Сирийский экспресс

– Право 15 градусов! – мгновенно отреагировал Шубин.

Он выскочил на крыло мостика. Огромный контейнеровоз грязно-зеленого цвета под либерийским флагом откровенно выходил из своей полосы встречного движения и целил своим форштевнем прямо в борт БДК.

– Может, рулевое управление заело? – подал голос Матюшкин, будто оправдывая капитана контейнеровоза. – В любом случае ступает в силу правило трех «д» – дай дорогу дураку!

Шубин не ответил. Он неотрывно смотрел на форштевень контейнеровоза, под которым вскипала пенная волна. Судно явно набирало обороты. Сомнений быть не могло – оно целенаправленно шло на таран!

Лоб мгновенно покрылся испариной. Все решали мгновения – пытаться ли изменить курс, стопорить ход или, наоборот, попытаться проскочить мимо киллера-либерийца. Шубин понял, что одним изменением курса от контейнеровоза уже не увернуться.

– ПЭЖ! – схватив микрофон «каштана», крикнул Шубин. – Обе самый полный вперед!

Он рванул ручки машинного телеграфа. Те, жалобно звякнув, застыли красными стрелками на отметке «самый полный вперед».

– Коля! – крикнул он в микрофон командиру БЧ-5 Каланову. – Нас самым наглым образом таранят! Выжимай все, что можно!

– Уже выжимаю! – раздался глуховатый и невозмутимый голос Деда.

«Кострома», задрожав всем корпусом, начала ощутимо прибавлять ход. Каланов выжимал из старой машины все, что было можно.

Помощник Марченко непрерывно кричал по УКВ на международной частоте:

– Вы опасно маневрируете! Я предупреждаю вас обо всех возможных последствиях!

Но толку от этого не было никакого.

Шубин безотрывно следил за либерийцем. Там, очевидно, заметили ускорение БДК и, не сбавляя хода, в свою очередь, подвернули вправо, чтобы не дать уйти от сокрушительного удара. Дистанция между охотником и добычей стремительно сокращалась.

– Лево руля на курс 175 градусов! – скомандовал Шубин, подвернув корму так, чтобы если уж не уйти от тарана, то хотя бы сделать его скользящим, а значит, несмертельным.

На сухогрузе в ответ тоже энергично подвернули.

– Вот суки! Сейчас бы врубить из артустановки, чтобы потроха по Босфору пораскидали!

– Давай, давай, родимая! – шептал Шубин кораблю. – Мы с тобой еще не из таких передряг выбирались!

Грязный, в потеках ржавчины нос контейнеровоза уже почти нависал над бортом.

– Лево на борт! – резко скомандовал Шубин, прикинув, что момент инерции уже не даст сухогрузу отреагировать на его неожиданный маневр, а более компактная и маневренная «Кострома» вполне может вывернуться.

Так и вышло. Корму БДК пронесло буквально в десятке метров от форштевня либерийца. Контейнеровоз проскочил по корме и теперь уже пытался сам уклониться от шедших вслед за БДК из Черного моря судов.

– Право на борт! Курс 280! Обе машины средний вперед! – скомандовал командир «Костромы».

На корме контейнеровоза значилось – «Margaux». Из его рулевой рубки, размещенной в кормовой надстройке, выскочило сразу несколько человек, они что-то кричали и непристойно жестикулировали.

– Кажется, расстроились, что промахнулись! – не упустил возможности снова напомнить о себе Матюшкин.

– Надо было в школе лучше учиться! – добавил штурман Наумов, еще до конца не пришедший в себя от случившегося.

– Хватит веселиться! – не слишком вежливо оборвал обоих Шубин. – Алексей Ильич, запиши в вахтенный журнал, что имела место попытка тарана, координаты и название судна.

Фигура одного из стоящих на крыле ходового мостика показалась Шубину чем-то неуловимо знакомой. Но разглядеть человека толком не удалось, тот предусмотрительно держался за спинами остальных, внимательно рассматривая «Кострому» в бинокль. По спокойному поведению наблюдающего Шубин решил, что именно этот и есть самый главный на контейнеровозе, возможно, даже организатор атаки. Все это пронеслось в голове командира БДК за какие-то секунды, после чего он забыл об увиденном человеке, как ему тогда казалось, уже навсегда.

– Товарищ командир, может, нам по приходе в Тартус «морской протест» подать, ведь этот «Маргаукс» нарушил все возможные положения МППСС, – обратился штурман.

Шубин устало вытер ладонью потный лоб:

– Какой, к черту, протест! «Морской протест» предполагает имущественные претензии, а мы что предъявим – дырку от бублика?

– Тогда может, хоть на УКВ свяжемся? Скажем пару ласковых, душу отведем? – предложил подошедший Матюшкин.

– А смысл? Они же сразу включат дурака – моя твоя не понимай! Это мы уже проходили. Связываться имело бы смысл с теми, кто действительно потерял управление, а не с теми, кто сознательно шел на таран.

– Ну да! – грустно кивнул заместитель по работе с личным составом и вернулся к наблюдению за окружающей обстановкой.

– Товарищ командир, – доложил стоявший на ГКП у радиостанции «Боцман-К» радист, – либерийское судно с позывным «Маргаукс» непрерывно дает в эфир сигнал «Сьерра Виктор-2».

– Ясно! – коротко ответил Шубин.

«СВ-2», согласно международному своду сигналов, означало: «Мне требуется немедленная помощь. Я имею повреждение рулевого устройства».

«Хоть бы что-нибудь новенькое придумали, а то каждый раз одно и то же. Как говорится, сел в лужу, но ведь нарочно, чтоб вас повеселить!» – подумал Шубин и, выйдя на крыло мостика, оглянулся.

Похожий на огромную рептилию, «Маргаукс», гася инерцию хода, пытался вернуться на свой фарватер. При этом контейнеровоз поднял кучу флагов и отчаянно вопил сиреной – изображал из себя жертву технической аварии. Со всех сторон на полном ходу к нему уже спешили турецкие катера.

– Слева по борту приближается встречное судно! – доложил сигнальщик.

– Штурман! Доложить дистанцию расхождения! – распорядился Шубин, устало усаживаясь в командирское кресло.

Навстречу «Костроме» по фарватеру величественно шествовал очередной огромный балкер. За ним в дальней дымке угадывался следующий. Движение на выходе из Босфора в Мраморном море всегда очень интенсивно.

По выходе в Мраморное море, когда обстановка на мостике несколько разрядилась, офицеры корабля рассказали Почтареву, что в апреле 2003 года при проходе проливов большим десантным кораблем «Цезарь Куников» перед мостом Ататюрка путь ему преградил катер турецкой береговой охраны. После чего турки потребовали от БДК застопорить ход и предъявить корабль к осмотру, хотя по всем международным соглашениям проверять военные корабли запрещается. Налицо была явная провокация, и командир БДК капитан 2-го ранга Александр Кельбус отреагировал соответствующе. На палубе залегли с оружием наизготовку наши морпехи, а носовая 57-мм артустановка взяла катер на прицел. После чего, не меняя курса, «Куников» пошел на таран. Тут нервы у турок не выдержали, и они сбежали, очистив фарватер. Больше никаких претензий к нам турки уже не предъявляли, мы также промолчали.

В конце 2015 года, ввиду обострения отношений между Россией и Турцией после сбитого турками нашего самолета, ситуация при прохождении проливов накалилась до предела. Турки стали вести себя по отношению к кораблям «сирийского экспресса» демонстративно бесцеремонно. Они не только опасно пересекали курс кораблей, но и наводили орудия. То в самый последний момент неожиданно без объявления причины закрывали проливы, и нашим кораблям приходилось долгими часами крутиться у входа в Босфор в ожидании милости от турецких властей. В ответ, при очередном проходе Босфора, командир все того же «Цезаря Куникова» поставил для острастки на верхней палубе матроса с незаряженной трубой ПЗРК. Фотографии этого матроса вызвали волну возмущений в турецкой печати, но после этого провокации как рукой сняло. Попадать под ракету из ПЗРК туркам почему-то расхотелось.

Именно тогда на совещании командования бригады десантных кораблей Шубин и выступил с предложением не поднимать больше турецкого флага при прохождении проливной зоны. Формально придраться к нам за это турки не могли, но на морском языке данный акт являлся выражением предельного презрения принимающей стороне. Предложение Шубина было дружно поддержано всеми командирами «экспресса», а после некоторого раздумья одобрено и большим начальством. Почти целый год весь «экспресс» демонстрировал пустым гафелем полное презрение к туркам за их пиратское нападение на наш Су-24М. Только после официальных извинений Эрдогана, было решено вернуться к былой практике поднятия турецкого флага. Этот урок турки запомнили хорошо и в настоящее время встречают наши корабли уже более спокойно. Однако провокации так и не прекратились. При этом теперь инициаторами стали уже суда под «дешевыми флагами».

…За Стамбулом, у причалов военно-морской базы Умурьери, были хорошо различимы ряды замерших в готовности ракетных катеров – ударного кулака ВМС Турции. Вид этих катеров всегда наводил на невольные размышления о том, что соотношение военно-морских сил на Черном море еще только начало выравниваться в нашу пользу, как туда сразу зачастили натовские корабли. И хотя все былые надежды заокеанских «партнеров» сделать Черное море внутренним морем НАТО с присоединением Крыма к России и возросшей мощью Черноморского флота канули в небытие, напряженность не только не уменьшалась, а даже усилилась.

После входа в Мраморное море сразу стало легче, напряжение спало. Трудно было поверить, что время прохождения Босфора заняло меньше двух часов. Теперь можно было поберечь машины. Шубин переключил тумблер «каштана» на ПЭЖ:

– Механик, на какой пойдем?

– На левой!

– Хорошо. Снимай самостоятельно. Левую ставлю на полный.

– Есть! – коротко отозвался из ПЭЖа Каланов.

Правую машину начали останавливать, но не сразу, а постепенно, переводя ее со среднего хода на малый. Только после этого Матюшкин перевел рукоятку телеграфа правой машины в положение «стоп».

Над морем опускалась черная южная ночь.

1983–1986 ГОДЫ. СИРИЯ

К моменту прибытия в Сирию Шубина-старшего порт Тартус, используемый по договоренности с Москвой как пункт ремонта и снабжения кораблей 5-й оперативной Средиземноморской эскадры ВМФ СССР, еще не был достроен. Впрочем, в недостроенном порту уже вполне могли швартоваться торговые суда с осадкой до 10–12 метров и осуществляться погрузочно-разгрузочные работы судовыми стрелами. В перспективе к морскому порту планировалось подвести железнодорожную ветку. Ее проектирование и строительство осуществляли советские специалисты. Стратегическое значение Тартуса было огромно. Помимо всего прочего, между ним и Латакией был расположен нефтеналивной терминал Баниас, являвшийся конечным пунктом стратегического иракского нефтепровода.

Военно-морские силы САР в то время состояли из нескольких базовых тральщиков, ракетных и торпедных катеров, а также нескольких береговых батарей на автомобильной тяге. Главная база флота Мина-эль-Бейда располагалась в 15 километрах северо-западнее Латакии. Состояние сирийского флота было удручающим, многое пришлось начинать почти на пустом месте.

В Латакии Шубин познакомился с командующим сирийским флотом бригадным генералом Мустафой Шумани, с которым ему предстояло взаимодействовать согласно обязанностям военно-морского советника. Взаимная симпатия между ними возникла почти сразу. Вскоре Шубин стал частым гостем в доме бригадного генерала. Шумани был не так прост, как могло показаться при поверхностном знакомстве. Он являлся представителем одного из знатнейших и богатейших алавитских семейств, связанных родственными связями с семьей президента Хафеза Асада.

Познакомился и с его супругой Зульфией и сыновьями-близнецами Ахмедом и Махмудом, непоседливыми шкодливыми малышами.

– Киф аль-халь (как дела)? – спрашивал он их, одарив обязательным сладким гостинцем.

– Квэйс (хорошо)! – кричали близнецы и корчили уморительные рожицы.

Близнецы Шумани были одногодками его Вовке, и Шубин, скучая по сыну, всегда с удовольствием возился с мальчиками.

В феврале 1983 года, когда на Латакию обрушился ураган, Шубину пришлось вместе с Шумани спасать стоявшие в порту транспорты. Большую часть судов они успели отправить в море, но два груженных зерном транспорта были выброшены волнами на прибрежные камни. Последующие две недели Шубин с Шумани занимались их спасением. Совместная работа еще больше сблизила двух моряков. Порой Шубина в шутку именовали Шубани, так и говорили: «А вон наши начальники Шумани и Шубани!» Шубин на шутку не обижался, лишь бы дело делалось.

Материальная часть и уход за ней были на сирийском флоте не в лучшем состоянии, в зачаточном состоянии находилась и организация боевой подготовки. О проведении боевых упражнений, практических стрельб и пусков ракет нельзя было и мечтать. А ведь еще не прошло и десяти лет со времени печально знаменитой битвы при Латакии, когда 7 октября 1973 года израильский флот атаковал сирийский и уничтожил пять сирийских ракетных катеров. Казалось бы, что после этого в Дамаске должны были понять, что флотом надо заниматься серьезно. Но увы… Система управления силами сирийского ВМФ, связь и наблюдение на приморском направлении требовали полной реорганизации и фактически создания заново. Противодесантная оборона побережья еще даже не обсуждалась. Больше всего поражало, что ровно в 17.00 все офицеры и матросы дружно покидали штабы и корабли, оставляя в лучшем случае полусонного вахтенного у трапа. Объяснить, что на корабле всегда должна находиться часть команды, сирийцам было невозможно, они этого просто не понимали.

Первым делом Шубин составил план работы, а когда его утвердили, то, засучив рукава, принялся за дело. Начал он с обучения самого командующего и офицеров его штаба. Шумани к предложениям Шубина отнесся с пониманием:

– Еще совсем недавно я командовал танковой бригадой, а потому готов учиться столько, сколько потребуется.

Но арабы, как известно, люди весьма неторопливые и задумчивые, а потому Шубину пришлось немало конфликтовать с местными офицерами, прежде чем те начали служить, как положено в нормальном флоте. Шумани почти всегда в спорах брал сторону своего советника, но наедине выговаривал:

– Вы русские все время куда-то торопитесь, куда-то спешите. Зачем? Обогнать время еще никому не удавалось. Пусть все идет как идет.

Немного разобравшись со штабом, Шубин принялся за корабли. Начал с ракетных катеров. Прибыли с Шумани в бригаду. На причале их встречали комбриг подполковник Абдулла Тархан и советник комбрига капитан 2-го ранга Эмиль Багиров.

– Обратите внимание на скученность катеров! – заявил Багиров после приветствия. – Одной ракеты будет достаточно, чтобы уничтожить всю бригаду

– Вы об этом вопрос ставили? – удивленно спросил Шубин.

– Язык сломал упрашивать, но бесполезно, все как об стенку горохом.

Шубин повернулся к Тархану:

– Почему корабли не рассредоточиваете?

– А зачем? – сразу надулся тот. – Когда все рядом, легче командовать.

– А воевать?

Вместо ответа Тархан пожал плечами.

– В каком состоянии крылатые ракеты?

Тархан закатил глаза и воздел к небу руки: мол, на все воля Аллаха.

– Разумеется, в небоеспособном! – объяснил жест комбрига советник Багиров. – Пытаюсь хотя бы заставить правильно хранить и проводить регламентные работы, но и это удается не всегда.

– Ну что ж, – посмотрел на Шумани Шубин. – Будем засучивать рукава?

– Согласен! – обреченно кивнул тот.

Так постепенно, шаг за шагом плановая работа в штабе флота и соединениях кораблей стала налаживаться. На восточной окраине Латакии Шубин развернул командный пункт, куда стали поступать регулярные донесения от командиров, а также с постов наблюдения и связи на побережье, не без скандалов, но ввел круглосуточное дежурство. Оперативная обстановка наносилась на планшет для ее анализа и доклада по команде. Дивизион базовых тральщиков он перевел в Тартус для постоянного базирования. Туда же, для усиления южного направления, посоветовал направить и звено торпедных катеров, которые отныне несли боевое дежурство в готовности к выходу в море. Спустя некоторое время Шубин освоил только некоторые арабские выражения. Теперь он мог иногда обходиться без переводчика. Это очень нравилось сирийцам, в особенности Шумани, который, в свою очередь так же пытался учить русский.

Шубин очень скучал по семье, оставшейся у его родителей в подмосковном городке Домодедово. Получая письма от жены и сына, он перечитывал их по нескольку раз, да и потом не выбрасывал, а хранил. Порой ему даже не верилось, что где-то в родном Подмосковье сейчас шелестят листвой березы, зеленеет трава, а высоко в утреннем небе над поляной поет жаворонок. Как бы хотелось ему открыть глаза и очутиться там, а не среди палящей пустыни и чахлых пыльных пальм…

В конце 1983 года в штабе сирийского флота совместными усилиями советников и сирийских офицеров было подготовлено и проведено командно-штабное учение на картах. Обстановка соответствовала реальному положению на приморском направлении Сирии. Для сирийских офицеров это был новый вид оперативной подготовки. Он выявил слабые места в боевой готовности сил флота, и были намечены пути их устранения. За учением на картах Шубин настоял на проведении оперативно-тактической летучки на местности в районе сирийско-ливанской границы. Этот участок был наиболее слабым звеном в противодесантной обороне на приморском направлении. К радости Шубина, в ходе летучки командующий флотом Шумани действовал весьма энергично и грамотно реагировал на изменения в обстановке по ходу действий сил флота.

Затем удалось на высшем уровне договориться и о совместном советско-сирийском учении. В один из дней, на рассвете ВМС Сирии были подняты по учебной боевой тревоге. На горизонте южнее Тартуса были обнаружены десантные корабли «вероятного противника». Прошло не более часа. Все корабли и береговые подразделения флота заняли исходные рубежи. Так началось первое в истории совместное сирийско-советское учение по отражению высадки морского десанта на побережье Сирии. Торпедные и ракетные катера выполнили учебные атаки. Подвижной полк береговой артиллерии с ходу занял огневой рубеж и выполнил практическую стрельбу по движущейся мишени. Подразделения сухопутных войск в окопах приготовились к отражению морского десанта.

Ничего подобного личный состав сирийского флота да и сам командующий Шумани еще не испытывали: с моря к побережью волна за волной приближались плавающие танки и бронетранспортеры батальона морской пехоты. На берегу в развернутом строю и со знаменем в лучах восходящего солнца атаковала морская пехота Черноморского флота. При подходе к определенному рубежу на побережье учению был дан отбой. Личный состав, участвовавший в данном учении, построили для разбора. Руководители учения отметили положительные стороны и недостатки. Всему личному составу была объявлена благодарность.

После короткого отдыха и осмотра техники часть личного состава с техникой была принята с берега на десантные корабли. Другая часть батальона совершила марш-бросок в район порта Тартус и там погружена на большой десантный корабль.

Шумани был потрясен:

– Теперь я вижу, как должен сражаться настоящий флот!

А спустя несколько месяцев Шубин покидал Сирию на зашедшем в Тартус теплоходе «Башкирия». Расставание получилось грустным.

Шумани долго держал Шубина в своих объятиях, повторяя:

– Друг! Друг! Друг!

А когда Шубин сказал, что вместо него скоро прибудет другой советник, Шумани еще больше расстроился:

– Мне не нужен другой! Мне нужен ты! Я буду просить президента, чтобы тебя вернули к нам.

– Что ж, прикажут – вернусь. Мы с тобой, сам понимаешь, люди военные!

Шубин отвернулся, чтобы Шумани не увидел предательски выступивших слез.

Теплоход уже вышел из аванпорта, а Шубин все еще видел на пирсе машущего ему рукой Шумани. Впереди капитана 1-го ранга Шубина ждали Москва и должность старшего преподавателя Академии Генерального штаба.

16–20 МАРТА 2016 ГОДА. СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ.

БОЛЬШОЙ ДЕСАНТНЫЙ КОРАБЛЬ «КОСТРОМА»

Уже на входе в Дарданеллы разминулись с БДК «Святослав», который спешил из Тартуса в Новороссийск. И хотя корабли «экспресса» встречались весьма часто, каждая такая встреча была радостной. Как и положено, на обоих кораблях сыграли «Захождение» и «Исполнительный», причем, хотя оба БДК имели одинаковый ранг, но в силу негласных традиций «экспресса», «Святослав» исполнил «Захождение» чуть раньше как знак особого уважения к старшинству командира «Костромы». Все находившиеся в тот момент на верхней палубе кораблей немедленно повернулись лицом к проходящему мимо кораблю, зафиксировали положение «смирно», офицеры и мичманы приложили руку к пилоткам. Затем, опять же по сложившейся традиции, командиры поприветствовали друг друга по УКВ и пожелали друг другу удачи.

Как-то само собой получилось, что со временем «сирийский экспресс» стал почти своеобразным морским орденом. Разумеется, никто об этом вслух не говорил, но в умах флотской общественности, а затем и высокого начальства экипажи кораблей, ходивших по маршруту Новороссийск – Тартус, были выведены за скобки официальной градации, как нечто отдельное и особое.

В «экспрессе», как в каждом закрытом сообществе, знали цену каждому члену данного сообщества, и этот каждый знал цену остальным. Здесь не задерживались искатели орденов и чинов, не уживались подхалимы, негодяи и всевозможные проходимцы. «Экспресс», как чугунный каток, мгновенно стирал их в порошок. Так как в «экспрессе» участвовали корабли не только Черноморского, но Балтийского и Северного флотов, семьи которых находились за тысячи километров от Новороссийска и редко когда могли приехать, отношения среди моряков «экспресса» постепенно стали почти монашескими. Шубин иногда, шутя, говорил, что вскоре, как в каждом уважающем себя монастыре, у них появится собственный институт старчества, а затем и отшельничества, причем за неимением лучшего отшельников определят в канатный ящик.

В целом нравы в «экспрессе» и в самом деле царили самые пуританские. Пьянство и кабацкие загулы здесь презирались. Помимо этого как-то сам собой из обихода исчез мат, и теперь они только морщились, слыша отборную ругань офицеров и мичманов других кораблей. Немудрено, что «экспресс» стал быстро обрастать собственными традициями и легендами, причем порой весьма нехарактерными для остального флота. К примеру, в моду вошли настоящие чайные церемонии. При этом на каждом корабле культивировали собственные сорта чая, который пили не просто так, а из надраенных до золотого блеска самоваров, по-старинному прихлебывая из блюдец с сахаром вприкуску. Чайные церемонии, как известно, не терпят суеты, а потому к ним относились со всей серьезностью. Обычно в кают-компаниях на вечерние чаепития собирались все офицеры и мичманы с командирами во главе. В матросских столовых также пристрастились к чайным вечерам, хотя и в более упрощенной форме. Никто сейчас уже и не скажет, кто первым поставил в своей кают-компании первый аквариум, но вскоре на каждом корабле «экспресса» в обязательном порядке имелся уже аквариум, а то и не один. При этом никто не желал повторяться. Одни командиры пошли по пути максимализма и делали свои аквариумы из столитровых пластмассовых аккумуляторных емкостей, другие, наоборот, отдавали предпочтения маленьким, но уютным обиталищам для рыб. Если одни украшали аквариумы подводными дворцами и русалками, оснащали всевозможными фильтрами и компрессорами, то другие стремились к аскетизму и поддержанию естественного биологического равновесия. Еще больше разнообразия было в выборе самих рыб. Если на «Минине» командир разводил красивых, но хищных циклид, то на «Пожарском» любили медленных и величавых вуалехвостов. Кто-то вообще откровенно презирал импортных красавиц и разводил местных представителей речной фауны. Что касается Шубина, то он являлся сторонником аквариумного примитивизма, предпочитая исключительно заурядных гуппий и меченосцев.

Удивительно, но когда было принято решение усилить «экспресс» вспомогательными судами с гражданскими экипажами, то, очутившись в среде «машинистов», они очень быстро приняли все условия игры и вскоре уже практически ничем не выделялись среди ветеранов «сирийского экспресса».

Среди множества легенд, ходивших среди моряков «экспресса», самой старой и самой мрачной считалась легенда о «Летучем сирийце». Суть ее была такова. Некий командир БДК по имени Мишка Квакин, устав от непрерывных походов, однажды стал богохульствовать небесам, что будь он даже трижды проклят, но никогда больше не пойдет в этот «гребанный Тартус». Но, едва он произнес свои последние слова, как разверзлись небеса и на Мишку пролился дождь, в небе загрохотал гром, и был Мишка Квакин действительно проклят. После чего сразу и навсегда исчез прямо с ходового мостика, да так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. А вскоре стали моряки «экспресса» частенько лицезреть призрак Квакина на своих кораблях, когда те проходили проливную зону. При этом Мишкин призрак, как правило, выискивал по каютам «шило», которое хлебал прямо из канистры, а нахлебавшись, бегал со страшными воплями по низам и пугал матросов. Кто-то настаивал, что для изгнания Квакина надобно провести экзорцизм, но большинство полагало, что Мишке и так уже досталось, и пусть уж он лучше упьется, чем вообще сгинет неизвестно где.