Серебряный век. Лирика

«Я, полуднем объятый…»

Я, полуднем объятый,Точно крепким вином,Пахну солнцем и мятой,И звериным руном.Плоть моя осмуглела,Стан мой крепок и туг,Потом горького телаВлажны мускулы рук.В медно – красной пустынеНе тревожь мои сны —Мне враждебны рабыниСмертно – влажной Луны.Запах лилий и гнилиИ стоячей воды,Дух вербены, ванилиИ глухой лебеды.10 апреля 1910Коктебель

Зинаида Гиппиус

Игра

Совсем не плох и спуск с горы:Кто бури знал, тот мудрость ценит.Лишь одного мне жаль: игры…Ее и мудрость не заменит.Игра загадочней всегоИ бескорыстнее на свете.Она всегда – ни для чего,Как ни над чем смеются дети.Котенок возится с клубком,Играет море в постоянство…И всякий ведал – за рулем —Игру бездумную с пространством.Играет с рифмами поэт,И пена – по краям бокала…А здесь, на спуске, разве след —След от игры остался малый.

Между

Д. Философову

На лунном небе чернеют ветки…Внизу чуть слышно шуршит поток.А я качаюсь в воздушной сетке,Земле и небу равно далек.Внизу – страданье, вверху – забавы.И боль, и радость – мне тяжелы.Как дети, тучки тонки, кудрявы…Как звери, люди жалки и злы.Людей мне жалко, детей мне стыдно,Здесь – не поверят, там – не поймут.Внизу мне горько, вверху – обидно…И вот я в сетке – ни там, ни тут.Живите, люди! Играйте, детки!На все, качаясь, твержу я «нет»…Одно мне страшно: качаясь в сетке,Как встречу теплый, земной рассвет?А пар рассветный, живой и редкий,Внизу рождаясь, встает, встает…Ужель до солнца останусь в сетке?Я знаю, солнце – меня сожжет.1905

«Мешается, сливается…»

Мешается, сливаетсяДействительность и сон,Все ниже опускаетсяЗловещий небосклон —И я иду и падаю,Покорствуя судьбе,С неведомой отрадоюИ мыслью – о тебе.Люблю недостижимое,Чего, быть может, нет…Дитя мое любимое,Единственный мой свет!Твое дыханье нежноеЯ чувствую во сне,И покрывало снежноеЛегко и сладко мне.Я знаю, близко вечное,Я слышу, стынет кровь…Молчанье бесконечное…И сумрак… И любовь.1889

Надпись на книге

Мне мило отвлеченное:Им жизнь я создаю…Я все уединенное,Неявное люблю.Я – раб моих таинственных,Необычайных снов…Но для речей единственныхНе знаю здешних слов…1896

Она

В своей бессовестной и жалкой низости,Она как пыль сера, как прах земной.И умираю я от этой близости,От неразрывности ее со мной.Она шершавая, она колючая,Она холодная, она змея.Меня изранила противно – жгучаяЕе коленчатая чешуя.О, если б острое почуял жало я!Неповоротлива, тупа, тиха.Такая тяжкая, такая вялая,И нет к ней доступа – она глуха.Своими кольцами она, упорная,Ко мне ласкается, меня душа.И эта мертвая, и эта черная,И эта страшная – моя душа!1905

Цветы ночи

О, ночному часу не верьте!Он исполнен злой красоты.В этот час люди близки к смерти,Только странно живы цветы.Темны, теплы тихие стены,И давно камин без огня…И я жду от цветов измены, —Ненавидят цветы меня.Среди них мне жарко, тревожно,Аромат их душен и смел, —Но уйти от них невозможно,Но нельзя избежать их стрел.Свет вечерний лучи бросаетСквозь кровавый шелк на листы…Тело нежное оживает,Пробудились злые цветы.С ядовитого арума мерноКапли падают на ковер…Все таинственно, все неверно…И мне тихий чудится спор.Шелестят, шевелятся, дышат,Как враги, за мною следят.Все, что думаю, – знают, слышатИ меня отравить хотят.О, часу ночному не верьте!Берегитесь злой красоты.В этот час мы все ближе к смерти,Только живы одни цветы.1894

Часы стоят

Часы остановились. Движенья больше нет.Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.На скатерти холодной наубранный прибор,Как саван белый, складки свисают на ковер.И в лампе не мерцает блестящая дуга…Я слушаю молчанье, как слушают врага.Ничто не изменилось, ничто не отошло;Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.Но точно где – то властно сомкнули тайный круг.И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим, —Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим.Застыло, каменея, как тело мертвеца…Стремленье – но без воли. Конец – но без конца.И вечности безглазой беззвучен строй и лад.Остановилось время. Часы, часы стоят!

Счастье

Есть счастье у нас, поверьте,И всем дано его знать.В том счастье, что мы о смертиУмеем вдруг забывать.Не разумом, ложно – смелым.(Пусть знает, – твердит свое),Но чувственно, кровью, теломНе помним мы про нее.О, счастье так хрупко, тонко:Вот слово, будто меж строк;Глаза больного ребенка;Увядший в воде цветок, —И кто – то шепчет: «Довольно!»И вновь отравлена кровь,И ропщет в сердце безвольномОбманутая любовь.Нет, лучше б из нас на светеИ не было никого.Только бы звери, да дети,Не знающие ничего.Весна 1933

Любовь – одна

Единый раз вскипает пенойИ рассыпается волна.Не может сердце жить изменой,Измены нет: любовь – Одна.Мы негодуем, иль играем,Иль лжем – но в сердце тишина.Мы никогда не изменяем:Душа одна – любовь одна.Однообразно и пустынноОднообразием сильнаПроходит жизнь… И в жизни длиннойЛюбовь одна, всегда одна.Лишь в неизменном – бесконечность,Лишь в постоянном глубина.И дальше путь, и ближе вечность,И все ясней: любовь одна.Любви мы платим нашей кровью,Но верная душа – верна,И любим мы одной любовью…Любовь одна, как смерть одна.1896

Михаил Зенкевич

Человек

К светилам в безрассудной вереВсе мнишь ты богом возойти,Забыв, что темным нюхом звериПровидят светлые пути.И мудр слизняк, в спираль согнутый,Остры без век глаза гадюк,И в круг серебряный замкнутый,Как много тайн плетет паук!И разлагают свет растенья,И чует сумрак червь в норе…А ты – лишь силой тяготеньяПривязан к стынущей коре.Но бойся дня слепого гнева:Природа первенца сметет,Как недоношенный из чреваКровавый безобразный плод.И повелитель Вавилона,По воле Бога одичав,На кряжах выжженного склонаПитался соком горьких трав.Стихии куй в калильном жаре,Но духом, гордый царь, смирисьИ у последней слизкой твариПрозренью темному учись!

Камни

Меж хребтов крутых плоскогорийСолнцем пригретая щельНа вашем невзрачном простореНам была золотая купель.      Когда мы – твари лесные —      Пресмыкались во прахе ползком,      Ваши сосцы ледяные      Нас вскормили своим молоком.И сумрачный дух звериный,Просветленный крепким кремнем,Научился упругую глинуОбжигать упорным огнем.      Стада и нас вы сплотили      В одну кочевую орду      И оползнем в жесткой жиле      Обнажили цветную руду.Вспоен студеным потоком,По расщелинам сползшим вниз,Без плуга в болоте широкомЗолотился зеленый рис.      И вытянув голые ноги,      С жиром от жертв на губах,      Торчали гранитные боги,      Иссеченные медью в горах.Но бежав с родных плоскогорий,По пустыням прогнав стада,В сырых низинах у взморийМы воздвигли из вас города.      И рушены древние связи,      И, когда вам лежать надоест,      Искрошив цементные мази,      Вы сползете с исчисленных мест.И сыплясь щебнем тяжелым,Черные щели жерлаЗасверкают алмазным размоломЗолота, стали, стекла.1910

Ящеры

О ящеры – гиганты, не бесследноВы – детища подводной темноты —По отмелям, сверкая кожей медной,Проволокли громоздкие хвосты!Истлело семя, скрытое в скорлупыЧудовищных, таинственных яиц, —Набальзамированы ваши трупыПод жирным илом царственных гробниц.И ваших тел мне святы превращенья:Они меня на гребень вознесли,И мне владеть, как первенцу творенья,Просторами и силами земли.Я зверь, лишенный и когтей и шерсти,Но радугой разумною проникВ мой рыхлый мозг сквозь студень двух отверстийПурпурных солнц тяжеловесный сдвиг.А все затем, чтоб пламенем священнымЯ просветил свой древний, темный духИ на костре пред Богом сокровенным,Как царь последний, радостно потух;Чтоб пред Его всегда багряным трономКак теплый пар, легко поднявшись ввысь,Подобно раскаленным электронам,Мои частицы в золоте неслись.

«Всему – весы, число и мера…»

Всему – весы, число и мера,И бег спиралями всему,И растекается во тьмуЗа пламенною сферой сфера.Твой лик в душе – как в меди – выбит,И пусть твой ток сметет ееИ солнце в алой пене вздыбит, —Но царство взвешено твое!В длину растянется орбита,И кругом изогнется ось,Чтоб пламя вольно и открыто,По всем эфирам разлилось.Струить металл не будет время,Пространство перестанет течьИ уж не сможет в блуде семяПрах мертвый тайнами облечь.И выход рабьему бессильюИз марев двух магнитных сменРаскинет радужною пыльюВселенная свой легкий тлен.

«Подсолнух поздний догорал в полях…»

Подсолнух поздний догорал в полях,И, вкрапленный в сапфировых глубинах,На легком зное нежился размахПоблескивавших крыльев ястребиных.Кладя пределы смертному хотенью,Казалось, то сама судьба плылаЗа нами по жнивью незримой теньюОт высоко скользящего крыла.Как этот полдень, пышности и лениИсполнена, ты шла, смиряя зной.Лишь платье билось пеной кружевнойО гордые и статные колени.Да там, в глазах, под светлой оболочкой,На обреченного готовясь пасть,Средь синевы темнела знойной точкой,Поблескивая, словно ястреб, страсть.1916

«И нас – два колоса несжатых…»

И нас – два колоса несжатых —Смогла на миг соединитьВ степи на выжженных раскатахОсенней паутины нить.И мы – два пышных пустоцвета —Следили вместе, как вдалиСредь бледно – золотого светаЧернели клином журавли…Но к ночи кочевая связь,Блеснув над коноплей, бурьяном,С межи заглохшей подняласьВ огне ненастливо – багряном.И страшен нам раскат пустынный,И не забыть нам никогда,Как робко нитью паутиннойЛаскала стебель наш слюда.1911

Вячеслав Иванов

Медный всадник

В этой призрачной Пальмире,В этом мареве полярном,О, пребудь с поэтом в миреТы, над взморьем светозарнымМне являвшаяся дивнойАриадной, с кубком рьяным,С флейтой буйно – заунывнойИль с узывчивым тимпаном, —Там, где в гроздьях, там, где в гимнахРдеют Вакховы экстазы…В тусклый час, как в тучах дымныхТлеют мутные топазы,Закружись стихийной пляскойС предзакатным листопадомИ под сумеречной маскойПой, подобная менадам!В желто – серой рысьей шкуре,Увенчавшись хвоей ельной,Вихревейной взвейся бурей,Взвейся вьюгой огнехмельной!..Ты стоишь, на грудь склоняяЛик духовный – лик страдальный,Обрывая и роняяВ тень и мглу рукой печальнойЛепестки прощальной розы, —И в туманные волокна,Как сквозь ангельские слезы,Просквозили розой окна —И потухли… Всё смесилось,Погасилось в волнах сизых…Вот – и ты преобразиласьМедленно… В убогих ризахМнишься ты в ночи Сивиллой…Что, седая, ты бормочешь?Ты грозишь ли мне могилой?Или миру смерть пророчишь?Приложила перст молчаньяТы к устам – и я, сквозь шепот,Слышу медного скаканьяЗаглушенный тяжкий топот…Замирая, кликом бледнымКличу я: «Мне страшно, дева,В этом мороке победномМедно – скачущего Гнева»…А Сивилла: «Чу, как тупоУдаряет медь о плиты…То о трупы, трупы, трупыСпотыкаются копыта»…

Светлячок

Душно в комнате; не спится;Думы праздно бьют тревогу.Сонной влагой окропитьсяВежды жаркие не могут.Сумраком не усыпленный,Взор вперяется во мглу.Что забрезжило в углуЗорькой трепетно – зеленой?Дух – волшебник ночи южной,Светлячок к окну прильнул,Словно в дом из тьмы наружнойГость с лампадой заглянул;Словно спутник снов бесплотный,Миг свиданья упреждая,Подал знак душе дремотнойУпорхнуть в дубравы рая.

Утро

Неутомный голод темный,Горе, сердцу как избыть?Сквозь ресницы ели дремнойСветит ласковая нить.Сердце, где твой сон безбрежии?Сердце, где тоска неволь?Над озерной зыбью свежейДышит утренняя смоль.Снова в твой сосуд кристальныйЖивотворный брызжет ключ:Ты ль впустило в мрак страдальный,В скит затворный гордый луч?Или здесь – преодоленье,И твой сильный, смольный хмель —Утоленье, и целенье,И достигнутая цель?..Чу, склонился бог целебный,Огневейный бог за мной, —Очи мне застлал волшебной,Златоструйной пеленой.Нет в истомной неге мочиОглянуться; духа нетВстретить пламенные очиИ постигнуть их завет…Пора сказать: я выпил жизнь до дна,Что пенилась улыбками в кристалле;И ты стоишь в пустом и гулком зале,Где сто зеркал, и в темных ста – одна.Иным вином душа моя хмельна.Дворец в огнях, и пир еще в начале;Моих гостей – в вуали и в забрале —Невидим лик и поступь не слышна.Я буду пить, и томное похмельеНе на земле заутра ждет меня,А в храмовом прохладном подземелье.Я буду петь, из тонкого огняИ звездных слез свивая ожерелье —Мой дар тебе для свадебного дня.

«Пора сказать: я выпил жизнь до дна…»

Пора сказать: я выпил жизнь до дна,Что пенилась улыбками в кристалле;И ты стоишь в пустом и гулком зале,Где сто зеркал, и в темных ста – одна.Иным вином душа моя хмельна.Дворец в огнях, и пир еще в начале;Моих гостей – в вуали и в забрале —Невидим лик и поступь не слышна.Я буду пить, и томное похмельеНе на земле заутра ждет меня,А в храмовом прохладном подземелье.Я буду петь, из тонкого огняИ звездных слез свивая ожерелье —Мой дар тебе для свадебного дня.

Ностальгия

Подруга, – тонут дни! Где ожерельеСафирных тех, тех аметистных гор?Прекрасное немило новоселье.Гимн отзвучал; зачем увенчан хор?..О, розы пены в пляске нежных ор!За пиром муз в пустынной нашей келье —Близ волн морских вечернее похмелье!Далеких волн опаловый простор!..И горних роз воскресшая победа!И ты, звезда зари! ты, рдяный град —Парений даль, маяк златого бреда!О, свет любви, ему же нет преград,И в лоно жизни зрящая беседа,Как лунный луч в подводный бледный сад!

Любовь

Мы – два грозой зажженные ствола,Два пламени полуночного бора;Мы – два в ночи летящих метеора,Одной судьбы двужалая стрела.Мы – два коня, чьи держит удилаОдна рука, – одна язвит их шпора;Два ока мы единственного взора,Мечты одной два трепетных крыла.Мы – двух теней скорбящая четаНад мрамором божественного гроба,Где древняя почиет Красота.Единых тайн двугласные уста,Себе самим мы Сфинкс единый оба.Мы – две руки единого креста.

Осень

Что лист упавший – дар червонный;Что взгляд окрест – багряный стих…А над парчою похороннойТак облик смерти ясно – тих.Так в золотой пыли закатаОтрадно изнывает даль;И гор согласных так крылатаГолуботусклая печаль.И месяц белый расцветаетНа тверди призрачной – так чист!..И, как молитва, отлетаетС немых дерев горящий лист…

Георгий Иванов

«В ветвях олеандровых трель соловья…»

В ветвях олеандровых трель соловья.Калитка захлопнулась с жалобным стуком.Луна закатилась за тучи. А яКончаю земное хожденье по мукам,Хожденье по мукам, что видел во сне —С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.Но я не забыл, что обещано мнеВоскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.

«Из облака, из пены розоватой…»

Из облака, из пены розоватой,Зеленой кровью чуть оживлены,Сады неведомого халифатаВиднеются в сиянии луны.Там меланхолия, весна, прохладаИ ускользающее серебро.Все очертания такого сада —Как будто страусовое перо.Там очарованная одалискаИграет жемчугом издалека,И в башню к узнику скользит запискаИз клюва розового голубка.Я слышу слабое благоуханьеПрозрачных зарослей и цветников,И легкой музыки летит дыханьеКо мне, таинственное, с облаков.Но это длится только миг единый:Вот снова комнатная тишина,В горошину кисейные гардиныИ Каменноостровская луна.

«Как всё бесцветно, всё безвкусно…»

Как всё бесцветно, всё безвкусно,Мертво внутри, смешно извне,Как мне невыразимо грустно,Как тошнотворно скучно мне…Зевая сам от этой темы,Её меняю на ходу.– Смотри, как пышны хризантемыВ сожжённом осенью саду —Как будто лермонтовский ДемонГрустит в оранжевом аду,Как будто вспоминает ВрубельОбрывки творческого снаИ царственно идёт на убыльЛиловой музыки волна…

«Легкий месяц блеснет над крестами

Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,Томный луч озарит разрушенья унылую груду,Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,Ты подругу зовешь, ты Ириной ее называешь,Но настанет пора, и над нашей кудрявой землейПролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.А любовь – семицветною радугой станет она,Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,)И другие влюбленные будут стоять у окнаИ другие, в мучительной нежности, сблизятся губы…Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,Легкий серп отражается в зеркале северной ночи,И, как ризу Господню, целую я платья края,И колени, и губы, и эти зеленые очи.

«Мелодия становится цветком…»

Мелодия становится цветком,Он распускается и осыпается,Он делается ветром и песком,Летящим на огонь весенним мотыльком,Ветвями ивы в воду опускается…Проходит тысяча мгновенных летИ перевоплощается мелодияВ тяжелый взгляд, в сиянье эполет,В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»В корнета гвардии – о, почему бы нет?..Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.– Как далеко до завтрашнего дня!..И Лермонтов один выходит на дорогу,Серебряными шпорами звеня.

«Оттого и томит меня шорох травы…»

Оттого и томит меня шорох травы,Что трава пожелтеет и роза увянет,Что твое драгоценное тело, увы,Полевыми цветами и глиною станет.Даже память исчезнет о нас… И тогдаОживет под искусными пальцами глинаИ впервые плеснет ключевая водаВ золотое, широкое горло кувшина.И другую, быть может, обнимет другойНа закате, в условленный час, у колодца…И с плеча обнаженного прах дорогойСоскользнет и, звеня, на куски разобьется.

«Охотник веселый прицелится…»

Охотник веселый прицелится,И падает птица к ногам.И дым исчезающий стелетсяПо выцветшим низким лугам.Заря розовеет болотная,И в синем дыму, не спеша,Уносится в небо бесплотная,Бездомная птичья душа.А что в человеческой участиПрекраснее участи птиц,Помимо холодной певучестиНемногих заветных страниц?

«Распыленный мильоном…»

И. Одоевцевой

Распыленный мильоном           мельчайших частиц,В ледяном, безвоздушном,           бездушном эфире,Где ни солнца, ни звезд,           ни деревьев, ни птиц,Я вернусь – отраженьем —           в потерянном мире.И опять, в романтическом Летнем           Саду,В голубой белизне петербургского           мая,По пустынным аллеям неслышно           пройду,Драгоценные плечи твои обнимая.

«Это только синий ладан…»

Это только синий ладан,Это только сон во сне,Звезды над пустынным садом,Розы на твоем окне.Это то, что в мире этомНазывается весной,Тишиной, прохладным светомНад прохладной глубиной.Взмахи черных весел шире,Чище сумрак голубой…Это то, что в этом миреНазывается судьбой.Я тебя не вспоминаю,Для чего мне вспоминать?Это только то, что знаю,Только то, что можно знать.

«Край земли. Полоска дыма…»

Край земли. Полоска дымаТянет в небо, не спеша.Одинока, нелюдимаВьется ласточкой душа.Край земли. За синим краемВечности пустая гладь.То, чего мы не узнаем,То, чего не нужно знать.Если я скажу, что знаю,Ты поверишь. Я солгу.Я тебя не вспоминаю,Не хочу и не могу.Но люблю тебя, как прежде,Может быть, еще нежней,Бессердечней, безнадежнейВ пустоте, в тумане дней.

«Эмалевый крестик в петлице…»

Эмалевый крестик в петлицеИ серой тужурки сукно…Какие печальные лицаИ как это было давно.Какие прекрасные лицаИ как безнадежно бледны —Наследник, императрица,Четыре великих княжны…<1949>

Николай Клюев

«Есть на свете край обширный…»

Есть на свете край обширный,Где растут сосна да ель,Неисследный и пустынный, —Русской скорби колыбель.В этом крае тьмы и горяЕсть забытая тюрьма,Как скала на глади моря,Неподвижна и нема.За оградою высокойИз гранитных серых плит,Пташкой пленной, одинокойВ башне девушка сидит.Злой кручиною объята,Все томится, воли ждет,От рассвета до заката,День за днем, за годом год.Но крепки дверей запоры,Недоступно – страшен свод,Сказки дикого простораВ каземат не донесет.Только ветер перепевныйШепчет ей издалека:«Не томись, моя царевна,Радость светлая близка.За чертой зари туманной,В ослепительной броне,Мчится витязь долгожданныйНа вспененном скакуне».

«Мне сказали, что ты умерла…»

Мне сказали, что ты умерлаЗаодно с золотым листопадомИ теперь, лучезарно светла,Правишь горным, неведомым градом.Я нездешним забыться готов,Ты всегда баснословной казаласьИ багрянцем осенних листовНе однажды со мной любовалась.Говорят, что не стало тебя,Но любви иссякаемы ль струи:Разве зори – не ласка твоя,И лучи – не твои поцелуи?

«Я люблю цыганские кочевья…»

Я люблю цыганские кочевья,Свист костра и ржанье жеребят,Под луной как призраки деревьяИ ночной железный листопад.Я люблю кладбищенской сторожкиНежилой, пугающий уют,Дальний звон и с крестиками ложки,В чьей резьбе заклятия живут.Зорькой тишь, гармонику в потемки,Дым овина, в росах коноплю…Подивятся дальние потомкиМоему безбрежному «люблю».Что до них? Улыбчивые очиЛовят сказки теми и лучей…Я люблю остожья, грай сорочий,Близь и дали, рощу и ручей.

«Певучей думой обуя…»

Певучей думой обуян,Дремлю под жесткою дерюгой.Я – королевич ЕрусланВ пути за пленницей – подругой.Мой конь под алым чепраком,На мне серебряные латы…А мать жужжит веретеномВ луче осеннего заката.Смежают сумерки глаза,На лихо жалуется прялка…Дымится омут, спит лоза,В осоке девушка – русалка.Она поет, манит на дноОт неги ярого избытка…Замри, судьбы веретено,Порвись, тоскующая нитка!<1912>

Старуха

Сын обижает, невестка не слухает,Хлебным куском да бездельем корит;Чую – на кладбище колокол ухает,Ладаном тянет от вешних ракит.Вышла я в поле, седая, горбатая, —Нива без прясла, кругом сирота…Свесила верба сережки мохнатые,Меда душистей, белее холста.Верба – невеста, молодка пригожая,Зеленью – платом не засти зари!Аль с алоцветной красою не схожа я —Косы желтее, чем бус янтари.Ал сарафан с расписной оторочкою,Белый рукав и плясун – башмачок…Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,Звон оголосил пролесок и лог.Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,Мне ли крутиться в янтарь – бахрому…Зой – невидимка узывней, дремливее,Белые вербы в кадильном дыму.<1912>

«Любви начало было летом…»

Любви начало было летом,Конец – осенним сентябрем.Ты подошла ко мне с приветомВ наряде девичьи простом.Вручила красное яичкоКак символ крови и любви:Не торопись на север, птичка,Весну на юге обожди!Синеют дымно перелески,Настороженны и немы,За узорочьем занавескиНе видно тающей зимы.Но сердце чует: есть туманы,Движенье смутное лесов,Неотвратимые обманыЛилово – сизых вечеров.О, не лети в туманы пташкой!Года уйдут в седую мглу —Ты будешь нищею монашкойСтоять на паперти в углу.И, может быть, пройду я мимо,Такой же нищий и худой…О, дай мне крылья херувимаЛететь незримо за тобой!Не обойти тебя приветом,И не раскаяться потом…Любви начало было летом,Конец – осенним сентябрем.

Осинушка

Ах, кому судьбинушкаВорожит беду.Горькая осинушкаРонит лист – руду.Полымем разубрана,Вся красным – красна,Может быть, подрубленаТопором она.Может, червоточинаГложет сердце ей,Черная проточинаВъелась меж корней.Облака по просиниКрутятся в кольцо,От судины – осениВянет деревцо.Ой, заря – осинушка,Златоцветный лёт,У тебя детинушкаРазума займет!Чтобы сны стожарныеВ явь оборотить,Думы – листья зарныеПо ветру пустить.1908, 1912

Михаил Кузмин

««Люблю», – сказал я не любя…»

«Люблю», сказал я не любя —Вдруг прилетел Амур крылатыйИ, руку взявши, как вожатый,Меня повлек вослед тебя.С прозревших глаз сметая сонЛюбви минувшей и забытой,На светлый луг, росой омытый,Меня нежданно вывел он.Чудесен утренний обман:Я вижу странно, прозревая,Как алость нежно – зареваяРумянит смутно зыбкий стан;Я вижу чуть открытый рот,Я вижу краску щек стыдливыхИ взгляд очей еще сонливыхИ шеи тонкой поворот.Ручей журчит мне новый сон,Я жадно пью струи живые —И снова я люблю впервые,Навеки снова я влюблен!1907

Утро

Звезды побледнели,небо на востоке зеленеет,ветер поднялся,скоро заря засветит.Как легко дышатьпосле долгой ночи,после душных горниц,после чада свечей заплывших!Пенье доносится снизу,с кровли виден город,все спит, все тихо,только ветер в саду пробегает.Как лицо твое бледнов свете звезд побледневших,в свете зари нерожденной,в свете грядущего солнца!1907

«В последний раз зову тебя, любовь…»

Сонет

В последний раз зову тебя, любовь,Слабеют силы в горестном усилье…Едва расправлю радостные крылья,Взбунтуется непокоренной кровь…Ответь мне «да», – молю, не прекословь.Лишь для тебя прошел десятки миль я.О, связки милые, о, сухожилья,Двойные звезды глаз, ресницы, бровь.Кольцо дано не на день, а навеки.Никто другой, как я, тебя не звал,Я вижу лишь тебя, закрывши веки…Зачем прибой стремит свой шумный вал?Едва домчавшись, он отпрянет снова,Во всех скитаньях ты – моя основа…31 марта 1912

«Я книгу предпочту природе…»

Я книгу предпочту природе,Гравюру – тени вешних рощ,И мне шумит в весенней одеВесенний, настоящий дождь.Не потому, что это в моде,Я книгу предпочту природе.Какая скука в караванеТащиться по степи сухой.Не лучше ль, лежа на диване,Прочесть Жюль Верна том – другой.А так – я знаю уж заране,Какая скука в караване.Зевать над книгою немецкой,Где тяжек, как картофель, Witz,Где даже милый ХодовецкийТяжел и не живитстраниц.Что делать: уж привык я с детскойЗевать над книгою немецкой.Милей проказливые музы,Скаррона смех, тоска Алин, —Где веселилися французыИ Лондон слал туманный сплин.Что в жизни ждет? одни обузы,Милей проказливые музы.Не променял бы одного яНи на гравюру, ни на том —Тех губ, что не дают покоя,В лице прелестном и простом.Пускай мне улыбнутся трое,Не променял бы одного я.Но ждать могу ли я ответаОт напечатанных листков,Когда лишь повороты светаЯ в них искать всегда готов,Пускай мне нравится все это,Но ждать могу ли я ответа?Я выражу в последней коде,Что без того понятно всем:Я книги предпочту природе,А вас хоть тысяче поэм.Любовь (когда она не в моде?)Поет в моей последней коде.13 марта 1914