ЗБ

ЗБ

Олег Раин

Иллюстратор Марина Богуславская

© Олег Раин, 2020

© Марина Богуславская, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4496-2723-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я-то знаю: шесть и, правда, нехорошее число. Шестеро школьников вошли в ЗБ и не вернулись. Потом их искали по всему городу, искали в центральном парке, искали в ЗБ, но безрезультатно. Кто-то утверждал, что, возможно, и не здесь они пропали, может, куда-то решили отправиться – в какой-нибудь секретный поход, но факт остается фактом: в парк они точно заглядывали, а трое ребят даже уверяли, что наблюдали их бредущими в направлении заброшенной больницы, но вот дальше следы школьников терялись. Четверо мальчишек и две девочки растворились в воздухе. По крайней мере, вне парка и вне ЗБ их больше не видели.

Ну, а ЗБ с тех пор заметно потемнело – пожары там стали приключаться чуть ли не каждую неделю. Да и было с чего – публика в старое здание заглядывала самая пестрая – кого я там только не встречала – сталкерготов, эмо, ведьмаков всех мастей и рангов, просто туристов из других городов. Рок-музыканты снимали там клипы, любители экстрима назначали в полночь свидания.

И только позже – уже года через три, одноклассница одного из пропавших, оказавшись вблизи обгоревшего здания, задержалась, чтобы поправить шнурки. Она тогда пробежку делала и могла, наверное, проскочить мимо, но задержали шнурки. И вот когда она их завязывала, ее негромко окликнули. Так ей, по крайней мере, почудилось. Девочка подняла голову и в окне второго этажа разглядела одного из пропавших одноклассников. Только вот был он почему-то в каске и в великоватом для мальчишечьей фигуры камуфляже. Мальчишка смотрел на нее во все глаза, улыбался и махал рукой. Она попыталась ответить, но голова у нее закружилась, и девочка повалилась наземь. Ну, а когда пришла в себя, разумеется, никакого мальчишки в окне уже не было. Кстати, на рассказ ее реакция была поначалу вялой – мало ли что может привидеться школьнице! Если верить всем россказням да еще в наше смутное время – сто раз с ума сойдешь. А то и тысячу. Но девятиклассница стояла на своем, продолжала звонить кому только можно, чуть не плакала, уверяя, что все чистая правда. С тем пареньком она ведь и за партой полтора года сидела, дружила даже – так что обознаться никак не могла. В итоге к ЗБ отправилась порядочная толпа школяров в сопровождении нескольких взрослых – учителей и родителей.

Было еще по-летнему светло, и кто-то из первых приблизившихся к зданию громко ахнул. Потому что в оскаленных стекольными зубьями окнах собравшиеся и впрямь разглядели пропавших. Это были все те же шестиклассники – с юными лицами и звонкими голосами, за все минувшие годы ничуть не изменившиеся. По словам очевидцев, дети шагали, перемещаясь от окна к окну – при этом размахивали руками и о чем-то оживленно спорили. На головах двоих действительно красовались каски – не строительные, а самые настоящие армейские! Вместо школьной униформы обряжены дети были в камуфляж, и голоса их узнали многие, хотя пересказать содержание спора, никто отчего-то не мог.

На крики стоявших на улице школьники никак не реагировали – просто промелькнули в окнах и пропали. Разумеется, нашлись храбрецы, что немедленно ломанулись в черное здание, махом добравшись до тех самых окон. Оставшиеся внизу наблюдали, как мечутся ребята по коридорам, как выкрикивают знакомые имена. Неизвестно, сумели они обежать все этажи и коридоры ЗБ – скорее всего, нет, но только тот вечерний забег завершился ничем. Схватившись за сотовые, взрослые принялись названивать во все инстанции, и с некоторым запозданием на сигнал отозвались. К зданию подкатила кавалькада машин: завывающие сиренами пожарные, полиция с мигалками, сразу два фургона поисковиков-спасателей. Огромное здание оцепили, а внутрь с фонарями и мегафонами поспешили волонтеры. Да только никого они не обнаружили.

Уже глубокой ночью, когда сквозь ветхий пол провалился один из пожарных, поиски решено было прекратить. Мужчина отделался растяжением и ушибами, но рисковать не стали. Всех поисковиков и просто любопытствующих заставили покинуть ЗБ. На этом скандальное происшествие закончилось. Происшествие, но не история ЗБ…

Пропавших ребят встречали еще не раз и не два. Во всяком случае, слухи такие по городу циркулировали. Могли, конечно, и обознаться – молодежи в здание забредало немало, но скоро стало не до того. В далеких приграничных районах вновь забурлила война, и артиллерийское эхо начало прокатываться по стране – от Черного моря и до Японского. Все равно как экзотические торнадо, взявшиеся разгуливать по Сибири и местам, где никогда прежде их не видели. Самое страшное, что и к торнадо, и к войне тоже постепенно привыкали, привыкли и к ЗБ. Тем более что загадочных мест подобных нашей больничке в инете хватало.

Заброшенки, неблагополучные зоны, здания-призраки – все эти места объединяло то, что однажды их взяли и бросили. Все равно как мячики, затерявшиеся в зарослях чертополоха или крапивы. Бывшие санатории и психбольницы, недостроенные гостиницы и военные объекты – всем им люди придумывали свои особые имена. Вот и нашу заброшенку пробовали называть и Зубом и Зобом, однако чаще именовали коротко и емко – ЗБ. Здание хоронилось в кустистом огромном парке – чуть ли не в самом центре города. Одно время парк тоже стоял заброшенным, такое уж было на дворе время – время безумных забросов и закидонов. Но позже администрация города попыталась навести в нем порядок. Восстановили ограду, убрали поваленные деревья, подкрасили и подлатали мост через реку Быстрицу, а у входа повесили плакат, предупреждающий о том, что отдыхающим строго-настрого запрещено разжигать костры, а за выгул собак и разбрасывание окурков станут нещадно карать – в смысле, ловить и вручать штрафные квиточки. И конечно же, ничего не изменилось – по-прежнему разжигали костры, выгуливали собак, разбрасывали окурки – знали, что серьезной охраны нет и в ближайшие годы не предвидится.

Но парк – ладно, а вот наше ЗБ было когда-то роскошной больничкой. Поскольку строилось еще в незапамятные времена – с размахом и роскошью – специально для служащих НКВД. Позже там стали и обычных людей принимать – причем лечили по высшему разряду – так, что больных привозили даже из Москвы и Ленинграда. Потому что хорошая была больничка – одна из самых крутых в Советском Союзе.

Только когда началась эра большой стрельбы и больших перемен, в больницу приехал человечек из столицы и объяснил изумленным врачам, что время их кончилось, что больница приватизируется и перестраивается под торгово-развлекательный центр, что больницы, детские сады и библиотеки народу теперь не нужны, а нужны боулинги, игровые площадки и поп-корновые кинозалы. Человечек был маленького роста, но окружало его такое количество плечистых охранников, что спорить врачи не посмели. Мама моя, тогда еще студентка медицинского, проходившая практику в больнице, видела столичного гостя и тоже была в шоке. Сама я, правда, не очень понимала, что же поразило ее больше – обилие охраны или убийственная речь чиновника, убеждавшего, что всякого рода сомнительные заведения вроде общественных поликлиник, библиотек и домов престарелых очень скоро исчезнут. Исчезнут за полной своей нерентабельностью.

С тех пор все и началось, а может, наоборот – закончилось. Сначала больницу закрыли на ремонт, но ремонт оказался бессрочным, и персонал будущего ЗБ потихоньку разбежался. Правда, подмять под себя лакомую площадь загадочный начальник так и не сумел. Где-то наверху началось ожесточенное перетягивание каната, и совершенно неожиданно здание оказалось ничьим. С одного баланса его сняли, а вот принять на другой так и не вышло. Подобно всякому осиротевшему строению больница начала стремительно стареть и разрушаться. То тут, то там обваливались стены с потолками, в разных концах здания периодически вспыхивали пожары, а потом…

Потом оно превратилось в ЗБ – в нечто культовое и пугающее, куда перестали заглядывать бомжи и опасались заходить даже нарки с безбашенными скинами. Многих это место пугало, многих манило, а я… Я нашу заброшенку сумела полюбить. То есть сначала полюбила, а потом и подружилась. И до сих пор не могла понять, как же так вышло, что однажды ЗБ меня заприметило.

Живое оно было, понимаете? Несмотря на все свои разрушения, горести и пожары. И пропускало внутрь себя не каждого. Между прочим, тех шестерых ребятишек однажды мне оно тоже показало. Недолго и издалека, но показало. А вот зачем – об этом я могла только гадать. Может быть, чтобы немного подразнить, а может, наоборот, чтобы чуточку успокоить. Что-что, а утешения были мне нужны. Нервной я росла девчонкой – не то чтобы совсем уж чокнутой, но суровой и крайне неуравновешенной.

Глава 1 Злющая, забытая, на весь мир сердитая

Дверь хлопнула за спиной, точно выстрелила. Я запрокинула лицо и позволи ла небу осушить глаза. Есть у меня такое умение. Малыши рукавами да платками слезы размазывают, а я их в себя втягиваю. Надо только на яркое что-нибудь взглянуть, и все само собой получается. Выдох ртом, вдох глазами – и слез нет. Ну, или почти нет.

Жаль, конечно, что улица кругом, людей много, а то бы еще и повыла по-волчьи. Для успокоения нервов и полной разрядки. Потому что достали. Все и всё!

И еще раз для непонятливых по слогам: ДО-СТА-ЛИ!

А если совсем уж честно, то достают главным образом те, кого мы считаем самыми близкими. Это уж так жизнь нам подстроила, что самые близкие жалят больнее всего.

Нет, ну, в самом деле, – почему?!

Еще вчера, был такой волшебный закат! Я бы сказала – щемящий. Прямо танцевать хотелось! Смотреть, восхищаться и плакать. Розовой патокой вечерний свет просачивался сквозь липовую и тополиную листву, густым медом растекался по городским улицам, золотя стены и асфальт. Такие медовые закаты наверняка подслащивают близкие сны, но это было вчера, а сегодня меня бесило буквально все: и жаркий тротуар, и какие-то молодые огрызки, цедящие пиво на дворовой лавочке, и снулые лица прохожих.

Я прямо как через линзу дурную на мир взглянула. Все изменилось и перекосилось – грязные стены домов, обшарпанный кирпич, ямищи на дорогах, грязюка. Еще и машины кругом – прямо одуреть, сколько их наклепали! И неба почти не видно – тут заводские трубы, там домины в шестнадцать этажей, а между крыш неряшливой паутиной оптические кабели. Тетечки все толстущие – прямо уточками переваливаются, а у мужчин сплошь и рядом пузо через ремень. Плюс подбородки двойные, загривки тройные, небритость, татуировки… Смотришь и гадаешь – в городе ты живешь или в зоопарке. Вроде на зоопарк больше похоже, только животные там не бродят с пивом в руках и не орут в телефоны, не ругаются…

Поправив на плече лямку от сумки с ноутом, я добрела до детской песочницы, ненадолго присела. Нет, легче по-прежнему не становилось. Горло саднило от обиды, а сердце словно кто между ладоней катал и мял. Одной рукой я потерла грудь, второй сгребла песок и стиснула в пальцах так, что самой стало страшно. Эх, была бы я поменьше, отправилась бы к Ие Львовне в библиотеку. У нее там уголок плакательный – специально для разобиженных деток – крохотное пространство за ширмой, где размещался крохотный столик, а на нем непременная ваза с сушками и конфетками. Ну и чай, конечно, из ароматных травок. В дни зарплат Ия Львовна или Иечка, как звали ее дети, еще и шоколад покупала – исключительно горький. Это после того дурного случая, когда один из родителей наябедничал директору, поставив в вину юной библиотекарше, что вместо книг она потчует детей сладостями и портит им зубы. Вроде как кариес вместо грамоты! Так это примерно звучало в его устах. Ну, и директриса обрадовалась, она-то нашу Иечку с первых дней невзлюбила, и закуток действительно проверили. На счастье Ии Львовны, кроме сушек и одинокой плитки шоколада ничего криминального не обнаружилось – детки успели все подъесть. А шоколад оказался горьким, что и спасло библиотекаря. Даже директор кое-что временами почитывала и потому была в курсе, чем горький шоколад отличается от молочного. Ну, то есть, примерно такая же разница, как между подсолнечным маслом и пальмовым. Одно лечит, другое калечит. Поэтому Ие Львовне на всякий случай погрозили пальчиком, однако чаепитий запрещать не стали.

Только туда мне было идти уже не по возрасту. Это лет до десяти можно плакаться, а потом… Потом твои проблемы – это только твои и ничьи больше. И как можно рассказывать постороннему человеку про семейные ссоры? Да и про внешность ни с кем особенно не поговоришь. А поговорить хотелось. Другие-то вовсю увлекались селфи, обменивались эмэмэсками с видео, я же свои фото давно невзлюбила. С тех самых пор, когда Маркушина впервые назвала меня уродиной. Она-то за сказанное, конечно, от меня огребла, но слово, как известно, не воробей. Уже дома я себя в зеркале долго рассматривала и поняла, что гадина Маркушина права. Нечем мне было гордиться: челюсть тяжеловатая, рот узенький, губы не «айс», глазки серенькие, злые – никакого нигде силикона, никаких припухлостей. И волосы жесткие, то ли вьются, то ли нет – не поймешь. Даже цвет – и тот пегий. То есть среди соломенного разнотравья этакая бронзовая прядь над самым лбом. Маму даже в школу вызывали, говорили, что рано девочке делать мелирование. А я разве виновата, что оно само так растет? Какое уж там мелирование, я вообще за волосами не ухаживала, мыла – и больше ничего, поэтому на голове у меня черт те что творилось – впереди светлый ерш с бронзовой прядкой, позади форменная копна. Короче, батька Махно в юбке. Хотя и юбок я давно не носила, предпочитала шорты с джинсами. А еще я всегда помнила о своем росте. Я ведь класса до шестого была выше всех! Этакая дылда, поглядывающая на некоторых учителей сверху вниз. Может, потому и дралась напропалую. Глупо, имея такой рост, не воевать за справедливость. Я и воевала – защищала всех и ото всех. Причем колотила нередко и старшеклассников, ну, а наших девчонок по струнке строила, курить не разрешала, ругаться запрещала. И ведь слушались! Даже потом когда начали потихоньку обгонять в росте. Теперь уж я и не самая рослая была, однако привычка сутулиться осталась…

Я порыскала глазами и, конечно, отыскала на земле подходящий объект – пакет из-под суррогатного сока. Поднявшись, сделала шаг и со всего маху пнула по коробке. Картонная упаковка взлетела в воздух и приземлилась в заросли крапивы и чистотела. Вот там ей самое место! Потому что соки коробочные не лучше пальмового масла – такая же отрава для детских желудков. Как однажды выразилась мама: «переходная стадия к наркотикам». Потому что вырабатывают такую же зависимость. Во всяком случае, после «Пепси» и подобных соков дети ничего натурального уже просто не пьют.

При воспоминании о маме мне снова стало плохо. Блин! До чего же скверно, когда нет тыла, когда ты одна – совсем одна. А ведь это родители! Считай, главные союзники по жизни. Только какой там союз, когда и то им не так, и это не этак. Приезжают из своих секретных командировок – и отыгрываются на мне. Словно это я виновата, что у них тяжелая работа! А мне разве не тяжело? В школе без того дела – хлам, времени постоянно в обрез, а тут еще дома сплошные армагеддоны. Точнее, начиналось-то все обычно в школе, а дома вместо того чтоб утешить да поддержать, принимались подпевать учителям. Это наша классная, Вервитальевна, им позвонила да накляузничала, ну, а родители – они же в одну дуду с педагогами обязаны дуть – вот и взялись за хоровое дудение. Учителя, значит, пилят-трамбуют – и родителям предлагают поучаствовать. Потому что, по общему мнению, это помогает процессу образования, способствуют дисциплине – и все такое. Так что «родительская помощь» началась сразу после уроков. Сперва пропесочили из-за оценок, потом из-за прохладного отношения к своему будущему, ну а дальше пошло-поехало – вульгарная речь, дурное поведение на переменах и прочие дела. Ну, да! – сейчас же на переменах ни бегать, ни прыгать не разрешают, и я, понятно, не прыгала, но кое-что вчера себе все-таки позволила. Во-первых, в сто сорок первый раз демонстративно прошмыгнула мимо турникета. Камере палец показала и поднырнула под штангу. Во-вторых, затеяла спор про гаджеты в библиотеке. Это уже Марат с Кариной из параллельного меня спровоцировали. Потому как книги их не интересовали, а интересовало «селфи» на фоне книжных полок. Вот я немножко и издевнулась над ними, а заодно сравняла с землей весь современный прогресс с его айфонами, планшетами и айпадами. Причем библиотекарша Ия Львовна меня поддержала, а за Марата с Кариной вступились их одноклассники. Ну, и разгорелся сыр-бор, пока на наши вопли не примчался школьный актив. Понятно, досталось всем без исключения. Только и это было прелюдией перед главным блюдом, потому что на последней перемене я взяла и оттаскала Снежану Маркушину за ухо. Вроде и мало было очевидцев, но сейчас ведь камер кругом понатыкали! Еще и ябедничать школяров приучают. Так что нашлись доброхоты – доложили директору, а там и снятое камерами внимательно просмотрели. Разумеется, взялись воспитывать – сперва в учительской, потом дома. Заметьте, ни там, ни здесь я так и не сказала, что симпатичная и вечно нарядная Снежана, имеющая средний бал четыре и восемь, уже вовсю ругается матом, рассказывает похабные анекдоты и активно рыщет в сети, отыскивая богатеньких иностранцев. Зачем? Да чтобы выскочить замуж и сделать любимой родине ручкой. Хотя уедет – воздух чище станет, и наказала я Маркушину совсем за другое. За новенькую нашу наказала.

Это у нас в классе ротация такая ежегодная – одни уезжают, другие приезжают. Ну, и понятно, кто-то вечно оказывается в ранге новеньких. И я во втором классе была новенькой – потому что переехала из Октябрьского района, и Альбинка года три назад тоже была новенькой, и Катюха с Веркой, и даже моя закадычная Стаська, очутившаяся в нашем классе как раз под Новый Год, точно подарок от деда Мороза. Только недолго я радовалась этому подарку, минувшей зимой все семейство Стаськи переехало жить в Австралию. И ладно бы одна Стаська – следом за ней родители забрали из школы Катюху, которая жила и училась теперь в Екатеринбурге. Так и осталась я без Стаськи и Катюхи – совсем одна. Прежние новенькие стали старенькими, а обычные приятельницы стремительно перекрасились. Ветеранами себя почувствовали, хозяйками жизни! И вроде как право получили изводить всех тех, кто приходит в наш класс впервые. Разве не свинство? А тут еще эта Лиза, девочка беженка, – прямо меня поразила. Глаза у нее были такие… – ну, просто невозможно объяснить! Отчаянные и умоляющие одновременно. Я сходу поняла, что таких обижать нельзя. Нехорошо это и подло. Она и впрямь глядела на нас с какой-то оглушающей надеждой, словно все мы были ее последним пристанищем. Стояла у доски и смотрела, пока Вервитальевна ее представляла. А потом, когда классная заговорила о том, как тяжело приходится беженцам, вдруг вспыхнула и опустила голову. Но перед этим, мне показалось, что в глазах ее промелькнула горечь. Нехорошая такая – с примесью разочарования.

Может, я что-то и нафантазировала, но мне сразу стало ясно, что наши забияки в нее вцепятся. Не мальчишки, так девчонки. Так оно и получилось: на первой же перемене Маркушина подошла к новенькой и невинно так спросила:

– Ты говорят, беженка. Не расскажешь, откуда сбежала?

Не самый жуткий вопрос, но надо знать Снежанку с ее интонациями, чтобы оценить всю ехидность сказанного. Новенькая собиралась промолчать, но Маркушина не отставала.

– Але, новенькая, а где твой сотовый? Неужто вон то поленище? И кнопки какие здоровские, – пальцем-то хоть попадаешь? – девчонки за спиной провокаторши с готовностью прыснули.

– Не дашь номерок? – продолжала Маркушина. – Мы тебе эмэмэсок накидаем – с личиком твоим. Прямо сейчас фоткнем – и пошлем…

Я не выдержала:

– Ты бы не лезла к ней, а?

– А ты бы не вмешивалась, а? – отмахнулась Снежана. Еще и голос мой скопировала. – Ты ведь у нас тоже вроде беженки. Только слегка наоборот. Не ты, а от тебя все сбегают. Прямо по всему миру разбегаются.

Это она про Стаську мне намекала, хотя все знали, что были мы лучшими подругами, и в Австралию Стаська поехала вместе с родителями, а вовсе не сама по себе. Кстати, и не хотела она уезжать – как мы тогда обнимались да плакали, знал бы кто! Но Маркушина взяла и выложила эту пилюлю – да еще своим ангельским хорошо поставленным голосом – при новенькой и при свидетелях. И что обидно – верно ведь подметила про бегущих. Стаська, понятно, не в счет, и Катюха не в счет, но другие-то действительно сбежали. Хотя до появления Альбинки все они дружили как раз со мной. Ну, или делали вид, что дружат. А после одна за другой переметнулись к новому лидеру.

Короче, тут любой бы психанул – я и взъярилась. Хорошо парням – могут руки запросто распускать, даже по лицу бить, а нам как быть? Не кулаками же размахивать! Но и Маркушина, дурочка такая, забыла про мой темперамент – и очень даже напрасно. Я сама поразилась, как у меня все получилось жестко и быстро: цапнула одноклассницу за ухо, пригнула к полу, второй рукой ухватила за шею и оттаскала по полной. Вот только про камеры, идиотка такая, забыла. Мне потом в кабинете директора напомнили про них и ролик показали, чтоб не отнекивалась. А я и не стала ничего отрицать, только попросила сбросить видео на сотик. Типа, как раз подходящий прикол для инета.

Тут-то их и прорвало – прямо в лобовую поперли. Маркушина-то у них пай-девочка, всегда на хорошем счету. Еще и папочка школе финансово помогает, в гимназический фонд ежегодно отстегивает. Ну, а Валерия Аникина (я, то есть) как раз наоборот – вечно в контрах с учителями, в школьных мероприятиях участвует редко, с одноклассниками конфликтует. Короче, разогрели голоса до точки кипения. Жаль, нельзя было уши заткнуть наушниками. Пришлось выслушивать весь этот рок-н-рол от первой ноты до последней.

Но хуже всего, что концерт возобновился дома. Вот это была уже полная жесть, и тут я знала: ни аргументы, ни оправдания – ничто не поможет. Припомнят все свои нервы и скомканные надежды, все мои промахи и не выполненные домашки. Прав был Жорж Сименон, говоря, что, «задавая домашнее задание, учителя метят в учеников, а попадают в родителей». Про это я им тоже ляпнула, но меня даже не услышали. Странное такое заболевание – неумение слушать и слышать! Похоже, у взрослых это давно уже перешло в стадию эпидемии. Ведь даже не расспросили – сразу пошли метелить из всех калибров. Выдали и за пострадавшее ушко Маркушиной, и за все мои обильно-хронические недостатки. В самом деле – почему слишком гордая, почему внешний вид ужасный, почему грубо разговариваю, почему в рюкзаке кавардак? Еще и в комнате не прибираю, в книги вместо добротных закладок спички сую, учителей не уважаю, родителей не слушаю. И еще сто сорок три «почему», «зачем» и «чего ради». А как ответишь на такой селевой поток? Тем более что ответы им вовсе и не требовались, им разрядка была необходима. Вроде эстафеты, понимаете? Учителя их напрягли, а они на меня перекинулись. В таких случаях ответов, действительно, не ждут – важен сам прессинг – сабель звон и все такое. Результат же требуется один-единственный: чтобы пошла на попятную, повинилась и осознала. Чтобы поняла, наконец: если в кармане готовенький паспорт, то и в голове должна зародиться вполне взрослая ответственность. За уши одноклассниц, за оценки в дневнике, за уроки и не заправленную кровать.

Я даже головой помотала. Не-е-е… Конечно, мир какое-то время можно терпеть – но когда такая куча всего наваливается – да еще в течение короткого промежутка времени, поневоле крыша съедет. Это как два снаряда да в одну воронку. Только в мою – не два, а целый рой успел залететь.

Вот и завелась. Попробуй не заведись, когда тебя так умыли, а после отобрали смарт, лишили денежной карты и отключили от сети. Это они таким образом воспитывали меня – взяли и лишили интернета. Компьютер оставили, а роутер со смартом забрали. Причем я надеялась, что где-нибудь дома припрятали – все кругом перерыла, но не нашла. Значит, на работу с собой унесли – борцы, понимаешь, за нравственную чистоту и заправку постелей…

– Здравствуй, милая!

Я точно споткнулась, торопливо выпутываясь из своих недобрых мыслей. Ответила с некоторым запозданием:

– Здрасьте…

Это был наш сосед – жил этажом ниже – худющий, как щепка, с седой щетиной на щеках и прозрачными водянистыми глазами. Смотрел так, что с непривычки пробирало холодком. Во всяком случае, я сразу припомнила глаза новенькой. Ведь точно! Было у них нечто общее! В самой глубине глаз – какая-то стылая обреченность. И у соседа я что-то похожее разглядела – уже с месяц назад. И тогда же с ужасом осознала, что сосед наш готовится к смерти. Раньше он дворничал, пил с приятелями во дворе, скандалил, а теперь… Теперь он по-прежнему убирал мусор, но уже не пил и не буянил. Проводил во дворе все свободное время, и как думалось мне, спешил надышаться миром. Другие-то в больницах лежали, в постелях маялись, а он выбирался под открытое небо и бродил по улицам. При этом часто здоровался, смотрел во все глаза на окружающее, деревья руками трогал – чуть ли не гладил.