Серебряный век. Лирика

Три видения

Смеялся май, синел, сверкал залив.На берегу, в тени плакучих ив,Увидел я беспечное дитя,Играющее в мяч. Над ним, грустя,Склонялась Муза, и ее рукаДержала лиру, лавр и терн венка.И новый сон передо мной возник:Клонился ветром плачущий тростник,Летали в роще желтые листы…И Муза мне сказала: «Видишь ты:Старушка с отроком вокруг прудаИдут, идут… не спрашивай, куда!»Леса одеты в пурпур и огонь,Заходит солнце. У колодца коньОстановился с легким звоном шпор,И девушка склонила томный взор,На водоем поставивши ведро…Вдали сверкнуло белое перо.И Муза мне шепнула: «О дитя!Богиня юности придет шутя,Шутя уйдет. Ты всадника узнал?Вином кипящий золотой фиалТы рано осушил. Придут ли вновьИ лира, и страданье, и любовь?»

Федор Сологуб

Всё, во всём

Если кто-нибудь страдает,Если кто-нибудь жесток,Если в полдень увядаетЗноем сгубленный цветок, —В сердце болью отзоветсяИх погибель и позор,И страданием зажжетсяОпечаленный мой взор:Потому что нет иногоБытия, как только я;Радость счастья голубогоИ печаль томленья злого,Всё, во всём душа моя.5 августа 1896

Ариадна

Где ты, моя Ариадна?Где твой волшебный клубок?Я в Лабиринте блуждаю,Я без тебя изнемог.Светоч мой гаснет, слабея,Полон тревоги стоюИ призываю на помощьМудрость и силу твою.Много дорог здесь, но светаНет и не видно пути.Страшно и трудно в пустынеМраку навстречу идти.Жертв преждевременных тениПередо мною стоят.Страшно зияют их раны,Мрачно их очи горят.Голос чудовища слышенИ заглушает их стон.Мрака, безумного мракаТребует радостно он.Где ж ты, моя Ариадна?Где путеводная нить?Только она мне поможетДверь Лабиринта открыть.7 ноября 1883

Ангел Благого Молчания

Грудь ли томится от зною,Страшно ль смятение вьюг, —Только бы ты был со мною,Сладкий и радостный друг.Ангел благого молчанья,Тихий смиритель страстей,Нет ни венца, ни сияньяНад головою твоей.Кротко потуплены очи,Стан твой окутала мгла,Тонкою влагою ночиВеют два легких крыла.Реешь над дольным пределомТы без меча, без луча, —Только на поясе беломДва золотые ключа.Друг неизменный и нежный,Тенью прохладною крылВек мой безумно – мятежныйТы от толпы заслонил.В тяжкие дни утомленья.В ночи бессильных тревогТы отклонил помышленьяОт недоступных дорог.2–3 декабря 1900

Чёртовы качели

В тени косматой ели,Над шумною рекойКачает черт качелиМохнатою рукой.Качает и смеется,      Вперед, назад,      Вперед, назад,Доска скрипит и гнется,О сук тяжелый третсяНатянутый канат.Снует с протяжным скрипомШатучая доска,И черт хохочет с хрипом,Хватаясь за бока.Держусь, томлюсь, качаюсь,      Вперед, назад,      Вперед, назад,Хватаюсь и мотаюсь,И отвести стараюсьОт черта томный взгляд.Над верхом темной елиХохочет голубой:– Попался на качели,Качайся, черт с тобой! —В тени косматой елиВизжат, кружась гурьбой:– Попался на качели,Качайся, черт с тобой! —Я знаю, черт не броситСтремительной доски,Пока меня не скоситГрозящий взмах руки,Пока не перетрется,Крутяся, конопля,Пока не подвернетсяКо мне моя земля.Взлечу я выше ели,И лбом о землю трах!Качай же, черт, качели,Все выше, выше… ах!14 июня 1907

«Призрак ели с призраком луны…»

Призрак ели с призраком луныТихо ткут меж небом и землею сны.Призрак хаты с призраком рекиЧуть мерцающие зыблют огоньки.А над тихо ткущимися снами,И над тихо зыблемыми огоньками,И над призраками бедных хатНочь развертывает чародейный плат,Опрокидывает чародейный щит,И о свете незакатном ворожит.1 октября 1916

«Чиста любовь моя…»

Чиста любовь моя,      Как ясных звезд мерцанье,Как плеск нагорного ручья,Как белых роз благоуханье.      Люблю одну тебя,      Неведомая дева,Невинной страсти не губяПозором ревности и гнева.      И знаю я, что здесь      Не быть с тобою встрече:Твоя украшенная весьОт здешних темных мест далече.      А мой удел земной —      В томленьях и скитаньях,И только нежный голос твойКо мне доносится в мечтаньях.29 сентября 1898

«Прохладная забава…»

Прохладная забава, —Скамейка челнока,Зеленая дубрава,Веселая река.В простой наряд одета,Сидишь ты у руля,Ликующее летоУлыбкою хваля.Я тихо подымаюДва легкие весла.Твои мечты я знаю, —Душа твоя светла.Ты слышишь в лепетаньиПрозрачных, тихих струйБезгрешное мечтанье.Невинный поцелуй.15 августа 1901

«Румяным утром Лиза, весела…»

Румяным утром Лиза, весела,Проснувшись рано, в лес одна пошла.Услышав пенье пташек по кустам,Искала гнёзд она и здесь и там,И что же взор прекрасной подстерёг?То был Амур, любви крылатый бог.Она дрожит, в огне жестоком кровь,Лицо горит, и к сердцу льнёт любовь.Корсаж Амуру сделавши тюрьмой,Она несёт его к себе домой,И говорит отцу, едва дыша:– Смотри, отец, как птичка хороша! —Ждала улыбки Лиза от отца.Отец ворчит: – Узнал я молодца! —Амуру крылья в миг обрезал он,И в клетке бог, попался в злой полон.20 апреля 1921

Константин Фофанов

«Вселенная во мне…»

Вселенная во мне, и я в душе вселенной.Сроднило с ней меня рождение мое.В душе моей горит огонь ее священный,А в ней всегда мое разлито бытие.Благословляет нас великая природа,Раскидывая свой узорчатый покров,Приветствуя от вод до шири небосводаСияньем алых зорь, дыханием цветов.Покуда я живу, вселенная сияет,Умру – со мной умрет безстрепетно она;Мой дух ее живит, живит и согревает,И без него она ничтожна и темна.Апрель 1880

«Потуши свечу, занавесь окно»

Потуши свечу, занавесь окно.По постелям все разбрелись давно.Только мы не спим, самовар погас,За стеной часы бьют четвертый раз!До полуночи мы украдкоюУвлекалися речью сладкою:Мы замыслили много чистых дел…До утра б сидеть, да всему предел!..Ты задумался, я сижу – молчу…Занавесь окно, потуши свечу!..Сентябрь 1881

«В кругу бездушном тьмы и зла»

В кругу бездушном тьмы и зла,Где все – ханжи и лицемеры,Где нет ни искры теплой веры,Ты родилася и взросла.Но ложь коснуться не посмелаТвоей духовной чистоты,Иного ищешь ты удела,К иным мечтам стремишься ты.Напрасно! Нет тебе исхода,Родным ты кажешься чужой,И только чахнешь год от годаЗа бесполезною борьбой.Так незабудка голубаяНа топком береге болот,Свой скромный запах разливая,Никем не зримая цветет.1881

«Это было когда – то давно!..»

Это было когда – то давно!Так же ты мне шептала: «Молчи».И роняло косые лучиЗаходящее солнце в окно.Или сон позабытый пришелТак внезапно на память мою?Или миг, что сейчас я обрел,Тайно в сердце давно уж таю?Заходящее солнце в окноЗолотые роняет лучи.Ты чуть слышно шепнула: «Молчи».Это было когда – то давно!5 марта 1882

После грозы

Остывает запад розовый,Ночь увлажнена дождем.Пахнет почкою березовой,Мокрым щебнем и песком.Пронеслась гроза над рощею,Поднялся туман с равнин.И дрожит листвою тощеюМрак испуганных вершин.Спит и бредит полночь вешняя,Робким холодом дыша.После бурь весна безгрешнее,Как влюбленная душа.Вспышкой жизнь ее сказалася,Ее любить пришла пора.Засмеялась, разрыдаласяИ умолкла до утра!..1892

«У поэта два царства: одно из лучей…»

У поэта два царства: одно из лучейЯрко блещет – лазурное, ясное;А другое безмесячной ночи темней,Как глухая темница ненастное.В темном царстве влачится ряд пасмурных дней,А в лазурном – мгновенье прекрасное.1882

Велимир Хлебников

«Где прободают тополя жесть…»

Где прободают тополя жестьОсени тусклого паяца,Где исчезает с неба тяжестьИ вас заставила смеяться,Где под собранием овиновГудит равнинная земля,Чтобы доходы счел Мордвинов,Докладу верного внемля,Где заезжий гость лягает пяткой,Увы, несчастного в любви соперника,Где тех и тех спасают пряткиОт света серника,Где под покровительством ЯнусиЖивут индейки, куры, гуси,Вы под заботами природы – тетиЗдесь, тихоглазая, цветете.1912

Детуся!…

Детуся!Если устали глаза быть широкими,Если согласны на имя «браток»,Я, синеокий, клянусяВысоко держать вашей жизни цветок.Я ведь такой же, сорвался я с облака,Много мне зла причинялиЗа то, что не этот,Всегда нелюдим,Везде нелюбим.Хочешь, мы будем – брат и сестра,Мы ведь в свободной земле свободные люди,Сами законы творим, законов бояться не надо,И лепим глину поступков.Знаю, прекрасны вы, цветок голубого,И мне хорошо и внезапно,Когда говорите про СочиИ нежные ширятся очи.Я, сомневавшийся долго во многом,Вдруг я поверил навеки:Что предначертано там,Тщетно рубить дровосеку!..Много мы лишних слов избежим,Просто я буду служить вам обедню,Как волосатый священник с длинною гривой,Пить голубые ручьи чистоты,И страшных имен мы не будем бояться.13 сентября 1921

«Когда умирают кони – дышат…»

Когда умирают кони – дышат,Когда умирают травы – сохнут,Когда умирают солнца – они гаснут,Когда умирают люди – поют песни.<1912>

Кузнечик

Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер.«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.О, лебедиво!О, озари!<1908–1909>

«Мне мало надо!..»

Мне мало надо!Краюшку хлебаИ капля молока.Да это небо,Да эти облака!<1912, 1922>

«О Азия! тобой себя я мучу…»

О Азия! тобой себя я мучу.Как девы брови, я постигаю тучу.Как шею нежного здоровья.Твои ночные вечеровья.Где тот, кто день иной предрек?О, если б волосами синих рекМне Азия покрыла бы колениИ дева прошептала таинственные пени,И тихая, счастливая, рыдала,Концом косы глаза суша.Она любила! Она страдала!Вселенной смутная душа.И вновь прошли бы снова чувства,И зазвенел бы в сердце бой:И Мохавиры, и Заратустры,И Саваджи, объятого борьбой.Умерших их я был бы современник,Творил ответы и вопросы.А ты бы грудой светлых денегМне на ноги рассыпала бы косы.«Учитель, – мне шепча, —Не правда ли, сегодняМы будем сообщаИскать путей свободней?»<1921>

«Снежно – могучая краса…»

Снежно – могучая красаС красивым сном широких глаз,Твоя полночная косаПредстала мне в безумный час.Как обольстителен и черенСплетенный радостью венок,Его оставил, верно, ворон,В полете долгом одинок.И стана белый этот снегНе для того ли строго пышен,Чтоб человеку человекБыл звук миров, был песнью слышен?1912

«Там, где жили свиристели…»

Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!Начало 1908

Владислав Ходасевич

Вечером синим

Вечерних окон свет жемчужныйЗастыл, недвижный, на полу,Отбросил к лицам блеск ненужныйИ в сердце заострил иглу.Мы ограждались тяжким рядомЛюдей и стен – и вновь, и вновьКаким неотвратимым взглядом,Язвящим жалом, тонким ядомВпилась усталая любовь!Слова, и клятвы, и объятьяКакой замкнули тесный круг,И в ненавидящем пожатьеКак больно, больно – пальцам рук!Но нет, молчанья не нарушим,Чтоб клясть судьбу твою, мою,Лишь молча, зубы стиснув, душимОпять подкравшуюся к душамЛюбовь – вечернюю змею.Начало 1907

«Зазвени, затруби, карусель…»

Зазвени, затруби, карусель,Закружись по широкому кругу.Хорошо в колеснице вдвоемПролетать, улыбаясь друг другу.Обвевает сквозным холодкомПолосатая ткань балдахина.Барабанная слышится трель,Всё быстрее бежит карусель.«Поцелуйте меня, синьорина».И с улыбкой царевна в ответ:«Не хочу, не люблю, не надейся…»– «Не полюбишь меня?» – «Никогда».Ну – кружись в карусели и смейся.В колеснице на спинке звездаНамалевана красным и синим.Мне не страшен, царевна, о нет,Твой жестокий, веселый ответ:Всё равно мы друг друга не минем.И звенит, и трубит карусель,Закрутясь по заветному кругу.Ну, не надо об этом. Забудь —И опять улыбнемся друг другу.Неизменен вертящийся путь,Колыхается ткань балдахина.<1911>

«В беседе хладной, повседневной…»

В беседе хладной, повседневнойСойтись нам нынче суждено.Как было б горько и смешноТеперь назвать тебя царевной!Увы! Стареем, добрый друг,И мир не тот, и мы другие,И невозможно вспомнить вслухПро ночи звездной Лигурии…А между тем в каморке тесной,Быть может, в этот час ночнойЧитает юноша безвестныйСтихи, внушенные тобой.13 июня 1920

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..5 мая 1914

Дождь

Я рад всему: что город вымок,Что крыши, пыльные вчера,Сегодня, ясным шелком лоснясь,Свергают струи серебра.Я рад, что страсть моя иссякла.Смотрю с улыбкой из окна,Как быстро ты проходишь мимоПо скользкой улице, одна.Я рад, что дождь пошел сильнееИ что, в чужой подъезд зайдя,Ты опрокинешь зонтик мокрыйИ отряхнешься от дождя.Я рад, что ты меня забыла,Что, выйдя из того крыльца,Ты на окно мое не взглянешь,Не вскинешь на меня лица.Я рад, что ты проходишь мимо,Что ты мне все – таки видна,Что так прекрасно и невинноПроходит страстная весна.7 апреля 1908, Москва

«Леди долго руки мыла…»

Леди долго руки мыла,Леди крепко руки тёрла.Эта леди не забылаОкровавленного горла.Леди, леди! Вы как птицаБьётесь на бессонном ложе.Триста лет уж вам не спится —Мне лет шесть не спится тоже.1921

«Ищи меня в сквозном весеннем свете…»

Ищи меня в сквозном весеннем свете.Я весь – как взмах неощутимых крыл,Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!Услышь, я здесь. Касаются меняТвои живые, трепетные руки,Простёртые в текучий пламень дня.Помедли так. Закрой, как бы случайно,Глаза. Ещё одно усилье для меня —И на концах дрожащих пальцев, тайно,Быть может, вспыхну кисточкой огня.20 декабря 1917–3 января 1918

На грибном рынке

Бьется ветер в моей пелеринке…Нет, не скрыть нам, что мы влюблены:Долго, долго стоим, склоненыНад мимозами в тесной корзинке.Нет, не скрыть нам, что мы влюблены!Это ясно из нашей заминкиНад мимозами в тесной корзинке —Под фисташковым небом весны.Это ясно из нашей заминки,Из того, что надежды и сныПод фисташковым небом весныРасцвели, как сводные картинки…Из того, что надежды и сныНа таком прозаическом рынкеРасцвели, как сводные картинки, —Всем понятно, что мы влюблены!18–19 февраля 1917

Перед зеркалом

Nel mezzo del cammin di nostra vita[1]

Я, я, я! Что за дикое слово!Неужели вон тот – это я?Разве мама любила такого,Желто – серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?Разве мальчик, в Останкине летомТанцевавший на дачных балах, —Это я, тот, кто каждым ответомЖелторотым внушает поэтамОтвращение, злобу и страх?Разве тот, кто в полночные спорыВсю мальчишечью вкладывал прыть, —Это я, тот же самый, которыйНа трагические разговорыНаучился молчать и шутить?Впрочем – так и всегда на срединеРокового земного пути:От ничтожной причины – к причине,А глядишь – заплутался в пустыне,И своих же следов не найти.Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами, —Только есть одиночество – в рамеГоворящего правду стекла.18–23 июля 1924, Париж

«Перешагни, перескочи…»

Перешагни, перескочи,Перелети, пере – что хочешь —Но вырвись: камнем из пращи,Звездой, сорвавшейся в ночи…Сам затерял – теперь ищи…Бог знает, что себе бормочешь,Ища пенсне или ключи.Весна 1921, 11 января 1922

«Нет ничего прекрасней и привольней…»

Нет ничего прекрасней и привольней,Чем навсегда с возлюбленной расстатьсяИ выйти из вокзала одному.По – новому тогда перед тобоюДворцы венецианские предстанут.Помедли на ступенях, а потомСядь в гондолу. К Риальто подплывая,Вдохни свободно запах рыбы, маслаПрогорклого и овощей лежалыхИ вспомни без раскаянья, что поездУж Мэстре, вероятно, миновал.Потом зайди в лавчонку banco lotto[2],Поставь на семь, четырнадцать и сорок,Пройдись по Мерчерии, пообедайС бутылкою «Вальполичелла». В девятьПереоденься, и явись на Пьяцце,И под финал волшебной увертюры«Тангейзера» – подумай: «Уж теперьОна проехала Понтеббу». Как привольно!На сердце и свежо и горьковато.1925–1926

Вадим Шершеневич

Жернова любви

Серые зерна молотим и бьемТяжелой и пыльною палкой,В печке нечищенной пламем томим,Чтоб насытиться белою булкой.Грязную тряпку на клочья и в чанРычагам на потеху, – и что же?Выползает из брюха проворных машинБелоснежной бумагой наружу.Так мне нужно пройти через зубья судьбыИ в крапиве ожгучей разуться,Чтобы вновь обеленным увидеть себяИ чтоб нежным тебе показаться.1923

«О царица поцелуев!..»

О царица поцелуев! Ложе брачное цветамиУкрашай в восторге пьяном и не думай о грядущем!Шкуры львов и пестрых тигров пусть расстелятся пред нами.Будь, как Солнце, ярким светом и, как Солнце, будь зовущей!О принцесса дремных сказок! Тьму лесов наполни песней,Созови из вод русалок, кликни дремлющего Пана.Будь, как влага ранним утром, легче, тоньше, бестелесней,Будь летучею росою или дымкою тумана!О богиня строк певучих! Из темниц веков старинныхПробуди напевы, звоны, сочетанье зыбких линий,Будь звончей сонетов нежных – и прекрасных, и невинных,Будь сама собой, о Сольвейг, лучезарною богиней!1911

Последнее слово обвиняемого

Не потому, что себя разменял я на сто пятачков      Иль, что вместо души обхожусь одной кашицей                     рубленой, —           В сотый раз я пишу о цвете зрачков                И о ласках мною возлюбленной.Воспевая Россию и народ, исхудавший в скелет,           На лысину бы заслужил лавровые веники,           Но разве заниматься логарифмами бед                Дело такого, как я, священника?      Говорят, что когда – то заезжий фигляр,Фокусник уличный, в церковь зайдя освященную,                Захотел словами жарче угля           Помолиться, упав перед Мадонною.           Но молитвам не был обучен шутник,      Он знал только фокусы, знал только арийки,                И перед краюхой иконы поник           И горячо стал кидать свои шарики.           И этим проворством приученных рук,      Которым смешил он в провинции девочек,           Рассказал невозможную тысячу мук,                Истерзавшую сердце у неуча.      Точно так же и я… мне до рези в желудке                противноПисать, что кружится земля и поет, как комар.Нет, уж лучше перед вами шариком сердца наивно           Будет молиться влюбленный фигляр.Август 1918

Принцип звука минус образ

Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый,В какую-нибудь молоденькую худощавую дряньИ натвердит ей, бренча гитарой,Слова простые и запыленные, как герань.Влюбится профессор, в очках, плешеватый,Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов,И любовь в старинном переплете цитатыПоднесет растерявшейся с букетом цветов.Влюбится поэт и хвастает: «ВыгранюВаше имя солнцами по лазури я!»Ну, а если все слова любви заиграныБудто вальс «На сопках Манчжурии»?!Хочется придумать для любви не слова, а вздох малый,Нежный, как пушок у лебедя под крылом,А дураки назовут декадентом, пожалуй,И футуристом – написавший критический том!Им ли поверить, что в синий,Синий,Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли,Лебедь не по – лебяжьи твердит о любви лебедине,А на чужом языке (стрекозы или цапли).Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная,Как расскажу словами людскимиПро твои поцелуи необычайныеИ про твое невозможное имя?!Вылупляется бабочка июня из зеленого кокона мая,Через май за полдень любовь не устанет расти,И вместо прискучившего: «Я люблю тебя, дорогая!» —Прокричу: «Пинь – пинь – ти – ти – ти!»Это демон, крестя меня миру на муки,Человечьему сердцу дал лишь людские слова,Не поймет даже та, которой губ тяну я рукиМое простое: «Дэ – сэ – фиоррррр – эй – ва!»Осталось придумывать небывалые созвучья,Малярною кистью вычерчивать профиль тонкий лицаИ душу, хотящую крика, измучитьНевозможностью крикнуть о любви до конца!Март 1918

Принцип растекающегося звука

Тишина. И на крыше.А выше —Еще тише…Без цели…Граммафоном оскалены окна, как пасть волчья.А внизу, проститутками короновавши панели,Гогочет, хохочет прилив человеческой сволочи.Легкий ветер сквозь ветви.Треск вереска, твой верящий голос.Через вереск неся едкий яд, чад и жуть,Июньский день ко мне дополз,Впился мне солнцем прожалить грудь.Жир солнца по крыше, как по бутербродамЖидкое, жаркое масло, тек…И Москва нам казалась плохим переводомКаких – то Божьих тревожных строк.И когда приближалась ты сквозными глазами,И город вопил, отбегая к Кремлю,И биплан твоих губ над моими губамиОчерчивал, перевернувшись, мертвую петлю, —Это медное небо было только над нами,И под ним было только наше люблю!Этим небом сдавлены, как тесным воротом,Мы молчали в удушьи,Все глуше,Слабей…Как золотые черепахи, проползли над городомПесками дня купола церквей.И когда эти улицы зноем стихалиИ умолкли уйти в тишину и грустить, —В первый раз я поклялся моими стихамиСебе за тебя отомстить.Июнь 1918

«Нет слов короче, чем в стихах…»

Нет слов короче, чем в стихах,Вот почему стихи и вечны!И нет священнее греха,Чем право полюбить беспечно.Ах, мимолетно все в веках:И шаг чугунный полководца,И стыд побед, и мощный страх, —Лишь бред сердец веками льется!Вот оттого, сквозь трудный бой,Я помню, тленом окруженный:– Пусть небо раем голубо,Но голубей глаза влюбленной!Пусть кровь красна – любовь красней,Линяло – бледны рядом с нейЗнаменный пурпур, нож убийцы,И даже ночь, что годы длится!Как ни грохочет динамитИ как ни полыхнет восстанье, —Все шумы мира заглушитВздох робкий первого признанья.Вот потому и длится векЛюбовь, чья жизнь – лишь пепел ночи,И повторяет человекСлова любви стихов короче!1931

Примечания

1

На середине пути нашей жизни (итал.)

2

Лотерейная контора (ит.)