Вера, Надежда и Любовь

Наваждение

Повсюду – загадки и странные знаки,Повсюду вопросы одни,Они мне уже надоели порядком,Заполнив и ночи, и дни. Мне часто мерещится цифр сочетанье:Восьмёрка, девятка и шесть.Какое, поверьте мне, право, страданье —Таких сочетаний не счесть! Пятёрки мне радостный путь напророчат,Три тройки удачу сулят,Шестёрка дружить со мной явно не хочет,Четвёрки о дружбе твердят. Мне кажется, что моя цель – единица,А миг неизвестности – ноль.И ты на моё увлечение злишься,Ругаясь за это со мной. Цепляясь за цифры, ищу я ответы,Разгадки магической нить.Мне трудно, и всё же узнаю я, где ты.Немного ещё потерпи!

Певец

САЛАМАНКА, 19:00.

Мыслитель, писатель, поэт.

С ним меня свела чистая случайность. Я училась в Саламанке на третьем курсе по специальности Международные Отношения. Наступила пора летней сессии, впереди был усердный труд и заслуженные каникулы. В день очередного экзамена я вышла из дому пораньше, брела по улице в хорошем настроении и наслаждалась последним весенним утром в благодатном уединении.

Экзамен принимал пожилой профессор, интеллигентный человек. Мы узнавали друг друга в лицо и всегда здоровались при встрече, хотя за весь учебный год наше общение сводилось к периодическому обсуждению программы, не более того. В моей группе было много человек, и мне всегда казалось, что он не удостаивает меня особым вниманием. А не задолго до экзамена мы вдруг случайно разговорились: он с нескрываемым любопытством спросил, из какой я страны. Услышав мой ответ, он удивился и сказал, что хотя из моей фамилии следует, что я иностранного происхождения, он никогда не думал, что я из Венгрии. Он вкратце рассказал о своей давней поездке в Братиславу, столицу Австро-венгерской монархии, а я сказала, что раз такое дело, надо бы ему посетить и нынешнюю столицу – Будапешт, и на этом наш диалог был закончен.

После экзамена мы пошли с сокурсниками обедать и обсудить результаты в ближайший бар. К концу обеда все мои товарищи и я получили уведомление по мобильному телефону, что в 7 вечера в институте состоится презентация книги. Фамилия автора была такой же, как и у профессора, который этим утром принимал у нас экзамен, но имя отличалось. Мне сразу пришло в голову, что вряд ли это совпадение и что, скорее всего, автор книги – ближайший родственник профессора.

Ближе к вечеру мы созвонились с приятелями, чтобы вместе пойти на презентацию. Из восьми человек на мероприятие планировало пойти только пять, три из них из соображений протокола и только два оставшихся, включая меня, из интереса. Профессор всегда интриговал меня своей сдержанностью, аристократическими манерами и каким-то особым ореолом таинственности, и после нашего недавнего разговора мне было интересно узнать побольше о нём как о человеке.

Я шла к условленному месту встречи и наслаждалась последним весенним вечером, пребывая в сознании, что всего через несколько часов наступит лето, и это было чудесно. Мы пришли в институт за 10 минут до начала акта. Зал был уже практически заполнен, и нам удалось занять место в самом конце. Большинство приглашённых были знакомые, родственники и коллеги профессора, среди них – ни одного знакомого лица. Профессор, готовый к началу презентации, заприметил нас и дружески поприветствовал кивком. Я нетерпеливо вглядывалась в людей, собравшихся около сцены, чтобы понять, кто же из них настоящий автор книги.

Наконец, мероприятие началось, и были произнесены первые слова приветствия. Первым выступил ректор, по левую руку от него сидел наш знакомый профессор, а справа – специально приглашённый литературный критик. Личность автора по-прежнему оставалась загадкой.

Ректор закончил свою речь и на большом растяжном экране за спинами выступающих появились изображения молодого человека, лицо которого нам было незнакомо. Сначала мы подумали, что это сам профессор в молодости. Фотографии сменялись одна за другой, демонстрируя его в обыденных житейских ситуациях, с разных ракурсов, в разном расположении духа. Слайд-шоу сопровождалось спокойной музыкой и двумя – тремя строчками текста. Вскоре по надписям я поняла, что человек на экране и есть настоящий автор книги и он являлся сыном профессора. Я быстро сориентировалась в происходящем. Хосэ Антонио Хименес рождается в Саламанке в 1977 году, с детства проявляя склонности к поэзии и литературе. В апреле 1996 года он ставит свою первую пьесу в Мадриде, за которой последуют другие театральные постановки, короткометражные фильмы и многочисленные литературные достижения. Спустя восемь лет после его смерти, его отец издаёт полное собрание его литературных произведений, представленных в этой книге.

Слайд – шоу завершилось и слово берёт наш профессор. Он благодарит собравшихся за присутствие, произносит несколько шутливых реплик, чтобы разрядить атмосферу, говорит об отцовстве. Выражение его лица точно такое же, как и во время лекций: спокойное, взвешенное, с легка приподнятыми уголками губ, выражающими добрый нрав и эмоциональную уравновешенность. Он пережил самое страшное, что может пережить родитель – смерть собственного сына, но он об этом не говорит. Он здесь, чтобы говорил его ребёнок.

После официальной части мне удалось пробиться к профессору, чтобы он подписал мне книгу. Он с улыбкой выполняет мою просьбу и меня приятно удивляет, что он помнит моё имя. С презентации мы уходим вместе с сокурсниками, некоторые из них пошли прогуляться, а я отправилась домой.

…Наступило лето, и вместе с жарой настал самый разгар сессии. Я выходила из дому только на сдачу экзаменов и в ближайший супермаркет, всё оставшееся время проводила дома среди конспектов, учебников и ксерокопий. Устав от зубрёжки очередного предмета, я не знала, чем себя занять. Мой взгляд остановился на книге Хосэ Антонио, и я подумала «почему бы и нет?», машинально открыла её посередине и…

Я возвращаюсь в переполненный зал и смотрю на лицо с экрана другими глазами. На этот раз я знаю, почему я здесь нахожусь. Он рассказывает об эпизодах и наблюдениях из своей жизни и просто, и сложно одновременно. Я хочу докопаться до сути его изречений, разгадать загадку его жизни как нетерпеливый ребёнок, ища ответы в простом и непосредственном выражении его лица. Я читаю не запоем, как привыкла читать другие книги, а медленно, смакуя каждое слово, перечитывая фразы по несколько раз, снова и снова возвращаясь к удивительным истокам его жизни, и вопреки законам природы для меня его рождение неподвластно самой смерти.

Он писал о многом: о любви, о дружбе, о человеческой глупости, о рождественских звёздах. Ему был одинаково знаком и близок и жанр трагедии, и комедии. Он писал, что у русских детишек вместо слёз вытекают капельки водки. Он любил жить и любил писать о тех, кого любил. Он озаглавливал свои произведения человеческими именами, будь то подруга детства, первая любовь или пожилая польская кухарка. Его любовь звалась Вдохновением.

Он окружал себя героями, знавшими о его страхах, и они повторяли настойчиво и в самых разных ситуациях, что поэты не умирают, и кто же тогда знал, что они говорили его устами? Теперь это знаю и я, как и то, что никакое совпадение не лишено смысла. И смысл того совпадения, что я держу его книгу в руках состоит в том, чтобы читать стихи человека, которого никогда не узнаешь, чтобы знать, что он существовал. И сейчас наверняка ночь сменяется первым летним утром под белыми окнами его вечного дома…

* * * Я пою свою песнь до зари,До вечерней зари золотой.Когда в мире зажгут фонари,Время песни настанет другой. Небо звёздное, радость даря,Тихо шепчет мотивы свои,Синим взглядом поманит меняВ небеса необъятной любви. Я спою свою жизнь до конца,До вечерней зари моих дней.Когда в мире не станет певца,Будет музыка песни моей. А пока разливается свет,Свет от Солнца до самой Земли,Я держу перед Миром ответЧерез лучшие песни свои.

Белка в колесе, или стакатто будней

Я хочу – хочу – хочу,Я бегу – бегу – бегу,До мечты своей заветнойДотянуться не могу. Я спешу – спешу – спешу,Спешки хоть не выношу.Быть терпимой, благосклоннойЯ судьбу свою прошу. И опять – опять – опятьНавертелась – и в кровать,Чтобы завтра спозаранокДостигать и побеждать.

«Облетели уж давно листья…»

Облетели уж давно листья,Без оглядки дни бегут быстро.Небеса о ясных днях просят,Но к порогу подкралась осень. Листьев солнечный наряд скинут,Превратился сердца зной в зиму,И остались без ответов вопросы,Встречи, проводы, разлуки, угрозы… Всё, что можно было спеть, спето.Жаль, ушло за горизонт лето,Но за ним я устремлюсь следом…Зима всё запорошит снегом.

Вспаханное поле

Жизнь – что вспаханное поле:Что взрастишь? Что соберёшь?Ты – заложник поневоле:Что посеешь, ТО пожнёшь? Пахарь юный в землю броситГорсть семян и дремлет всласть,Урожай собрал под осень —Жизнь на славу удалась. А другой, в поту, трудягаПашет, сеет, как и встарь,Боль, усталость, передряги,Но опять неурожай. Я судьбу прошу чуть слышно:«Помоги, не обмани!Научи труду мальчишку,А трудягу награди!»

Любовь

Ночное танго

ПОД АФИНАМИ, 23:23

Я эмигрировал в Грецию с семьёй из Москвы, моего родного города, пять лет назад. Судьбоносное решение принял мой отец, когда в конце 90-х годов решил вложить деньги в строительный бизнес и перевезти нас с матерью и двумя братьями в коттедж неподалёку от Афин. Уезжал я из Москвы, честно говоря, без особой радости: было жаль оставлять старых друзей, футбольную команду и факультет ради места, где никого не знаешь и где единственные знакомые – это коллеги отца вдвое старше тебя.

В первый год, чтобы поскорее выучить греческий, я подрабатывал официантом в бистро и параллельно учился в американской бизнес школе. От дел своего отца я всегда предпочитал держаться в стороне, и дело было совсем не в том, что мне не нравилась его работа, а скорее в отсутствии взаимопонимания. Несмотря на то, что я родился в золотой колыбели, вырос я на улицах города, и снобизма во мне было не более, чем в дежурном водопроводчике.

За день через моё кафе проходило много разных людей, и молодых, и старых. Одни не могли друг от друга оторваться, другие бурно выясняли отношения, третьи обсуждали дела на работе… Одни мне нравились, другие нет, третьи были просто безразличны. Я просто приближался к клиентам, принимал заказ, многим улыбался. Мне нравилось то, с какой естественностью ведут себя обычные люди. Они громко смеялись, дурачились, спорили, и вытворяли ещё бог знает что. Мой же отец независимо от ситуации смотрел на человека сверху вниз. Моё желание быть независимым казалось ему ребячеством, через которое проходит каждый парень моих лет. С тех пор, как я устроился работать в кафе, он не раз подчёркивал, что наша семья вовсе не нуждалась в моих пустяковых заработках, а греческий язык лучше учить в языковой академии. Я предпочитал с ним не спорить.

Но и работу бросать я не собирался. Иногда меня забавляло, как ведут себя особо строптивые посетители, не подозревая, что этот парень в форме официанта может выкупить с потрохами всё это заведение. Это было чем-то вроде невинного развлечения представителя золотой молодёжи. Почти у всех моих друзей в Москве водилось подобное хобби: кто-то разучивал фуги Баха, кто-то ходил в церковь по воскресеньям, кто-то водил младшего брата в спортивную секцию. А вот я работал официантом в кафе. Иногда мне хотелось, чтобы в моё кафе как-нибудь заглянул отец. Здесь я чувствовал себя на своей территории.

В начале своего пребывания в Греции я бросил все свои силы на изучение языка. На учёбу в бизнес школе не хватало времени и сил, и после ночных тусовок я часто пропускал утренние лекции. Время от времени я появлялся в офисе отца, и помогал ему с текущими делами на правах старшего сына. Надо признать, рабочий процесс был построен весьма эффективно, зато управление компанией не имело ничего общего с тем, что рассказывали нам в институте. К моему счастью, в офисе было достаточно народу помимо моего отца, были даже некоторые знакомые соотечественники, словом, у меня быстро сформировался круг общения. Практически всё свободное время я проводил на улице с приятелями, открывая прелести жизни в городе, где тебя никто не знает. Постоянной девушки у меня не было. Зато со временем появились хорошие друзья.

…Мне исполнилось 28. Я стал носить галстук и чаще принимать участие в семейных торжествах. У нас собиралось много народу, и мама готовила настоящие домашние пельмени. Мои отношения с отцом стали более гладкие (может быть потому, что не смотря на наши различия, мы оба оказались в одинаковом положении и втайне скучали по дому), и на работе нам часто удавалось прийти к компромиссу. Отец много общался, ел и пил, был энергичен, как прежде. Когда он смеялся, я видел блеск в его глазах, и мне это нравилось. В один прекрасный день я отказался от сигарет. Я повзрослел.

Вот в один из таких семейных вечеров я увидел её. Она пришла вместе со своей семьёй, так как наши родители были партнёрами. Их семья была из Новосибирска, но они с братом подолгу гостили в Афинах, хотя и не знали греческого. Несмотря на это, Мария была в курсе всех модных событий столицы, всех последних выставок и кинопремьер. К моему везению, её брат был моего возраста, мы быстро нашли общий язык и стали проводить время в общей компании. Было бесполезно показывать им достопримечательности Афин, так как они знали их не хуже меня.

В те редкие моменты, когда мы с Марией оставались наедине, я пытался использовать каждую минуту, чтобы получше её узнать. Я пытался выяснить, есть ли у неё молодой человек в России, но она постоянно уходила от ответа. Я совру, если скажу, что меня не привлекало её тело, но не меньше привлекали меня её открытая доброжелательная улыбка, умение держаться просто, но с достоинством и приятный голос, которым она говорила на моём родном языке. Мне нравилось с ней разговаривать, и когда она говорила, я боялся отвести от неё взгляд, чтобы не пропустить что-то важное. Для меня эти отношения были чем-то совершенно новым, и я не знал, какими словами их охарактеризовать. С момента моего приезда в Афины у меня было много девушек, и иностранок, и русских, и гречанок, но ни одна из них не имела ничего общего с Марией. А может, это изменился я?..

Мы встречались примерно полтора месяца, и вот я узнал, что послезавтра она возвращается в Россию к началу учебного года. При том, что Мария много рассказывала о себе, какая-то её часть оставалась для меня полной загадкой. Если бы я мог читать её мысли… Весь день я не находил себе места. Наконец, собрался с духом и сказал, что у меня для неё сюрприз, и отвёз её на пляж. Днём там слишком много народу, зато после захода солнца он пустеет. Лежаки складываются, зонтики опускаются. Это уже совсем другое место, очень мало кто видит пляж таким. Химический состав воды остаётся прежним, зато в темноте тебе уже не кажется таким ясным её дно. Сейчас, рядом с ней, я открывал для себя эту очевидность.

Был конец лета, вечер был тёплым, а море тихим. Мы сели на берег, поставили ноги на остывающий песок и стали смотреть на воду, слушая звуки прибоя. Линия горизонта давно стёрлась из поля зрения. В моём нынешнем доме есть четыре музыкальных центра, шесть телевизоров и девятнадцать абажуров и настольных ламп. Тут же, на пляже, всё было едино. Я смотрел на берег – и это был наш общий берег, я чувствовал под ногами песок – и это был наш общий песок, я созерцал прекрасную летнюю ночь – и это была наша ночь. Всё это хотелось разделить с ней пополам.

Мария не спрашивала меня ни о чём. Она сидела рядом со мной, но была как бы сама по себе. Она выглядела настолько счастливой и самодостаточной, что я не знал, чем мне её поразить, что сделать для того, чтобы она обратила на меня внимание. Как известно, в определённых обстоятельствах женщина может позволить себя обмануть, но никогда не примет всерьёз мужчину, зная, что у него нет серьёзных намерений. Что касается Марии, я не знал, как она ко мне относится, и знает ли, как отношусь к ней я. Мне было неизвестно, будем ли мы с ней встречаться, да и вообще, увижу ли я её когда-нибудь ещё. За всё это время мы не обмолвились ни словом, но я точно знал, что мы видели, слышали и чувствовали то же самое.

Мария смотрела куда-то в сторону и казалась полностью поглощённой созерцанием летней ночи. Внезапно она встала и протянула мне руку: «Потанцуешь со мной?» Я понял, что она имеет в виду только когда поймал себя на мысли, что всё это время из какого-то отеля или клуба доносятся звуки танго. Танцы никогда не были моим коньком, однако мне было неудобно ей отказать. Мы встали в пару, я сделал первый шаг и…оступился. И тогда Мария меня поцеловала.

* * * Ах, как пахла вода,Что прозрачна до дна,Как светила луна;Ты – со мной, не одна.Мы танцуем с тобой,Эхом вторит прибой,В небе звёзды горят,Ты не прячешь свой взгляд. Танго нашей страсти в ночи.В сердце шум прибоя стучит,Мы с тобой танцуем вдвоём —Ты и я.Танго нашей страсти в ночи.Сердце, как шальное, стучит.Что-нибудь скажи – не молчи,Любовь моя! Мы под небом ночнымОказались вдвоём.Этот берег сейчасЗаменяет нам дом.Этот сказочный пляж,Он в ночи только наш.Ты, вздыхая, грустишь.Почему ты молчишь? Танго нашей страсти в ночи.В сердце шум прибоя стучит,Мы с тобой танцуем вдвоём —Ты и я.Танго нашей страсти в ночи.Сердце, как шальное, стучит.Что-нибудь скажи – не молчи,Любовь моя!

«Я спешу к тебе на встречу…»

Я спешу к тебе на встречу.Если спросишь, не отвечуПочему я так спешу,Будто крыльями машу.Я к тебе не опоздаю.Если спросишь, я не знаюПочему мне так легко,Словно больше нет оков.И в глаза твои взглянув,Улыбаясь, не моргнув,Если спросишь, – пропою:«Может, я тебя люблю?!»

Я люблю тебя, мама

Я люблю тебя, мама,Твои слёзы и руки,Твои годы и муки,И твой пристальный взгляд!Я люблю тебя, мама,Тяжелы мне разлуки,Жаль, что каждые суткиНе вернутся назад.Я люблю тебя, мама,Крепко – крепко, всем сердцем,Твои сны и тревоги,И заботы, и труд!Я люблю тебя, мама,И шальные дороги моей жизни упрямой —Все к тебе приведут.Я люблю тебя, мама, —Моей жизни начало,Колыбель ты качала —Малой дочки приют.Ты прости меня, мама:Я жила и не знала,Как святы твои слёзы,Что текут и текут…

Грани материнства

Жизнь течёт, и время безутешноНа лице оставило печать.«Что смогла я сделать в жизни грешной?» —перед Богом буду отвечать. А пока тружусь я неустанно,Для тебя все сны и дни моиЧередой прекрасной, длинной, страннойПротянулись в преданной любви. Я всегда понять тебя сумеюИ всегда смогу тебя принять.Долечу, решу, прощу, успеюМатеринским сердцем всё сказать. Обогрею пламенным дыханьем,Обниму усталою рукой,Окружу улыбкой и вниманьем,Поселю в душе твоей покой. Безмятежней будет сердце биться,Устремятся смело мысли в даль,И душа иссиня – белой птицейПоглотит в себе твою печаль. После сна при свете дня очнёшься,С век смахнув остатки неги сна,И с душою лёгкой встрепенёшься:«На дворе опять уже весна!»

Пока ещё мама жива

Кто может быть мамы роднее,Лучистого взгляда её?Кто может быть мамы теплее?Я ей благодарна за всё: За то, что ты в детстве ночамиКачала меня на руках,За то, что вдвоём не скучали,Что делала всё впопыхах, За то, что меня ты прощала,Когда о тебе забывал,За то, что всегда помогала,Да смерти когда уставал. Я чувствую, мама, ты – рядом,С тобой мои будни и сон,Согретый заботой и взглядом,Дышу я с тобой в унисон. Свидетель сыновних свершений,Падений, и взлётов, и бед,Болезней, бездумных решенийИ трудно добытых побед. С тобой мои ночи короче,С тобой мои радостней дни,И голос мой звонче, и оченьВозвышенны мысли мои. И я не блуждаю в потёмкахСверяя с тобою дела,Всегда оставаясь ребёнком,Пока ещё мама жива.

Недописанная картина

(моему отцу посвящается)

Я вижу картину без рамки,Её дописать не берусь.До ржи, до сосны и до небаДотронуться кистью боюсь.В душе – незаконченный образИ груз неоконченных дел.Магических образов область —Лишь душ просветлённых удел. Мелодии старой мотивы,Пейзажа родного сюжет,Остался набросок картины,Вот только художника нет.Я вижу дорогу средь нивыИ жаркий полуденный дым,И края родного картиныВстают перед взором моим,И тот незаконченный образ,Когда часть картины пуста,И тот удивительный старец,Что с кистью стоит у холста.

Дочери

Если и есть самая высокая вершина на земле,То это – ты.А если мне скажут, что путь до вершины слишком тяжёл,Я отвечу: «Разве может быть трудной дорога к дому?»Ты – якорь, ты – очаг, ты – достижение, моё начало и продолжение.Если и есть звезда на небе,То это – ты.А если мне скажут, что ночь слишком темна,Я отвечу: «Моя звезда озаряет мой путь».Ты – искра, ты – компас, ты – ориентир, мой волшебный сон!Если и есть Солнце во Вселенной,То это – ты.А если мне скажут, что день слишком жаркий,Я отвечу: «Разве можно жить без Солнца?»Ты – фейерверк, ты – праздник, ты – фонтан надежды, ты – Дар!

Рисунок для моей дочери

Я тебе нарисую лучик —Пусть лица твоего коснётся,Я тебе нарисую ключик —Пусть ларцом богатств обернётся. Я цветок тебе нарисую —Пусть встречает тебя улыбкой.Чтоб в душе мелодию слышать,Я тебе нарисую скрипку. Я тебе нарисую Солнце,Я тебе нарисую Славу,Я Любовь тебе нарисую —Всё равно это будет мало!

Мои простые желания

Я хочу свежего воздуха, свежего!И поцелуя твоего нежного!Я хочу лёгкого бриза, лёгкого!И шёпота твоего робкого!Я хочу мягкого заката, мягкого!И ответа твоего внятного!Я не хочу твоих обещаний ветреных!И редких звонков экстренных!Я не хочу пустых разговоров сумрачных!И ссор не хочу будничных!Я не хочу сладкой фальши вкрадчивой!И переписывать свою любовь начисто!Я хочу воздухаИ не хочу обещаний!Я хочу бризаИ не хочу разговоров!Я хочу закатаИ не хочу фальши!Лишь тишины звенящей!

Милый лжец

Улыбки, жесты, шёпот, вздохи.Зачем ты льстишь искусно мне?Ведь сладких слов твои потоки —Лишь паутина на траве.Блестит обложка яркой книжки…Но как твой образ ни хорош,Твои слова – одни пустышки,Как жаль, что это только ложь.

Пламя

Пылали всполохи – закаты,Пылали небо, пруд и сад,Пылали мысли, как плакаты,Пылал мой взор, пылал твой взгляд. Пылали рощи на закате,Пылали щёки, как пожар,Пылали гроздья винограда,Пылало солнце, будто шар. Пылало сердце от потери,Пылали нивы и кусты.Пылала боль, но я не верю,Что отпылал костёр любви. Пускай зажгутся в небе звёзды,И загорится пусть луна!И ночь любви наполнят грёзы,Пусть страсть пылает до утра. Есть пылкость слов – не надо света!Пылал мой взор, пылал твой взгляд.И пусть пылает до рассветаЛюбви безудержный закат!

Сомнения

Голые ветки застывшие,Тихи слова, не услышишь!Вздохи тихи, незаметны, а впрочем,Их не уловишь, а надо ли очень?Надо ль заметить, понять или, впрочем,Надо ль задуматься, стоит ли очень?Стоит ли память? И стоит ли помнить?   Ты искореженных чувств переполнен…

Ад

Ад. Ты прошёл этот ад от начала до края.Шёл, о начале любви вспоминая.Шёл, исторгая печаль и обиду.Шёл, не теряя любови из виду. Ад. Как горьки твои чувства и мысли!Шёл, до небес свои чувства возвысив.Ад, как ветхи твоей помощи нитки…Ад. Искупленья смешные попытки! Ты достойно прошёл через тернии адаИ, упав на зелёную озимь, воскликнул:«А надо ль?»

Белая берёза, красная рябина

Я хотел бы за рассветом бежать,Я хотел бы незабудки сажать.А потом, обняв девчонку, у широкой рекиЕй дарить васильки. Я хотел бы всё с начала начать,Я хотел бы ей стихи прочитать.А потом, обняв девчонку, у ночного костраПесни петь до утра. Белая, белая, белая, белая берёза,Красная, красная, красная, красная рябина,Не прогремели пока ещё первые грозыИ не прошло пока лето моё звёздное мимо. Я хотел бы в вихре вальса кружить,Я хотел бы про ошибки забыть.А потом, догнав девчонку и сказав ей: «постой!»,Повести за собой. Белая, белая, белая, белая берёза,Красная, красная, красная, красная рябина,Не прогремели пока ещё первые грозы   И не прошло пока лето моё звёздное мимо.

Женщина неопределённого возраста

Стройна, сочна, хрупка и сексуальна,Таинственные тёмные очки,Она – раскрытый книжный том и… тайна,Как солнце заходящего лучи. В ней – мудрость в мыслях,Романтичность в слове,Гетеры опытной походки и игра,Влюблённость в письмах,Вдохновенье в споре,Уверенность в поступках и делах. Естественность в движениях и взглядах,Осмысленный неспешный разговор,И шик, и смелость дорогих нарядов,И девичий в душе ещё задор. Лучащегося взгляда вдохновенностьИ чувственность, и шарм, и простота,Привычек и уклада неизменность,И та особая мирская красота —Мирская красота виолончели(Её в поклоне низком оцени!),Что в контурах лица запечатлели   Достойной жизни годы… и любви.

Рыцарь и принцесса

Мой рыцарь, мой враг, мой фетиш,Зачем мне с тобой воевать?Одною рукой наградишь,Другою сумеешь отнять. Я выиграть раунд смогу,Но этого очень боюсь,И выигрыш мне ни к чему,Я вовсе к нему не стремлюсь. Каков победителю прок?Какая награда ему?Ведь «первый», увы, одинок,Хотя и у всех на виду. Мужчина всегда впереди,Не видим под ним пьедестал.А барышня вечно в тени —Ведь он же на плечи ей встал. Мой рыцарь на белом конеЛетит сквозь промозглую ночьПобед достигать вдалеке,Привычно уносится прочь. Принцесса опять у окна.Святое лицо без морщин.Она по привычке одна…Хотя в окруженье мужчин.