Девочка на месяц

Пётр Алёшкин

Девочка на месяц

Роман

И никому его не жаль.

Данте. «Божественная комедия»

1

Повеситься можно было на трубе.

Дмитрий Иванович Анохин вообразил, увидел явственно, как он вытягивает из брюк ремень, делает петлю, встает на унитаз, привязывает конец ремня к трубе, надевает петлю на шею и соскальзывает вниз; отчетливо услышал, как испуганно суетятся в коридоре сотрудники издательства; представил четко, с каким ужасом заглядывают они в туалет, где вытянулось вдоль стены его безжизненное тело с синим лицом, с выпавшим изо рта языком, c вылезшими из орбит безобразно и жутко белыми глазами, и содрогнулся, резко качнул головой, освобождаясь от страшного виденья и начал медленно вытирать руки чистым полотенцем. В душе его по-прежнему стояли, томили боль, тоска, скорбь! Казалось, что за две прошедших с того случая недели мучительная боль ничуть не притупилась. Особенно остра была, когда он оставался один. Душил, почти физически душил постоянный, тягостный вопрос: что делать?! Что делать?!

Дмитрий Иванович осторожно, потихоньку, словно он таился (прежде он по деревянным ступеням узкой лестнице взлетал), поднялся на мансардный этаж, где был его кабинет с фотопортретами на стенах почти всех знаменитых писателей России. Они были авторами издательства «Беседа», которым руководил Анохин со дня его создания. Дмитрий Иванович тяжело сел в скрипнувшее кресло и шумно выдохнул. Чувствовал он себя так, словно взбежал на шестнадцатый этаж. Увидел на столе письмо знакомого писателя с заявкой на новый роман и взял ручку, пододвинул к себе чистый лист бумаги. Хотелось чем-нибудь заняться, чтобы забыться, не слышать навязчивый вопрос-вопль: что делать! Но ручка застыла над чистым листом, он забыл, что хотел писать ответ на заявку. Замер надолго, не слышал привычного гула машин из открытого окна, выходящего в переулок, не услышал шагов секретарши Кати. Очнулся, вздрогнул, вскинул голову, только когда она спросила:

– Дмитрий Иванович, вы сегодня сами издательство закрывать будете? Все ушли…

Спросила она негромко, приглушенным голосом, таким, каким разговаривают с больными. Он почувствовал в ее голосе некоторую предупредительность, жалость к нему. «Все знают, все обсуждают! – с горечью мелькнуло в его голове. – Все ждут, чем кончится… Если делиться придется, то всех коснется! – подумал Дмитрий Иванович о сотрудниках. – Горько, горько! Они-то при чем?»

– Сколько уже? – глянул Анохин на часы и попытался доброжелательно улыбнуться секретарше. Он был уверен, что Катя искренне переживает за него, возмущена случившимся. Ее он непременно возьмет с собой в новую фирму, которую неизбежно придется открывать. Катя умна, добра, а главное, верна. – Минуточку еще, Катенька! Письмо закончу… – на этот раз он улыбнулся секретарше оживленней и искренней.

– Чаю хотите? – спросила Катя.

Дмитрий Иванович кивнул и склонился над листом бумаги. Она повернулась энергично, быстро вышла и звонко застучала каблуками по паркету приемной. Слышно было, как скрипнула дверца шкафчика, где она хранила посуду.

А входила Катя почти на цыпочках, потому он не услышал ее шагов. Секретарша знала, что директор называет ее Катенькой только в хорошем расположении духа. Значит, оживает, поняла она, принял какое-то решение. Слава Богу, а то уж две недели в издательстве, как в погребе, тишина, мрак и запах тлена. То, что директор выкрутится, как бывало прежде не один раз, Катя не сомневалась: только бы поскорее.

А Дмитрий Иванович вновь забыл, что хотел ответить на заявку. Вновь возник, начал терзать вопрос: что делать?! Никогда еще за свои сорок три года он не чувствовал себя так беспомощно. Раньше он был скор в решениях, нетерпелив. Но раньше… раньше… Почему же? И раньше был с ним почти такой же случай, когда ему пришлось круто менять жизнь: оставить жену с ребенком, квартиру со всей обстановкой, работу, родной город, забыть о прошлом и начинать все с нуля. Вспомнив об этом, Дмитрий Иванович горько усмехнулся. Почти так, да не так! Тогда ему было двадцать три года, вся жизнь впереди. Кем он тогда был? Никем, мечтателем… А теперь довольно известный литератор, директор издательства, отец двух почти взрослых детей. Мечтатель не мог долго страдать. Помнится, тогда он мучился всего одну ночь. Кинул в чемодан самые необходимые вещи, только что изданную первую книгу и навсегда сбежал из Тамбова свободным от прошлого человеком. Все мысли были только о будущем. Теперь, когда вдруг вспоминалась ему прежняя домосковская жизнь, она казалась ему нереальной, выдуманной так же, как жизнь героев его романов. До вчерашней встречи с сотрудником спецслужбы Дмитрий Иванович думал, что уйдет из семьи, разделит издательство, откроет новую фирму один, без друзей… Друзей, оказывается, в бизнесе не бывает. А теперь-то что делать!?

Резко ударил в уши телефонный звонок, оторвал от тяжких мыслей. Дмитрий Иванович испуганно схватил трубку.

– Я по объявлению, – услышал он чуть вздрагивающий девичий голос и, успокаиваясь, хотел сразу ответить: – «Извините, я уже нашел!», но что-то удержало его. Дмитрий Иванович часто думал потом, в Америке, почему он не положил трубку, ведь к тому времени он уже решил, что едет в Штаты с Диной, договорился с ней, и сегодня вечером они должны были везти паспорта и приглашение знакомому дельцу, который всегда делал ему визы.

Дело в том, что еще задолго до случившегося издательство «Беседа», как обычно, пригласили в США на книжную ярмарку в Чикаго, и он оформил все документы для участия в ней, оплатил стенд. Осталось получить визы. А тут этот случай. Вначале Дмитрий Иванович решил отменить поездку. Не до ярмарки, когда все рушится, и неизвестно – будет ли существовать издательство через месяц. Потом, когда тоска и боль так допекли его, а достойного выхода все не находилось, ему в голову пришла шальная дурацкая мысль: взять какую-нибудь деваху и укатить с ней в Америку на месяц, отвлечься, отдохнуть, забыть обо всем в ее объятьях, убить тоску, а там решение, как жить дальше, само придет, вернется к нему уверенность, решительность, уляжется злость, ненависть и боль.

В те дни он хотел снять квартиру, чтобы не жить под одной крышей с женой. Купил газету «Из рук в руки», стал читать объявления и среди прочих увидел, что какой-то мужчина приглашает привлекательную девушку без комплексов провести совместный отпуск в Швейцарских Альпах. Прочитал, написал объявление: «Предлагаю молодой девушке прокатиться на машине по США от океана до океана» и отвез в редакцию. Дмитрий Иванович прекрасно понимал, что нормальные девчонки не позвонят, ждал звонков от легкомысленных. Они и звонили. Встретился с несколькими. Выбрал Дину. Она выглядела раскованней, вульгарней, шалавистей других. По ее лицу да по двум произнесенным словам любой неискушенный человек мог легко догадаться, что умом она не блещет. Дмитрий Иванович никогда не имел дела с такого рода женщинами и думал, что та, что поглупей и полегкомысленней, станет послушней, не будет мешать ему думать, станет для него как бы кошечкой. Когда ему взгрустнется, он ее погладит, приласкает, а когда захочет побыть с самим собой, отодвинет в сторонку, чтобы не мешала. Сегодня вечером Дина должна была передать ему свой паспорт для оформления визы. Договориться-то договорился, но на другой же день засомневался, не сведет ли она с ума своей глупостью, не ошибся ли он? А после вчерашней, ужасной встречи с сотрудником спецслужбы планы его насчет Америки резко изменились: он решил просить там политического убежища. Оснований, убедительных документов для этого у него было столько, что он мог рассчитывать, что ему не откажут. Кроме того, он сразу же после встречи с сотрудником спецслужбы вспомнил о знакомом директоре американского литературного агентства, который говорил ему, что за пять тысяч долларов известный в своей стране человек может получить в США гринкарту, вид на жительство. Позвонил ему в Нью-Йорк и спросил: поможет ли тот сделать гринкарту? Естественно, не бескорыстно. Литагент пообещал связаться с адвокатом, который был мастером таких дел, подготовить все к приезду Анохина. Тогда встал вопрос: как быть с Диной, брать или не брать ее с собой? Дмитрий Иванович пока не знал, как быть: прокатиться по Америке или отказаться от этой затеи. Очевидно, удирать навсегда в США ему не хотелось, надо думать, не прижилась, не укоренилась прочно в его душе эта мысль, должно быть, он надеялся подспудно, что все устроится, перемелется, устоится. Может быть, поэтому, услышав в телефонной трубке дрожащий девичий голос, он сразу не отказал, не отключил телефон. Возможно, не последнюю роль сыграло то, что голос у девушки был юн, чист и вздрагивал от волнения, нерешительности и смущения. Дмитрию Ивановичу показалось, что она ждет отказа и будет рада ему, примет с облегчением. Разных голосов наслушался он, когда подал объявление: развязных, прокуренных, пьяных. И спросил:

– Как вас зовут?

– Елизавета…

– Ну да, Елизавета? Скорее Лизонька, так ведь?

В ответ молчание.

– Ну, хорошо, Елизавета, сколько вам лет?

– Это важно?

– Конечно, важно. Не поеду же я со школьницей, – усмехнулся он в трубку.

– Я студентка… и давно совершеннолетняя…

– Это хорошо, – произнес он, думая, что со студенткой, может, повеселее будет, и решил, если она студентка гуманитарного факультета, то он сейчас же встретится с ней, посмотрит на Елизавету-Лизоньку. – А какой институт?

– Факультет, курс, группа вам тоже нужны? Может, и характеристику принести? – голос у девушки стал обиженный, недоуменный и немножко дерзкий.

– Молодец, Елизавета, хорошо отбрила… Я имел в виду профиль института. Кто вы – физик, лирик? Это для меня важно…

– Филолог… Удовлетворены?

– Удовлетворен. Но вы знаете, через два дня надо лететь! Это вас не пугает?

– Радует, – быстрый, бодрый ответ.

– Тогда давайте встретимся, поглядим друг на друга. – В голове его вдруг мелькнула жуткая мысль: не из спецслужб ли она? Прослушали его разговор с американским литагентом и подослали?.. Не может быть! Слишком рано. Звонил-то он в Нью-Йорк всего часа четыре назад. Неужто наши спецслужбы научились так быстро принимать решения? Такого быть не может, успокоил он сам себя.

– Когда встретимся и где? – спросила девушка.

– Прямо сейчас. Где вы хотите?

– Я звоню из библиотеки… из бывшей Ленинки…

– Возле нее встретимся через двадцать минут. Я буду на автостоянке напротив входа в библиотеку за рулем черного «Мерседеса». На мне белая сорочка с короткими рукавами. Зовут – Дмитрий… – Он запнулся перед словом «Иванович», ведь для такой девушки он должен быть без отчества. Вспомнилось, что Дине он представился Сашей, не хотелось называть себя, а тут почему-то невольно вырвалось настоящее имя, и он быстро добавил: – Дима… Жду десять минут, до семи часов, – взглянул на часы. – Не появишься, значит, не судьба!

Дмитрий Иванович положил трубку и поднялся, решительно взял кейс. Невольно подумалось, что боль как-то отодвинулась, спряталась глубже, затаилась, но как только он вспомнил о ней, она тут же вырвалась наружу и снова полупарализовала его. В приемной спросил секретаршу:

– Катя, подбросить к метро?

– А чай?

– Выключи. Поехали!

– Секундочку, Дмитрий Иванович! – засуетилась секретарша. – Идите, я догоню… Двери закрою… На сигнализацию поставлю.

В машину она садилась, он обратил внимание, оживленная, посвежевшая. Глаза и губы заново, чуточку, аккуратно, почти незаметно подкрашены, короткие волосы расчесаны. Кончик и обе боковые стороны большеватого и широкого носа припудрены темной пудрой, а сверху, от переносицы нанесена светлая пудра, и от этого ее нос казался меньше. Отметил он это с удивлением: когда успела? И с усмешкой над собой – может, выздоравливаю? Хватит томиться, страдать, надо жить, жить! Не я первый, не я последний! Конечно, полжизни потеряно, все потеряно, чем жил… Нет, не верно. Никто не отнимет того, что нажил в душе, никто не отнимет опыт… и книги… Книги всегда будут со мной.

Катерину высадил у метро и поехал дальше, думая о встрече с Елизаветой. Кто она? Проститутка? Не похоже. Искательница приключений? Американоманка на все готовая, лишь бы увидеть страну своей мечты? Посмотрим, посмотрим. Дмитрий Иванович проехал вдоль нового здания Государственной библиотеки, повернул налево на Воздвиженку, где была площадка для стоянки автомобилей, и сразу увидел девушку, понял, что это Елизавета. Была она в белой летней майке без рисунков и надписей на груди и в джинсовых шортах, с большой, тяжелой, на взгляд, серой матерчатой сумкой через плечо. Судя по очертаниям, в сумке были книги и тетради. Издали было видно, как она хороша и прекрасно сложена. Он подъезжал, притормаживая, и рассматривал Елизавету. Темно-русые волосы, реденькая челка большим полукругом прикрывает высокий лоб, касается темных бровей, которые намного темнее волос. Вероятно, она их подкрашивает, решил Анохин. И форма у них необычна – вразлет, волной. На немножко удлиненном тронутым легким загаром лице ни тени косметики, ясные серые до голубизны глаза настороженно прищурены, вглядываются в него. На вид лет девятнадцать. И что больше всего поразило Дмитрия Ивановича, что бросилось ему в глаза еще издали: она была очень похожа на его шестнадцатилетнюю дочь Ольгу. Он остановил машину у бордюра, стал смотреть, как она идет к нему неторопливо, с достоинством, но по тому, как девушка вцепилась рукой в ремень сумки, перекинутый через плечо, догадался, что она усердно скрывает волнение. Анохин, вылезая из машины, заметил, как Елизавета, взглянув на него, чуть замедлила шаг, как бы споткнувшись. На ее лице и в глазах промелькнуло некоторое разочарование, растерянность, неуверенность, но она быстро погасила эти чувства. Он мысленно взглянул на себя ее глазами, глазами юной девушки, увидел начинающего седеть мужчину с большими залысинами, с наметившимися морщинами у глаз. Отец у нее, возможно, моложе его: видно, надеялась увидеть молодого красавца, «нового русского», оттого и разочарование мелькнуло в ее глазах. Но как она похожа на Ольгу!.. Последние шаги девушки навстречу были уже не столь уверенными. На искательницу приключений она не походила, на легкомысленную девчонку тоже. Впрочем, в ее возрасте все с ветерком в голове. А вдруг это не Елизавета? Ему почему-то захотелось, чтобы это была не она, и он спросил:

– Елизавета?

Она молча, растерянно тряхнула челкой. Это невинное движение головой сначала показалось ему забавным, развеселило его. Он засмеялся коротко, но быстро оборвал смех, потому что непонятно из-за чего вдруг стала подниматься на нее злость: куда она лезет? Он быстро обошел машину, открыл дверь со стороны пассажира и приказал ей:

– Садись!

– Куда мы поедем? – растерялась, заколебалась она.

– Куда скажу! Садись!.. – Елизавета полезла в машину. Он быстро сел на свое место и стал выруливать на улицу, спрашивая: – Боишься?.. На месяц черт знает куда ехать не боишься, а в Москве боишься?

– Я еще не решила… – неуверенно ответила она, не глядя на него.

– Честно сказать, я тоже еще не решил… А если совсем честно, то сейчас одна шалава ждет моего звонка, чтобы передать мне паспорт для визы. Ведь мне с собой нужна шалава, – говорил он грубо. – Я думаю, ты верно поняла мое объявление!

– Остановитесь, пожалуйста, я выйду! – резко перебила она его.

– Сейчас перекресток проскочим, – ответил он и почувствовал жалость: зря он с ней так. Девчонка, по всему видать, хорошая. Зря обидел… За перекрестком он останавливаться не стал, свернул на Поварскую улицу и потихоньку покатил по ней. Она была узкая и с обеих сторон забита стоявшими машинами. Он ехал и косился на Елизавету. Она смотрела вперед. Брови нахмурены, вытянулись в прямую линию. Глаза налиты влагой. Молчала, не просила остановиться. Он тронул ее легонько за плечо.

– Не обижайся…

– Вы грубите, а глаза у вас грустные, – неожиданно сказала она, по-прежнему не глядя на него.

– Когда же ты успела заметить? – засмеялся он. – По-моему, с того момента, когда тебя поразила моя лысина, ты ни разу на меня не взглянула. – Видать, ждала, что на «Мерседесе» подкатит круторогий двухметровый красавец, «новый русский», – коротко хохотнул Анохин впервые за последние две недели. – Так?

– Не так, я боялась, что подкатит, как вы говорите, круторогий бандит.

– Может, я и есть бандит, вор в законе…

– Нет, нет… Я скажу, кто вы…

– Давай на «ты». А то мне неудобно, я тебе «ты», а ты мне – «вы». Договорились?

– Хорошо… Ты, – произнесла она неуверенно и запнулась. Видимо, ей было непривычно называть ровесника своего отца на «ты», – ты, должно быть, работаешь в инофирме, но не торговец. Скорее всего, ты переводчик в американской фирме, раз в Америку едешь, а может, менеджер, но не главный…

– Смотри-ка! – воскликнул он. – Ты у нас психолог, а не филолог. Почти все точно угадала. Как ты поняла, что не главный? По чему?

– Взгляд у вас… у тебя… Не директорский…

– А каким директорский бывает?

– Ну, такой решительный, уверенный, жесткий, командирский… Все, я теперь точно поняла, кто ты, – воскликнула она радостно. – Ты работаешь в инофирме программистом. Сидишь все время за компьютером среди таких же мужчин. Женщин у вас нету. Ты не женат, разведен, наверно. Познакомиться с хорошими женщинами некогда, весь в работе. Решил отдохнуть, а поехать не с кем. Вот и дал объявление…

Он осторожно повернул с Поварской в Скарятинский переулок, выехал на Большую Никитскую улицу и сказал серьезным тоном.

– Все! Сейчас я тебя высажу! Ты ведьма! Ты все мои мысли читаешь, все знаешь. С тобой страшно! – Он резко, круто развернулся, остановил машину у бордюра, выключил зажигание и сказал: – Выходи!

– Правда? – удивленно и вновь растерянно уставилась она на него.

– А чего сидеть, когда приехали? – засмеялся Анохин и открыл свою дверь.

– «Центральный дом литераторов. Клуб писателей», – прочитала она вслух слова на темной доске у входа в здание из темно-желтого кирпича. – Мы сюда? А нас пустят?

– Куда они денутся! – вытянул он руку с брелком сигнализации в сторону «Мерседеса». Машина пискнула, мигнула фарами, запоры дверей мягко щелкнули.

В ЦДЛ они спустились в подвал, где был бар. Там навстречу Дмитрию Ивановичу с радостной пьяной улыбкой поднялся знакомый писатель. Он был бородат, лохмат, походил на пьяного доброго лешего. Рукопись его романа была в наборе в издательстве.

– Позвони недели через две, – быстро бросил ему Дмитрий Иванович. – Извини, я сейчас занят…

В баре было полно знакомых. Они кивали ему, здоровались. Дмитрий Иванович принес от стойки две чашки кофе и два стакана темно-красного вишневого сока.

– Как советовал один из них, – кивнул он в сторону соседних столов и прочитал две строки из стихотворения. – «Для улучшения пищеварения пейте вишневый сок»… Может, ты покрепче чего хочешь? Выбор здесь широкий. Шампанское, вино, коньяк…

– Нет, нет.

– Что же мы будем делать, Елизавета? – Он отхлебнул глоток кофе и поставил чашку на блюдце. – Едем или как?

– Едем! – решительно и быстро ответила она, опустила глаза и взяла стакан с соком. Щеки ее при приглушенном свете заметно потемнели.

– Вот он настоящий директорский голос. Теперь и я его знаю! – засмеялся он, чувствуя удовлетворение. Девчонка ему все более нравилась. – Я тоже созрел – и подчиняюсь… Давай обсудим основные принципы наших взаимоотношений!

– Как это? – насторожилась, напряглась Елизавета.

– Мы едем отдыхать, так давай отдыхать. Я очень не люблю капризы, надеюсь, с твоей стороны их не будет…

– Постараюсь, – с некоторым облегчением кивнула она.

– Уж постарайся… Это раз. Второе, везу тебя я, значит, ты за мной, как нитка за иголкой. И третье, я – Дима, программист из инофирмы, ты – Елизавета, студентка. Все остальное неинтересно ни мне, ни тебе: никаких расспросов, никаких проблем, только отдых. Договорились?

– А я-то думала… – облегченно и искренне выдохнула Елизавета.

– Увы, он счастия не ищет, и не от счастия бежит, – Анохин развел руками. – Я иду звонить, а ты допивай сок, кофе… – Он поднялся, но задержался на мгновенье, говоря: – И все же я не буду тебя звать Елизаветой. Я буду звать тебя Лизонькой.

– Нет, и так ты меня звать не будешь, – улыбнулась она.

– Почему?

– Меня зовут Светланой… не обижайся…

Теперь засмеялся он и сказал:

– Так вот почему я все время думал, что ты совсем не похожа на Елизавету. Просто вылитая Светлана, Светик-Семицветик, Светлячок!.. Нет, одну я тебя здесь не оставлю, – взглянул он на соседние столы с говорливыми подвыпившими писателями, – а то эти… программисты мигом налетят на тебя, окружат, отобьют… Допиваем кофе и идем вместе…

Дмитрий Иванович решил, что Светлана, скорее всего, учится не на филологическом, а на факультете журналистики. Жаждет впечатлений для будущей работы. Иначе, чем объяснить, что она откликнулась на странное объявление незнакомого мужчины. Ни на авантюристку, ни на легкомысленную дуреху не похожа. Может, так искусно играет? Вряд ли, он бы давно ее раскусил… Если, конечно, не гениальная авантюристка. Слишком естественно себя ведет. И не глупа, нет, не глупа! И конечно, не из ФСБ, не похоже.

Дмитрий Иванович съездил с ней к знакомому дельцу, Костику Хмарину, небритому, полненькому коротышке, лысина которого всегда была масленой. Из-за этой лысины и из-за короткой щетины на щеках Костик всегда казался неряшливым. Впрочем, таким он и был на самом деле. В квартире – полнейший бардак, по полу раскрытые журналы разбросаны, под столом пустые бутылки, газовая плита и мойка завалены грязной посудой.

Светлана заполнила анкету посольства США, оставила паспорт.

– Завтра все будет о’кэй. Вечером можете приезжать за паспортом, – заверил Костик

– Так скоро?! – не удержала радости Светлана.

– Фирма веники не вяжет, – подмигнул ей Костик.

2

К своему шестнадцатиэтажному дому Дмитрий Иванович подъехал в одиннадцатом часу. Начинало темнеть. Асфальтовую площадку под окнами, где оставляли на ночь машины автолюбители, мальчишки расчертили большими квадратами и шумно, азартно гоняли мяч. Когда Анохин медленно въехал на площадку, один из них, худой, невысокий, в длинных шортах, в бейсболке с большим козырьком назад, с разгоряченным лицом и горящими глазами, подхватил мяч, быстро обернулся к нему и властно вытянул руку, показал пальцем в сторону небольшого луга, мол, гони машину туда, не мешай играть! «Ишь, стервец!» – беззлобно, с усмешкой подумал Дмитрий Иванович и послушно покатил туда, куда указал мальчишка, освободил площадку для игры. Позади него возобновились крики, возбужденные возгласы ребятишек.

В лифте он почувствовал, поймал себя на том, что возвращается домой без прежнего постоянного, тягостного чувства, без непреодолимого отвращения к жене, и был не столь мрачен, как в последние дни, будто какая-то надежда появилась, нашелся хороший выход из поганейшей ситуации.

На стук двери из комнаты выглянула в коридорчик Оля, дочь, взглянула на него своими живыми беспокойными глазами, кинула быстро, настороженно, оценивающе:

– Привет.

– Привет-привет, ты еще дома? Как же твой ночной клуб выдержит ночь без тебя? Неужели завтра не закроется от обиды, что ты его бросила? – ответил он с ласковой иронией.

Глаза дочери радостно блеснули. Оля невольно дернулась навстречу ему: в детстве, встречая отца после работы, она всегда с радостным визгом бросалась ему на шею. Последние молчаливые, гнетущие вечера в семье сильно тяготили, удручали ее. И теперь, почувствовав, что настроение у отца хорошее, она непроизвольно, инстинктивно, чуть не кинулась ему на шею, как в детстве, но сдержалась, смутилась, спросила:

– Чайник поставить?

– Давай, – взялся Дмитрий Иванович за узел галстука, начал неторопливо развязывать его, думая об Оле и Светлане: «Как они похожи!» Думать о Светлане, Светике было приятно.

Из комнаты, откуда выглянула дочь, слышалось бормотанье телевизора. Жена любила долгоиграющие мексиканские сериалы. Оля прикрыла дверь в комнату, радостно и юрко нырнула в кухню.

– Он еще не остыл! – услышал Дмитрий Иванович бодрый голос дочери, стук чайника, шипенье газа.

Когда он неторопливо вошел в кухню, чайник уже зашумел. На столе стояли две фарфоровые чашки, мед, на тарелке – бутерброды с сервелатом, булочки.

– Я с тобой… Ты не против? – Оля глянула на него своими серыми глазами вопросительно и кротко. В последние дни он ужинал один. Молча и мрачно взглядывал на детей и жену, если они появлялись на кухне, когда он был там, и они быстро и безропотно удалялись. Когда возвращался поздно, как сегодня, то пил только чай и уходил в свой кабинет.

– Отчего же… Садись. – Он взял нож, разрезал булочку поперек и начал намазывать на нее мед. Намазал, протянул Оле, говоря: – Решила отдохнуть сегодня или взрослеть начала?