Однажды в Тоцком. Записки контрактника. Год первый. Часть 1

Больше мы сухпайки не открывали. Если нас было около тридцати человек, а мы открыли лишь десять коробок, то двадцать коробок, которые полагались нам, забрали себе сержант с лейтенантом. На то время, такую коробку можно было продать за 350 рублей. Это я все позже узнал. Мы могли еще в поезде вскрыть свои сухпайки и все скушать. С самого начала сержант с младлеем нас обманывали, не давали кушать свой паек, так как знали – чем меньше мы коробок вскроем, тем больше они смогут оставить себе и продать. Такая практика была распространена среди военных, которые ездили по городам за молодым пополнением. Военные считали наши сухпайки своими суточными. Для них паек, та же валюта. По приезду, у нас никто не спрашивает, ели мы свои паи, или нет. Логика проста – если мы приехали без пайков, которые сержант с младлеем заботливо припрятали, то, значить, мы их съели. Вот такая математика.

Наевшись вдоволь, меня немного разморило, и я решил вздремнуть. Время было девять часов утра. Усевшись на стульчике поудобней, я склонил голову на плечо и уснул.

Проспал я около двух часов. Когда проснулся, у меня болела шея – затекла. Немного поразмявшись, я встал и попросился у сержанта в туалет.

– Кто еще хочет в туалет? – заглянув за мою спину, громко спросил сержант у остальных парней.

Желающих справить нужду, набралось человек пятнадцать. В сопровождении сержанта, мы сходили в туалет. В туалете ко мне подошел Толян.

– Мишаня, давай уболтаем сержанта сводить нас в город. – предложил Толик.

– Думаешь, согласится? – неуверенно спросил я.

– А почему нет? Наш поезд будет в восемь вечера, а сейчас полдень только!

Мы помыли руки, вышли из туалета и подошли к сержанту.

– Товарищ сержант, мы хотели вас попросить сводить нас в город. – обратился Толик к сержанту.

– Исключено. – по сержанту было видно, что ему наша идея пришлась не по душе.

– Да ладно тебе, сержант. Когда еще мы в Самаре побываем? Дай, хоть одним глазком, на город взглянуть. – пытался я его уговорить.

Сержант призадумался.

– Короче, по полтиннику с каждого, кто хочет идти в город. – поставил нам условие сержант, и мы согласились.

Мы пришли в наш зал ожидания. Ребята откровенно скучали. Когда мы предложили парням сходить в город за пятьдесят рублей, парни охотно согласились. Хотя, нашлись и те, кто наотрез отказался идти, не желая тратить своих денег. В вокзале осталось пять человек. На свой страх и риск, сержант с лейтенантом оставили этих пятерых ребят в зале ожидания, наказав, никуда не ходить. Если ребята захотят в туалет, то оставлять одного для охраны вещей.

Мы вышли из вокзала на привокзальную площадь, которая называлась Комсомольской. Лейтенант разрешил нам перекурить, прежде чем мы выдвинемся в город.

Я отошел ближе к урне, и закурил. Ко мне присоединился Толик с Серегой.

Из вокзала вышли двое парней. Оба были одеты в строгое – черные брюки, кожаные френчи, аккуратные, начищенные до блеска, туфли. На вид тем парням было около тридцати лет. Оба были похожи на бандитов. Один из тех парней посмотрел на нас и, что-то сказав своему товарищу, направился в нашу сторону.

– Здорово, парни. – поприветствовал нас незнакомец.

– Привет. – ответили взаимностью мы.

– Вы с учебки?

– Нет, мы с военкомата. – ответил Сергей.

– А куда едите? – не отставал с расспросами парень.

– В Тоцкое. – сказал Толик.

– Не повезло вам, парни. – как-то с досадой, сказал тот парень, что нас совсем не обрадовало.

– Да вы сговорились, что ли? – не выдержал я. – В военкомате сержант, узнав, куда мы едем, вообще повеситься предлагал! Что ж это за Тоцкое такое?!

– Ну, жить везде можно. Многое будет от вас зависеть. Но в Тоцком, пацаны, будьте осторожны. Там «обезьян» много.

– Каких «обезьян»? – не понимал я.

– Черные. – пояснил парень. – Да и место там гнилое. – Незнакомец задрал штанину на ноге и показал огромный шрам, в длину от стопы и до колена. – Я в этом Тоцком чуть весь не сгнил. Сделал одну татуху и началось, то тут, то там гниет.

– Леха, поехали! – кричал товарищ нашему незнакомцу.

– Ладно, пацаны. Берегите себя. – парень достал пачку сигарет из кармана и отдал ее мне. – На вот, пригодится.

Леха сел в черный джип, где его ждал товарищ, и, через секунду, машина, взвизгнув колесами, умчалась вдоль по Спортивной улице.

– Куда же мы едем? – размышлял я вслух.

– Прорвемся! – толкнул меня, подбадривающе, в плечо Сергей.

Вскоре нас построили, и мы пошли вдоль улицы, которая начиналась с выхода вокзала. Вдоль улицы Спортивной тянулись обыкновенные пятиэтажки, изредка встречались девятины, которых полно в любом другом городе. На пересечении Спортивной и Красноармейской находился большой футбольный стадион «Локомотив». Магазины, ларьки, какой-то старый кинотеатр с афишей «9 рота». За кинотеатром парк имени Щорса. Чуть дальше, по левую сторону мы увидели большой торговый центр «Самара». Вокруг центра рынок. Мы бродили около часа.

– Кто хочет кушать? – спросил у нас лейтенант.

Мы, как-то неоднозначно кивали головами – хотим, но не особо. Лейтенант подстегнул нашу нерешимость походом в кафе.

– Парни, предлагаю вам оставить все свои деньги в кафе и наестся вдоволь, так как в части у вас деньги отберут. – настаивал сержант, чтобы мы расстались со своими деньгами.

Деньги были не у всех. Немного посовещавшись, мы решили скинуться коллективно, кто сколько может. Я отдал свой последний полтинник на экскурсии по городу. Толик, например, вообще две тысячи отдал, со словами: «Лучше уж тут бабки просрать, чем там». Собрав не малую сумму денег, мы зашли в кафе.

Посетителей в кафе не было. Столиков, как раз, хватало на всех. За барной стойкой стояла молодая девушка, с милым, приветливым лицом. Увидев столько военных, девушка заволновалась, но когда лейтенант попросил принести для всех ребят меню, она заметно успокоилась. Видимо, не всегда в кафе заваливаются двадцать пять ребят в форме. Лейтенант с сержантом сели за отдельный столик. Себе они заказали коньяк, что-то из мясной закуски и куриный суп. Особо наши попечители не экономили, так как их заказ оплачивался из нашего кармана. Мы же себе заказали картошку с мясом и грибами в горшочках, пепси и орешки. Через пятнадцать минут нам принесли картошку, и мы с огромным удовольствием ее слопали. Когда наши ложки в горшочках перестали звенеть, мы откинулись на спинки стульев, и не спеша щелкали фисташки, запивая пепси. Алкоголь брать нам не разрешили наши командиры, оно и понятно – попробуй объяснить начальству, почему у тебя весь призыв пьяный приехал.

В кафе мы пробыли около часа. Мы беседовали на разные темы. В основном вели беседу о том, где и когда, служил чей-то брат или знакомый, и что они рассказывали про армию. Истории были разные – забавные и не очень, где-то даже жуткие. Когда орешки закончились, и все пепси было выпито, мы с неохотой встали из-за стола. На столе стояла баночка с зубочисткой.

– Пацаны, а давайте, мы все возьмем по одной зубочистке с собой. – предложил я парням. – Сохраним эти зубочистки, а через два года, приедем в это же кафе, и положим их обратно.

Моя наивная затея пришлась ребятам по душе. Мы все взяли по одной зубочистке и спрятали их в кителях. Забегая вперед, скажу, свою зубочистку я потерял уже через месяц, так же как и все контакты с теми ребятами, что сидели, в тот день, со мной за столом. Ни с кем из тех парней, я не попаду, в дальнейшем, служить. Но я об этом еще не знал.

После кафе мы покурили и, снова строем, отправились обратно на вокзал, где нас уже заждались оставшиеся там ребята.

До поезда оставалось еще пара часов. Мы купили в ларьке газеты с журналами, чтобы не скучать в оставшееся время до поезда.

Через полтора часа объявили наш поезд.

Когда мы грузились в вагон, нас ждал неприятный сюрприз. В вагоне были гражданские. И все бы ничего, но был один нюанс – все места заняты. Можете не спрашивать меня, как такое могло случиться? Я и сам не знаю. Ехали то мы не в электричке, а в плацкартном вагоне. И ехать нам не менее четырех часов. Гражданские тоже довольны не были, так как поспать им не удалось. Мы расселись по местам, тесня гражданских. Кто-то недовольно ворчал, кто-то наоборот, был приветлив и охотно двигался, чтобы уступить нам больше места.

Я невольно вспомнил, как маленьким пацаном ехал с бабушкой в поезде. Такой же плацкарт. В Москве к нам в вагон сели солдаты, точно также как и мы сейчас. Помнится, солдаты бегали часто курить, от чего в вагоне постоянно воняло сигаретным дымом. Люди жаловались их командиру, чтобы ребята реже ходили курить. Я с большим интересом наблюдал за парнями в военной форме. Помню, как один из солдат, попросил у моей бабушки нож, чтобы открыть банку тушенки. Бабушка тогда его спросила:

– Как сейчас служится в армии, сынок?

– Можно служить. Вот только зарплата двадцать пять рублей, на сигареты еле хватает.

Теперь я как тот солдат. И, какой-то мальчишка в вагоне, точно также смотрит на меня и, возможно, восхищается парнем в военной форме.

Долго сидеть в душном вагоне я не мог. Да и после вкусного обеда в кафе, да прогулки на свежем воздухе, мне безумно хотелось спать. Но мест не было. Даже гражданские, у кого были нижние койки, не могли позволить себе лечь, чтобы не выгнать нас со своих мест. Верхние места тоже были забиты. Сидя спать, как это делали другие ребята, я тоже не хотел. Выход я нашел – забрался на самую верхнюю багажную полку, расстелил там матрац, и погрузился в сон.

Через пару часов я проснулся от того, что мне стало очень жарко. Наверху было неимоверно душно. Я огляделся. Чуть ли не все наши ребята, последовав моему примеру, спали на багажных полках. Я разделся до нательного белья и снова попытался вздремнуть.

ТОЦКОЕ

В первом часу ночи наш поезд остановился на станции Тоцкое. Это был конечный пункт для нас.

Небольшой вокзал, который предстал нашему взору, давал понять, что мы приехали в небольшой городишко. Старый, разбитый асфальт на платформах, невзрачные частные дома, что находились рядом с ж/д вокзалом, тусклые фонари на столбах – все это выглядело очень мрачным. Хотя, признаться, я сам не знал, что ожидал увидеть по приезду в Тоцкое.

Ночь была спокойной, ветра не было. На вокзале безлюдно.

Мы выстроились на перроне и, по команде лейтенанта, пошли прямиком через пути.

На площади перед вокзалом нас ждали два стареньких ЗиЛка.

Открыв борта грузовиков, по команде сержанта «По машинам!», мы, по два человека, начали грузиться, помогая друг другу. Все было довольно быстро. Даже покурить времени у нас не было.

Машины загружены, и мы тронулись в путь.

Никто не знал, как долго нам придется ехать. Ощущение было непонятное. Что-то сродни тому, будто вы в летний лагерь направляетесь, а не в армию служить. Никто не грустил. Почти никто. Один лишь Альберт, который в поезде вел себя очень странно, всю дорогу молчал и о чем-то думал. Его глаза, из-под толстых очков, все время беспорядочно бегали в разные стороны. Он боялся. Я тогда этого не понимал, думал, что он просто парень со странностями. Хотя, он, действительно выглядел странно, но главное, что под этой странностью никто не замечал очевидного – он до смерти напуган.

Я же, не растерялся и начал подбадривать парней песнями Петлюры. Все знали песни Петлюры. Каждый второй подросток напевал в подъезде с друзьями на гитаре печальные песни, от которых, порой, мурашки по коже. Я вспомнил одну из песен про армию, из репертуара Петлюры, и просто начал ее напевать. Парни с удовольствием мне подпевали. Вот так, всю недолгую дорогу, в три часа ночи, мы ехали в грузовике и пели песни.

Дорога заняла у нас около пятнадцати минут. Выходило, что от вокзала до нашей части, куда нас привезли, было всего 10—12 километров.

Сначала мы проехали КПП, что вело в военный городок. Затем, проехав еще немного, мы остановились у ворот части. И уж только потом нас привезли в клуб танкового полка, где нам дали возможность оглядеться и покурить.

Что мне запомнилось, так это тополя вдоль дорог. Побеленные стволы деревьев и тротуары. Все выглядело таким аккуратным. Даже ночью, здесь все казалось таким идеальным, словно по линеечке чертили. Небольшие здания – казармы в четыре этажа. Все это нам еще предстояло разглядеть утром, когда рассветет. А пока мы стояли у входа в клуб, курили и рассматривали окрестности.

Сам клуб был довольно старым, одноэтажным зданием. Ничего особенного. Такие клубы можно увидеть в обычных деревнях. Зал человек на сто, небольшая, деревянная сцена, потрепанные шторы. Деревянные, синие окна, потрескавшиеся рамы. Это был клуб танкового полка.

Когда мы покурили, нас завели в клуб и рассадили на местах для зрителей. Время было около четырех часов утра. Лейтенант сказал, чтобы мы ждали до семи утра, так как за нами придут только после подъема.

Большинство завалились спать прямо на стульях. До семи утра еще целых три часа.

Рядом со мной сидел Альберт, тот самый, что в поезде вел себя отчужденно, и что в машине вел себя не менее странно. Он нервно теребил пальцы, не сводя глаз со стула прямо перед собой. Ну, ей Богу, чудной парень.

– Альберт, с тобой все в порядке? – не выдержал, и спросил я у него.

– Вот смотри. Видишь? – сразу ответил мне Альберт, показывая пальцем на спинку стула, что был перед ним.

– Что я должен там увидеть? – с любопытством начал разглядывать я стул.

– Дагестанцы. Вот, написано «Дагестан 98». А вот еще «Махачкала 2001». – Альберт вычитывал все записи, начерканные ручкой на спинке стула парнями, которые когда-то здесь служили.

Я никак не мог понять, почему Альберт не обращал внимания на другие записи, типа «Тула 88», или «Омск 97. Скоро домой!». Альберт намеренно выделял все надписи, которые, так или иначе, были связаны с дагестанцами. Но почему? Я никак не мог этого понять. Лично я вообще о дагестанцах-то и не слышал до армии.

– Альберт, что ты так переживаешь из-за этих надписей? – попытался я успокоить бедного парня, который не на шутку был напуган.

– Если здесь есть эти надписи, то, значить, тут служат дагестанцы! – повернувшись ко мне, и выпучив испуганные глаза, сказал мне Альберт.

– Ну и что с того? – не понимал я его.

– Как? Неужели ты о них не слышал? – Альберт сделал такое удивленное лицо, будто я не о дагестанцах не слышал, а о снежном человеке.

– Слушай, да объясни ты толком. Ну, есть тут дагестанцы, и что? – я уже начинал злиться от того, что не понимал Альберта.

– Они над русскими издеваются. – затрепетал Альберт, словно о нечистой силе рассказывал. – Мне и друзья про них рассказывали. А в военкомате мне сказали, что в Тоцком их, просто, дофига! Мы все «попали», понимаешь?! – начал истерить Альберт.

– Так, давай-ка ты успокоишься. Что за бред?! Ну, есть тут дагестанцы, ну и что? Русских то тут, явно не меньше. Хорош сопли размазывать. Не нагоняй жути. В конце концов – все мы люди и сделаны из мяса, так что, нет повода переживать.

– Они не люди. – тихо пробормотал Альберт, и вновь ушел в себя, читая надписи на спинке стула.

Такой одержимости я еще не встречал до этого дня. Парень явно был болен. Я вообще не понимал, как его в армию призвали – на лице психическое расстройство, однозначно. Да его просто поглощал страх изнутри! С самого поезда с Альбертом что-то было не так. Это замечали все ребята, кто ехал с нами в одном вагоне. Почему же офицер с сержантом этого не видели? А может у Альберта была какая-то личная драма в жизни, связанная с дагестанцами? Почему же он так их боялся?

Я сидел и молча, следил за Альбертом. Бедный парень. Как он будет служить все два года, я не понимал. Ему, явно не место в армии. Неужели на медосмотре, в кабинете психиатра, не смогли разглядеть в парне того, что сейчас видел я?

Забегая немного вперед, я расскажу историю про одного парня, который уехал домой через месяц, после того как призвался. Нам об этом рассказали старослужащие. Помню, как двое служивых парней, курили за казармой и обсуждали, как один бедолага выпрыгнул с четвертого этажа в артполку. Прыгнул он настолько неудачно, что упал прямо на бетонную отмостку. Итог – домой парень поехал в инвалидном кресле, и без части нижней челюсти. И, как оказалось, за неделю до этого, парень вскрывал себе вены лезвием. Его смогли, вовремя, откачать и вернули в строй. Этим парнем оказался Альберт.

Вот так вот, сейчас я сижу и смотрю на Альберта, а через пару недель он вскроет себе вены, а еще через неделю, выпрыгнет из окна.

Вообще, в этой истории есть лица, непосредственно виновные в том, что произойдет с Альбертом. Про дагестанцев, на которых, все-таки, наткнулся Альберт, можно и не писать – именно они его и довели. Хотя, там и доводить-то не надо было, так как Альберт уже был до смерти напуган. Возможно, его и пальцем-то не успели тронуть, а просто припугнули, но и этого оказалось достаточным, чтобы у Альберта сдали нервы и он решил покончить с собой. Лично я считаю прямым виновником произошедшего замполита подразделения, в котором служил Альберт. Также в подразделениях, раньше, были и офицеры-психологи, которые следили за моральным состоянием бойцов. Эти два человека, просто игнорировали явные страхи Альберта и халатно отнеслись к своим обязанностям. Особенно нужно было внимательно следить за Альбертом после того, как он вскрыл себе вены. А они его обратно в подразделение отправляют, туда, где и скрывалась причина суицида!

Как бы то ни было, но странный парень из поезда, который так не хотел ехать в Тоцкое, раньше всех нас уехал домой. Уехал, заплатив слишком дорогую цену – пожизненная инвалидность.

Ближе к семи за нами пришли. Я отчетливо помню, как на сцену поднялся высокий парень в берцах, и начал зачитывать фамилии ребят, кто будет служить в 506 полку.

Я услышал свою фамилию в этом списке. Всего было названо не больше десяти фамилий. Но из этой десятки я знал всего пару человек. Все с кем я успел познакомиться в поезде и военкомате, уйдут служить в артполк, танковый полк и отдельные батальоны. Конечно же, меня это огорчило, как и других ребят, которые надеялись попасть со мной в одно подразделение. Но, ничего не поделаешь.

Всех, чьи фамилии зачитали, построили на улице, и повели в казарму. По дороге мы остановились напротив двухэтажного кирпичного здания – это был штаб 506 полка.

Из штаба вышел солдат в потертой форме и, в отличие от того, кто нас привел, он был в сапогах.

– Здорово, «духи». – обратился к нам солдат в сапогах. – В общем, так, у кого есть с собой деньги, сигареты, пена для бритья или хорошее мыло, то лучше вам отдать сейчас это нам. В казарме, куда вас сейчас приведет сержант Клим, – парень кивнул в сторону солдата в берцах, – все равно все отберут. Но, если вы сейчас мне все отдадите, то потом сможете забрать.

Мы переглянулись друг с другом, как бы спрашивая себя: «А можно ли ему верить? А вдруг и правда отберут?». Я долго не раздумывал, посчитав, что это развод. Так и оказалось. Однако нашлись среди нас ребята, которые отдали тому штабному солдату блок дорогих сигарет, деньги, и два куска фирменного мыла. Мне же, кроме сигарет, отдавать было нечего. Но и сигареты свои отдавать, кому попало, я не собирался.

– Все сдали? – не унимался штабной боец. – А если найду?

Ого! Вот теперь он уже не просто предлагал отдать на хранение, а готов был сам обыскивать парней. После этих слов, еще один бедолага отдал ему две пачки сигарет. Но и этого ему было мало. Он начал прохаживаться перед нами и смотреть каждому в глаза. Подойдя ко мне, он остановился и спросил:

– А у тебя, что, ничего нет?

– Нет. – спокойно ответил я не отводя глаз.

– А вдруг найду?!

– Ищи.

Солдат еще с секунду разглядывал меня, прикидывая, обманываю я его или нет, и пошел дальше. В бушлате у меня оставалась последняя пачка синей «Явы». Конечно же, я боялся, что ее смогут найти. Но мне, принципиально, не хотелось отдавать последнее этому штабному писаке.

Это сейчас я бы послал его куда подальше, в довесок бы, отобрал у него его же сигареты, снял бы с него сапоги и форму. Он просто штабной писарь, который всю свою службу прятался в штабе за бумажками, пока пацаны стирали ноги в длительных маршах, замерзали на плацу, да на учениях, изнывали от жары, и не досыпали из-за ночных стрельб и бесконечных нарядов. Вот и стоит этот писарь у штаба, и отбирает у молодых все самое ценное, что может быть в армии. Но тогда, мы всего этого не знали. Мы были наивными новобранцами, которые становились легкой добычей для любого старослужащего.

После того, как мои сослуживцы отдали все свои пожитки тому штабному солдату, нас повели в казарму третьего батальона. После штаба мы прошли две одинаковые четырехэтажные казармы, когда дошли до третьей, нас остановили.

– Вот и ваш дом на ближайший месяц. – улыбался сержант Клим.

Обычно, всех новобранцев отправляют в специальные учебные центры, мы их называли учебками. Там вас обучают воинской дисциплине в течении полугода, а уже потом, отправляют служить на место постоянной дислокации. Мы же, минуя учебку, должны будем пройти курс молодого бойца (КМБ), где нас обучат за месяц по укороченной программе и сразу отправят на линейку – так мы называли постоянное место службы. Именно в казарме третьего батальона мы пройдем КМБ, после чего нас ждет присяга, и распределение по подразделениям.

Из казармы вышел младший сержант невысокого роста.

ВТОРАЯ УЧЕБНАЯ РОТА

Младший сержант Проскуряков – так звали невысокого парня, что повел нас на второй этаж третьего батальона. Первым, кого я увидел, входя в расположение, это был дневальный. У дневального на ремне висел штык-нож. Правда, я тогда не знал, кто такой дневальный, и мне казалось, что, если солдат носит нож на ремне, то он крутой парень. Да, да, те, кто знают, о чем я говорю, могут смеяться. Но тогда-то я не знал, что штык-нож выдают тем, кто заступает в наряд дневальными. Да и что это штык-нож, а не, какой-нибудь, личный кинжал, я тоже не знал. Для меня, как и для большинства ребят, все было в диковинку.

Пройдя мимо дневального, который, кстати, ехидно улыбался, глядя на нас, я повернул голову налево, и увидел, как вдоль коридора, сидят на стульях солдаты. Человек семьдесят, может меньше. Все лысые, глаза голодные, изучающие. Все они смотрели на нас. В голове моей мелькнула мысль, что это те самые «дедушки», о которых мы столько слышали. Но это оказались такие же призывники новобранцы, как и мы, просто прибыли ребята раньше нас.

Сержант Проскуряков построил нас вдоль стены. Из кабинета напротив, вышел офицер – лейтенант Давлетбаев, который был замполитом роты. Офицер внимательно посмотрел на каждого из нас, потом только начал говорить:

– Меня зовут лейтенант Давлетбаев Руслан Амиранович. Обращайтесь ко мне «товарищ лейтенант!». Я замполит второй учебнной роты, где вы будете проходить курс молодого бойца ближайший месяц, пока не примете присягу. После присяги, кого-то из вас оставят служить у нас, остальных раскидают по подразделениям. Рота делится на взвода. Позже ваши сержанты расскажут вам, к какому взводу вы относитесь. Взводами командуют сержанты. Вас научат правильно маршировать. По будням, до обеда будете изучать устав. После обеда строевая подготовка. Подъем в шесть, отбой в девять. Об остальном вам расскажут ваши сержанты. Если будут какие-то вопросы, обращайтесь, мой кабинет рядом с кабинетом начальника штаба.

После недолгой речи лейтенанта Давлетбаева, нас повели к каптерке, где хранились солдатские вещи. Каптерка – это, своего рода, кладовка. В каждом подразделении, должна быть каптерка. В ней хранятся вещмешки, противогазы, ОЗК, бронежилеты, каски, солдатские бушлаты и прочее армейское обмундирование. Как правило, всегда назначался каптер – ответственный за имущество. Хотя ответственным всегда был старшина роты, но каптера можно считать его неофициальным заместителем. Вообще каптер – это тепленькое местечко в армии, где ты всегда будешь и сыт и одет. Так что, если вам предложат быть каптером, то не отказывайтесь от этого назначения.

В восьмой роте каптером был тюменец по имени Павел. Паша был очень маленького роста. По сроку службы он уже был «черпак» – прослужил один год. Все свое время он проводил в каптерке и, практически, оттуда не вылазил. Тихий, сам себе на уме, ждал, когда же закончится его срок службы и он, наконец-то, уедет домой.

Нас по одному заводили в каптерку. Все, кто заходил передо мной, выходили без своих вещмешков и бушлатов. Подошла и моя очередь. Я зашел. Каптерка представляла собой небольшое помещение, где-то три на четыре метра. По левую сторону были деревянные стеллажи с амуницией, а по правую, ближе к окну, стоял стол и два стула. На одном стуле сидел каптер Паша, а на другом старослужащий из Екатеринбурга Иван. Ваня мне сразу не понравился – лицо недовольное, зубы через раз – то есть, то нет. Наглый, самовлюбленный, весь «на понтах», в общем, типичное быдло.