Игрушка из Хиросимы

Бондарев хмыкнул, глядя на собеседницу. Похоже, при своей красоте и прочих достоинствах она не слишком блистала умом. Как можно было поверить в этот бред про российских конкурентов, подсылающих террористов в Японию? Про Кремль, управляющий игрушечными бизнесменами?

– Все это чушь, – заявил он. – Полная ерунда. Какой достоверной информацией обладает ваш Хато Харакумо? Он что, видел русских на фабрике? А вы рассматривали другие версии?

– Нет, – тихо произнесла Мизуки. – Мне достаточно того, что говорит мой управляющий. Он очень компетентный и уважаемый человек.

Ну да, японцы всегда преклоняются перед авторитетами. Такой же древний обычай, как продавать собственных дочерей. Или тут кроется нечто иное?

– Скажите, Мизуки, – заговорил Бондарев, наблюдая за тем, как возрастает нервозность его собеседницы, – что вам известно об организации, именующей себя «Хозяевами»?

Ее молочно-белая кожа сделалась еще белее. Пальцы впились в колени. Голова наклонилась, предоставив заколке-бабочке искриться и сверкать изумрудными лучами.

– Горе мне! – прошептала она трагическим тоном. – Я ведь чувствовала, что не следует звонить Юрию.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Бондарев.

Она подняла на него глаза, переполненные слезами.

– Я имею в виду, что своим звонком я подписала себе смертный приговор. И вы, Константин, станете причиной моей смерти.

10

Немного поплакав, японка поддалась на уговоры и рассказала о Хозяевах.

Это была террористическая организация, созданная в Хиросиме, но действующая на территории всей страны. Ее врагами являлись все россияне без исключения. За тридцать с лишним лет от рук Хозяев погибло не менее полусотни российских туристов и было закрыто несколько десятков японских фирм, торговавших с Россией. И это только вершина айсберга!

Они называли себя Хозяевами северных территорий. Их вендетта против СССР, а потом и Российской Федерации началась 7 февраля 1981 года, когда впервые отмечался ежегодный День северных территорий.

«Хоппо рёдо но хии» – вот как это звучало по-японски.

– Что за День северных территорий? – поинтересовался Бондарев.

– Праздник в честь заключения Симодского трактата, – пояснила Мизуки. – Это договор о торговле и границах между Японией и Российской империей. Он был заключен еще в девятнадцатом столетии. По нему Японии принадлежала большая часть островов Курильской гряды. Но по итогам Второй мировой войны все они перешли Советскому Союзу.

– А потом России…

– А потом России.

– И что же, – спросил Бондарев, – Хозяева желают пересмотреть итоги Второй мировой?

– Да, – неохотно подтвердила Мизуки. – И каждый год седьмого февраля они обязательно устраивают какие-нибудь акции.

– Что-то припоминаю такое. Пару лет назад ваши националисты мочились на российский флаг у нашего посольства. Полиция, если не ошибаюсь, отказалась проводить расследование.

– В этом году Хозяева забросили в окно посольства гранату. Погибли два человека. И снова полиция бездействует.

– Выходит, они заодно?

– Половина японцев ненавидит вас из-за этих проклятых островов, – призналась Мизуки. – А ваш президент, как специально, раздразнил всех, когда снова посетил Курилы. Наш посол отозван из Москвы, вы знаете об этом?

– Нет, – пробормотал Бондарев. – Впервые слышу.

– Так знайте. И будьте настороже.

– Да уж приходится.

– Я не хочу, чтобы вас убили.

– Знаете, тут наши желания совпадают, – усмехнулся Бондарев. – Интересно, почему Боровой не предупредил меня о Хозяевах?

– Юра ничего о них не слышал. Они действуют тайно, а массмедиа молчат об их существовании. Это заговор, настоящий заговор. Хозяевам сочувствуют не только полицейские и журналисты, их поддерживают простые люди. И еще один важный момент.

– Какой?

– Хозяева, – пояснила Мизуки, – запугивают, шантажируют или просто уничтожают людей, которые становятся у них на пути. Если бы они узнали, что я звонила в Россию, а теперь откровенничаю с вами… они могли бы убить не только меня, но и членов моей семьи. Отца, брата, дальних родственников. Они ни перед чем не остановятся.

– Понимаю. А вам не приходило в голову, что взрыв на вашей фабрике могли устроить как раз Хозяева северных территорий?

Это казалось невероятным, но темные глаза японки потемнели еще сильнее.

– Харакумо говорит, что это невозможно. Он обвиняет русских. На месте взрыва были обнаружены фрагменты взрывчатки российского происхождения.

Бондареву не хотелось грубить этой красавице, но обычно женщины другого языка просто не понимают.

– Плевать мне, что говорит Харакумо, я хочу знать, что думаете лично вы!

В который раз за вечер Мизуки опустила голову. Слезинка, сорвавшаяся с ее щеки, оставила темное пятнышко на светло-голубом кимоно. Бондареву было жаль ее, потому что он знал ответ. Мизуки Такахито мялась и выкручивалась, потому что ей угрожали Хозяева.

– Вы сообщили в полицию о том, что вам угрожали? – спросил он.

– Кто сказал, что мне угрожали? – побледнев, дрожащим голосом проговорила она.

Бондарев тяжело вздохнул. Мизуки не хотела говорить правду. Тогда он решил зайти с другого боку:

– А что думает полиция по поводу взрыва на фабрике? Что показала экспертиза?

– Мы не вызывали полицию.

Ее ответ потряс Бондарева.

– Почему нет? – взревел он.

– В уважаемых компаниях принято держать такие вещи при себе. Ни к чему терять лицо, признаваясь в своей уязвимости. Хато решил, что лучше будет скрыть происшествие. Он обещает во всем разобраться. Ведь это просто промышленный шпионаж.

– Промышленный шпионаж, – повторил Бондарев. – Просто. Поэтому я здесь. Ладно. Все же почему вы не сообщили в полицию об угрозах Хозяев?

– Это невозможно, – печально покачала головой Мизуки. – После того как Россия наотрез отказалась пересматривать договор о Курильских островах и ваш президент трижды побывал там, словно насмехаясь над Японией, японцы настроены к вам… э-э, не слишком дружественно.

– Враждебно?

– Многие – да. В том числе и полицейские. Даже если бы мне действительно угрожали и я обратилась бы в полицию, они могут предупредить Хозяев, и тогда… – Японка умоляюще посмотрела на Бондарева: – Но вы должны верить мне, Константин. Мне никто не угрожал.

– О’кей, – поморщился Бондарев. – Не хотите говорить, не надо. Но на следующий вопрос вам придется ответить.

– Какой вопрос?

– Кто знает о вашем звонке Боровому? Кто знает, что я приехал сюда под видом бизнесмена Константина Железняка?

– Я никому не говорила.

– Неужели?

– Никому. Я даже поселилась в отеле «Ориентал», чтобы позвонить в Россию оттуда. Вы же знаете, как легко отслеживаются звонки с мобильных телефонов.

Бондарев знал. И прекрасно помнил отель «Ориентал» с его злополучным номером 1009.

– Но кто-то знал, – настаивал он. – Вы уверены, что никому не проговорились? Например, своему замечательному управляющему Харакумо?

– Абсолютно уверена.

Ее губы плотно сжались, образовав тонкую красную линию, но Бондарева это не остановило.

– А ваша секретарша? Наверняка у вас есть секретарша, ведь так?

– У меня и Хато Харакумо одна общая секретарша. Ее зовут Кйоко Шурингари. Она молода, но работает в компании с шестнадцатилетнего возраста. Мы оплатили ее обучение и…

– Отлично, – оборвал японку Бондарев. – Рад за девушку. Но я здесь не ради нее, я здесь ради вас. И я хочу знать, кто знал о ваших отношениях с Боровым.

– Думаю, никто, – произнесла Мизуки после краткого раздумья. – И секретарша ничего не знала.

– Тогда как насчет Макимото? Вашего вице-президента? Уж он точно что-то знал. Не зря же мне было поручено вступить с ним в контакт по прибытии в Токио. Он снабдил меня оружием. Значит, знал? Как много? Что именно?

На этот раз японка покраснела, а не побледнела.

– Не нужно подозревать Макимото, – выпалила она. – Он один из самых надежных людей в моем окружении. Известно ему очень мало. И он ни за что не предаст меня. Для этого… для этого есть причины.

– Какие?

– Не важно.

Бондарев предположил, что смазливый вице-президент является любовником Мизуки, и не стал углубляться в эту тему. Вместо этого он спросил:

– Скажите, а номер в «Ориентале» вы забронировали сами? Не воспользовались услугами Кйоко? Или отца? Или брата?

– Насчет секретарши я вам уже все сказала, – заявила японка. – Что касается отца, то он живет со мной, но почти не встает с постели после очередного удара. А брат… с ним не все в порядке. Он… он…

– Болен? – предположил Бондарев.

Она кивнула.

– Физически? – Не дождавшись ответа, он сделал новое предположение: – Психически?

Мизуки уставилась на свои ладони, обхватившие колени.

– Он – умственно отсталый.

– Бедняга. И ему тоже угрожают? Как и вам?

Она вздрогнула. В ее глазах промелькнул животный ужас.

– Кто сказал, что нам угрожают?

– Фактически вы сами, – вздохнул Бондарев. – Кто тут жаловался, что подписал себе смертный приговор звонком Боровому? А потом вы добавили, что я стану причиной вашей гибели. Я ничего не напутал?

Она улыбнулась… если это можно было назвать улыбкой.

– Но разве не очевидно, Константин, что Хозяева северных территорий проведали о вашем визите? Вас дважды пытались убить. А раз они знают о вас, то, вероятно, знают, кем и зачем вы посланы. Если даже я пока не под подозрением, то очень скоро все выяснится. Вот что я имела в виду.

– И каким же образом это выяснится? – полюбопытствовал Бондарев.

– Например, вас возьмут в плен и заставят говорить.

– Такое уже случалось. В Уганде, например. Да только без толку.

От ее усмешки мороз пошел по коже.

– Африканцы умеют быть жестокими, – сказала она, – но никто не сравнится с японцами в применении эффективных методов допроса. Даже китайцы.

– Проверю при случае.

Бондарев встал, решив, что вытянул все, что можно было вытянуть из этой азиатской красавицы. Его подмывало сослаться на опасности и попроситься к ней на постой, но она была слишком потрясена, слишком напугана, чтобы пользоваться ее гостеприимством. Поэтому, подавив эгоистический порыв, Бондарев сделал Мизуки совсем другое предложение:

– Давайте встретимся завтра.

– Н-ну… давайте…

– На фабрике, – уточнил Бондарев. – Мы применим военную хитрость.

– Военную хитрость? – переспросила Мизуки, в голосе которой не ощущалось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего энтузиазм.

– Да. Сделаем вид, что я коммерсант. Делаю бизнес на игрушках. Интересуюсь вашими потрясающими дедами-морозами. Это даст мне возможность побеседовать с Хато Харакумо и Кйоко… Как ее?..

– Шурингари, – машинально подсказала японка, которой явно не нравилась эта затея.

На ее лице отражалась мучительная борьба. Она хотела послать русского гостя куда-нибудь подальше и одновременно возлагала на него надежды.

– Не волнуйтесь, – успокоил ее Бондарев. – Я буду крайне осторожен. Никому не признаюсь, кто я такой на самом деле. В том числе вашему отцу и брату.

Реплика ее разозлила. В глазах заметались молнии, и она прошипела:

– Я полностью доверяю отцу и брату.

– Я тоже, Мизуки, – произнес Бондарев, как ни в чем не бывало. – Но, как вы сказали, никто не сравнится с японцами по части пыток. Мы не должны допустить, чтобы эти чертовы Хозяева появились здесь, задавая вашим родственникам разные вопросы. Я прав?

Ее улыбка была из разряда тех, которые принято называть жалкими.

– Вы правы. Простите, что я не сразу вас поняла.

В подтверждение искренности своих слов Мизуки встала, поднесла сложенные ладони к груди и поклонилась.

– Да я не сержусь совсем, – торопливо проговорил Бондарев, отмахиваясь.

– И все же прошу простить меня.

– Прощаю, прощаю!

Опасаясь, что японка, чего доброго, упадет перед ним на колени, Бондарев поспешил покинуть дом.

11

Фабрика игрушек компании Такахито размещалась на одном из шести островов, на которых раскинулась Хиросима. Был он невелик и назывался не слишком благозвучно для русского уха – Канава. Когда-то половину острова занимал огромный завод, превращенный после войны в зеленый парк. Сегодня самым крупным промышленным объектом на острове являлась фабрика Такахито.

Она была большая, современная, с трехэтажным административным зданием. На территории имелись и другие строения, включая обширный приземистый склад. Торец одного крыла, примыкающего к разгрузочному доку, был поврежден взрывом, сильно разрушившим стену и пандус. Часть рабочих восстанавливали бетонное покрытие, а остальные разбирали завал.

Территория фабрики была обнесена высокой оградой из металлической сетки, а поверх ее змеилась спираль колючей проволоки, воскрешая в памяти концентрационные лагеря. Все окна, находящиеся в поле зрения, прятались за надежными железными решетками.

Бондарев приехал раньше, чем следовало. Мизуки на рабочем месте еще не появилась. Когда он позвонил ей, она сказала, что приезжает в офис сразу после полудня, в два часа дня делает длительный перерыв, а потом работает до семи или восьми вечера.

– Не слишком напряженный график, – прокомментировал Бондарев.

– В Японии, – пояснила Мизуки, – не принято, чтобы владелец предприятия трудился слишком много. Это означает, что он не способен организовать работу должным образом.

– Лох.

– Простите?

– Вырвалось, – буркнул Бондарев. – И чем прикажете заниматься мне?

– Обратитесь к Кйоко Шурингари, она введет вас в курс дела.

Секретарша оказалась на месте, очень милая, жизнерадостная и услужливая, как выдрессированная собачка. Гладкая черная челка до бровей, белая блузка и узкая черная юбка делали ее похожей на опрятную ученицу.

– О, мистер Ш-шелезняк-сан! – воскликнула она. – Какая радость, что вы почтили нас своим присутствием! Миссис Тахито так много о вас рассказывал. Эти скачущие лошадки – замечательная идея. Хотела бы я взглянуть на них.

– Лошадки? – переспросил Бондарев, нахмурился и кивнул: – Да, одно время моя компания занималась лошадками. Но теперь я хочу заняться чем-то новым. Поэтому я здесь.

– Для меня будет большой честью сопровождать вас по фабрике, – радостно прощебетала Кйоко.

Бондарев последовал за ней, не обращая внимания на свирепые взгляды охранников, которых на территории фабрики было так много, словно тут хранились все золотые запасы Японии. Следить за ней было одно удовольствие. Изящная, худенькая, она носила длинные волосы, подрезанные так же ровно и тщательно, как челка. Ее кожа казалась полупрозрачной, как фарфор. Голосок был звонкий, детский. Видимо, она гордилась им, потому что болтала без умолку. Несмотря на неизгладимое впечатление, произведенное на Бондарева Мизуки, Кйоко не могла не радовать его искушенный мужской взгляд.

Они проделали половину экскурсии, когда он сумел заставить себя поменьше глазеть на привлекательные выпуклости провожатой, чтобы обратить внимание на рабочих в цехах. Собирая бело-синих дедов-морозов с бородой до пояса, они косились на Бондарева с подозрением, ненавистью или страхом.

«Какого черта? – подумал он. – Я ведь всего-навсего бизнесмен, который приехал сюда, чтобы заключить контракт. Это значит, что, благодаря мне работники фабрики получат дополнительный доход, что еще больше счастливых детишек в далекой заснеженной России будут играть с вашими расчудесными роботами, обеспечивая вас все новой работой, деньгами, чувством удовлетворения, наконец. Почему же вы смотрите на меня как на врага трудолюбивого японского народа? Чем я вас не устраиваю, маленькие желтолицые друзья?»

Естественно, эти вопросы вслух не произносились, так что ожидать на них ответы было бы глупо. Бондарев и не ожидал. Он глядел, слушал, запоминал. Словно лазутчик на вражеской территории. Что вполне соответствовало действительности.

12

В той части склада, где рванула мина, особо смотреть было нечего. Рабочие почти успели убрать обломки и осколки, закопченный асфальт и стены поливали водой из шлангов. Несмотря на это, в воздухе все еще ощущался запах кордита, запомнившийся Бондареву по злополучному отелю «Ориентал».

– Жертвы были? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Кйоко. – Кажется, нет.

– Кажется, нет, – повторил Бондарев, разглядывая бурую лужицу, до которой не успели добраться водные струи. – Вы звонили в полицию?

– Таких распоряжений мне не давали, – был ответ.

– Прозвучал взрыв, а вы сидели и ждали распоряжений?

– Меня в это время здесь не было.

Торопясь покончить с неприятной темой, Кйоко отвела Бондарева под временный навес, где велась упаковка одинаковых голубоглазых дедов-морозов в синих шубах до пят.

– Это лишь один из пунктов отгрузки, мистер Железняк, – пояснила она. – Заказов очень много, поэтому вся фабрика занимается их выполнением. Давайте пройдем в соседнее помещение.

Бондарев смотрел на новехонькую ленту конвейера, по которой прибывали все новые и новые деды-морозы. Все они были ростом сантиметров пятьдесят и подозрительно смахивали на уменьшенные копии Льва Толстого. Бондареву захотелось включить одного из роботов или хотя бы взглянуть на них поближе. Он направился к конвейеру, но Кйоко схватила его за рукав.

– В чем дело? – резко обернулся он.

– Позвольте мне показать вам офис конструктора, – пролепетала секретарша, оттаскивая его от конвейера.

– Какого конструктора?

– Я хочу представить человека, который изобрел этих русских санта-клаусов.

– Дедов-морозов!

– О’кей, тет-тофф мьорософф.

Вскоре перед Бондаревым предстал инженер, маленький человечек с густой шапкой иссиня-черных волос, похожих на папаху. На мир он смотрел сквозь линзы очков толщиной с порядочное увеличительное стекло. Может быть, он был гениальным конструктором, но при этом оставался никудышным собеседником. Как Бондарев ни бился, ему не удалось выудить ни крупицы полезной информации. Инженер либо «бекал-мекал» по-японски, либо начинал изъясняться совершенно непонятными терминами. Одним словом, толку от него было, как от козла – молока.

А когда этот бесполезный во всех отношениях разговор закончился, Кйоко вывела Бондарева на улицу и заявила:

– Я думаю, на сегодня с вас хватит. Миссис Такахито настоятельно просила не утомлять вас осмотром фабрики. В нашем городе есть и другие места, гораздо более интересные.

– Какие? – мрачно осведомился Бондарев, понявший, что его попросту обвели вокруг пальца.

– Разные, – туманно ответила японочка. – Их много.

– Я никуда не пойду.

– Не надо идти. Мы поедем. Можете сесть за руль, если хотите.

– Что я хочу, так это продолжить производственную экскурсию.

– Невозможно, – вздохнула Кйоко. – Срок выписанного вам пропуска истек. Продолжим завтра, хорошо?

«Плохо», – подумал Бондарев, но смолчал.

Кйоко привела его к своему маленькому потрепанному «Ниссану», довольно скромному по меркам того, кто захотел бы прокатиться на крутом японском автомобиле. Они отправились в путь, переехали по мосту на следующий остров и принялись бесцельно колесить по Хиросиме. Все это время ротик Кйоко не закрывался ни на минуту. Она говорила много и охотно на любые, самые неожиданные темы, а когда Бондарев спрашивал, куда свернуть или как добраться туда-то, моментально терялась. Ориентировалась в городе она не лучше, чем стрекоза, попавшая в муравейник.

После того как их «ниссанчик» четырежды пересек один и тот же мост, Бондарев решил взять инициативу в свои руки и действительно очень скоро вырулил на одну из центральных магистралей города. Он собирался спросить, почему Кйоко не позволила ему взять в руки деда-мороза и почему не представила его управляющему, Хато Харакумо, когда она схватилась за руль и резко вывернула его вправо:

– Нам надо туда!

– Нам налево, – возразил Бондарев, чудом избежав столкновения с рыбным фургончиком, на борту которого красовались два влюбленных осьминога. – И вообще, когда веду машину, я предпочитаю, чтобы руль находился только в моих руках.

– Простите меня, – сказала Кйоко, – но я решила, что вам захочется взглянуть на Парк Мира.

– Это где девочка с журавликами? – спросил Бондарев.

– Вы там уже бывали? – На ее симпатичной мордашке проступило такое разочарование, что пришлось соврать.

– Нет, просто слышал.

– Тогда, – оживилась Кйоко, – может быть, вы хотите взглянуть на парк собственными глазами?

Японцы не только глубоко переживают национальную трагедию 1945 года, но и гордятся тем, что сумели выстоять, пережить кошмарный шок и возродиться, словно Феникс из пепла. Им кажется, что все должны непременно разделять с ними чувства по поводу атомной бомбардировки и постоянно помнить о бедствии, постигшем Хиросиму и Нагасаки. У Бондарева язык не повернулся отказать своей маленькой черноглазой спутнице.

– Хочу! – воскликнул он с фальшивым энтузиазмом. – Очень хочу взглянуть на парк собственными глазами.

По прибытии на место Кйоко потащила Бондарева к бетонной арке, под которой плясали языки пламени, и заявила, что огонь будет потушен не раньше, чем на Земле будет уничтожено все атомное оружие.

– В таком случае, – изрек он, – можете считать это вечным огнем.

– Почему?

– Потому что атомное оружие будет существовать до тех пор, пока существует человечество, и исчезнут они одновременно.

– Вы пессимист, – заметила Кйоко.

– Скорее, реалист, – возразил Бондарев.

– Люди обязательно поумнеют.

– В истории примеров тому не существует. Воевали, воюют и будут воевать.

– Нет, если с детства каждый будет знать, что такое война, – заявила Кйоко и повела Бондарева на другой берег реки Ота, где высилось какое-то полуразрушенное здание. – Вот, смотрите, – сказала она, держа его за руку. – Это Гэмбаку дому, Атомный купол. До войны здесь размещался Выставочный центр. Он находился всего в ста шестидесяти метрах от эпицентра взрыва, но уцелел, а все, кто был внутри, погибли. Разве не ужасно?

– Ужасно, – согласился Бондарев. – После той войны половина СССР лежала в руинах, да и Европе досталось. Не помню точно, сколько миллионов человек погибло. Несколько десятков. И что? После этого войны прекратились?

Кйоко вздохнула, подумала немного, а потом спросила:

– Скажите, а сколько русских погибло на войне?

– Не только русских. В Советском Союзе разные народы жили. По одним оценкам, в сорок пятом не досчитались двадцати миллионов. По другим – в два раза больше.

– А в Хиросиме и Нагасаки около двухсот тысяч. Это получается… это получается…

– Что? – спросил Бондарев.

– Ужас получается, – заключила Кйоко. – И вы это пережили?

– Как видите.

– Вот, значит, какие вы, русские…

– Какие?

– Знаете, – неожиданно предложила японка, – поехали ко мне.

– Распоряжение миссис Такахито?

– Нет, – ответила она, увлекая его в сторону автостоянки, где их дожидался видавший виды «Ниссан». – Это моя инициатива. Вы согласны?

– Ну…

Это было единственное слово, произнесенное Бондаревым. Он замолчал и не открывал рта до конца поездки.

13

Кйоко проживала в небольшой, но со вкусом обставленной и довольно элегантной квартире. Несмотря на закрытые окна, был слышен неумолчный гул автомобилей. Пожалуй, это было единственное, что Бондарев смог бы наверняка сказать о ее жилище. Потому что, едва переступив порог, девушка обернулась и заключила его в свои объятия. Не проявляя стремления слиться с Бондаревым в страстном поцелуе, она энергично двигала бедрами, пока не соскользнула и упала перед ним на колени.

– Погоди, – попросил он. Без всякой уверенности в тоне.

– Ни о чем не беспокойся, – пробормотала она, нащупывая его возбужденную плоть сквозь ткань брюк.

– Я сказал, погоди! Хватит!

– Не хватит. Я тебя хочу.

Не сговариваясь, они перешли на фамильярную манеру общения, что на английском языке получилось практически незаметно. Ведь местоимение «you» означает как «ты», так и «вы». Все остальное зависит от построения фраз.

Вразумительные фразы очень скоро иссякли. Остались одни только междометия и чувства. Бондарев потерял способность думать.

Кйоко оказалась весьма искушенной в сексе или, как принято говорить, в любви. Она наслаждалась сама и позволяла Бондареву получать удовольствие от каждого сантиметра своего прекрасного тела. Но для того, чтобы поддерживать огонь, необходимо топливо, и через два-три часа любовники пришли к выводу, что им необходимо подкрепиться.

Кйоко отвезла Бондарева в первоклассный морской ресторан, расположенный на одном из шести островов, соединенных между собой восемью десятками мостов.

Заведение оказалось довольно экстравагантным. За стеклянной стеной находился специальный зал для любителей рыбной ловли. Получив снасти, посетители самостоятельно вылавливали из цистерн будущие ингредиенты для своей трапезы.