Петербург. Стихотворения (сборник)

У гроба

Со мной она —Она одна.В окнах весна.Свод неба синь.Облака летят.А в церквах звонят:«Дилинь динь-динь…»В черном лежу сюртуке,С желтым —С желтымЛицом;Образок в костяной руке.Дилинь бим-бом!Нашел в гробуСвою судьбу.Сверкнула лампадка.Тонуть в неземныхДалях —Мне сладко.Невеста моя зарыдала,Крестя мне бледный лоб.В креповых, сквозныхВуаляхГоловка ее упала —В гроб…Ко мне прильнула:Я обжег лицо ее льдом.Кольцо блеснулоНа пальце моем.Дилинь бим-бом!1906Серебряный Колодезь

Вынос

Венки снимут —Гроб поднимут —Знаю,Не спросят.Над головамиПроплываюЗа венками —Выносят —В дымных столбах,В желтых свечах,В красных цветах —Ах!..Там колкойЕлкой, —Там можжевельникомБросятНа радость прохожимбездельникам —Из домуВыносят.ПрижалсяКо лбу костяномуВенчик.Его испугалсяПрохожий младенчик.Плыву мимо толп,Мимо дворниЛицом —В телеграфный столб,В холод горний.Толпа отступает.Служитель бюроТам с иконой шагает,И плывет сереброКатафалка.Поют,Но не внемлю.И жалко,И жалко,И жалкоМне землю.Поют, поют:В последнийПриютСнесутС обедни —Меня несутНа страшный суд.Кто-то там шепчет невнятно:«Твердь – необъятна».Прильнула и шепчет невнятноМне бледная, бледная смерть.Мне приятно.На желтом лице моем выпалиПятна.Цветами —Засыпали.Устами —Прославили.Свечами —Уставили.1906Серебряный Колодезь

Друзьям

Н.И. Петровской

Золотому блеску верил,А умер от солнечных стрел.Думой века измерил,А жизнь прожить не сумел.Не смейтесь над мертвым поэтом:Снесите ему цветок.На кресте и зимой и летомМой фарфоровый бьется венок.Цветы на нем побиты.Образок полинял.Тяжелые плиты.Жду, чтоб их кто-нибудь снял.Любил только звон колокольныйИ закат.Отчего мне так больно, больно!Я не виноват.Пожалейте, придите;Навстречу венком метнусь.О, любите меня, полюбите —Я, быть может, не умер, быть может,проснусьВернусь!Январь 1907Париж

Туда

К небу из душных гробовГоловы выше закинем:Видишь – седых облачковБледные пятна на синем.Ринемся к нимСквозь это марево пыли.Плавно взлетимВзмахом серебряных крылий.Память о прошлом уснет.Робко на облако встанем.В синий пролетРобко заглянем.В страхе замремГрустны и немы,И не поймем,Где мы.Белый атлас.Свод полнозвездный…Приняли насВечные бездны.1904Серебряный Колодезь* * *Я в струе воздушного тока,Восстану на мертвом одре.Закачается красное окоНа упавшем железном кресте.Мне подножие – мраморный камень,Но я встану, омят бирюзой.На ланитах заискрится пламеньСамоцветной, как день, слезой.Скоро, скоро – сквозным я духомНеотвратно приду за ней,Облеченный бледным воздухом,Как вуалью все тех же дней.И к ней – воздушный скиталец —Прижму снеговое лицо.Наденет она на палецЗолотое мое кольцо.Знаю все: в сквозные вуалиИ в закатный красный янтарь,Облечемся, – царица, царь.Был окован могилой сырою,Надо мною качался крест.А теперь от людей укроюЕе колыбелью звезд.1907Москва

Просветы

Поповна

З.Н. Гиппиус

Свежеет. Час условный.С полей прошел народ.Вся в розовом поповнаИдет на огород.В руке ромашек связка.Под шалью узел кос.Букетиками баска —Букетиками роз.Как пава, величава.Опущен шелк ресниц.Налево и направоВсе пугала для птиц.Жеманница срываетТо злак, то василек.Идет. Над ней порхаетКапустный мотылек.Над пыльною листвою,Наряден, вымыт, чист, —Коломенской верстоюТорчит семинарист.Лукаво и жестокоБлестят в лучах зари —Его младое окоИ красные угри.Прекрасная поповна, —Прекрасная, как сон,Молчит, – зарделась, словноВесенний цвет пион.Молчи. Под трель лягушекЕй сладко, сладко млеть.На лик златых веснушекЗагар рассыпал сеть.Кругом моркови, репы.Выходят на лужок.Танцуют курослепы.Играет ветерок.Вдали над косарямиОгни зари горят.А косы лезвиями —Горят, поют, свистят.Там ряд избенок вьетсяВ косматую синель.Поскрипывая, гнетсяТам длинный журавель[9].И там, где крест железный, —Все ветры на закатКасаток стаи в бездныЛазуревые мчат.Не терпится кокетке(Семь бед – один ответ).Пришпилила к жилеткеЕму ромашки цвет.А он: «Домой бы, Маша,Чтоб не хватились насПапаша и мамаша.Домой бы: поздний час».Но розовые юбкиРасправила. В ответОн ей целует губки,Сжимает ей корсет.Предавшись сладким мукамПрохладным вечерком,В лицо ей дышит лукомИ крепким табаком.На баске безотчетноРаскалывает брошьСвоей рукою потной, —Влечет в густую рожь.Молчит. Под трель лягушекЕй сладко, сладко млеть.На лик златых веснушекЗагар рассыпал сеть.Прохлада нежно дышитВ напевах косарей.Не видит их, не слышитОтец протоиерей.В подряснике холщовомПрижался он к окнуКорит жестоким словомПокорную жену.«Опять ушла от делаГулять родная дочь.Опять не доглядела!»И смотрит – смотрит в ночь.И видит сквозь орешникВ вечерней чистотеЛишь небо да скворечникНа согнутом шесте.С дебелой попадьеюВсю ночь бранится он,Летучею струеюЗарницы осветлен.Всю ночь кладет поклоныСедая попадья,И темные иконыЗлатит уже заря.А там в игре любовной,Клоня косматый лист,Над бледною поповнойСклонен семинарист.Колышется над нимиКрапива да лопух.Кричит в рассветном дымеДокучливый петух.Близ речки ставят вершиВ туманных камышах.Да меркнет серп умерший,Висящий в облачках.1906Москва

Город

Клонится колос родимыйБоже, – внемли и подъемлиС пажитей, с пашниКлубы воздушного дыма, —Дымные золота земли!Дома покой опостылил.Дом покидаю я отчий…Облаков башниВ выси высокие вылил, —Вылил из золота Зодчий.Юность моя золотая,Годы, разбитые втуне!..К ниве озимойЛасково льнут, пролетая,Легкие, легкие луни.Лик мой, что в высь опрокинул,Светочем, Боже, исполни!Светоч родимый —В просветы светлые хлынулХладными хлябями молний.Буду я градом исколот.Вихрь меня пылью замылитВ неба лазурного холод —Город из золота вылит.1907

Тройка

Ей, помчались! Кони бойкоБьют копытом в звонкий лед;Разукрашенная тройкаЗакружит и унесет.Солнце, над равниной кроясь,Зарумянится слегка.В крупных искрах блещет поясМолодого ямщика.Будет вечер: опояшетНебо яркий багрянец.Захохочет и запляшетТвой валдайский бубенец.Ляжет скатерть огневаяНа холодные снега.Загорится расписнаяЗолотистая дуга.Кони встанут. Ветер стихнет.Кто там встретит на крыльце?Чей румянец ярче вспыхнетНа обветренном лице?Сядет в тройку. Улыбнется.Скажет: «Здравствуй, молодец…»И опять в полях зальетсяВольным смехом бубенец.Июнь 1904Серебряный Колодезь

Странники

А.С. Петровскому

Как дитя, мы свободу лелеяли,Проживая средь душной неволи.Срок прошел. Мы былое развеяли.Убежали в пустынное поле.Там, как в тюрьмах, росло наше детище;Здесь приветствовал стебель нас ломкий.Ветерок нежно рвал наше вретище.Мы взвалили на плечи котомки, —И пошли. Силой крестного знаменьяТы бодрил меня, бледный товарищ,Над простором приветствовал пламень яДогоравших вечерних пожарищ.Ветерки прошумели побегами.Мы, вздохнув, о страданье забыли.День погас. На дороге телегамиПоднимали столбы серой пыли.Встало облако сизыми башнями.С голубых, бледнотающих вышекНад далекими хлебными пашнямиБрызнул свет златоогненных вспышек.Зорька таяла пологом розовым.Где-то каркал охрипший галчонок.Ты смотрел, как лесом березовымСерп луны был и снежен, и тонок.1904Москва

В лодке

Лишь прохладой дохнул водяною,Порастаяли черные мысли.И цветов росяных надо мноюБелоснежные кисти повисли.Затомлен поцелуем воздушным.И поклоны зеленого стебляЯ веслом отклоняю послушным,Легкоструйные ткани колебля.Что со мною? Восторг ли, испуг лиВ пенном кружеве струйном уносит?Золотые, закатные углиУходящее солнце разбросит.Прокипев, хрустали золотыеРазбежались от пляшущих веселИ смеясь, росяные цветы яВ бирюзовое зеркало бросил.День сгорел – отошел: он не нужен…И забила по ясности зыбкойПузырьками воздушных жемчужинЛегкоплавная, юркая рыбка.1907Париж

Жизнь

В.И. Иванову

Всю-то жизнь вперед иду покорно я.Обернуться, вспять идти – нельзя.Вот она – протоптанная, торная,Жаром пропыленная стезя!Кто зовет благоуханной клятвою,Вздохом сладко вдаль зовет идти,Чтобы в день безветренный над жатвоюЖертвенною кровью изойти?Лучевые копья, предзакатныеИзорвали грудь своим огнемНапоили волны перекатныеАроматно веющим вином.Как зарей вечернею, зеленою, —Как поет восторг, поет в груди!Обрывутся полосой студеноюНадо мной хрустальные дожди.Все поля – кругом поля горбатые,В них найду покой себе – найду:На сухие стебли, узловатые,Как на копья острые, паду.Август 1906Серебряный Колодезь

Вечер

Вечер. Коса золотистая,Видишь, – в лесу замелькала осиновом.Ветка далекая,Росистая,НаклоняетсяВ небе малиновом.И сорока качаетсяНа ней белобокая.Слежу за малюткою.С видом рассеяннымТо постоитНад незабудкою,То побежитЗа одуванчика пухом развеянным.Милая, ясная,Синеокая, —Засмотрелась, как белочка краснаяПроскакала по веточке, цокая.Ласковый, розово-матовыйВечер.В небо вознесся агатовыйБлещущий глетчер.1906Дедово

Тень

Откос под ногами песчаный, отлогий.Просторы седые открылись с откоса.И спелою кистью усталые ногиЦелует и гладит мне спелое просо.Но облак, порфирой своей переметнойЛизнувший по морю колосьев кипящих,Поплыл, оттеняя в душе беззаботнойНемые пространства восторгов томящих.Я плакал: но ветром порфира воздушно,Как бархатом черным, – она продышала;И бархатом черным безвластно, послушноПред солнцем, под солнцем она облетала.Я в солнце смеялся, но было мне больно.На пыльной дороге гремели колеса.Так ясен был день, но тревогой невольнойВскипело у ног медно-ржавое просо.1906Серебряный Колодезь

Работа

П.И. Астрову

На дворе с недавних порВ услуженье ты у прачки.День-деньской свожу на дворКирпичи для стройки в тачке.День-деньской колю дрова,Отогнав тревогу.Все мудреные словаПозабыл, ей-богу!От зари до поздних росТруд мой легок и налажен.Вот согнулся я, и тесПод рубанком срезан, сглажен.Вдоль бревна скользит рубанок,Завивая стружки.Там в окне я из-за банокВижу взгляд подружки.Там глядишь ты из углаНа зеленые березки…С легким присвистом пила,Накалясь, вопьется в доски,Растяжелым утюгомОбжигаешься и гладишь.Жарким, летним вечеркомПесенку наладишь: —Подхвачу… Так четко бьетМолоток мой по стамеске:То взлетит, то упадет,Проблистав в вечернем блеске.1904Ефремов

Всё забыл

Г. Гюнтеру

Я без слов: я не могу.Слов не надо мне.На пустынном берегуЯ почил во сне.Не словам, – молчанью, брат,О, внемли, внемли.Мы – сияющий закат,Взвеянный с земли.Легких воздухов крутятЛегкие моря.Днем и сумраком объят, —Я, как ты, – заря.Это я плесну волнойВетра в голубом.Говорю тебе одно,Но смеюсь – в другом.Пью закатную печаль —Красное вино.Знал, забыл – забыть не жальВсё забыл давно.Март 1906Москва

Кроткий отдых

Я изранен в неравном бою.День мой труден и горек.День пройдет: я тебя узнаюВ ласке тающих зорек.От докучных вопросов толпыЯ в поля ухожу без ответа:А в полях – золотые снопыБеззакатного света.Дробный дождик в лазурьНежным золотом сеет над нами:Бирюзовые взоры не хмурь —Процелуй, зацелуй ветерками.И опять никого. Я склонен, —Я молюсь пролетающим часом.Только ленПровевает атласом.Только лугЧуть сверкает в сырой паутине,Только бледно сияющий кругВ безответности синей.Февраль 1905Москва

Прогулка

Не струя золотого винаВ отлетающем вечере алом:Расплескалась колосьев волна,Вдоль межи пролетевшая шквалом.Чуть кивали во ржи васильковГолубые, как небо, коронки,Слыша зов,Серебристый, и чистый, и звонкий.Голосистый потокЗакипал золотым водометом:Завернулась в платок, —Любовалась пролетом.На струистой, кипящей волнеНаши легкие, темные тени —Распростерты в вечернем огнеБез движений.Я сказал: «Не забудь»,Подавая лазурный букетик.Ты – головку склонивши на грудь,Целовала за цветиком цветик.1904Серебряный Колодезь

Обручальное кольцо

Солнца эфирная кровь,Росный, серебряный слиток,Нежность, восторг и любовь:Вот он – пьянящий напиток.Знай: это – я, это – я,Это – мои поцелуи.Я зачарую тебя.Струи, жемчужные струи!Если с улыбкой пройдешьЛугом, межой, перелеском,Я – в закипевшую рожьБрызну рассыпчатым блеском.Если ты пьешь, чуть дыша,Венчиком розовых губок, —Знай, молодая душа —Неба взметенного кубок.Кубок лазурный испей:Слаще, звончей и чудеснейТам – меж струистых зыбей —Райские, райские песни…Сердишься, прячешь кольцо, —Душу грозою наполню,Ярые тучи в лицоМечут янтарную молнью.1907Петровское

Память

ЛисточкомВсхлипнет ветка осиновая.ГлазочкомПоморгает лампадка малиновая.МилыеПриходят ко мне с веночком, —С цветами —Белыми, сладостнымиЦветами.Из могилы яОрошаю радостнымиМоими слезамиЦветы.Кругом —КрестыКаменные.Кругом —ЦветыДа фонарики пламенные.1907

Ты

Меж сиреней, меж решетокБронзовых притих.Не сжимают черных четокПальцы рук твоих.Блещут темные одежды.Плещет темный плат.Сквозь опущенные веждыИскрится закат.У могил, дрожа, из келийЗажигать огниТы пройдешь – пройдешь сквозь ели:Прошумят они.На меня усталым ликомГлянешь, промолчишь.Золотое небо крикомОстро взрежет стриж.И, нарвав сирени сладкой,Вновь уйдешь ты прочь.Над пунцовою лампадкойПоднимаюсь в ночь.Саван крест росою кропит,Щелкнет черный дрозд,Да сырой туман затопитНа заре погост.1906Дедово

Приходи

ИздалекаПрошушукаю милойЛегким лепетом,Руки складываяНа груди:«Приходи!»Над могилойТрепетомКолыхается красное око.Из сирениВ тениПадаю,Руки складываяНа груди.К милойЛепетомПрилечу издалёка.Над могилойТрепетомКолыхается страстное око.1907

Свидание

Тужила о милом.ЛевкоюВесноюНосила к могилам.Над вечным покоемСтоялаС левкоем.УпалаОна на граниты.Бериллы, и жемчуг,И слезыЗажгли ей ланиты.И душные розы,И душные розы —Пурпурные —МогилыВонею кропили.Вставали,Бродили, —ОнаИ с ней милый.Они проходилиВ эфиры лазурные.1906Серебряный Колодезь

Обет

Ты шепчешь вновь: «Зачем, зачем онТревожит память мертвых дней?»В порфире легкой, легкий демон,Я набегаю из теней.Ты видишь – мантия ночнаяПространством ниспадает с плеч.Рука моя, рука сквозная,Приподняла кометный меч.Тебе срываю месяц – чашу,Холодный блеск устами пей…Уносимся в обитель нашуЭфиром плещущих степей.Не укрывай смущенных взоров.Смотри – необозримый мир.Дожди летящих метеоров,Перерезающих эфир.Протянут огневые струныНа лире, брошенной в миры.Коснись ее рукою юной:И звезды от твоей игры —Рассыплются дождем симфонийВ пространствах горестных, земных:Там вспыхнет луч на небосклонеОт тел, летящих в ночь, сквозных.Июль 1907Москва

Горемыки

Изгнанник

М.И. Сизову

Покинув город, мглой объятый,Пугаюсь шума я и грохота.Еще вдали гремят раскатыНасмешливого, злого хохота.Там я года твердил о вечном —В меня бросали вы каменьями.Вы в исступленье скоротечномМоими тешились мученьями.Я покидаю вас, изгнанник, —Моей свободы вы не свяжете.Бегу – согбенный, бледный странникМеж золотистых, хлебных пажитей.Бегу во ржи, межой, по кочкам —Необозримыми равнинами.Перед лазурным василечкомУдарюсь в землю я сединами.Меня коснись ты, цветик нежный.Кропи, кропи росой хрустальною!Я отдохну душой мятежной,Моей душой многострадальною.Заката теплятся стыдливоЖемчужно-розовые полосы.И ветерок взовьет ленивоМои серебряные волосы.Июнь 1904Москва

Бегство

Шоссейная вьется дорога.По ней я украдкой пошел.Вон мертвые стены острога,Высокий, слепой частокол.А ветер обшарит кустарник.Просвистнет вдогонку за мной.Колючий, колючий татарникПротреплет рукой ледяной.Тоскливо провьется по полю;Так сиверко в уши поет.И сердце прославит неволюПространств и холодных высот.Я помню: поймали, прогнали —Вдоль улиц прогнали на суд.Босые мальчишки кричали:«Ведут – арестанта ведут».Усталые ноги ослабли,Запутались в серый халат.Качались блиставшие саблиУгрюмо молчавших солдат;Песчанистой пыли потоки,Взвивая сухие столбы,Кидались на бритые щеки,На мертвые, бледные лбы.Как шли переулком горбатым,Глядел, пробегая, в песокЗнакомый лицом виноватым,Надвинув на лоб котелок.В тюрьму засадили. Я днямиЛежал и глядел в потолок…Темнеет. Засыпан огнямиЗа мной вдалеке городок.Ночь кинулась птицею чернойНа отсветы зорь золотых.Песчаника круглые зернаЗияют на нивах пустых.Я тенью ночной завернулся.На землю сырую пал ниц.Безжизненно в небо уткнулсяЦерковный серебряный шпиц.И ветел старинные палки;И галки, – вот там, и вот здесь;Подгорные, длинные балки[10]:Пустынная, торная весь.Сердитая черная туча.Тревожная мысль о былом.Камней придорожная куча,Покрытая белым крестом:С цигаркой в зубах среди колецТабачных в просторе равнин,Над нею склонил богомолецКлоки поседевших седин.Россия, увидишь и любишьТвой злой полевой небосклон.«Зачем ты, безумная, губишь», —Гармоники жалобный стон;Как смотрится в душу суровоМне снова багровая даль!Страна моя хмурая, сноваТебя ли я вижу, тебя ль?!Но слышу, бездомный скиталец,Погони далекую рысь,Как в далях шлагбаум свой палецПриподнял в холодную высь.1906Малевка

В полях

В далях селеньеСтеклами блещет надгорное.Рад заведеньеБросить свое полотерное.Жизнь свою муча,Годы плясал над паркетами.Дымная тучаВспыхнула душными светами.Воля ты, воля:Жизнь подневольная минула.Мельница с поляРуки безумные вскинула.В ветре над логомДикие руки кувыркает.В логе пологомЛошадь испуганно фыркает.Нивой он, нивойТянется в дальнюю сторону.Свищет ленивоСтарому черному ворону.1906Москва

Хулиганская песенка

Жили-были я да он:Подружились с похорон.Приходил ко мне скелетМного зим и много лет.Костью крепок, сердцем прост —Обходили мы погост.Поминал со смехом онДень веселых похорон: —Как несли за гробом гроб,Как ходил за гробом поп:Задымил кадилом нос.Толстый кучер гроб повез.«Со святыми упокой!»Придавили нас доской.Жили-были я да он.Тили-тили-тили-дон!Июль 1906Серебряный Колодезь

Путь

Измерили верные ногиПространств разбежавшихся вид.По твердой, как камень, дорогеГремит таратайка, гремит.Звонит колоколец невнятно.Я болен – я нищ – я ослаб.Колеблются яркие пятнаВон там разоравшихся баб.Меж копен озимого хлебаНа пыльный, оранжевый кленСлетела из синего небаЧета ошалелых ворон.Под кровлю взойти да поспать бы,Да сутки поспать бы сподряд.Но в далях деревни, усадьбыСтеклом искрометным грозят.Чтоб бранью сухой не встречали,Жилье огибаю, как трус, —И дале – и дале – и дале —Вдоль пыльной дороги влекусь.1906Дедово

Вспомни!

Вспомни: ароматным летомВ сад ко мне, любя,Шла: восток ковровым светомОдевал тебя.Шла стыдливо, – вся в лазурныхВ полевых цветах —В дымовых, едва пурпурных,В летних облачках.Вспомни: нежный твой любовникУ ограды ждал.Легкий розовый шиповникВ косы заплетал.Вспомни ласковые встречи —Вспомни: видит Бог, —Эти губы, эти плечиПоцелуем жег.Страсти пыл неутоленной —Нет, я не предам!..Вон ромашки пропыленной —Там – и там: и там —При дороге ветром взмылоМертвые цветы.Ты не любишь: ты забылаВсё забыла ты.1906Мюнхен

Побег

Твои очи, сестра, остеклели:Остеклели – глядят, не глядят.Слушай! Ели, ветвистые елиНепогодой студеной шумят.Что уставилась в дальнюю просиньТы лицом, побелевшим, как снег.Я спою про холодную осень, —Про отважный спою я побег.Как в испуге, схватившись за палку,Крикнул доктор: «Держи их, держи!»Как спугнули голодную галку,Пробегая вдоль дальней межи —Вдоль пустынных, заброшенных гумен.Исхлестали нас больно кусты.Но, сестра: говорят, я безумен;Говорят, что безумна и ты.Про осеннюю мертвую скукуНа полях я тебе пропою.Дай мне бледную, мертвую руку —Помертвевшую руку свою:Мы опять убежим; и заплещутОгневые твои лоскуты.Закружатся, заплещут, заблещут,Затрепещут сухие листы.Я бегу… А ты?1906Москва

Осень

Мои пальцы из рук твоих выпали.Ты уходишь – нахмурила брови.Посмотри, как березки рассыпалиЛистья красные дождиком крови.Осень бледная, осень холодная,Распростертая в высях над нами.С горизонтов равнина бесплоднаяДышит в ясную твердь облаками.1906Мюнхен

Время

1Куда ни глянетРебенок в детстве,Кивая, встанетПрообраз бедствий.А кто-то, древний,Полночью душнойОкрест в деревниЗарницы точит —Струей воздушнойВ окно бормочет:«В моем далекомКраю истаютГодины.Кипя, слетаютПотокомМои седины:Несут, бросаютТуда:СлетаютГода —Туда, в стремнины…»Слетают весны.Слетают зимы.Вскипают сосны.Ты кто, родимый?– «Я – время…»2Много ему, родненькому, лет:Волосы седые, как у тучек.– Здравствуй, дед!– Здравствуй, внучек!– Хочешь, дам тебе цветок:Заплету лазуревый венок.Аукается да смеется,Да за внучком, шамкая, плетется.Он ли утречком румяным – нам клюкою не грозит?Он ли ноченькою темной под окошком не стучит?Хата его кривенькая с краю:Прохожу – боюсь: чего – не знаю.3Как токи бури,Летят годины.Подкосит ногиСтарик и сброситВ овраг глубокий, —Не спросит.Власы в лазури —Как туч седины.Не серп двурогий —Коса взлетелаИ косит.Уносит зимы.Уносит весны.Уносит лето.С косой воздетойУкрылся в дымы:Летит, покрытыйТуманным мохом.Коси, коси ты, —Коси ты,Старик родимый!Паду со вздохомПод куст ракиты.4Пусть жизни бремя(Как тьмой объяты)Нам путь означит,А Время,Старик косматый,Над вами плачет.Несутся весны.Несутся зимы.Коси, коси ты, —Коси ты,Старик родимый!1909Москва

Успокоение

Л.Л. Кобылинскому

1Вижу скорбные дали зимы,Ветер кружева вьюги плетет.За решеткой тюрьмыВихрей бешеный лёт.Жизнь распыляется сном —День за днем.Мучают тени меняВ безднах и ночи, и дня.Плачу: мне жалкоБылого.Времени прялкаВитьНе устанет нитьВеретена рокового.Здесь ты терзайся, юдольное племя:В окнах тюрьмы —Саван зимы.Время,Белые кони несут;Грива метельная в окна холодные просится;Скок бесконечных минутВ темные бездны уносится.Здесь воздеваю бессонные очи, —Очи,Полные слез и огня.Рушусь известно в провалы я ночиЗдесь с догорающим отсветом дня.В окнах тюрьмы —Скорбные дали, —ВуалиЗимы.2Ночь уходит. Луч денницыГасит иглы звезд.Теневой с зарей ложитсяМне на грудь оконный крест.Пусть к углу сырой палатыПригвоздили вновь меня:Улыбаюсь я, распятый —Тьмой распятый в блеске дня.Простираю из могилыРуки кроткие горе,Чтоб мой лик нездешней силойЖег, и жег, и жег в заре,Чтоб извечно в мире сиром,Вечным мертвецом,Повисал над вами с миромМертвенным челом —На руках своих пронзенных,В бледном блеске звезд…Вот на плитах осветленныхТеневой истаял крест: —Гуще тени. Ярче звуки.И потоки тьмы.Распластал бесцельно рукиНа полу моей тюрьмы.3Плачу. Мне жалкоСвета дневного.Времени прялкаВновь начинает витьНитьВеретена рокового.Время белые кони несут:В окна грива метельная просится;Скок бесконечных минутВ неизбежность уносится.Воздеваю бессонные очи —Очи,Полные слез и огня,Я в провалы зияющей ночи,В вечеряющих отсветах дня.1905Москва

Первое свидание

Поэма

ПредисловиеКиркою рудокопный гномСогласных хрусты рушит в томы…Я – стилистический прием,Языковые идиомы!Я – хрустом тухнущая пещь, —Пеку прием: стихи – в начинку;Давно поломанная вещь,Давно пора меня в починку.Висок – винтящая мигрень…Душа – кутящая…И – что же?..Я в веселящий Духов деньСклонен перед тобою, Боже!Язык, запрядай тайным сном!Как жизнь, восстань и радуй: в смерти!Встань – в жерди: пучимым листомВстань – тучей, горностаем: в тверди!Язык, запрядай вновь и вновь!Как бык, обрадуй зыком плоти:Как лев, текущий рыком в кровь,О сердце, взмахами милоти!Орел: тобой пересекусь…Ты плоти – жест, ты знанью – числа…«Ха» с «И» в «Же» – «Жизнь»:Христос Иисус —Знак начертательного смысла…Ты в слове Слова – богослов:О, осиянная ОсаннаМатфея, Марка, Иоанна —Язык!.. Запрядай: тайной слов!О, не понять вам, гномы, гномы:В инструментаций гранный треск —Огонь, вам странно незнакомый,Святой огонь взвивает блеск.1Взойди, звезда воспоминанья;Года, пережитые вновь:Поэма – первое свиданье,Поэма – первая любовь.Я вижу – дующие зовы.Я вижу – дующие тьмы:Войны поток краснобагровый,В котором захлебнулись мы…Но нет «вчера» и нет «сегодня»:Всё прошлое озарено,Лишь песня, ласточка господня,Горюче взвизгнула в окно…Блести, звезда моя, из дали!В пути года, как версты, стали:По ним, как некий пилигрим,Бреду перед собой самим…Как зыби, зыблемые в ветры,Промчите дни былой весны, —Свои ликующие метры,Свои целующие сны…Год – девятьсотый: зори, зори!..Вопросы, брошенные в зори…Меня пленяет Гольбер Гент[11]…И я – не гимназист: студент…Сюртук – зеленый, с белым кантом;Перчатка белая в руке;Я – меланхолик, я – в тоске,Но выгляжу немного франтом;Я, Майей мира полонен,В волнах летаю котильона,Вдыхая запах «poudre Simon»,Влюбляясь в розы Аткинсона[12].Но, тексты чтя Упанишад,Хочу восстать Анупадакой[13],Глаза таращу на закатИ плачу над больной собакой;Меня оденет рой Ананд[14]Венцом таинственного дара:Великий духом Даинанд[15],Великий делом Дармотарра[16]…Передо мною мир стоитМифологической проблемой:Мне Менделеев говоритПериодической системой;Соединяет разум мойЗаконы Бойля, Ван-дер-Вальса —Со снами веющего вальса,С богами зреющею тьмой:Я вижу огненное мореКипящих веществом существ;Сижу в дыму лабораторийНад разложением веществ;Кристаллизуются растворыСредь колб, горелок и реторт…Готово: порошок растерт…Бывало, – затеваю споры…Пред всеми развиваю яСвои смесительные мысли;И вот – над бездной бытияТуманы темные повисли…– «Откуда этот ералаш?» —Рассердится товарищ наш,Беспечный франт и вечный скептик:– «Скажи, а ты не эпилептик?»Меня, бывало, перебьетИ миф о мире разовьет…Жил бородатый, грубоватыйБогов белоголовый рой:Клокочил бороды из ваты;И – обморочил нас игрой.В метафорические хмуриОн бросил бедные мозги,Лия лазуревые дуриНа наши мысленные зги;Аллегорическую копоть,Раздувши в купол голубой,Он дружно принимался хлопатьНа нас, как пушками, судьбой;Бросался облачной тропою,От злобы лопаясь, – на нас,Пустоголовою толпою,Ругая нас… В вечерний час, —Из тучи выставив трезубцы,Вниз, по закатным янтарям,Бывало, боги-женолюбцыСходили к нашим матерям…Теперь переменились роли;И больше нет метаморфоз;И вырастает жизнь из соли;И движим паром паровоз;И Гревса Зевс – не переладит;И физик – посреди небес;И ненароком Брюсов адит;И гадость сделает Гадес;И пролетарий – горний летчик;И – просиявший золотарь;И переводчик – переплетчик;И в настоящем – та же старь!Из зыбей зыблемой лазури,Когда отвеяна лазурь, —Сверкай в незыблемые хмури,О, месяц, одуванчик бурь!Там – обесславленные богиИсчезли в явленную ширь:Туда серебряные роги,Туда, о месяц, протопырь!Взирай оттуда, мертвый взорич,Взирай, повешенный, и стынь, —О, злая, бешеная горечь,О, оскорбленная ледынь!О, тень моя: о тихий братец,У ног ты – вот, как черный кот:Обманешь взрывами невнятиц;Восстанешь взрывами пустот.Но верю: ныне очертилиЭмблемы вещей глубины —Мифологические были,Теологические сны,Сплетаясь в вязи аллегорий:Фантомный бес, атомный вес,Горюче вспыхнувшие зориИ символов дремучий лес,Неясных образов законы,Огромных космосов волна…Так шумом молодым, зеленым, —Меня овеяла весна;Так в голове моей фонтаномВзыграл, заколобродил смысл;Так вьются бисерным туманомНад прудом крылья коромысл;Так мысли, легкие стрекозы,Летят над небом, стрекоча;Так белоствольные березыДрожат, невнятицей шепча;Так звуки слова «дар Валдая»Балды, над партою болтая, —Переболтают в «дар валдая»…Ах, много, много «дар валдаев» —Невнятиц этих у меня.И мой отец, декан Летаев,Руками в воздух разведя:«Да, мой голубчик, – ухо вянет:Такую, право, порешь чушь!»И в глазках крошечных проглянетМатематическая сушьШироконосый и раскосыйС жестковолосой бородойРасставит в воздухе вопросы:Вопрос – один; вопрос – другой;Неразрешимые вопросы…Так над синеющим цветком,Танцуя в воздухе немом,Жужжат оранжевые осы.И было: много, много дум;И метафизики, и шумов…И строгой физикой мой умПереполнял: профессор Умов[17].Над мглой космической он пел,Развив власы и выгнув выю,Что парадоксами Максвелл[18]Уничтожает энтропию,Что взрывы, полные игры,Таят томсоновские вихри[19],И что огромные мирыВ атомных силах не утихли,Что мысль, как динамит, летитСмелей, прикидчивей и прытче,Что опыт – новый…– «Мир – взлетит!» —Сказал, взрываясь, Фридрих Нитче…Мир – рвался в опытах КюриАтомной, лопнувшею бомбойНа электронные струиНевоплощенной гекатомбой;Я – сын эфира, Человек, —Свиваю со стези надмирнойСвоей порфирою эфирнойЗа миром мир, за веком век.Из непотухнувшего гулаВзметая брызги, взвой огня,Волною музыки меняСтихия жизни оплеснула:Из летаргического снаВ разрыв трагической культуры,Где бездна гибельна (без дна!), —Я, ахнув, рухнул в сумрак хмурый, —– Как Далай-лама молодойС белоголовых Гималаев, —Передробляемый звездой,На зыби, зыблемые Майей…В душе, органом проиграв,Дни, как орнамент, полетели,Взвиваясь запахами трав,Взвиваясь запахом метели.И веял Май – взвивной метой;Июнь – серьгою бирюзовой;Сентябрь – листвою золотой;Декабрь – пургой белоголовой.О лазулитовая лень,О меланитовые очи!Ты, колокольчик белый, – день!Ты, колокольчик синий, – ночи!Дышал граненый мой флакон;Меня онежили уайт-розы[20],Зеленосладкие, как сон,Зеленогорькие, как слезы.В мои строфические дниИ в симфонические игры,Багрея, зрели из зариДионисические тигры…Перчатка белая в руке;Сюртук – зеленый: с белым кантом…В меня лобзавшем ветеркеЯ выглядел немного франтом,Умея дам интриговатьСвоим резвящимся рассудкомИ мысли легкие пускать,Как мотыльки по незабудкам;Вопросов комариный ройУмел развеять в быстротечность,И – озадачить вдруг игрой, —Улыбкой, брошенною… в вечность…Духовный, негреховный свет, —– Как нежный свет снегов нездешних,Как духовеющий завет,Как поцелуи зовов нежных,Как струи слова Заратустр, —Вставал из ночи темнолонной…Я помню: переливы люстр;Я помню: зал белоколонныйЗвучит Бетховеном, волной;И Благородное собранье [21], —Как мир – родной (как мир весной),Как старой драмы замиранье,Как то, что смеет жизнь пропеть,Как то, что веет в детской вере…2На серой вычищенной двериЛитая, чищеная медь…Бывало: пламенная вьюга;И в ней – прослеженная стезь;Томя предчувствиями юга,Бывало, всё взревает здесь;В глазах полутеней и светов,Мне лепестящих, нежных цветовЯснеет снежистая смесь;Следя перемокревшим снегом,Озябший, заметенный весь,Бывало, я звонился здесьОтдаться пиршественным негам.Михал Сергеич Соловьев,Дверь отворивши мне без слов,Худой и бледный, кроя плэдомДавно простуженную грудь,Лучистым золотистым следомСвечи указывал мне путь,Качаясь мерною походкой,Золотохохлой головой,Золотохохлою бородкой, —Прищурый, слабый, но живой.Сутуловатый, малорослыйИ бледноносый – подойдет,И я почувствую, что – взрослый,Что мне идет двадцатый год;И вот, конфузясь и дичая,За круглым ласковым столомХлебну крепчающего чаяС ароматическим душком;Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр;Развеяв веером вопросы,Он чубуком из янтаря, —Дымит струями папиросы,Голубоглазит на меня;И ароматом странной верыОкурит каждый мой вопрос;И, мне навеяв атмосферы,В дымки просовывает нос,Переложив на ногу ногу,Перетрясая пепел свой…Он – длань, протянутая к БогуСквозь нежный ветер пурговой!Бывало, сбрасывает повязьС груди – переливной, родной:Глаза – готическая прорезь;Рассудок – розблеск искряной!Он видит в жизни пустоглазойРои лелеемых эмблем,Интересуясь новой фазойКосмологических проблем,Переплетая теоремыС ангелологией Фомы;И – да: его за эти темыУжасно уважаем мы;Он книголюб: любитель фабул,Знаток, быть может, инкунабул,Слагатель не случайных слов,Случайно не вещавших миру,Которым следовать готовОдин Владимир Соловьев…Я полюбил укромный кров —Гостеприимную квартиру…Зимой, в пурговые раскатыЗвучало здесь: «Навек одно!»Весною – красные закатыПылали в красное окно.На кружевные занавескиЛия литые янтари;Любил египетские фрескиНа выцветающих драпри,Седую мебель, тюли, дажеЛюбил обои цвета «бискр», —Рассказы смазанных пейзажей,Рассказы красочные искр.Казалось: милая квартираТаила летописи мира.О. М., жена его, – мой друг,Художница —– (в глухую осеньЯ с ней… Позвольте – да: лет восемьПо вечерам делил досуг) —Молилась на Четьи-Минеи,Переводила де Виньи;Ее пленяли Пиренеи,Кармен, Барбье д’Оревильи,Цветы и тюлевые шали —Всё переписывалась с «Алей»,Которой сын писал стихи,Которого по воле рокаПослал мне жизни бурелом;Так имя Александра БлокаПроизносилось за столом«Сережей», сыном их: он – мистик,Голубоглазый гимназистик:О Логосе мы спорим с ним,Не соглашаясь с Трубецким,Но соглашаясь с новым словом,Провозглашенным СоловьевымО «Деве Радужных Ворот»[22],О деве, что на нас сойдет,Овеяв бирюзовым зовом,Всегда таимая средь нас:Взирала из любимых глаз.«Сережа Соловьев» – ребенок,Живой смышленый ангеленок,Над детской комнаткой своейВосставший рано из пеленок, —Роднею соловьевской всейОн встречен был, как Моисей:Две бабушки, четыре дяди,И, кажется, шестнадцать тетьЕго выращивали пяди,Но сохранил его Господь;Трех лет, ну право же-с, ей-богу-с, —Трех лет (скажу без лишних слов),Трех лет ему открылся Логос,Шести – Григорий Богослов,Семи – словарь французских слов;Перелагать свои святыниУже с четырнадцати летУмея в звучные латыни,Он – вот, провидец и поэт,Ключарь небес, матерый мистик,Голубоглазый гимназистик, —Взирает в очи Сони Н-ой,Огромный заклокочив клочень;Мне блещут очи – очень, очень —Надежды Львовны Зариной.Так соглашаясь с Соловьевым,Провидим Тайную весной:Он – Сонечку, живую зовом;Я – Заревую: в Зариной…Она!.. Мы в ней души не чаем…Но кто она?.. Сидим за чаем:Под хохот громкий пурговойВопрос решаем роковой.Часы летят… Не замечаем…– «Скажи, тобой увлеченаНадежда Львовна Зарина?..»– «Не знаю я…»– «Быть может?»– «А?!»Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр;Его он сбрасывает кроткоЗолотохохлой головойС золотохохлою бородкой,Прищурый, слабый, но живой;И клонит кончик носа сноваВ судьбу вопроса рокового:– «Надежда Львовна Зарина!Как?!. Воплощение Софии?..»«В ней мне пророчески яснаСудьба священная России:Она есть Львовна, дочка Льва;Лев – символический, Иудин…»– «Зарин, Лев Львович, – пошлый франт?Безусый, лысый коммерсант?»«Вопрос гностически не труден:Серапис, или Апис, – бык,Таящий неба громкий зык,Есть только символ чрезвычайныйКакой-то сокровенной тайны…»– «Ну, хорошо, а что есть Лев?»– «Иудин Лев – веков напев».………………Высокий, бледный и сутулый,Ты где, Сережа, милый брат;Глаза – пророческие гулы,Глаза, вперенные в закат:Выходишь в Вечность… на Арбат[23];Бывало: бродишь ты без речи;И мне ясней слышна, видна:Арбата юная весна,Твоя сутулая спина,Твои приподнятые плечи,Бульваров первая трава,И вдруг: как на зеркальной зыбкеПройдут пузыриками рыбки, —Меж нами умные словаИ вовсе детские улыбки:И разговор о сем, о том,О бесконечности, о Браме,О Вечности, огромной даме,Перерастают толстый том;И на Арбате мчатся в Вечность:Пролеток черных быстротечность,Рабочий, гимназист, кадет…Проходят, ветер взвив одежды,Глупцы, ученые, невежды;Зарозовеет тихий светС зеленой вывески «Надежды» [24]Над далью дней и далью лет…Смутяся уличною давкой,Смутясь колониальной лавкой,Я упраздняю это всё:«Мир – представление мое!»Ты – пламенный, в крылатке серойСредь зданий, каменных пустынь:Глаза, открытые без меры, —В междупланетную ледынь,Свои расширенные синиБросают, как немой вопрос,Под шапкой пепельных волос.Бывало: за Девичьим ПолемПроходит клиник белый рой;Мы тайну сладостную волим,Вздыхаем радостной игрой:В волнах лучистого эфираЧитаем летописи мира.Из перегаров красных травВ золотокарей пыли летней,Порывом пыли плащ взорвав,Шуршат мистические сплетни…Проходит за городом: лесКачнется в небе бирюзовом;Проснется зов: «Воанергес!»Пахнёт: Иоанном Богословом…И – возникает в небе ширьНоводевичий монастырь.Огромный розовый соборПодъемлет купол златозор;А небо – камень амиант —Бросает первый бриллиант;Забирюзевший легкий пруд,Переливаясь в изумруд,Дробим зеркальною волной;И – столб летает искряной…Там небо бледное, упав,Перетянулось в пояс трав;Там бездна – вверх, и бездна – вниз:Из бледных воздухов и риз;Там в берега плеснет волной —Молниеносною блесной…Из мира, суетной тюрьмы, —В ограду молча входим мы…Крестов протянутая теньВ густую душную сирень,Где ходит в зелени сыройМонашек рясофорный рой,Где облак розовый сквозит,Где нежный воздух бирюзит;Здесь, сердце вещее, – измлейВ печаль белеющих лилей;В лилово-розовый левкойУсопших, Боже, упокой…Присел захожий старичок,Склонясь на палку… В ветерок —Слетают скорбные листы;Подъемлют сохлые крестыПлач переблеклых огоньковИ клянч фарфоровых венков.Ты, сердце, – неумолчный стриж —Кого зовешь, о чем визжишь?Кроваво-красная лунаУже печальна и бледна…Из церкви в зелени сыройПроходит в кельи черный рой;Рукопростертые крестыСтолпились в ночь… Приди же, Ты, —Из прежних дней, из прежних лет!..В часовне – цветоблеклый свет:В часовне житель гробовойК стеклу прижался головой;И в стекла красные глядит,И в стекла красные стучит.Чуть фософреющий из трав,Сквозною головою встав, —Подъемлет инок неживойНад аналоем куколь свой…………….…………..О, незабвенные прогулки,О, незабвенные мечты,Москвы кривые переулки…Промчалось всё: где, юность, ты!..Перемелькали наши взлетыНа крыльях дружбы и враждыВ неотрывные миголеты,В неотразимые судьбы,Чтоб из сумятицы несвязной,И из невнятиц бытияВ тиски подагры неотвязнойСклонился лысиною я.Зальются слабнущие светыПод мараморохом[25] зимыПереливной струею Леты,Незаливной струею тьмы…Рассудку, рухнувшему, больно, —Рассудку, тухнущему в ночь…И возникают сны невольно,Которых мне не превозмочь………………….Да, – и опора в детской вере,И Провидения рука —На этой вычищенной двериЛитая, медная доска:Михал Сергеич Соловьев(С таких-то до таких часов).……………..Здесь возникал салон московский,Где – из далекой мне земли, —Ключевский, Брюсов, МережковскийВпервые предо мной прошли.Бывало: —– снеговая стая —Сплошное белое пятно —Бросает крик, слетая, тая —В запорошенное окно;Поет под небо белый гейзер:Так заливается свирель;Так на эстраде Гольденвейзер[26]Берет уверенную трель.Бывало: в вой седоволосыйПройдет из Вечности самойСнегами строящий вопросыЧерноволосою космой, —Захохотавший в вой софистик,Восставший шубой в вечный зов, —Пройдет «Володя», вечный мистик,Или – Владимир Соловьев…Я не люблю характеристик,Но все-таки… —– Сквозной фантом,Как бы согнувшийся с ходулей,Войдет, и – вспыхнувшим зрачкомВ сердца ударится, как пулей;Трясем рукопожатьем мыЕго беспомощные кисти,Как ветром неживой зимыКогда-то свеянные листья;Над чернокосмой бородой,Клокоча виснущие космыИ желчно дующей губойРаздувши к чаю макрокосмы,С подпотолочной вышиныСквозь мараморохи и сныОн рухнет в эмпирию кресла, —Над чайной чашкою склонен,Сердит, убит и возмущенТем, что природа не воскресла,Что сеют те же господаАтомистические бредни,Что декаденты – да, да, да! —Свершают черные обедни(Они – пустое решето:Козлят не с Музой – с сатирессой,И увенчает их за тоПатриотическая пресса),Что над Россией – тайный враг(Чума, монголы, эфиопы),Что земли портящий оврагГрызет юго-восток Европы;Стащивши пару крендельковС вопросом: «Ну и что ж в итоге?»Свои переплетает ноги —Грохочет парой каблуков.Судьба трагическая дышитАтмосферическим дымком,И в «Новом времени» о томДемчинский знает, но не пишет:– «В сознанье нашем кавардак:Атмосферических явленийСвечений зорь нельзя никакПонять с научной точки зрений».Он – угрожает нам бедой,Подбросит огненные очи;И – запророчит к полуночи,Тряхнув священной бородой!..Так в ночи вспыхивает магний;Бьет электрический магнит;И над поклонниками Агни,Взлетев, из джунглей заогнит;Так погромыхивает в тучеТолпа прохожих громарей;Так плещут в зыбине летучей,Сребрея, сети рыбарей.За ним вдогонку – следом, следом,Михал Сергеич делит путь,Безмолвный, ровный, кроя плэдомДавно простуженную грудь,Потея в вязаной рубашке,Со столика приняв поднос,На столике расставив шашки,Над столиком поставив нос;И скажет в пепел папиросВ ответ на новости такие:– «Под дымкой – всё; и всюду – тень…Но не скудеет Мирликия[27]…Однако ж… будет: Духов день!»Свой мякиш разжевавши хлеба,Сережа Соловьев под небоВоскликнет – твердый, как кремень:– «Не оскудела Мирликия!..А ну-ка все, кому не лень,В ответ на дерзости такие, —В Москве устроим Духов день!»Но Соловьев, не отвечая,Снедаем мировой борьбой,Проглотит молча чашку чая,Рукой бросаясь, как на бой,На доску: он уткнется в шашки;И поражают худобойЕго обтянутые ляжки;Бывало, он пройдет к шинели:В меха шинели кроет взор;И – удаляется в метели:Седою головой в бобер;А вихри свистами софистикВсклокочут бледный кругозор!Привзвизгнут: «Вот великий мистик!»И – пересвищут за забор!А мы молчим, одним объяты;В веках – одно: навек одно…А перезвоны, перекатыСнежат, как призраки, в окно;А лампа бросит в занавескиСвои литые янтари;Молчат египетские фрескиНа выцветающих драпри.Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр…Он – канул в Вечность: без возврата;Прошел в восторг нездешних мест:В монастыре, в волнах заката, —Рукопростертый, белый крестСтоит, как память дорогая;Бывало, он, – оснежен весь,Светлеет, огоньком мигая;Бывало, всё взревает здесь:Играет скатерть парчевая,Снегами воздухи взвивая;И в ней – прослеженная стезь;Хрустя перемокревшим снегом,Бегу сюда отдаться негам,Озябший, заметенный весь.Так всякий: поживет, и – помер,И – принят под такой-то номер.3Под стук сердец – «в концерт, в концерт»Мудрец, юнец. Но что их манит,То – запечатанный конверт:Словами тайными обманет;Немой, загаданный глагол,Неизрекаемый, – он волит:То мараморохами зол,То добрым делом соглаголет;Изранит стужами минут,Багрянит, звуками измуча, —Такой мяукающий зуд,Такая дующая туча!..Звук множит бестолочь головИ гложет огненное сердце;И в звуках нет толковых слов;Здесь не найдешь единоверца;Из мысли: вылетят орлы;Из сердца: выйдет образ львиный;Из воли: толстые волы…Из звука: мир многоединый.Тот, звуковой, – во всё излит;Та, звуковая, – золотая;И этот – камень лазулит;И этот – пламенная стая.У той: —– Над златокарей згойГрад Гелиополь: дева Отис,Милуясь лепетной серьгой,Целует цветик, миозотис;Рогами гранными, как черт,Туда – в века, в лазури-ляпис —Граниторозовый простертВ нее влюбленный, странный Апис.У этой: —– Вытечет титан,Златоголовый, змееногий;Отзолотит в сырой туман:И – выгорит, немой и строгий;Седое облако виситИ, молний полное, блистает,Очами молний говорит,Багровой зубриной слетает,Громове тарарахнув в дубПод хохотом Загрея-Зевса…Вот этот вот: он – туп, как… пуп:Прочел – приват-доцента Гревса…И дирижирует: Главач[28].И дирижирует: Сафонов[29]…И фанфаронит: часто – врач;И солдафонит: каста «фонов»;Интерферируя наш взглядИ озонируя дыханье,Мне музыкальный звукорядОтображает мирозданье —От безобразий городскихДо тайн безобразий Эреба,До света образов людскихМногообразиями неба;Восстонет в ночь эфирный пад,В зонах гонит бури знаков:Золотокосых Ореад,Златоколесых зодиаков………………..Стой – ты, как конь, заржавший стих —Как конь, задравший хвост строками —Будь прост, четырехстопен, тих:Не топай в уши мне веками;Ведь я не проживу ста лет…Я – вот… Я – здесь: студент московский,Я – на подъезде…Люстры свет.И – Алексей Сергеич П-овский…И – сердца бет, и – сердца стук.Сердца – бегут; на звуки… Верьте, —В субботу вечером наш кругНа Симфоническом концерте…Проходят, тащатся, текут;Вокруг – шпалеры кавалеров:Купцов, ученых, мильонеров(Седых, муругих, пегих, серых!);Марковников профессор – тут;Бурбон… И – рой матрон «мегерых»,И – шу-шу-шу, и – ша-ша-ша,И – хвост оторван: антраша…Багровая профессорша;За ней в очках профессор тощийНесет изглоданные мощиИ – злое, женино, боа;Вот туалет Минангуá[30]:Одни сплошные валансьены;И – тонкий торс; и юбка «клошь», —Не шумно зыблемая рожь,Не шумно зыблемые пены;Блистая ручкой костяной,Взлетает веер кружевной…О, эти розовые феи!..О, эти голубые!.. Ишь: —Красножилетые лакеиИграют веером афиш.Графиня толстая, Толстáя,Уж загляделась в свой лорнет…Выходит музыкантов стая;В ней кто-то, лысиной блистая,Чихает, фраком отлетая,И продувает свой кларнет…Возня, переговоры… Скрежет:И трудный гуд, и нудный зуд —Так ноет зуб, так нудит блуд…Кто это там пилит и режет?Натянуто пустое дно, —Долдонит бебень барабана,Как пузо выпуклого жбана:И тупо, тупо бьет оно…О, невозможные моменты:Струнят и строят инструменты…Вдруг!..Весь – мурашки и мороз!Между ресницами – стрекозы!В озонных жилах – пламя роз!В носу – весенние мимозы!Она пройдет – озарена:Огней зарней, неопалимей…Надежда Львовна ЗаринаЕе не имя, а – «во-имя!..»Браслеты – трепетный восторг —Бросают лепетные слезы;Во взорах – горний Сведенборг;Колье – алмазные морозы;Серьга – забрежжившая жизнь;Вуаль провеявшая – трепет;Кисей вуалевая брызньИ юбка палевая – лепет;А тайный розовый огонь,Перебегая по ланитамВ ресниц прищуренную сонь,Их опаливший меланитом, —Блеснет, как северная даль,В сквозные, веерные речи…Летит вуалевая шальНа бледнопалевые плечи.И я, как гиблый гибеллин,У гвельфов ног, – без слов, без цели:Ее потешный палладии…Она – Мадонна Рафаэля!Пройдет, – мы, вспыхнувши, вздохнем,Идиотически ослабнем…Пройдет с раскосым стариком,С курносым, с безволосым бабнем —Пройдет, и сядет в первый ряд,Смеясь без мысли и без речи[31];И на фарфоровые плечи,Переливаясь, бросят взгляд —Все электрические свечи.И ей бросает оклик свой —Такой простой, – Танеев-мейстер[32];Биноклит в ложе боковойКрасавец обер-полицмейстер[33].Взойдет на дирижерский пульт,Пересекая рой поклонов,Приподымая громкий культ,Ее почтенный жрец, – Сафонов:Кидаясь белой бородойИ кулаками на фаготы, —Короткий, толстый и седой, —Он выборматывает что-то;Под люстры палочкой мигнув[34],Душой, манжетом, фалдой, фракомИ лаком лысины метнув, —Валторну поздравляет с браком;И в строгий разговор валторнФаготы прорицают хором,Как речь пророческая Норн,Как каркнувший Вотáнов ворон;А он, подняв свою ладоньВ речитативы вьолончеля:– «Валторну строгую не тронь:Она – Мадонна Рафаэля!»И после, из седых усовНадувши пухнущие губыНа флейт перепелиный зов, —Приказ выкидывает в трубы;И под Васильем Ильичом,Руководимые Гржимали[35],Все скрипоканты провизжали,Поставив ноги калачом.Бесперый прапор подбородкомПопав в просаки – с’кон’апель, —Пройдет по ноткам, как по водкам,Устами разливая хмель;Задушен фраком, толст и розов,Ладонью хлопнув в переплеск,Подтопнув, – лысиной Морозов[36]Надуто лопается в блеск;За ним – в разлив фиоритуры,Бросаясь головой, каргаВыводит чепчиком фигуры:И чертит па и вертит турыПод платьем плисовым нога:Дрожа, дробясь в колоратуры,Играет страстная серьга;Пятно всё то же щурым ликомНа руку нервную легло:Склоняет Скрябин[37] бледным тикомНеобъяснимое чело,И – пролетит скрипичным крикомВ рои гностических эмблем,Мигая из пустых эонов;Рукою твердой тему темЗа ним выводит из тромбоновТам размахавшийся Сафонов:Кидаясь белой бородойИ кулаками на фаготы, —Короткий, толстый и немой,Как бы вынюхивает что-то;Присядет, вскинув в воздух нос:Вопрос, разнос во взгляде хитром;И стойку сделавши, как пес,Несется снова над пюпитром;Задохнется и – оборвет,Платком со лба стирает пот;И разделяется поклономМеж первым рядом и балконом.И постоит, и помолчит,И по пюпитру постучит:И – все листы перевернулись;Сердца, как в бой, сердца – рванулись…И вновь – вскипающая новь;И вновь – всклокоченная бровь;И вновь – пройдутся фалды фрака;И стаю звуков гонит он,Как зайца гончая собака, —На возникающий тромбон.Над пухоперою каргою,Над чепчиком ее счерненЖеребчиком мышиным – «он»,Кто вьется пенною пургоюИ льет разменною деньгою,Кто ночью входит в пестрый сонИ остро бродит в ней – счернен —Над ней, над нами, над вселеннойИз дней, своими снами пленный;Он – тот, который есть не он,Кому названье легион:Двоякий, многоякий, всякийИль просто окончанье, «ий»,Виющийся, старинный змий, —В свои затягивает хмури,Свои протягивает дури:Он – пепелеющая леньИ – тяготеющая тень;Как Мефистофель, всем постылый,Упорным профилем, как черт, —Рассудок, комик свинорылый:К валторне черной он простерт;Как снег, в овьюженные крыши,Как в мысли, гложущие мыши, —В мечты, возвышенные свыше, —Бросает сверженную сушь:Сухую прописную чушь;Упавшим фраком ночь простерши,Кликуши-души, – ходит он —Кликуши-души – горше, горше —Упавшим фраком – душит: в сон!..Черней, упорней гром в валторне:Грознее, озорней ОнаГрозой молниеносной, горней —Грозою гор озарена: —– Так дымом пепелит и мглеетВиеголовый, мгловый слой;Как змий, он отдымит, отвеетВ багровом горизонте мглой:Слезами облако, светая,Слезами полное, молчит;И в волны, в воздух – тая, тая,Глазами молнии дрожит,Как воздыханиями арфы,Как лепетанием струны —Души – Марию зрящей Марфы —Из просветленной глубины!..И бросят в арфы, – шали, шарфы,Вздыхая вестью дорогой, —Вон те, Марии, эти Марфы,Над жизнью, старою каргой.Вы, сестры —– (Ты, Любовь – как роза,Ты, Вера, – трепетный восторг,Надежда – лепетные слезы,София – горний Сведенборг!) —Соединив четыре силыВ троякой были глубиной,Меня примите из могилы,Светите оком – Той, Одной, —Мечтой вуалевой, как трепет,Несущей далевую жизньНа опечаленный мой лепетСквозь звуков маревую жизнь.Моя Надежда, дева Отис,Милуясь лепетной серьгой,Вдыхая цветик, миозотис,Из зовов арфы дорогой,Бросает взор, лазури-ляпис,В воздухолетный септаккорд:И взор, читая звуков запись,Над миром —– Аписом —– простерт!Перебегает по ланитамВ ресниц прищуренную сонь,Их опаляя меланитом,Таимый розовый огонь.С неименуемою силойС неизреченных аллилуйКо мне, волнуемому Милой,Мгновенный свеян поцелуй.Так из блистающих лазурейГлазами полными огня [38],Ты запевающею бурейЗабриллиантилась – в меня:Из вышины – разгулы света;Из глубины – пахнуло тьмой;И я был взят из молний летаДо ужаса – Тобой: Самой!Ты на меня сходила снамиИз миротворной тишины:Моей застенчивой весныОголубила глубинами;И мне открылась звуком бурьКатастрофической цевницыИ милоглазая лазурь,И поцелуйная денница:Ее, о время, – опурпурь!Благонамеренные люди,Благоразумью отданы:Не им, не им вздыхать о чуде,Не им – святые ерунды…О, не летающие! К твердиНе поднимающие глаз!Вы – переломанные жерди:Жалею вас – жалею вас!Не упадет на ваши бельма(Где жизни нет – где жизни нет!) —Не упадет огонь Сент-ЭльмаИ не обдаст Дамасский свет.О, ваша совесть так спокойна;И ваша повесть так ясна:Так не безумно, так пристойноДойти до дна – дойти до дна.В вас несвершаемые лётыНеутоляемой алчбы —Неразрывные миголетыНеотражаемой судьбы…Жена – в постели; в кухне – повар;И – положение, и вес;И положительный ваш говорПереполняет свод небес:Так выбивают полотерыПустые, пыльные ковры…У вас – потухнувшие взоры…Для вас и небо – без игры!..………….Мои мистические далиСмычком взвивались заливным,Смычком плаксивым и родным —Смычком профессора Гржимали:Он под Васильем Ильичом(Расставив ноги калачом), —Который, —– чаля из эоновНа шар земной, – объятый тьмой,Рукою твердой на тромбонахПлывет назад – в Москву, домой:Слетит, в телодвиженье хитромВдруг очутившись над пюпитром,Поставит точку: оборвет,Сопит и капли пота льет,И повернувшись к первой скрипке,Жмет руки и дарит улыбки,Главой склоняясь в первый ряд,Где на фарфоровые плечи,Переливаясь, бросят взгляд,Все электрические свечи;Задушен фраком, толст и розов,Ладонью хлопнув в переплеск,Бросаясь лысиной, – МорозовНадуто лопается в блеск.И вот идет, огней зарнимейСама собой озарена,Неся, как трэн, свое «во-имя», —Надежда Львовна Зарина;Вуали – лепетные слезы;Браслеты – трепетный восторг;Во взорах – горний Сведенборг;Колье – алмазные морозы:Блеснет, как северная даль,В сквозные, веерные речи;Летит вуалевая шальНа бледно-палевые плечи…– «Скажи, тобой увлеченаНадежда Львовна Зарина?»– «Не знаю я…»– «Быть может?»– «Да!»Выходит музыкантов стая,И кто-то, фраком отлетая,В чехол слагает свой кларнет…Пустеет зал и гаснет свет…У двери – черные шпалеры;Стоят: мегеры, кавалеры;И – ша-ша-ша: шуршат, спеша,Атласами спускаясь с хоров…– «Не та калоша: Каллаша!»[39]Стыдливо низится Егоров[40];Лысеет химик Каблуков[41] —Проходит в топот каблуков;Проходит Нос[42] – по воле рокаОн, вы представьте, – без Шенрока!Выходим!..4…Вижу этих дам —В боа – дородных, благородных;И – тех: пернатых, страстных дам,Прекрасных дам в ротондах модных…Костров каленые столбыВзовьются в кубовые синиИз-за редеющей толпы;Стрекозы, рдеющие в иней,Метаясь, гаснут всем, что есть;Мордастый кучер прогигикнет;Снегами радостная весть,Слетая, сладостно воскликнет;И прометет – и пронесетКвадратом лаковым из ночи,Ударит конским потом в рот,Завертит огненные очи,Очертит очерк дорогойИз соболей в окне кареты…Вдали слезливою серьгойИграют газовые светы…И всё, что было, всё, что есть —Снеговерченье ясных далей,Светомолений светлых весть,Перелетание спиралей!Но взвоет улицей зима… —И быстроногою фигурой,Из ног выметываясь тьмаРастет и сумеречит хмуроНа белобокие дома;И мнится: темные лемуры,Немые мимы, – из зимы,Мигая мимо, строят турыИ зреют речью:– «Ты и мы!..»Иду, покорный и унылый,Четвероногим двойником:И – звезденеет дух двухкрылый;И – леденеет косный ком;Перемерзая и мерцая,Играем роем хрусталей,Налью из зеркала лица яПерезеркаленных лилей, —И там, под маской, многогрешный,Всклокочу безысходный срам,Чтобы из жизни встал кромешныйБесцельный, сумасшедший храм…Взлетайте выше, злые мимы,Несясь вдоль крыши снеговой,Мигая мимо – в зимы, в дымы —Моей косматой головой!..О, обступите – люди, люди:Меня спасите от меня;Сомкните молнийные грудиСердцами, полными огня.Я – зримый – зеркало стремлений,Гранимый призраком алмазПересеченных преломлений:Мигнув, отбрасываюсь – в вас,Как переполненный судьбоюНа вас возложенный венец:Созрею, отдаваясь боюРодимых, греющих сердец.Вы – подойдете, я – омолнен;Вы – отойдете, я – не тот: —Я переломлен, переполненПереполохами пустот,Как тени пустолетний конус,Как облачка высотный лет,Как бессердечный, вечный тонусНесуществующих высот.На тучах строятся фигуры:И я – изъятьем лицевым,Дробимый, сумеречный, хмурый,Несусь по кучам снеговым;Из ног случайного повесыТянусь – безвесый, никакой:Меня выращивают бесы.Невыразимою тоской…Мы – неживые, неродные, —Спирали чьих-то чуждых глаз:Мы – зеркала переливные —Играем в ясный пустопляс;На стенах летом пляшут пятна;В стакане светом пляшет винт;И все – так странно непонятно;И все – какой-то лабиринт…Глаза – в глаза!.. Бирюзовеет…Меж глаз – меж нас – я воскрешен;И вестью первою провеет:Не – ты, не – я!.. Но – мы: но – Он!А ум насмешливый, как леший,Ведет по плоскости иной:Мы чешем розовые плешиПод бирюзовою весной;Перемудрим, перевопросим,Не переспросим, не поймем,Мечту безвременную бросим,По жизни бременно пройдем;И не выносим, и ругаемВ летах переблиставший дым:Бодаем жалобным бугаем[43],Брыкаем мерином седым.Рассудок, свинорылый комик,Порою скажет в зовы зорь,Что лучше деревянный домик,Чем эта каменная хворь;И прячет голову, как страус,Отскочит в сторону, как пес,Вмаячив безысходный хаос,В свой обиходный, злой «хавó»…Переварив дары природыТупыми животами, – мыПеретопатываем годы;И – утопатываем в тьмы.Вставайте, морочные смены,Пустовороты бытия,Как пусто лопнувшие пены, —Да, вас благословляю я!Бросай туда, в златое море,В мои потопные года —Мое рыдающее гореСвое сверкающее: «Да!»Невыразимая Осанна,Неотразимая звезда,Ты Откровением ИоаннаПриоткрывалась: навсегда.Кропя духами АткинсонаЕй ометеленный подъезд,Пред Нею, тайною иконой,Я упивался блеском звезд;Она ко мне сходила снамиИз миротворной глубиныИ голубила глубинамиМоей застенчивой весны;Персты орфической цевницыПриоткрывали звуком бурьИ поцелуйные денницы,И милоглазую лазурь.Остановясь перед киотом,Бывало, пав под фонарем,Я, полоненный миголетом,Моленьем тихим осенен;В белопокровы, в ветроплясыМетясь светелицей на нас,Влача свистящие атласы,Вставал алмазноглазый Спас.Бывало: белый переулокВ снегу – дымит; и снег – летит.И Богоматерь в переулокСлезой перловою глядит.Бегу Пречистенкою… Мимо…Куда? Мета – заметена,Но чистотой необъяснимойПустая улица ясна.Кто там, всклокоченный шинелью,Скрыв озабоченный свой взор,Прошел пророческой метелью(Седою головой – в бобер),Взвиваясь в вой седоволосый,Своей космою пурговой,Снегами сеющий вопросыНа нас из Вечности самой.А вихри свистами софистикЗаклокотали в кругозор,Взвизжали: «Вот – великий мистик!»И усвистали за забор.Мигают звезды теософииИз неба кубового в вой;Провеял кризис философий,Как некий гейзер снеговой:Так в ночи вспыхивает магний,Бьет электрический магнит;И над поклонниками Агни,Взлетев, из джунглей заогнит…Бегу Пречистенкою – мимо:Куда? Мета – заметена;Но чистотой необъяснимойПустая улица ясна…Проснулась на Девичьем ПолеЗнакомым передрогом ширь:– «Извозчик: стой!»– «Со мною, что ли?»– «В Новодевичий монастырь!..»– «Да чтоб тебя: сломаешь сани!..»………….И снова зов – знакомых слов:– «Там – день свиданий, деньвосстаний…»– «Ты кто?»– «Владимир Соловьев:Воспоминанием и светомРаботаю на месте этом…»И – никого: лишь белый гейзер…Так заливается свирель;Так на рояли ГольденвейзерБерет уверенную трель.Бывало: церковка седаяНеопалимой Купины,В метели белой приседая,Мигает мне из тишины;Перед задумчивым киотом —Неугасимый фонарек;И упадает легким лётомПод светом розовый снежок.Неопалимов переулокПургой перловою кипит;И Богоматерь в переулокСлезой задумчивой глядит.ЭпилогДвадцатилетием таимый,Двадцатилетием чернен,Я слышу зов многолюбимыйСегодня, Троицыным днем, —И под березкой кружевною,Простертой доброю рукой,Я смыт вздыхающей волноюВ неутихающий покой.Троицын день и Духов деньПетроград, 1921 года