Цветы зла

Маленькие старушки

Виктору Гюго

IВ старинных городах, среди кривых извилин,Где всё чарует нас и даже самый страх,Мне нравится следить старух, чей вид умиленИ много странности в стареющих чертах.Уродки страшные встарь женщинами были,Звались Лаисами! Горбатых и смешныхВозлюбим их! Они ведь души сохранили!В дырявых юбочках и в рубищах своихПолзут, терзаемы жестокими ветрами,От грохота карет испуганно дрожаИ, как реликвию, свой ридикюль с цветамиИли с фигурками нашитыми держа.И, схожи с куклами, плетутся в даль старушки,Как зверь израненный, они порой спешатИль пляшут нехотя, как жалкие игрушкиНа нитке Сатаны! – У них, разбитых, взглядОстрее бурава; о этот взгляд, которыйСхож с ямкой, где вода, блистая, ночью спит.Их взоры – девочки божественные взоры,Что в удивлении сквозь смех на мир глядит.– Заметили ли вы, что в стариковском гробеРазмер, как гробика для ребятишек, – мал?Смерть мудрая, создав для двух гробов подобье,Вложила в сходство смысл, чтоб странностью                                                   пленял.Когда я призрак тот тщедушный повстречаю,Пересекающий бурлящий наш Париж, —Больное существо! – то я предполагаю,Что в люльку новую ты сладостно спешишь!И, оглядев старух, не удержусь я, чтобыТы, мысль, как геометр, исчислить не смогла:О, сколько сменит раз рабочий форму гробаИз дерева, куда положатся тела?!– Глаза – колодези, прорытые слезою,Металл сверкающий, остывший в тигелях.Для тех, кто вскормлен был суровою Бедою,Так много прелести в таинственных глазах!IIФраскати древнего влюбленная ВесталкаИль жрица Талии, чье имя знать моглиОдни суфлеры! Вы, кто встарь звались фиалкойИль ветреницею известной в Тиволи, —Меня пьяните вы! – Меж хрупкими бывалиТакие, что, печаль в мед сладкий превратив,Твердили подвигам, что крылья предлагали:«Взнеси на небеса, могучий Гиппогриф!»Одна к скорбям была приучена страною,Других – страданьем муж умел отягощать,А третьих сделал сын страдалицей святою!Вы реку бы могли из ваших слез создать!IIIЯ за старушками порой слежу. – Бывало,Одна из них в тот час, когда в огнях лучейВсё небо ранами кровавыми блистало,Печально на одну садилась из скамейИ тихо слушала концерт, богатый медьюВоенной музыки, наполнившей наш садИ лившей в сердце всех гулявших зов к победе.Под вечер золотой мелодии живят.И, помня правила держаться прямо, чинно,Она впивала гимн живой, что к бою звал,И глаз ее порой открыт был, как орлиный,Лоб мраморный ее, казалось, лавров ждал.IVТак вы проходите через хаос столицыЖивой, надменные, без жалобы совсем,Мать, чья душа в крови, святая иль блудница,Чьи прежде имена известны были всем.Вас, кто был грацией и кто покрыт был славой,Не ведает никто! – И пьяница поройК вам пристает, зовя к утехам, для забавы;За вашим рубищем оборвыш скачет злой.Стыдясь существовать, о сгорбленные тени,Вы крадетесь вдоль стен, и стан согнул ваш страх.Рок странный! Вам никто не выкажет почтенья!Для вечности созрел ваш человечий прах!Я нежно издали за вами наблюдаю,Неверные шаги следит мой взор с тоской.Я, словно ваш отец, вас видя, ощущаюВосторги тайные сочувственной душой.Я воскрешаю вновь наивность увлеченья,Сияние и мрак прошедших ваших дней.В пороках ваших есть для сердца наслажденье,А в добродетелях – восторг душе моей!Развалины! Друзья! С моим ваш разум схожий!Вам каждый вечер шлю торжественный привет!До завтра жить ли вам? Гнет тяжкой длани БожьейНад вами, Евами восьмидесяти лет!

Слепцы

Душа! Смотри на них! Действительно: страшны!Как манекен, они шатаются комично;Как бы лунатики – ужасны, необычны;Шары вперенные куда-то их – мрачны.Подъяты к небесам, как будто смотрят в дали,Глаза, отколь ушли небесные огни.Но не видал никто, чтоб к мостовой ониРаздумье головы мечтательно склоняли.Чрез беспредельный мрак, столь схожий                                         с тишинойИзвечною, бредут. О город! Голос твойВкруг нас поет, мычит, смеется в истерии.Ты до жестокости восторгами пленен.Безумец больше их, бреду я, кинув стон:– Что в небе вы найти хотите, все слепые?!

Прохожей

Рычала улица, бурля вокруг меня.Вдруг женщина прошла, тонка, стройна собою,В печали царственной, тщеславною рукоюФестоны приподняв и захватив края,Проворна и горда, с ногой точеней статуй.Безумно скорчась, пил я сладость, что слепит,И страсть мертвящую во взоре, что хранитИсточник бурь, как свод багрово-синеватый.Блеск молний… Позже ночь!.. О беглость                                                   красоты!Ты взорами меня так часто воскрешала!Ужель лишь в вечности вновь встретишься                                                    мне ты?Так поздно?! И не здесь!.. Иль Никогда?! Не знала,Куда я шел, а я – не знал, куда ты шла.Тебя б я мог любить – ты это поняла!

Скелет-землепашец

IВ анатомических таблицах,Которых в пыльных лавках тьма,Где медицинские томаСпят, словно мумии в гробницах.Рисунок, сделанный рукойХудожника с суровым знаньем,Хоть и печален содержаньем,Но всё ж наполнен Красотой.Но страх таинственный являетКартина нам всего точней,Когда изображенный в нейСкелет, как пахарь, грунт копает.IIНапрягши силу позвонковИ мускул вовсе обнаженный,Безмолвный пахарь похоронный,Кандальник мертвых костяков.Какой же с целины трудамиПосев ты странный соберешь?Какому фермеру набьешьАмбары этими хлебами?Иль хочешь доказать такойЭмблемой страшной и унылой,Что тщетно и на дне могилыИскать обещанный покой?Что и Небытие обманно?Что всё – и даже Смерть – нам лжет,И каждому, кто ни умрет,Увы! придется беспрестанноВ стране безвестной и инойТебя копать, земля тугая,На заступ тяжкий налегаяКровавой и босой ногой?!

Вечерние сумерки

Вот вечер сладостный. Он – преступлений друг!К нам, как сообщник наш, подкрадется он вдруг;И свод закроется неспешно, как альковы,И люди, торопясь, зверями стать готовы.Любимый вечер мой! Желанен ты рукам,Что могут, не солгав, промолвить: «Мы трудамДень нынче отдали!» – Несешь ты утешеньяУмам, съедаемым жестокостью мученья,Упрямым мудрецам с тяжелой головой,Рабочим, кто согбен и заслужил покой.Больные Демоны, по воздуху летая,Проснутся тяжело, дельцов напоминая,В затвор и в желоб крыш стучась своим крылом.Среди мятущихся огней под ветеркомТы, Проституция, на улицах пылаешь,Как в муравейнике, все входы открываешь;Везде таинственно пробьешь себе пути,Как враг, что свой удар готов нам нанести.Нечистоту сосешь из городской ты груди,Как позже червь пожрет всё, что пожрали Люди.Чу! Кухонь слышится шипенье там и тут,Театры тявкают, оркестры заревут,И входят в кабаки, где в картах наслажденье,И шлюхи, и плуты, друзья их, в окруженьиВоров, которые чрез несколько минутДолжны опять начать свой непрерывный труд:Исподтишка взломать им дверь и кассы надо,Чтоб два-три дня прожить и девке дать наряды.Замкнись в себе, душа, в тяжелый этот миг!Пускай не слышит слух твой этот дикий рык!Вот час, когда больных их муки раздражают;Глухая Ночь берет за горло; путь кончаютОни, и в братскую пора им пропасть лезть.Больница полнится их вздохами, и естьЕдва ль один из них, кто суп благоуханныйПод вечер сможет съесть вблизи своей                                             желанной!А большинство из них успело ли вкуситьОтраду очага, не начиная жить?!

Игра

На креслах выцветших старухи-куртизанки,Со взглядом роковым и с краскою бровей,Расселись немощно, с жеманностью осанки;Металла и камней стук из худых ушей.К зеленому сукну – без губ нагнулись лица,И губы бледные, и рот беззубый там!В горячке дьявольской, трясясь, рука стремитсяК пустым кармашкам и к трепещущим грудям.С плафона грязного огромнейших кинкетовИ бледных люстр ряды свое мерцанье льютНа мрачное чело прославленных поэтов,Пришедших промотать кровавый, потный труд.Картина черная полночного мечтаньяПрошла перед зрачком всевидящим моим:Я видел, как я сам в вертепе, средь молчанья,И холоден, и нем, склонился, недвижим,Завидуя страстям, владеющим душою,Веселью мрачному стареющих блядейИ всем, торгующим отважно предо мноюКто – честью старою, кто – красотой своей.И дух испуган мой, что зависть ощущаетК несчастным, кто в провал зияющий спешат,Ко всем, кто кровью сыт и кто предпочитаетСвоей печали – смерть и жалкой жизни – ад!

Пляска смерти

Эрнесту Кристофу

Как в жизни некогда, горда; стан благородный,Большой букет цветов, перчаток белизна;Развязна чересчур, с манерностью свободнойКокетки высохшей имеет вид она.Кто тоньше талию встречал в разгаре бала?На царской полноте простор одежд до ногБезвольно ниспадал, и ноги ущемлялаТуфля; на ней помпон прекрасный, как цветок.Резвится легкий рюш на краешке ключицы,Как трется ручеек о скалы, похотлив;Стыдливо от смешков он помогает скрытьсяМогильным прелестям, собою их прикрыв.И череп, мастерски украшенный цветами,Чуть-чуть качается на ломких позвонках;Из мрака сделаны ее глаза с зрачками.– Краса ничтожества! В убранстве глупом прах!Пусть многие зовут тебя карикатурой!Понять ли им, кто пьян от плотской красоты,Всё безымянное изящество натуры?Как раз по вкусу мне, скелет великий, ты!С гримасой властною явилась, чтоб смятеньеВ пир Жизненный внести ты? Иль порок былой,О легковерная, на шабаш НаслажденьяСегодня вновь толкнул живучий остов твой?Иль отогнать кошмар насмешливый мечтаешьТы скрипок пением и пламенем свечей?Потоком оргий ли ты обновить желаешьАд, пламенеющий досель в душе твоей?Ошибок, глупостей родник неистощимый!О перегонный куб для роковых скорбей!Мне аспид видится, ничем не укротимый,Сквозь погнутый забор стареющих костей.Воистину боюсь: твое кокетство тщетноИ не заслужит здесь оно себе наград.Кому из смертных душ ирония заметна?Красоты ужаса лишь сильных опьянят.Из бездны глаз твоих, где ужас размышлений,Идет безумие, – и мудрость плясуновНе в силах созерцать без горьких отвращенийСмех вечный тридцати двух видимых зубов!Меж тем, кто не сжимал в объятиях скелета?Кто не вкушал плодов ни разу гробовых?Плевать на аромат, одежды туалета!Тот мнит, что он хорош, кто отвергает их!Скажи, безносая вакханка и долбило,Танцорам пляшущим, кто болен слепотой:– «Мои любимые! Сквозь пудру и белилаВы смертью пахнете! Увядший Антиной,Изысканный скелет и денди освеженный,Труп лакированный, плешивый ловелас, —Вселенский хоровод средь пляски похороннойВ края безвестные всех увлекает вас!Туда, где Ганг блестит, где хладной Сены воды,Табун людской бежит, и не увидит онТрубы Архангела, торчащей в дыры свода,Угрозой блещущей, как черный мушкетон.Под солнцами всех стран, везде Смерть обожаетТвои кривляния, о жалкий род Людской,И миррой, как и ты, она благоухает,С твоим безумием сарказм сливая свой!»

Любовь заблуждения

Когда проходишь ты лениво, дорогая,Под песнь, летящую до потолка, смычков,Походку легкую изящно замедляя,Стремя глубокий взор тоскующих зрачков,Когда твой бледный лоб, от прелестей которыйЕще прекраснее, огнем окрасит газ,А пламя вечера зажжет на нем Аврору,И как портрета взор, меня твой манит глаз, —Я говорю: «О, как прекрасна и свежа ты!Как башней царственной, ты памятью своейТяжелой венчана; душа, как персик мятый,Созрела, как и плоть, для мудрости страстей!Ты плод ли осени, что сбора ожидает?Иль урна траура, которой надо слез?Иль запах, что и мечтах оазис воскрешает?Подушка нежная? Или корзина роз?Да, есть глаза: в себе не держит затаенноСекретов дорогих их грустная краса;Ларцы без ценностей, без тайны – медальоны,Вы глубже и пустей, чем сами небеса!Чтоб душу оживить, что правды не хотела,Правдоподобности не хватит ли одной?!Будь равнодушной ты, будь глупой! —                                                 Мне нет дела!Привет, о маска! Я пленен твоей красой!»

«Я не забыл тебя, соседка городская…»

Я не забыл тебя, соседка городская,Усадьба белая; тиха ты, небольшая!Венеры старой торс, Помоны гипс красуНагую прятали в редеющем лесу;И солнце вечера надменное, сияя,Ломало сноп лучей в окне, напоминаяПодсматривающий небесный глаз большой,Следящий за немой, неспешною едой,И льющий отсветы своих свечей большиеНа полог саржевый, на скатерти простые.

«Служанка старая, с великою душою!…»

Служанка старая, с великою душою!Ты, мирно спящая под дерном и землею, —Должны тебе снести мы несколько цветков.Есть скорбь великая у бедных мертвецов;Когда шуршит Октябрь опавшею листвоюНад мрамором их плит с печалью ветровою,В неблагодарности мертвец упреки шлетВсем, кто в такие дни в тепле перин живет,В то время, как они, под гнетом беспощадныхСнов черных, без друзей и без бесед отрадных,Скелеты мерзлые, кого червяк грызет! —Томятся, чувствуя, как зимний снег идет,Как шествуют века; семья и друг их милыйНе сменят лоскутков, висящих над могилой!И если вечером, когда, шипя, поютДрова, увижу я ее на этом кресле, тут,Коль ночью декабря холодной, голубоюОна придет тайком к нам в комнату такоюСердитой, вставшею с постели вековой,На выросших детей взор устремляя свой,Что праведной душе тогда сказать смогу я,Во впадине пустой узрев слезу большую?!

Туманы и дожди

Ах, осени конец, зима, весна сырая!О время льстивое! Люблю вас, умоляяОкутать сердце мне, а также разум мойТуманным саваном, могильной пустотой.О, над равниною, где ветер мчит, играя,Под скрипы флюгеров, покуда ночь большая, —Душа, охотнее, чем теплою весной,Ты крылья ворона широкие открой!Что слаще для души, наполненной могилой,Для сердца, где давно и иней, и туман,Чем, бледная пора, царица наших стран, —Твой постоянный вид, и бледный, и унылый?!– Иль в вечер без луны, вдвоем, залезть                                           в кроватьСовсем случайную, чтоб горе усыплять!

Парижская мечта

Константину Гюису

IКартина страшного пейзажа,Невиданного до сих пор,Еще сегодня утром дажеСумела восхитить мой взор.Сон, полный призрачных видений!О, в странных прихотью мечтахВесь мир изменчивых растенийЯ уничтожил в этих снах.Художник, горделивый гений,Однообразно помещалЯ в пьяное изображеньеЛишь воду, мрамор и металл.И во дворце незавершенномБыл целый Вавилон аркад,И в ярком золоте червонномФонтанов низвергался ряд.И водопады тяжелели,Как занавес хрустальный, тамИ, обольщая, вниз летелиПо металлическим стенам.И не леса, а колоннадыВкруг спящих высились озер,Куда гигантские наяды,Как женщины, бросали взор.Как скатерть, воды голубыеМеж розово-зеленых скал.Поток за грани мировыеНа миллион миль выступал.Утес, доселе небывавший,И вал магический, и лед,Своей громадой отражавшийИ отраженный в свой черед!Совсем беспечные молчалиПотоки Ганга и с вершинСокровища из урн сливалиВ глубь бриллиантовых пучин.Я, феерий творец, заставил,Чтоб, мой осуществляя план,В туннель алмазный бег направилМной укрощенный океан.Всё, далее черное, сверкалоИ принимало все тона,И в луч кристальный облекалаСвое величие волна.Ни звезд, ни солнечного светаПод низким сводом голубым,Чтоб озарить причуду эту,Сверкавшую огнем своим.Над чудом, сверх его движенья(Как новизны ужасен вид!Ничто – для слуха, всё – для зренья!)Молчанье вечности царит.IIОткрыв мой взор, огнем пылавший,Я вновь лачугу различил,И, снова сам собою ставши,Шипы забот я ощутил.Часы со звоном погребальнымПробили полдень грубо так!Над миром косным и печальнымТы, небо, проливало мрак!

Утренние сумерки

В казарменном дворе побудок напевает,И ветер фонари под утро задувает.То час, когда толпа видений злых во снеИскорчит юношей, крутя по простыне.Как кровью налитой дрожащий глаз мигает,Так лампа красная пятно в рассвет кидает.С тяжелой плотью дух в борении своемИзображает бой меж лампою и днем.Как слезы на лице, что ветер осушает,Так полон воздух тем, что с дрожью убегает.Бросает женщина – любовь, писатель – труд.Струиться начал дым из зданий там и тут.Но девкам уличным (у них красны ресницыИ рот открыт!) еще во сне тупом томиться!Подруги бедняков, влача больную грудь,Скорее начали на печь и пальцы дуть.В тот час от холода и скупости – печалиИ боли рожениц еще ужасней стали.Как вопль, оборванный кровавой пеной ран,Вдали крик петуха воздушный рвет туман.Как океан, густой туман омыл постройки,И умирающих на госпитальной койкеЛетит последний хрип меж прерванных икот.Кутила тащится, расслаблен от «работ».В зелено-розовом дрожащая АврораНад Сеною пустой свой близит шаг нескорый.Задумчивый Париж глаза протер и вмигБерет свой инструмент, – трудящийся старик!

Вино

Душа вина

В бутылках, в поздний час, душа вина                                      пропела:«В темнице из стекла, под красным сургучом,Тебе кидаю я, бедняк осиротелый,Песнь, братством полную, и светом, и теплом!Отлично знаю я, что должен был несметноСкорбеть и пот свой лить в полях в несносный                                                    зной,Чтоб жизнь мне даровать и душу, но ответноНеблагодарною не буду я и злой!Я радость чувствую, когда вливаюсь с силойЯ в глотку тех людей, кто сгорблен от трудов.Так пусть же будет грудь их сладкою могилой,Где мне отрадней быть, чем в стуже погребов.Внемли: в моей груди дрожащая НадеждаЩебечет и поет песнь праздничного дня,И, опершись на стол и расстегнув одежды,Доволен будешь ты, восславивши меня!В глазах твоей жены зажгу я восхищеньеИ сыну твоему я мощь и краски дам,И стану для него я в жизненном бореньиКак масло, что бодрит все мускулы борцам.Амброзией хочу я внутрь тебя пролиться,Как семя, что взрастить Садовник вечный мог,И пусть от той любви Поэзия родитсяИ к Богу тянется, как редкостный цветок!»

Вино тряпичников

При свете фонаря краснеющем, чье пламяЗа стеклами дрожит, качаясь под ветрами,В предместьи, где кишит, как в лабиринте, люд,Где только повода для буйных вспышек ждут,Тряпичник шествует и головой качает,Наткнувшись, как поэт, на стену, презираетОн сыщиков, и, всей душою погруженВ расчеты славные, порой споткнется он.Дает присягу он, диктует он законы,Низвергнут им злодей, возвышен побежденный;Под сводами небес он, словно под шатром,Чист добродетелью в величии своем.Да, вы, тряпичники, утомлены скорбями,Разбитые трудом, сокрушены годами;Они – надорваны под кучею тряпья!Они – блевотина, большой Париж, твоя!Пропахши бочками, они идут обратно,С толпой товарищей, седых от жизни ратной;Как знамя старое, их белый ус висит.– И Флаги и цветы, победных арок видПред ними высятся в чудесном размышленьиИ в светлом пиршестве, под клики изумленья,При солнце, славою, под гул и барабан,Венчают свой народ, что от любви к ним пьян.Так золото вина сверкающим ПактоломПред Человечеством прокатится веселымИ глоткою людей о подвигах кричит,Как подлинный король, в своих дарах царит.Чтоб убаюкать грусть и утопить страданьяЛюдей отверженных и гибнущих в молчаньи,Сон создан совестью Творца, а ум людскойДобавил к сну – вино, кто солнца сын святой!

Вино убийцы

Свободен я, жена скончалась.Могу я вволю пить; коль су,Бывало, в дом не принесу,От крика сердце раздиралось.Теперь мне царское житье!Прозрачен воздух! Небо ясно!Так было лето то прекрасно,Когда я был влюблен в нее.Чтоб мог я мучащую силуУжасной жажды утолить, —Жены могилу утопитьВина, пожалуй, бы хватило!Ах, труп в колодец, что глубок,Своими сбросил я рукамиИ сверху забросал камнями.Когда б ее забыть я мог!Во имя нежных клятв влеченья,Что невозможно разорвать,Чтоб нас соединить опять,Как в дни былого опьяненья,На тропке, вечером, средь тьмыПросил я у нее свиданья.Пришла, безумное созданье!По-своему все глупы мы!Она была мила; проклятыйТруд изнурял ее сильней.Я так любил ее, и ейСказал я: умереть должна ты!О, кто поймет меня сполна?О, кто средь пьяниц глупых светаБолезненною ночью летаСвивал ли саван из вина?Да, как машина из металла,Обжора с пьяною душой,Она ни летом, ни зимойСтрасть настоящую не знала,С тьмой очарованной, со всейТревожною толпою ада,С рыданьями, со склянкой яда,Со стуком цепи и костей!И вот я одинок, свободный!Напьюсь мертвецки вечерком!Мне страх и совесть – нипочем,И лечь мне на́ землю угодно,Чтобы заснуть, как будто пес!Вагон своими тормозамиИль воз, груженный кирпичами,Все могут тяжестью колесМеня разрезать, разминая,Иль раздробить башку мою!На Дьявола теперь плюю,И на Алтарь, и на Творца я!

Вино отшельника

Тот взгляд особенный, что женщина кидаетИ что по нас, как луч белеющий, скользнет,Как луч, что озеру дрожащему пошлетЛуна, когда красу небрежно омывает;Последнее экю меж пальцев игрока,Распутный поцелуй девицы некрасивойИ звуки музыки расслабленно-ленивой,Что схожи с криками тоски издалека, —Ничто пронзающий бальзам не заменяет,Что набожным сердцам поэтов сохраняетБутыль глубокая обширным животом;Струишь надежду ты, жизнь, молодость и                                           твердость,Богатство, нищете оставленное – Гордость,Что нам дает восторг и сходство с Божеством.

Вино любовников

Сейчас блистательны просторы!Забыв мундштук, узду и шпоры,Верхом помчимся на винеС тобой к волшебной вышине.Мы в сини утра и кристалла,Как ангелы, кого трепалаГорячка властною рукой,Помчим за призраком с тобой!Пусть мудрый, нежный ветер чуднымКрылом качает нас своим!Мы в сумасбродстве обоюдном,Дитя, бок о бок полетимБез отдыха и промедленийВ мой рай прекрасных сновидений!

Цветы зла

Эпиграф к осужденной книге

Вы, кто буколику лишь знали,Кто трезв и тих простой душой,Отбросьте том тоскливый мой,Том оргии и сатурналий!О, коль у Сатаны не взялиСлог риторический вы свой,Отбросьте! – Я для вас – больной,Поймете вы меня едва ли!Но если любит взор скользитьВ пучине без очарований,Читай меня, чтоб полюбитьДух любознаний и страданий!Коль хочешь рая досягнуть,Жалей меня!.. Иль – проклят будь!

Разрушение

Неосязаемый, как воздух, льня, снуетЗлой Демон вкруг меня, без отдыха витает;Его вдыхаю я, он легкие мне жжет,Меня желанием греховным наполняет.Познав мою любовь к Искусству, предо мнойПринявши иногда вид женщины прелестнойИ выбравши предлог правдиво-ханжеской,В уста мои вольет напиток он бесчестный.И водит он меня, когда не видит Бог,Когда разбитый я в уныньи изнемог,По пустырям Тоски глубокой, отдаленной,И, показав глазам моим смятенным гнойОткрытых ран и вид одежды оскверненной,Он Разрушенья план рисует предо мной.

Мученица

К картине неизвестного мастера

Там, где расшита ткань, где мрамор и флаконы,            Где кресла чувственно стоят,Где складки пышные одежды благовонной            Влачатся, где портретов ряд,В той теплой комнате, где душно, как в теплице,            Где грозен воздух роковой,Где вянущий букет в стекле своей гробницы            Испустит вздох последний свой, —Лежит безглавый труп. Подушки омывает            Кровь красная живой струей,Как бы ручей; ее материя впивает,            Как почва, с жадностью большой.Как страшным сумраком рожденные виденья,            К чьей бледности наш взор влеком,С косою черною и с ношей украшений            Лежит на столике ночном,Как лютик, голова. Бессмысленный и белый,            Как сумеречный свет, глядитВзгляд коченеющий, пустой, оцепенелый            Из мертвенных ее орбит.На ложе голый труп, забыв закон приличья,            В распутстве полном, обнажилКрасу жестокую и тайное величье,            Что в дар от рока получил.Как память, на ноге – чулок. Он розовеет,            По краю золотом обшит;Подвязка, как зрачок, который пламенеет            И взор алмазный свой стремит.Весь этот странный вид: предательское око            Портрета томного, и кровь,И тишина, и труп, лежащий одиноко, —            Вновь будят мрачную любовь,И радость грешную, и празднества, в которых            Лобзанья адские царят,И падших ангелов, запрятавшихся в шторах,            Те поцелуи веселят.Но если посмотреть, то красота худая            Отмеченных рубцом плечей,И острота бедра, и талия такая            Проворная, как гневных змей, —Твердят: она была юна! – Душою, в горе            Гонимая тоской своей,Не вздумала ли ты предаться алчной своре            Своих погибельных страстей?Сумел ли мститель твой, неутолен живою            Тобой, кого он так любил,Над неподвижною, податливой такою            Утешить свой огромный пыл?Ответь, нечистый труп! – За косы поднимая            И голову держа в руках,Запечатлел ли он свой поцелуй, прощая,            На холодеющих зубах?– Вдали от грязных толп, с насмешкою и                                              бранью,            И любознательных властейСпи с миром, с миром спи, о странное созданье,            В могиле замкнутой своей!Пусть от людей уйдет твой муж! Твой образ                                               милый            К нему и в снах его слетит;К тебе свою любовь и верность до могилы,            Как ты, супруг твой сохранит.

Осужденные женщины

Они стремят свой взор туда, в морские дали,Как скот задумчивый, лежащий на песках,И дрожь есть горькая и сладкие печалиВ их скрещенных руках и ищущих ногах.Одни – влюбленные уж издавна в секреты,Читая по складам любовь годов младыхВ журчании ручьев иль в глубине боскета,Срывают листики побегов молодых.Те – как монахини, проходят величавоИ медленно меж скал, где привидений рой,Где пред Антонием Святым явился лавойСон искушения и груди вид нагой.Те – в немоте пещер языческих рыдаютПри слабом отблеске вниз падающих смолИ лихорадочно, больные, призывают,Чтоб усыпляющий укоры Вакх пришел.Те – прикрывая бич одеждою широкойИ ладанки нося вблизи груди своей,Мешают в тьме лесов и в ночи одинокойС восторженной слюной рыдания скорбей.О девы, чудища, презревшие душоюСвоей великою действительность, – увы!Вы, бесконечности искавшие, – слезоюИ криками полны попеременно вы.О сестры бедные! Душою снизойду яВ ваш ад, жалея вас и вас любя сильнейЗа скорбь угрюмую, за жажду вековую,За душу полную, как урна для страстей.