гостиница «Касл» – тоскливое место и…

– Она вам надоела – я знала, что так и случится. Откройте мне, пожалуйста, дверь в вагон – поезд тронется через две минуты.

Роберт Одли озадаченно посмотрел на жену своего дяди.

«Что это значит? – подумал он. – Она так отличается от той несчастной, беспомощной женщины, которая на минуту сбросила маску и жалобно смотрела на меня в маленькой комнате в Маунт-Стэннинге всего четыре часа назад. Что же вызвало эту перемену?»

Размышляя об этом, он открыл ей дверь и помог устроиться в купе, накинул на колени меха и укутал в огромную бархатную накидку, в которой ее хрупкая фигурка совсем скрылась.

– Большое спасибо, вы так добры ко мне! – поблагодарила она. – Вы, наверное, думаете, зачем я путешествую в такую погоду, а мой муж даже не знает об этом; но я приехала в город, чтобы уладить ужасный счет от модистки, о котором моему супругу лучше не знать, поскольку, несмотря на свою снисходительность, он может подумать, что я слишком расточительна, а даже мысль об этом заставляет меня страдать.

– Боже вас упаси от страданий, леди Одли, – мрачно промолвил Роберт.

Она взглянула на него с улыбкой, в которой было что-то вызывающее.

– Да, упаси боже, – прошептала она. – Едва ли они выпадут на мою долю.

Прозвенел второй звонок, и поезд тронулся. Последнее, что увидел Роберт, была ее сияющая, вызывающая улыбка.

«Что бы ни привело ее в Лондон, это было успешно завершено, – подумал он. – Удалось ли ей сбить меня с толку своими женскими фокусами? Суждено ли мне приблизиться к истине, или всю жизнь я буду мучиться неясными сомнениями и страшными подозрениями, которые будут преследовать меня до тех пор, пока я не сойду с ума? Зачем она приезжала в Лондон?».

Он продолжал мысленно задавать себе этот вопрос, поднимаясь по лестнице на Фигтри-Корт, держа собак под мышками и перекинув дорожный плед через плечо.

В его комнатах было все как обычно. Герань была полита, канарейки устроились на ночь под зеленым мягким покрывалом, что свидетельствовало о заботе добросовестной миссис Мэлони. Роберт поспешно окинул взором гостиную, затем, опустив собак на коврик у камина, он прошел прямо в маленькую комнату, которая служила ему гардеробной.

В этой комнате он хранил старые чемоданы, коробки, чехлы и другой хлам; именно здесь Джордж Толбойс оставил свой багаж. Роберт поднял чемодан с крышки большого сундука, и склонившись к нему со свечой, внимательно осмотрел замок.

На вид он был в том же состоянии, в каком Джордж оставил его, сложив свои траурные одежды в это дряхлое хранилище вместе с вещами своей покойной жены. Роберт провел рукавом своего пальто по изношенной, обитой кожей крышке, на которой большими медными буквами значились инициалы «Д. Т.», но миссис Мэлони, прачка, была, должно быть, самой аккуратной из всех домохозяек, так как ни на чемодане, ни на сундуке не было пыли.

Роберт Одли послал мальчишку за своей ирландской служанкой и мерил шагами гостиную, с беспокойством ожидая ее прихода.

Она появилась минут через десять и, выразив восторг по поводу возвращения своего хозяина, смиренно ожидала его распоряжений.

– Я послал за вами, только чтобы узнать, был ли здесь кто-нибудь, то есть, обращался ли к вам кто-нибудь за ключом от моих комнат сегодня – какая-нибудь дама?

– Дама? Нет, ваша честь, дамы не было, но приходил кузнец.

– Кузнец!

– Да, которого вы вызывали.

– Я вызывал кузнеца! – воскликнул Роберт. «Я оставил в шкафу бутылку французского бренди, – подумал он, – и миссис Эм, похоже не теряла времени даром».

– Ну да, ваша честь велели ему осмотреть замки, – ответила миссис Мэлони. – Он живет в конце маленькой улочки у моста, – добавила она, довольно толково объяснив ему, где находится дом этого человека.

Роберт приподнял брови в безмолвном удивлении.

– Если вы присядете и соберетесь с мыслями, миссис Эм, – сказал он (Роберт сокращал таким образом ее имя, следуя принципу, что нужно избегать лишних затрат труда), – то, возможно, мы сможем понемногу понимать друг друга. Вы говорите, что здесь был кузнец?

– Да, сэр, так и было.

– Сегодня?

– Совершенно верно, сэр.

Шаг за шагом мистер Одли узнал следующее. Днем в три часа к миссис Мэлони зашел кузнец и попросил ключ от комнат мистера Одли, чтобы он мог проверить замки, которые, по его словам, сломались. Он заявил, что действует по распоряжению самого мистера Одли, о котором ему стало известно из письма, полученного из провинции, где этот господин проводил Рождество. Миссис Мэлони, поверив ему, впустила его в комнаты, где он оставался около получаса.

– Я полагаю, вы были с ним, пока он осматривал замки? – спросил мистер Одли.

– Конечно, сэр, я, если можно так сказать, все время была поблизости, входила и выходила, так как в тот день я мыла лестницу.

– О, так вы все время были поблизости. Если бы вы могли дать мне ясный ответ, миссис Эм, мне бы хотелось узнать, как долго вас не было, пока кузнец был в моих комнатах?

Но миссис Мэлони не могла дать ясного ответа. Может быть, минут десять, хотя вряд ли так долго. Может быть, четверть часа, но она была уверена, что не больше. Ей казалось, что не больше пяти минут, но «эти ступеньки, ваша честь…», и здесь она пускалась в рассуждения о мытье лестниц в целом и ступенек возле комнат Роберта в частности.

Мистер Одли устало вздохнул, печально покоряясь судьбе.

– Ничего страшного, миссис Эм, – успокоил он ее. – У кузнеца было полно времени, чтобы сделать все, что нужно, и, смею сказать, даже в том случае, если бы вы оказались умнее.