В стреляющей глуши. Подготовка к вторжению

– Н-н-ну, хочу, – неуверенно согласился парень, не убирая блоки.

Немцы тихо рассмеялись. А Васька танцующей походкой, точно по Крещатику или Дерибасовской, двинулся чуть правей него. Семельченко это сбило с толку. Он не знал, что делать, тем более взгляд «герр майора» шёл как бы сквозь него. Он лишь стал, танцуя ещё напряжённей, разворачиваться к нему корпусом. Но Васька в вполуприседе мгновенно срезал его ногой. Семельченко на ушибленных икрах точно сложило пополам.

– А зачем было так дёргаться? – врадчиво поинтересовался Васька. – Зачем было поворачиваться? Ты не почувствовал, что я всего этого хочу?

– Не поч-ч-чувствовал, – отрешённо произнёс парень с земли. Ещё мгновение, и он неловко встал, готовый к бою.

– Опять молодец. Опять хвалю. За выносливость. А ругаю… Понял за что?

– За то, что… Короче, сделал так, как вы внушали.

– О! – Васька, пронзённый сверху невидимой силой, остановился. Оглянулся на своих спутников: – Слышали, господа? Его отсеяли… А он всё понимает. Материал не разработанный, только и всего. Никуда не годный отбор. Если так отбирают…

– Я подумаю, что можно сделать, – Фоммель снова тряхнул фуражкой с сиреневым кантом.

Он рассчитывал, что отобранный «материал» в массе своей быстро провалится, явится в НКВД или СМЕРШ. Ему было так выгодно: в случае поражения, о котором он задумывался всё чаще, ему будет, в чём выгораживаться перед русскими.

– Блоки зря держишь, – удовлетворённо махнул головой Васька в сторону Семельченко. – Да расслабься ты, я приказываю, – он легонько ткнул его плечо, от чего парень мгновенно обмяк. – Вот так. Молодец, будет из тебя толк. Если научишься расслабляться, конечно.

Какого чёрта ему нужен этот кретин, подумал Фоммель. Неужели он рассчитывает использовать его в акции? Надо будет затребовать личное дело. И когда он, наконец, возьмёт эту поганую фуражку? Ну, придёт время…

А Ставински думал иначе. Он просматривал в Васькиных действиях высокий уровень отбора. Конечно, русский диверсант из Разведуправления, выдающий себя за майора СМЕРШ, не достаточно разбирался в «материале». Потому что подготовлен не так давно, да и профиль у него иной. Но подобный стиль подготовки Ставински видел в Цоссене начала 20-х, где стажировались русские военные разведчики. Кроме этого, он на неделю прибыл в 1927-м в общевойсковую Академию им. Фрунзе, где также прорабатывались тактика разведки и диверсий. В число предметов входил и рукопашный бой, который русские называли «самбо Хромова». Приёмы были заимствованы из бокса, дзюдо, джиу-джицу и других видов единоборств. В сумме насчитывали до 50. Но маленький, с виду щуплый преподаватель с бородкой убеждал их: для начала стоит в совершенстве овладеть «музыкой тела». Научиться чувствовать каждое его движение. Затем выучить в совершенство хотя бы десять приёмов и на основе импровизации создать десять своих. Только после продвигаться дальше.

– Я забираю товарища майора, – решительно, с любезной улыбкой, заявил Ставински, когда они отошли на значительное расстояние.

– Вы уверены, что я его вам позволю забрать? – Фоммель любезно оскалился, хотя не скрывал своих истинных чувств. – Всё же вы гость, герр капитан.

– На правах гостя я забираю его у вас. Через час, – Ставински показал ему большой циферблат на запястье, – он вернётся обратно.

– Дорогой ему могут помешать партизаны.

– Накануне операции «Цитадель» была проведена акция устрашения в Орле, – поморщился Ставински. – Кого-то повесили на главной улице. Трупы качаются до сил пор. Кроме того вермахт и наши доблестные СС устроили прочёсывание лесов. Партизаны не должны проявлять себя так нагло. Если это, конечно, не обычные партизаны.

– Вы на что-то намекаете? – грозно нахмурился Фоммель.

С минуту они постояли молча. Оберштурбанфюрер учащённо дышал. Ему, как всегда, хотелось свернуть кому-то шею.

– Что за шум, а драки… – пошутил Васька на подходе. – Весь сыр-бор из-за меня?

– Вы догадливы как никогда, – проскрипел Фоммель. – Именно из-за вас. В интересах операции я не могу вас предоставить герр капитану. Даже на минуту.

– Эка вы хватили! На минуту… Прям! Ничего с нами не станется. Проедусь и вернусь. В конце-концов, можете выделить ваш эскорт. Партизан бояться – в лес не ходить.

– Я не могу, – уже раздражённо огрызнулся Фоммель. Поймав Ваську за руку, он отступил с ним: – Сегодня приезжает мой шеф из Берлина. Он генерал СД. Хочет с вами говорить о предстоящей операции. Хочет вам кое-что рассказать. Если с вами кое-что произойдёт… – он страшно понизил голос: – Вы понимаете… это может стоить мне…

– Головы что ли? Понял… Не боись, где наша, как говориться… – Васька тихо рассмеялся. – А мне, вы думаете, ничего не может стоить? Скажем, моё участие в расстреле? – сузил он единственный глаз. – А? Или у вас не проходят такие штучки с фотографом и фотолабораторией, где монтируют снимки? А свидетельские показания выживших из числа переметнувшихся диверсантов? Тоже не проходят? А высказывания против товарища Сталина? Что у вас там в карманчике? Диктафончик, говорите?

– Вы что – с ума сошли? Какой… – чуть не задохнулся от такой наглости оберштурбаннфюрер. – Впрочем, оставим это на потом. Вы правы, кое-что в этом есть. А как же – мы хотим подстраховать себя. Вдруг вы ведёте двойную игру? Или тройную? Или ваше руководство.

– Ладно, проехали, – Васька взял его, играюче, за лацканы френча с кубиками в петлицах. Нежно их потеребил, будто оправляя: – Так вот, любезный, я сейчас проедусь с герр Ставински куда надо. Всего на час-два. С конвоем или без конвоя, вам решать. После чего встречусь с вашим генералом. Это два. А вы, – он окинул взглядом одиноко стоящую здоровенную фигуру Семельченко в потной майке, – дайте ему отоспаться. Покормите его как следует. И по первому же звонку – в мои апартаменты. Я буду с ним усиленно работать. Всё ясно, герр хороший?

– Вполне, – сглотнул слюну эсэсманн. Ну, подожди у меня, русская свинья, тут же подумал он. Это тебе так не пройдёт.

Через час Васька трясся по плохим дорогам на «кюбеле». За рулём сидел Ставински. Конвоя Фоммель так и не выделил. Было видно, что ему этого хотелось, хотя он понимал: будет выглядеть глупо. Абверу незачем было организовывать мнимое похищение, мнимое или реальное убийство «гостя». Нападение партизан также исключалось ввиду большого количества войск, которыми были усилены охранные дивизии.

– Ловко вы обращаетесь с СС, товарищ большевик, – крикнул Ставински в шуме мотора. Он вырулил, чтобы не попасть на ухабину, и продолжил: – С этими господами можно именно так. Выбран правильный курс.

– Ну да! Мы мирные люди, но наш бронепоезд… Вы это хотели сказать?

Так как шофёр промолчал, они медленно въехали на территорию, огороженную тремя рядами колючей проволоки. По углам высились четыре караульные вышки с MG34. Но, как и по периметру, так и на воротах охрану несли солдаты и офицеры вермахта. На специальных щитах, покрытых светоотражающей оранжевой краской, чёрным было означено: «Внимание! Огнеопасно! Горючие материалы. Курить и пользоваться огнём строжайше запрещено». Вся местность за рядами колючей изгороди представляла голый ландшафт с многочисленными пнями и опилками. Наверняка эти площади были заминированы.

– Прошу вас! – Ставински легко выпорхнул из внедорожника, захватив плащ. Адамс! – сказал он подбежавшему обер-лейтенанту со знаками отличия артиллериста. – Мне будет нужна ваша помощь. Приведите в блок «В»…

Тут он прошептал этому ладному обер-лейтенанту что-то своё, не предназначенное для Васькиных ушей. Тот лишь поправил повязку через глаз. И уставился на группу курсантов, что, высоко поднимая ноги, совершала пробежку по периметру. На всех было вполне сносное обмундирование РККА. Причём, гимнастёрки были именно «косоворотки», как до революции носили, образца 1943 года – со стоящим воротником (на гимнастёрках образца 1941-го он был отложенный). Мало того, добрая треть гимнастёрок были украшены зелёными пластмассовыми пуговицами, что поступали в СССР по ленд-лиз.

– Ну-с, пройдёмте, дорогой товарищ, – с наигранной суровостью (наверняка подражая кому-то из русских) предложил Ставински. – Нам есть что обсудить и о чём потолковать. Так тоже говорят по-русски.

– Я надеюсь – не только ваши познания в русском?

– О, нет, что вы! Они так скромны… У меня есть свои кандидаты. Вы хотели бы на них взглянуть?

– Что ж, не откажусь. Тем более, если предлагают… Показывайте.

– Нет, сначала вы посмотрите на их личные дела, выслушаете преподавателей. Они нам расскажут много интересного.

– Ну, вы-то наверняка уже наслушались их доносов. Мне, конечно, будет очень интересно.

– Ну… Не надо так, герр майор. Мы, как и вы, заинтересованы собирать на человека очень подробное агентурное досье. Как его собрать, если не будет немного… стук-стук, как говорят по-русски?

– А, вы и это знаете! Ну, тогда я спокоен за исход операции.

Ставински изобразил на лице улыбку. Они ровным, строевым шагом последовали мимо часовых в шлемах, что сделали винтовками с плоскими штыками «на караул». Взошли на крыльцо, под которым трепетал красный нацистский стяг со свастикой в белом круге, а также чёрно-красный флаг кайзера. Прошлись по коридору мимо вытянувшегося дежурного, что был также в стальном шлеме. За обтянутыми дерматином дверями с номерами, а II, a III стрекотали машинки. Внезапно заорало нечеловеческим голосом радио: это вещал с трибуну «Спортпалласа» министр пропаганды Геббельс. «…Господи, даруй народу Германии победу! Я призываю Тебя…» В конце коридора высился в фуражке, туго затянутый ремнём по корсету, уже знакомый обер-лейтенант. Он напряжённо водил глазами по закрытым дверям. Наверняка об этом его попросил Ставински. Над его головой угадывалась картина фюрера, писаная маслом. Тонкий нос со щепоткой усиков оказался надёжно прикрыт широкими полями и выгнутой тульёй. Зато неистово-смеющиеся глаза метали молнии, которые проходили аккурат по обе стороны тульи цвета «морская волна». Серебряный одноглавый орёл со свастикой, казалось, готов был выклевать оба этих глаза, но никак не мог определиться, с какого из них начать.

Когда они вошли в кабинет, Ставински по внутреннему телефону предложил кому-то выключить радио. Говорил он спокойно, но этот кто-то (судя по голосу, фрау) сделал это моментально. Затем по другому телефону с коммутатором Ставински затеял довольно продолжительный разговор на немецком. Причём, на пониженных тонах. Васька и не старался прислушиваться. Он окинул комнату глазом. Кроме фотократочки старца с белой сединой во флотской форме над столом ничего не висело. На подоконнике стояли горшки с розами. Ставински был либо сентиментален, либо пытался нравиться «материалу», с которым работал. (Надо полагать, что «материал» сразу же обалдевал, видя цветы на окнах, оклеенных полосками бумаги. И охотно шёл на вербовку.)

– Ничего обстановочка, – поощрил его Васька.

– Мы стараемся, чтобы гостям было как дома и ещё лучше, – неумело пошутил Ставински.

* * *

…Боец сделал два выстрела из винтовки с оптическим прицелом. Пули разорвали проволоку, которой прикрутили к гусеничным тракам «Барефзес» и Сергиенко. Их тела обмякшими мешками рухнули перед днищем СУ-122. Затем Сергиенко, будто ничего не соображая, принялся осторожно сталкивать Армена в ближайшую воронку и вскоре скатился туда сам. Судя по запавшим от боли глазам (это видел Неустроев в бинокль) это ему удалось нелегко, так как руки, охваченные проволочными тисками, занемели и плохо слушались. Тут же их заметили. Со всех сторон мигнули вспышки запоздалых выстрелов. Потянулись трассы MG-43 с одного из «ганомагов». Светящиеся пунктиры вздыбили землю подле воронки. Крутясь и визжа, они сыпали вокруг мелкими искрами. С левого фланга ударила StugIII. Снаряды, однако, проносились над головой. Германский наводчик никак не мог выбрать нужный угол прицеливания.

– Вася, бери бронетранспортёр… – отдал распоряжение Неустроев. Он выложил перед собой из сумки четыре РПГ-40. – Готовность номер один! Товарищ капитан, – он обратился к Виктору, кинув прежде ободряющий взгляд: – Возьмите автомат. Над воронкой особо не демонстрировать свои фрагменты личности, – и, совсем пониженным голосом: – Привет вам от сорок восьмого. Догадались?

Почувствовав невероятное облегчение и пробормотав «Не маленький, поди», Виктор даже не помнил, как ощутил прохладный затвор ППШ. Щипнув Сашку за нос с крохотными конопушками, он тут же поймал себя на мысли: беспокоться не о чем. Эти «пятнистые» с рыцарскими или богатырскими панцырями надёжно ограждали его и малыша от всякой напасти. Отобъют они и его подчинённых. Прежде всего, конечно, они друзья, но… Виктор ощутил лёгкую досаду, что не смог это сделать сам, как всякий командир думает, что отвечает прежде он, а не вышестоящее начальство, пусть и виновное.

Как бы в подтверждение тому, услышав шум мотора СУ-122, сопровождаемый сопеньем выхлопных труб и лязгом траков, Неустроев извлёк из вещмешка палочку с зеркальцем. Вставив в канал своего пистолет-пулемёта, он приподнял её над бровкой воронки.

– Оп-п-паньки! – сказал он, будто ни о чём не беспокоясь. – К нам самоходочка чешет. Фрицам «винт» хочется сделать. Сивцов, теперь «зелёную» – живо!

Тут же взвилась зелёная ракета. Огонёк сигнального патрона, казалось, навечно завис в небесах. Затем, стремительно сорвавшись, скатился на землю. Указав цели артиллеристам и лётчикам, он, подобно прожитой человеческой жизни, угас навеки. Хотя, угасает ли жизнь так? Мало вероятно…

В следующий момент над воронкой взвизгнуло. Зеркальце дёрнулось в канале ствола. Из него вылетел крохотный осколок, разбрасывающий солнечные зайчики.

– Всем команда – не высовываться! Работает снайпер! – рявкнул на этот раз лейтенант. Как само собой разумеющееся, он окинул взглядом тело Иванова: – Рассредоточиться! По кругу.

На левом фланге гулко вздрогнула земля. Раздался запоздалый клёкот – эхом дошло, что приземлились гаубичные снаряды. А боец с рацией, пощёлкав тумблерами, заговорил в наушники:

– «Ласточка», «Ласточка», говорит «Молния». Метров сто от цели налево – три «коробочки», две «суки» и пяток «тарахтунов». «Гробов», вообщем. Требуется ваш визит. Вылетайте – небо чистое…. Есть, приём… Слушай меня, «Вулкан». Как слышишь меня, приём? Хорошо значит. Накрывайте цель большими «огурцами».

Бойцы сгруппировались, изготовив оружие. Кто-то распустил тесёмки капюшона, кто-то вытирал горячий лоб, по которому струился пот.

Громадина СУ-122 подползла к воронке. Гитлеровцы впрямь стремились заехать на неё. Затем покрутиться «винтом», чтобы раздавить всех. Неустроев, извернувшись, ловко швырнул ей под гусеницу РПГ-40. Воздух гулко потряс взрыв. Комья дымящейся земли разлетелись во все стороны. А «сука» обиженно завертелась на голых катках, пока лейтенант второй гранатой не «разул» ей вторую гусеницу.

Обломок сияющего добела трака вонзился рядом с вихрастой головой Сашки.

– Во здорово-о-о! Все мальчишки обзавидуются… – испуганно-зачарованно протянул он и смущённо добавил: – И девчонки тоже.

Виктор тут же отвесил ему лёгкий шлепок по макушке:

– Лёг и затих! Что б я тебя не видел и не слышал!

– Ага! Мне страшно рядом с этим дяденькой… – Сашка, шмыгнув носом, показал на убитого Иванова.

– Ляг, кому говорят! – прикрикнул боец с пышными русыми усами, которому, если присмотреться, стукнуло едва за двадцать.

Он с первой же минуты, как только оказался в воронке, придвинулся к Виктору. Не сводил с него глаза и ловил его каждое движение. Как будто они были заочно знакомы, хотя Виктор видел его первый раз. Чувствовалось, что это было кому-то нужно. Этот кто-то явно имел отношение к «сорок восьмому». Не фотокарточку ли мою показали ему в СМЕРШЕ, подумалось Виктору.

Земля вздрогнула, будто и впрямь проснулся вулкан. Теперь уже справа. Неустроев, издав при этом горлом непонятный, но пронзительный звук, скомандовал:

– Капустин! Завесу ставь, быстро!

– Есть! – белобрысый молодой боец вынул из бокового кармана зелёный цилиндрик. Запалив короткий бикфордов шнур, швырнул через гребень. В следующий момент там зафырчало. Густо повалили клубы чёрно-серого, едкого (если залетал в глаза) дыма.

– Под «суку», живо! – скомандовал Неустроев, согласовав свой приказ взглядом со всем личным составом.

Он пополз, переваливаясь на локтях, первый. За ним все остальные, включая радиста и собаку, что ползла, поджав хвост и расставив уши. Замыкающим полз усатый, перед которым полз, чихая и фыркая, Виктор. Собачья шерсть от хвоста, что волочился по земле перед ним, залетала ему в нос. «Тише кашляй, капитан!» – неожиданно предупредил его «тельник», повернув своё скуластое лицо с раскосыми азиатскими глазами. Виктор едва не поперхнулся от такого нахальства, но промолчал. Саша был тут же, под рукой. Виктор сгрёб его за шкирку и волок за собой.

Оказавшись под днищем пышущего жаром и соляркой (внутри гремели и шумели громко крича и ругаясь, будто бы на русском), можно было рассмотреть происходящее окрест. Кое-где источала клубы поверженная техника с крестом на бортах. Взлетали султаны дыма и пламени. Оставляя за собой багровые протуберанцы, устремлялись к земле продолговатые тела «эрэсов». Они сжигали всё живое в радиусе сотни метров. Вокруг подожженного «ганномага» ещё катались дымящиеся тела. Сквозь отдушины в катках было видно, как короткими перебежками и ползком отходили группы вражеских пехотинцев в камуфляжных куртках и касках. Офицеры издавали трели в свистки, заслышав над головой клёкот или завидев несущиеся огненные хвосты реактивных снарядов.

– Хо-о-орошая со-о-бачка, – Сашка нерешительно протянул руку к мокрому носу овчарки что лежала рядом, вызывающе демонстрируя розовый язык: – Дяденька боец, как зовут собачку?

– Собачку зовут Джульбарс, – усмехнулся тот. – А для непослушных мальков – «откушу руку». Понял, почему?

Джульбарс, уловив что он него нужно, издал пастью неприятный звук. Сашкина рука мигом отстранилась. На мальчишеских глазах и на конопатый нос навернулись скупые слёзы.

– После боя погладишь, – смилостивился боец-вожатый. – Да, Джульбарс? Подай голос!

– Ав-ав! – не заставил себя долго ждать пёс.

Снайпер тем временем приноровился стрелять вражеских офицеров и пулемётчиков, вторых и третьих номеров, что тащили на спинах круглые оцинкованные коробки с лентами. Тем временем, небо наполнилось пением авиационных моторов. Звенья «илов» и «пешек», появившись из-за перистых облаков пикировали на боевые порядки врага.

В воронку, которую они только что покинули, угодило несколько мин от ротного 50-мм миномёта. Видимо немцы пристреливались, но из-за дыма и гула крупных калибров это не было заметно.

– Товарищ лейтенант, сорок восьмой, – радист протянул Неустроеву наушники.

– «Молния» слушает приём! – крикнул тот в мембраны и тут же понизил голос, чувствуя, что его слышно внутри самоходки. – Что? Плохо слышно… приём… Да, всё в порядке. Имеется труп. Тот самый, о котором шла речь. Мы вытащим. Слушаюсь… Будет сделано… Мы под сукой» 122. Только что кидали в воронку «огурцы» 50-мм. Думаю, стараются пеленговать. Пока на месте. Обзор хороший. Место хорошо расчистили, так что можно бить здесь смело. Есть…

Последнее не заставило себя долго ждать. Многоголосый рёв «ура-а-а» возник с востока. Он врезался сквозь грохот канонады. Помимо всего доносился лязг гусениц, в который вплетался методичный гул «тридцатьчетвёрок», мелодичное позвякивание «тэ-семидесятых» и прочие шумы, принадлежащие, очевидно, большим и малым «сукам», а также британским «Матильдам» с «Черчиллями». Оставляя за собой шлейфы мучнисто-золотой пыли, выбрасывая из хоботов пушек язычки пламени, боевые машины устремились в атаку с трёх направлений, чтобы взять врага в клещи. Вскоре ударная десятка, состоящая из семи Т-34 и трёх Т-70, достигла уничтоженной давеча противотанковой батареи. В этот момент СУ-122 попыталась накрыть их огнём. Пусть и обездвиженные, но запертые в ней враги намеревались взять реванш за позор и поражение. Одну «тридцатьчетвёрку» тут же разорвало пополам. Другие танки, проскочив сектор обстрела, оказались в «мёртвой зоне». Их башни стали тут же разворачиваться в сторону замершей «суки». Это сулило большие неприятности.

– Эй, быстро все скатываемся обратно в воронку! – живо скомандовал Неустроев.

Он первый кубарем скатился в воронку. За ним – весь личный состав. Усатый неожиданно обхватил Виктора, словно хотел задавить в объятиях. Они слились воедино и скатились в воронку как два связанных полена. Точно также, прикрыв своим телом Сашку, последовал за ними «тельник». Собака стремительно, размахивая хвостом, сползла вниз, При этом, изменяя выучке, она дважды гавкнула.

– Цыц у меня, Джульбарс! – прикрикнул поводырь. – А то всё мясо съем.

Грянули первые выстрелы. Сначала хлопнули «сорокапятки» из Т-70. К ним подключились 76-мм. Снаряды рикошетили от покатой брони СУ-122. Один из них, врезавшись в бензобак, заставил его задымиться. Вскоре над трансмиссией всколыхнулись первые сгустки оранжевого пламени. Соляра разгоралась медленно, но грозила вскинуться до небес.

– Машину… ить… жалко… – простонал Виктор.

Он тут же с ужасом ощутил, что «Барефзес» и Сергиенко где-то рядом. Измученные, они ждут помощи. Кроме всего, ему всё равно, что станется с этой самоходкой, хоть и затрачен на неё труд сотен людей и вложены немалые народные средства, которые язык не поворачивается назвать государственными. Люди были дороже железа.

Он уже готов был перемахнуть через бровку воронки, как лязгнул верхний люк СУ-122. Над рубкой возникла рука с белым платом. В порывах ветра он неожиданно затрепетал, как огромный стяг.

***

Обергруппефюрер СС Герхард Лоренс прибыл из Варшавы с личными указаниями рейхсфюрера СС Гиммлера. Он должен был прозондировать почву для контактов с русским перебежчиком и его начальством. «Либо объект „тёмная лошадка“ и они нас держат за дураков, – заметил в беседе с ним Гиммлер, протирая овальные стекла пенсне, – либо русские заговорщики и впрямь намерены заключить с нами союз. А там, возможно, при благоприятном исходе… Скорее всего они готовы пойти на сепаратные соглашения. Сталин должен исчезнуть, это, несомненно. Поэтому, Лоренс, на вас вся надежда. Выясните истинные намерения этого троцкиста и его хозяев. Меня интересует помимо всего прочего, почему они ввели нас в заблуждение в самом начале восточной компании. Якобы с первых же выстрелов на границе в России начнётся троцкистская революция, и режим Сталина рухнет сам собой. Это же утверждал в начале кампании „бабельбергский бычок“, – сладострастно подчеркнул он прозвище он Геббельса. – Как видим, он ошибался… Они намерены и дальше так преувеличивать?» «Будет исполнено, рейхсфюрер. Хайль!» – поторопился Лоренс, вскинув левую руку. Но тут, же был наказан за свою торопливость стоящим подле Вальтером Шелленбергом. «Погодите, – поморщился молодой бригаденфюрер, что был шефом Лоренса по СД. – Вас никто не прогоняет раньше времени. Не надо никаких непродуманных выводов! Прошу вас вникнуть в суть задания. Дают ли нам русские гарантии? Я имею в виду радикальное решение вопроса в отношении одного… ну, ну… известного нам всем лица. Если дают, то это нас устраивает, – он провёл ладонью по бриллиантиновой приглаженной голове. – Убедите перебежчика в таком раскладе событий. Только в этом случае пусть рассчитывает на взаимодействие». «В целом картина ясна. Но есть частности, которые мы исправим…» – не к месту вставил Гиммлер. «Лоренс! Знайте, что на месте вас будут опережать ищейки из Абвера, – поправил шефа Шелленберг. – Они будут убеждать русского своими возможностями. Якобы их фирма старее, а поэтому надёжнее. Агентурные источники более разветвлённые, а наша агентура – досталась нам от кадров, забракованных ещё Николаи и Бредовым, – сквозь холодную ярость он тут же продолжил: – Они будут убеждать русского делать ставку на вермахт. Ни на СС. Тем более – на СД. Укажите русскому – именно на Центральном участке Курского выступа достигнут успех! Именно танковые дивизии СС достигли… как есть… о, Прохоровка! В то время как на участке Воронежского фронта „Великая Германия“ в составе 9-й армии Моделя топчется на месте, не расширяя прорыв. Думаю, что на хозяев вашего русского это быстро подействует. Действуйте!»

– Где сейчас русский? – Лоренс поинтересовался сразу же, как только спустился с трапа «Do-17».

– Русский проводит занятия со своими кандидатами.

– Вот как! – кустистые брови обергруппенфюрера всколыхнулись. – Он уже отобрал кандидатов?