Вера, Надежда и Любовь

– Доброе утро, – хрипловатым голосом поздоровался я и сел за стол.

– Доброе утро. – Адель ласково приобняла меня за плечи и поцеловала в затылок.

– Давно встала? – поинтересовался я, делая глоток кофе.

– О, Господи, Шарль! Ты всё в своём духе! – рассмеялась Адель, театрально закатывая глаза. – Знаешь, я не привыкла смотреть на часы по выходным. Но в следующий раз, если хочешь, я запомню, чтобы доставить тебе удовольствие.

– Тебе это и так удаётся, – полушутя – полусерьёзно парировал я, и ущипнул её за коленку.

Только освоив добрую половину омлета, заметил, что всё это время она не сводит с меня своих хитрых кошачьих глаз.

– Ты что-то задумала? – спросил я с серьёзной миной, глядя себе под нос, как делал всегда, когда собирался что-либо разузнать. Она загадочно улыбнулась.

– Ну… Думаю, тебе будет приятно узнать, что я договорилась насчёт картины, – она сделала эффектную паузу и посмотрела на меня в упор. – Я посчитала, что так не может больше продолжаться. В следующий четверг в восемь вечера придёт оценщик. Но ты должен пообещать мне одну вещь. – Она серьёзно посмотрела мне прямо в глаза. – Шарль, пообещай мне, что не забудешь!

– Не беспокойся, я не забуду и, Адель… – я вкрадчиво на неё посмотрел, – спасибо. Мне с тобой необычайно повезло!

Ещё в начале наших отношений с Адель я имел неосторожность рассказать ей о картине и о печальной истории, которая меня с ней связывала, и с тех пор она не оставляла попыток огородить меня от тягостных воспоминаний. В принципе, картина с подсолнухами мне не мешала, но я давно перестал смотреть на неё с радостью и восторгом. Я давно подумывал продать картину или пристроить её в какую-нибудь частную коллекцию, но всё не решался. А потому не нашёл ничего лучше, чем принять предложение Адели и избавиться-таки от картины, с которой меня связывало столько непростых воспоминаний.

Четверг прошёл незаметно. Пятно в моей памяти, в котором хранилось напоминание насчёт картины, за эту неделю неумолимо таяло, и к назначенному сроку в назначенный день стёрлось окончательно. В общем, я нарушил обещание, и забыл. Я снова погряз в чертежах, был слишком сосредоточен на работе, и попросту не вернулся домой к назначенному сроку. В 23:00 позвонила Адель: «Слушай, завтра утром принеси картину в офис, – стараясь скрыть недовольство, попросила она, – Сабина отвезёт её по адресу, который я скину ей на электронную почту».

Сабина была моей секретаршей вот уже пять лет. За это время она сумела неплохо меня изучить, хотя сама оставалась для меня terra incognita.[5] Она была самой скрытной девушкой из всех, каких мне доводилось встречать. К тому же, она была невероятно худа и безвкусно одевалась. Мешковатые свитера, растянутые юбки, очки в толстой оправе. Наверное, поэтому ей никогда не сходило с рук то, что прощалось более симпатичным девушкам. Пользуясь этим обстоятельством, другие сотрудницы частенько пытались свалить на неё свои косяки, и она лидировала по количеству внеурочных часов, проведённых в офисе. Никто и никогда не видел и тени эмоций на её лице, когда она на тебя смотрела, было неясно, чувствует ли она симпатию или посылает собеседника куда подальше.

На следующий день я появился со свёртком в подмышке, и первым делом вызвал Сабину к себе. «Кажется, она была так одета ещё неделю назад», – подумал я, но вместо этого сказал:

– Доброе утро, Сабина. Полагаю, вам уже сообщили, куда доставить этот пакет, – я кивнул в сторону холста, прислонённого к стене.

– Если честно, то нет…, – рассеянно ответила она, переминаясь с места на место. – Я должна получить e – mail с точным адресом с минуты на минуту. Но, в любом случае, сегодня во второй половине дня будет крайне трудно это сделать. В офисе полно работы.

– Полноте, Сабина! Картина должна быть доставлена сегодня же. Я планировал расстаться с ней ещё вчера, но я… в общем, я забыл и встреча не состоялась. Постарайтесь выкроить время, в крайнем случае, поедете после работы. Дело крайне важное.

Сабина молча меня слушала, а я не понимал, почему я чувствую себя так дискомфортно. В конце концов, она не замужем и у неё нет детей. Я не отрывал её ни от каких важных дел. Конечно, она могла бы легко поставить меня на место, сообщив, что решение моих личных проблем не входит в её должностные обязанности, но она этого не сделала. Она просто молча кивнула в знак согласия. Почему она так на меня смотрит? О чём она сейчас думает?

– Можно посмотреть? – осведомилась девушка, подходя к картине.

Я утвердительно кивнул. Она осторожно развернула пакет, и поставила холст поближе к окну, по направлению к дневному свету. – Какая красота…,– с задумчивым восторгом произнесла Сабина. – Похоже на Ван Гога…

Как любопытно: это было первое, что я сказал, увидев этот натюрморт впервые несколько лет назад.

– Почему вы хотите с ней расстаться? – своим вопросом она повергла меня в полную растерянность. Какая странная девушка. Она всё делала не так: она молчала, когда должна была говорить, и говорила, когда мне хотелось бы, чтобы она промолчала. Я не знал, как уйти от вопроса. В конце концов, меня стало это раздражать. Я передёрнул плечами, и сухо пробормотал: «Просто не люблю натюрморты». Она здесь не для того, чтобы выслушивать мои откровения.

Но если бы я решился быть полностью откровенным, то я бы рассказал, как однажды она появилась на одной из стен моего бывшего дома, и радовала меня, когда я проходил мимо. Как приятно находить у себя дома солнечные огненные всполохи соцветий круглый год! Так было до того времени, пока мы с женой не подали на развод. Скорее всего, это случилось потому, что мы были молоды, порывисты и упрямы. Когда у нас начались разногласия, мы оставались наедине всё реже и реже, у нас дома часто появлялись посторонние люди, родственники, приглашённые, кто угодно, только бы не оставаться наедине. Все они много шутили, говорили громко, напоказ. Да что там, они просто не умели тихо разговаривать! Было много пустых слов, а чувства между нами постепенно отходили на второй план. В конечном итоге в одно прекрасное утро мы проснулись совершенно чужими людьми, и решили расстаться.

После развода я углубился в работу, проводил в офисе всё время с утра до позднего вечера. Я любил свою работу, находил её творческой и интересной. Со временем я добился одной из главных должностей. Моё высокое положение и ответственность, которую я нёс за утверждённые проекты, сыграли мне на руку. Я понял, что работа – это та вещь, которая никогда тебя не подставит. Работа буквально стала смыслом моей жизни, и нередко я требовал того же самого отношения от моих подчинённых. Я был в курсе, что за глаза все они считали меня чёрствым трудоголиком.

А потом прошло время, боль забылась, я вернулся к обычному образу жизни. У меня появились другие женщины, и в конце концов я встретил Адель. Она была намного моложе меня и начала в нашей компании как стажёр, но уже через несколько месяцев стала душой коллектива, и добилась контракта на постоянной основе. О моей прошлой жизни мне ничего не напоминало, кроме картины с подсолнухами. Уже не помню, как она осталась у меня, возможно, по ошибке.

…Сабина, кажется, смотрела на картину целую вечность. Если бы я захотел, то за это время мог бы рассказать ей свою незатейливую историю, банальную, как сама жизнь. Наконец, я предупредительно кашлянул, чтобы вывести девушку из оцепенения. Она очнулась, вернулась в реальность, и быстро поставила картину на прежнее место, немного смущённая лирическим порывом, свидетелем которого я стал. – Если дело и впрямь не терпит отлагательства, то я отвезу её после работы, – заверила она, полностью восстановив самообладание.

Возможно, в этот момент она думала о том, что за последний год у меня прибавилось морщин или о том, что на прошлое Рождество я забыл отправить ей поздравительную открытку. Или о том, что я всегда беспокоил её выполнением своих личных поручений, не имеющих отношения к работе. А может быть о том, как я жалок и неубедителен во лжи. Может быть… Но, я готов поклясться, что в этот момент, всего на долю секунды, я прочитал в её глубоких полных сочувствия глазах: «Зацветут опять подсолнухи, вот увидишь, зацветут».

* * * Зацвели в полях подсолнухиСредь некошеной травы,Огневые лета всполохи,Словно солнца жёлтый дым. Улыбнись цветку могучему,Припади к нему щекой.Ему мало так отпущено —Пережить лишь летний зной. Но защемит сердце сладостно,Когда вдруг среди зимыНа тебя с картины радостноСмотрят жёлтые цветы. На холсте – цветные всполохиЖёлтой краски там и тут.Зацветут опять подсолнухи,Вот увидишь – зацветут!

Расплавленное солнце

Устав от старческих недугов,От мелких денежных затрат,Застряв в сети проблем ненужныхИ склок обыденных, я вряд лиВоспарю душою, как раньше,Мир большой объяв,А горизонт всё дальше, дальше…И я, не понятый, устав,Печально выгляну в оконцеИ кожей чую, хоть небрит:Одно расплавленное СолнцеМне греет душу, что болит.

Поиск

Перекрёстки жизни, переезды,То бежишь, то жмёшь на тормоза.Тебя гонит вечная надежда,Тебя манят честные глаза.Беспокойство в душах наших бродит,И в пути грохочут поезда,И от дома вновь меня уводитМокрая дрожащая звезда.

Напутствие

Не терпи, не ревнуй, не брани, но надейся.Первый том прочитав, не заплачь, а засмейся!Полной грудью дыши, а упав, поднимайся;Ты всё взвесь и реши, и идти постарайся. Не сули, не вздыхай, не натягивай нервы!Ты в ряду не один: не последний, не первый.Веру в сердце храни, от невзгод не скрывайся!Улыбайся, мой друг, и живи! Улыбайся!

Лучше

Как горько порой сознавать,Что смех – это часто не смех,Что лучше молчать, чем сказать,И лучше без всех, чем при всех. Как странно порой понимать,Что грех – это часто не грех,И лучше проспать, чем не спать,И лучше покой, чем успех. И лучше от сердца прощатьИ ближних, и этих… и тех…И, не удержав, отпускать,Продолжить их жизненный бег. Как горько… как странно… но лучше,Прощая, принять, а не мучить.

Расстояние

Я живу в своих грёзах,Я живу в своих мыслях,Я живу в своём миреУ людей на виду.Мои скрытые слёзы,Постижение смыслаВ одинокой квартиреНа Арбатском углу. Мои тайные драмы,Мои зимы и лета,Мои думы и виршиС пожелтевших страниц.Я – в дороге ко Храму,Обретённому где-то,Поднимаюсь всё вышеМежду стаями птиц. Эпизодов мельканье,Смена времени – места,И скупые награды,И прожитая боль,И растёт расстояньеМеж уходом и действом,Между можно и надо,Между мной и тобой.

Пленённое сердце

Забили мускулы твой умИ сердце мускулы забили,А мысли, пусть они и были,Устали от нетрезвых дум.Но сердце возлюбить не сможетТвои кулачные бои —Хоть и победные они —Но суть твою сомненье гложет.И я спрошу: «Тогда зачемТвои кулачные удары?»Они напрасны, ведь недаромВ душе ты чуешь вечный плен.

В плавание!

Сложно время и волны высоки,Океанские бездны темны,И подводные мощные токиОтделяют тебя от мечты. Позаботься, чтоб водные милиНе играли с твоим челноком.Только смелым подвластна стихия,Достижение будет потом. Впереди – боевое крещенье,И жестокое море шумит.Всё напрасно…и только уменьеПред стихией такой устоит. Парус поднят с восхода, до срока,Руль осмотрен и мачты крепки.Если вы – не дырявая лодка,Доплывёте до вашей мечты!

Всегда в поиске

Исходя из красок на палитре,Я трактовку цвета изменил,Наконец, добившись колорита,Я прорыв в работе совершил. Исходя из жизненных условий,Я однажды жизнь пересмотрел,И, лишившись грантов и пособий,Как корабль, на рифы налетел. Исходя из правил и морали,В одночасье облик поменялИ в тоске, раздумье и печалиЭти строки людям написал. Исходя из этих самых строчек,Может, кто-то, стих мой прочитав,Поменяет всё, поставит точку,Никому ни слова не сказав.

Старомодный поэт

Наш век современных открытий —Кино, телефон, интернет —Заполнен миллиардом событий,А места для лирики нет… Но я – старомодный мечтатель,Мне грустно без личных бесед,И в мыслях я – кладоискатель,В душе – неизменный поэт. Ища своё место под солнцем,Борясь за насущный свой хлеб,Я жизнь испиваю до донцаМоих уже прожитых лет. Нехитрый мой домик у леса,И ночи приятно тихи.По-прежнему родом из детства,Кладу на бумагу стихи. И в век уникальных открытийДержу весь багаж в рюкзаке,Качаясь на волнах событийВ дырявом своём челноке.

Прыжок в неизвестность

Поутру едва проснувшись,Разобравшись с сотней дел,В море быстро окунувшисьС головой, уже в воде,Я в раздумьях пребываю —Пусть волна меня несёт! —Я за жизнью наблюдаю,Что несёт меня вперёд.Впереди – лишь неизвестность,Хоть и с виду хороша.Может, это и не к месту,Но поёт моя душа.Я не очень разбираюсьГлубина большая где,И спешу и пробираюсьЯ прыжками по воде.Я шагаю в неизвестность,Невесомость мне легка.Понимая неуместностьК неизвестности прыжка,От иллюзии очнувшись,Повторяю свой рывок.Как-то очень затянулсяВ неизвестность мой прыжок.

Ожидание в вечности

Здесь стены историей дышат,Сменились пускай времена,И больше никто их не слышит —Остались одни имена, —Но в гулких дворцов лабиринтахПо-прежнему духи живут.Гравюры, тома, манускриптыНа полках томятся и ждут,Что как-нибудь властно и смело,Чтоб люд подневольный затих,Седая войдёт королеваВ алмазных подвесках своих.

Сухой остаток

Когда зимний ветер колючийЗавывать в ночи перестанет,Изо льда построенный замокС первым солнцем тёплым растает. Когда вождь, толпою любимый,От трудов долгих лет устанет,То история жизни длиннойЛишь статьёй для журнала станет. А когда сценарий великийТы сыграл до конца, до точки,То в итоге, увы, осталисьДве сухих на надгробии строчки.

Когда разразится гроза…

МОСКВА, 20:11.

Небо хмурилось весь день, предвещая грозу. На обочину из-под несущихся по шоссе машин лились потоки грязи. На краю дороги в дутой куртке неопределённого цвета голосовал мужчина средних лет, дополняя унылый осенний пейзаж. Он не норовил броситься под колёса, не размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание автомобилистов, однако в его облике сквозила острая необходимость в помощи.

По направлению к нему на подержанной иномарке едет женщина, она думает о чём-то своём, и её напряжённый взгляд цепляется то за бесконечные дорожные указатели, то за грязную ограду, то за жалкие деревца, ожидающие ненастья без укрытия и опоры. Она не могла не заметить голосующего на обочине мужчину, и что-то дрогнуло в её сердце. Несмотря на сочувствие, не чуждое её природе, она знала, что случайные попутчики нередко создают серьёзные проблемы, и что осторожность никогда не являлась пороком. Но, испытав на своем веку горести и предательства, она не разуверилась, однако, в существовании хороших порядочных людей, к коим себя причисляла.

Скорость транспортного движения не оставляла ей больше ни секунды времени для раздумья, неумолимо неся на встречу трудному выбору, который обернётся для неё либо благодеянием, либо разочарованием. Пока она выжимает последние капли решимости из педали сцепления, к своему облегчению грузовик, идущий перед ней, останавливается около голосующего мужчины: трудное решение принял кто-то другой. Голосующему будет оказана помощь без её прямого участия. Так будет лучше.

Однако обстоятельства складываются по-иному. Судя по всему, голосующий и шофёр грузовика не смогли договориться, и мужчина, захлопывая дверцу, направляется прямиком к её машине с выражением надежды и мольбы. Должно быть, он принял её пристальный взгляд за согласие подвезти. Медленно трогающийся с места грузовик не позволяет ей на полной скорости промчаться мимо него, как она бы сделала при других обстоятельствах, и ей ничего не остаётся, как приоткрыть стекло. Она видит перед собой молящую физиономию, и уже знает, что отказать ему будет крайне неуместно. Пока она пытается выяснить маршрут, грузовик отъезжает на порядочное расстояние и водители, недовольные длительной задержкой, начинают нетерпеливо сигналить. Казалось, сама судьба толкает её навстречу нежданному попутчику. Хотя адрес ей не знаком, она успевает сообразить, что мужчина направляется куда-то в центр, а, следовательно, им по пути, и жестом предлагает садиться в машину, чтобы не задерживать дорожное движение.

Итак, Вселенная сделала свое дело: их пути пересеклись. Они ничего друг о друге не знают. Мужчина не знает, какие мотивы побудили остановиться владелицу авто, а та не догадывается о намерениях случайного попутчика.

Уже в салоне мужчина сообщает, что его только что обокрали и ему нечем заплатить. Прежде, чем она успевает вымолвить хоть слово, он начинает горячо её благодарить: «Вы просто ангел, что согласились меня подвезти! Вы не представляете, сколько времени я здесь простоял, голосуя». Нет, она представляет. Более того, палитра её чувств меняется со скоростью света, и теперь вместо удовлетворения от оказанной помощи она чувствует что-то вроде злости на саму себя. Ведь он не догадывается, что она остановилась по чистой случайности, из-за обстоятельств, чьей заложницей она оказалась, и вообще она не собиралась его подвозить ни за деньги, ни тем более даром, а разглядывала его в лобовое стекло из банального любопытства, с каким разглядывают попавшего в затруднительное положение человека. Он нагло воспользовался её замешательством именно в тот момент, когда осторожность взяла верх и она собиралась проехать мимо. Теперь в её голове наступает полная ясность: вот почему все проезжающие перед ней машины, включая грузовик, отказывали ему в любезности. Она чувствовала себя жестоко обманутой. Подобные мысли поднимают самые грязные воды её человеческого подсознания, подобно тем, что сейчас со стоном отлетают на обочину из-под колёс.

Конечно, воспитание не позволяет ей высказать всё, что она думает в лицо мужчине, наивно твердящему о её доброте и бескорыстности. Прямой отпор выставил бы её в невыгодном свете в своих собственных глазах. Поэтому на первом же светофоре она останавливается и вежливо, но твёрдо просит мужчину покинуть салон. Она умело подавляет зарождающееся чувство вины рассуждениями о том, что не совершает ничего плохого и что скоро она забудет об этом эпизоде.

Попутчик относится к просьбе с пониманием, они вежливо прощаются, и он покидает машину так же внезапно, как в ней очутился. Их мирские пути расходятся так же внезапно, как пересеклись. Они по-прежнему ничего друг о друге не знают.

До наступления следующего утра она не обнаружит пропажу своего кошелька, а этой ночью этот мужчина и эта женщина будут мучиться от бессонницы, вспоминая прожитый день в отдалении, но объединённые мыслями друг о друге. И не смогут уснуть. От угрызений совести. И от назойливых стонов грозы.

* * * Когда в чаще белёсый туманСредь густых затаился ветвей —Это только случайный обман,Что в судьбе приключился твоей. Когда в поле колышется рожь,Валит с ног предполуденный зной —Это значит коварная ложьЗавладела однажды тобой. А когда виноградную гроздьТы вкусил и, сражённый, упал —Это сладкая хитрая злостьПодползла – ты её не узнал. А когда разразится грозаСредь лесов, средь холмов и полей —Это просто Господни глазаОмывают пороки людей.

Я попрошу один час

Размыты контуры предметов,Тускнеет воздух и дрожит.В вуаль вечернюю одетаДорогой лунной ночь бежит. Дрожат уставшие ресницы,И дрёмой сомкнуты глаза.Уже поют ночные птицы,Крадётся тихо поступь сна. Лишь шорох ручки на бумаге(День завершился – время спать).Я попрошу часок у ночи,Чтоб стих случайный дописать. И льётся строчка за строкою,За мыслью – мысль, за часом – час,И не замечу, как спокойноЗабрезжит в небе утра глаз. Лишь свет зари мелькнёт в оконце,Придёт лучом своим согреть,Я попрошу часок у солнца,Чтоб сон прекрасный досмотреть!

Вспомним о былом

Помнишь тёплую ночь,Летний бабушкин сад?Это было давно —Лет уж сорок назад. Первый вальс, поцелуй,Зачарованный взгляд.Это было давно —Лет уж тридцать назад. Материнство познать,Детский крик в родовой,Лет назад двадцать пятьЭто было с тобой. Однокашников курсСоберёшь – не узнать,Двадцать лет, словно миг,Пронеслось – не догнать. Дети выросли вдруг,Улетев из домов.И, глядишь, первый внукПоявиться готов. То «подъём», то – «отбой»,И ступени круты.Это нашей с тобойВехи бурной судьбы. На могилах родныхБоевые «сто грамм»,Светлой памяти грустьСо слезой пополам. Не считая года,Мы идём напролом,Вспоминая всегдаО своём о былом.

Предостережение

Я пишу о простых вещах,Чтобы люди смогли понять:Можно злобно во тьме кричать,Повернуть можно реки вспять,Переделать весь бренный мир,Расшатать можно шар земной,Закатить сумасшедший пирНа развалинах под собой.Можно рваться всегда вперёд,За собой оставляя прах,Но однажды при свете звёзд,Пред Всевышним, как есть, представ,Спросишь ты самого себя:«Чем отмечен мой путь земной?»И в глубины свои смотря,Вдруг увидишь, кто ты такой.Сумрак ночи своей рукойОкружит тебя здесь и там,И «победы» твои с тобойРастворятся при свете ламп.И подступит одно «ничто»,Ты почуешь, что ты – «нигде»,Как птенец, потеряв гнездо,Очутился вдруг на земле.И не поздно ещё пока —Сотворишь сотню добрых дел,Чтобы шар наш земной всегдаПод луной свою песню пел.Чтоб спокойно себя принять,Чтоб в миру обретя покой,Разрешить ввысь душе взлетатьНад своей голубой мечтой.

«Над полем стелется белёсый, влажный, нежный…»

Над полем стелется белёсый, влажный, нежный,Над полем стелется сиреневый туман.Почуяв осени холодное дыханье,В туман я вышел, от обид и горя пьян. Тумана влажный аромат в себя вдыхая,Я каждой клеточкой в тумане ворожу.Что за туманом я пока ещё не знаю,Хочу увидеть и во все глаза гляжу. Вдруг вижу солнца тёплого одеждыИ чую сердцем – это не обман.И тени прошлого, как призраки, исчезли,И быстро прошлого рассеялся туман.

Расскажи мне, ветер…

Расскажи мне, ветер, сказку летнюю,Расскажи о том, что предстоит.Череду событий многолетнююМоё сердце – облако вместит. Расскажи мне, ветер, сказку зимнюю,Расскажи и прошлом и о том,Как прожить достойно жизнь мне длиннуюО мечтах, что сбудутся потом. Расскажи мне по весне об осени,Чтобы знать могла я наперёд,Как мелькнут волос роскошных проседи,Прозвучит аккорд последних нот. Расскажи про жизнь мне бесконечную,Как плетётся фабула, – скажи.Расскажи мне, ветер, сказку вечную,Расскажи мне, ветер, расскажи…

Пути земные

ЛОНДОН, 7:02.

Я проснулся от звука будильника и понял, что сегодня четверг, 14 ноября, день зачёта по математике, который я непременно завалю. В 15 лет к экзаменам относишься так же, как к походу к стоматологу: одно и тоже чувство вины из-за того, что не уделяешь учёбе достаточно времени или не имеешь достаточно крепкие зубы. Извините, сэр, извините, мэм. Я буду очень стараться.

Пока я размышлял о том, что сегодня, 14 ноября 2006 года я засыплю зачёт по математике, стрелки на часах неумолимо бежали, не желая считаться с проблемами неудачников вроде меня. Я начал приходить в себя после сна, который едва мог вспомнить, и погружаться в серость и безысходность раннего ноябрьского утра. Сегодня оно раздражало меня больше, чем обычно, как и всё, что меня окружало: низкие потолки моей комнаты, обшарпанный письменный стол со слезающим лаком (прошу заметить, только частично по моей вине) и плохая погода, стоящая большую часть года. На дворе стоял ноябрь, а это означало, что сезон плохой погоды был в разгаре. «А в Бразилии отмечают новый год в майках под пальмами на песчаном пляже», – подумал я, неохотно высовывая ногу из-под тёплого одеяла в поисках тапочек. Вместо привычного ворса мои пальцы коснулись холодного пола. Трудно описать, что чувствует человек с самого раннего утра, когда каждая глупая мелочь выводит его из себя. Сначала мне пришло в голову, что мои соседи по квартире решили надо мной подшутить, но потом вспомнил, что Пол и Джейсон укатили на соревнования в другой город, и вот уже второй день в квартире не появляется никого, кроме меня.

Сегодня определённо был неудачный день. Храбрость, энтузиазм, настойчивость мне только снятся, а на деле я не могу найти пару тапок, чтобы добежать до туалета. Нить оборвалась, сон закончился, и припухшие веки открывали мне глаза на реальность промозглого осеннего утра. С потрепанного постера на стене на меня с улыбкой смотрела Ливерпульская четвёрка. Эти ребята были единственные, кто никогда не унывал. Элегантные, бодрые и крутые в любое время суток. Они как будто хотели сказать: «Ничего, Гарри, твоё время ещё впереди. Будь, как мы, будь лучше нас, и у тебя всё получится!» Привет, ребята, как насчёт того, чтобы поднять мне настроение?

Я так и не смог найти свои тапочки и уныло побрёл в ванную босиком. Умывшись, я взглянул в зеркало со слабой надеждой, что всё не так уж плохо, но снова проиграл: вместо привычного отражения из зеркала на меня смотрел какой-то неприятный тип, готовый рвать и метать. Немного отогрев ноги на тёплом коврике и почистив зубы, я поплёлся на кухню чего-нибудь перекусить. Вот с чем у меня никогда не было проблем! Я насыпал в глубокую чашку шоколадных хлопьев до краёв, и сунул в микроволновку стакан молока. Из головы не шёл предстоящий зачёт и ноги снова начали замерзать на холодной плитке, поэтому мой желудок объявил бойкот, и отвечал спазмами на всё, кроме пары глотков горячего молока. Как только с завтраком было покончено, я вспомнил про время. Время, время!!! Lost time is never found again.[6] Поняв, что мне больше не удастся впихнуть в себя ни крошки, я начал поспешно засовывать в рюкзак свои шпаргалки, затем быстро надел джинсы, толстовку и куртку с капюшоном.