Наша первая революция. Часть I

Ввиду этих обстоятельств совершенно ясно, что никто из подсудимых не заблуждался насчет личности Хрусталева. В июне 1907 года, когда я и Хрусталев были уже за границей, все с.-д., сосланные по делу Совета, обратились из ссылки с письмом к руководящим товарищам, в котором указывали, что «по своим политическим и нравственным качествам Хрусталев не может занимать никакого ответственного поста в партии». Под этим письмом подписались не только «интеллигенты», но и все сосланные рабочие: Киселевич, председатель союза печатников (Хрусталев входил в Совет в качестве одного из 20 делегатов от этого союза), Злыднев (от Обуховского завода), Немцов, Комар… И действительно: несмотря на фантастическую популярность, созданную ему обывательской прессой, Хрусталев никогда ни в какие учреждения партии не выбирался. Он вышел из партии четыре года тому назад – именно потому, что «по своим политическим и нравственным качествам» не мог иметь в ней места.

Примите и проч.

Л. Троцкий.

«Киевская Мысль», 16 мая 1913 г.

Приложение N 21

Письмо в Истпарт

Предисловия к «Воспоминаниям» т. Сверчкова дать не могу за совершенным отсутствием времени. Но некоторые данные для характеристики того времени сообщаю вам в форме этого беглого письма.

В феврале 1905 г., с паспортом отставного прапорщика Арбузова, я приехал в Киев, где в течение нескольких недель переходил с квартиры на квартиру и даже скрывался в глазной лечебнице. Помню, что сестра добросовестно делала мне ножные ванны по предписанию главного врача – единственного человека в больнице, посвященного в мою историю. В Киеве я встретился с Леонидом Борисовичем Красиным, входившим тогда в большевистский Центральный Комитет. В распоряжении Красина была большая, хорошо оборудованная типография (кавказская). Я в Киеве написал ряд воззваний и листовок, которые пересылал т. Красину для издания и которые печатались с совершенно необычной для нелегальных типографий отчетливостью. Из Киева я проехал в Петербург, где при содействии того же Красина устроился в Константиновском военном училище на квартире главного врача Александра Александровича Литкенса. Старший сын его Саня (Александр), которому было лет 18, принадлежал уже к партии, руководил несколько месяцев спустя крестьянским движением в Орловской губернии, но не вынес сильных нервных потрясений, заболел и скончался. Младший сын Граня, в тот период гимназист 7-го, кажется, класса, ныне член коллегии Наркомпроса.

Как вы знаете, организационно я не входил тогда ни в одну из фракций. В Петрограде я продолжал сотрудничество с т. Красиным и в то же время поддерживал связь с меньшевистской группой. В центре всех дискуссий того времени стояли вопросы о вооруженном восстании, о временном революционном правительстве, о рабочем правительстве, о демократической диктатуре рабочих и крестьян и пр., и пр. Весною меньшевистская группа поддерживала мои тезисы о необходимости подготовки вооруженного восстания и захвата власти временным революционным правительством. Из-за границы, из редакции меньшевистской «Искры», посылались громы и молнии на петербургских меньшевиков. Потом подоспел провал группы. Состав ее обновился, и лозунг захвата власти сменился лозунгом «революционного самоуправления».

После больших питерских провалов, вызванных провокацией Николая-Золотые Очки (фамилию я забыл, кажется, Доброскок), мне пришлось временно скрываться в Финляндии. Там я подготовил к печати перевод речи Лассаля и свое к ней предисловие, в котором развивал мысль о завоевании русским рабочим классом власти и о перманентной революции. Прибыл я в Петербург в разгар октябрьской стачки. Забастовочная волна все ширилась, но была опасность, что движение, не охваченное единством организации, безрезультатно сойдет на нет. От Иорданского, к которому я пришел с планом создать выборный орган по образцу комиссии Шидловского, я узнал, что меньшевики уже выдвинули лозунг выборного революционного самоуправления. Находившаяся в Петербурге часть большевистского Центрального Комитета, руководимая Богдановым, была решительно против создания выборной беспартийной рабочей организации. Отрицательное отношение петербургских большевистских верхов к Совету продолжалось до приезда в Россию тов. Ленина. Я присутствовал на том заседании большевистского ЦК (или бюро ЦК, или Петербургского бюро ЦК), где вырабатывалась тактика по отношению к Совету. Богданов внес следующий план: внести в Совет от имени большевистской фракции предложение немедленно признать социал-демократическую программу и общее руководство партии; в случае отрицательного решения Совета – выйти из его состава. На совещании, кажется, принимали участие: Мешковский, Посталовский и Игорь (Гольдман). «Ультиматистская» (отзовистская) тактика Богданова уже здесь нашла свое выражение с полной отчетливостью. Все возражения против предъявления программного ультиматума Петербургскому Совету были признаны несостоятельными. Я пытался убедить Игоря, который, как мне казалось, колебался, но совещание утвердило план Богданова.

Через несколько дней тов. Антон (Красиков) действительно внес в Совет предложение от имени большевиков принять партийную программу и признать руководство партии. Насколько помню, прения были очень кратки. Возражал Хрусталев. Предложение Красикова встретило крайне слабую поддержку. Но большевики, вопреки плану Богданова, не вышли из Совета. К этому времени Петербургский Совет уже сильно вырос, и рабочие-большевики принимали активное участие как в выборах в Совет, так и в работах самого Совета. Через несколько дней, после приезда тов. Ленина, изменилась и принципиальная оценка Совета со стороны большевиков.

Я вспоминаю еще одно совещание руководящих большевиков в Петербурге, посвященное аграрному вопросу. Инициатором этого небольшого совещания (3 – 4 человека) был тов. Мешковский; в результате совещания мне было предложено изложить точку зрения перманентной революции в применении к аграрному вопросу на собрании петербургских агитаторов партии. Не помню, присутствовали ли на этом собрании только агитаторы-большевики или были также и меньшевики. Помню, однако, что одним из моих оппонентов был тов. Крыленко (прозывавшийся тогда «тов. Абрам»). В общем идея перманентной революции вызвала большое недоумение.

Уже через несколько дней после октябрьского манифеста мы с Парвусом овладели (в смысле идейного направления) «Русской Газетой», которую издавал, кажется, Дучинский. Газета имела боевой, агитационный характер и быстро шла в гору. Она имела вначале тираж около 30 тысяч. К моменту нашего ареста тираж ее далеко превышал 100 тысяч, а требования из провинции шли и шли. По словам Дучинского, ему нужно было бы печатать газету, по меньшей мере, в полмиллиона экземпляров, чтобы удовлетворить провинциальный запрос.

Вместе с тем мы с Парвусом поставили на «договорных» началах с меньшевиками большую ежедневную газету «Начало». Газета взяла очень революционный тон и в ряде статей – не только моих и Парвуса – проводила идею перманентной революции. Я припоминаю статьи Мартынова по аграрному вопросу и даже статью Дана – «Нужен ли порядок?» Когда в декабре у меньшевиков началось похмелье, самое упоминание о «Начале» вызывало раздражение в их среде, в том числе и у бывших меньшевистских редакторов и сотрудников газеты.

В Совете разногласия между большевиками и меньшевиками не успели сказаться, если не считать описанного выше эпизода с ультиматумом. Все решения и резолюции, вырабатывавшиеся и выносившиеся крайне спешно, прочитывались предварительно двумя-тремя руководящими большевиками и меньшевиками (Красиков, Кнуниянц («Богдан»), Сверчков, Злыднев и другие). Идея рабочего правительства, т.-е. завоевание власти рабочим Советом, хотя и не была программно признана, но вытекала из всего положения Совета, из всей его работы. Фракционные расслоения резко пошли после декабрьского поражения. Меньшевики ударили отбой по всей линии. Зборовский и Вайнштейн-Звездин круто повернули направо. Сверчков и Злыднев не шли за ними до конца, но отмежевались от идеи перманентной революции. Это теснее сблизило меня с большевистской группой в тюрьме, которая хотя и не признавала «перманентной революции», но решительно выступала против покаянных воплей меньшевизма. Из тюрьмы я сотрудничал в большевистских изданиях. Фракционные отношения не достигли, однако, в тюрьме такого обострения, какое они уже успели приобрести на воле. Это дало нам – социал-демократам, как мы все тогда назывались, обвиняемым по делу Совета, возможность выпустить коллективную работу о Петербургском Совете Рабочих Депутатов. В составлении книги принимали участие как большевики, так и меньшевики.

Вот все, что могу вам наспех сообщить из области внутрипартийных отношений в первом Петербургском Совете.

С коммунистическим приветом Л. Троцкий.

25/VIII – 1921 г.

Д. Сверчков. «На заре революции», стр. 5 – 9.

Примечания

1

До 9 января – брошюра, состоящая из нескольких статей, написанных в конце 1904 г. и изданных лишь после 9 января. Исчерпывающее объяснение ее происхождения и характера мы находим в одном документе, принадлежащем перу тов. Троцкого:

«Исходя в сущности из известного положения Плеханова о том, что русское революционное движение победит, как рабочее; или не победит вовсе, я в 1904 году, на основании опыта бурных стачечных движений 1903 года, пришел к выводу, что царизм будет низвергнут всеобщей стачкой, на основе которой развернутся открытые революционные столкновения, которые, развиваясь и расширяясь, внесут разложение в армию и лучшие ее части толкнут на сторону восставших масс. Эта брошюра была мною сдана заграничному издательству меньшевиков, которые тогда тактически еще не определились и в среде которых шла внутренняя борьба, причем Мартов отстаивал позицию: класс против класса (его программная статья в 1-м номере „Социал-Демократа“), а Вера Ивановна Засулич и другие отстаивали политику соглашения с либералами и поддержки буржуазии. Мартов вскоре сдал позицию и с небольшими оговорками стал проводить политику Дана, который, в свою очередь, лишь плутовато прикрывал Засулич обрывками марксистской фразеологии. Меньшевики всячески затягивали печатание моей брошюры, а когда разразилось 9 января в Петрограде, вполне подтвердившее значение всеобщей стачки, объявили брошюру устаревшей. В корректуре с брошюрой познакомился т. Парвус, который занимал тогда вполне интернациональную революционную позицию. Парвус сделал тот вывод, что из революции, движущей силой которой является рабочий класс, а решающим методом – всеобщая стачка и восстание, вытекает переход власти к рабочим в случае победы революции. В этом смысле Парвус написал предисловие к моей брошюре, и вместе с ним мы настояли на ее появлении. Она вышла под заглавием „До 9 января“. В предисловии к брошюре я разбирал ход и смысл событий 9 января».

В. И. Ленин в своей статье «Социал-демократия и временное революционное правительство» подверг критике взгляды Парвуса, развитые им в предисловии к брошюре т. Троцкого.

«Неверны, – писал он, – положения Парвуса, что „революционное временное правительство в России будет правительством рабочей демократии“, что „если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим“, что социал-демократическое временное правительство „будет целостное правительство с социал-демократическим большинством“. Этого не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории революционной диктатуры. Этого не может быть потому, что сколько-нибудь прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа. Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой полупролетариев, полухозяев, т.-е. с массой мелкобуржуазной городской и сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни было иллюзии» (т. VI, стр. 132).

2

Русско-японская война – явилась результатом безрассудной внешней политики царизма, направлявшейся группой бюрократов, заинтересованных в грабеже Дальнего Востока. Царское правительство спровоцировало войну с Японией, не успев подготовить ни военные, ни материальные ресурсы. Война, по замыслу ее организаторов, должна была также разрядить социальную атмосферу внутри России. Ослепленные царские бюрократы рассчитывали на сплошной триумф в борьбе с «азиатами». Все расчеты самодержавия оказались неверными. С первых же дней войны русская армия и флот стали терпеть поражения. Внутри России война привела к неслыханному обострению классовой борьбы и вызвала пораженческие настроения не только в среде с.-д., но и в некоторых либеральных кругах.

Поражение царской России сильно подорвало ее международное положение. Либеральные круги всех стран с нескрываемым удовлетворением встретили крах царизма на Востоке. Лишь боязнь великих держав, что Япония не в меру усилится на Дальнем Востоке, помогла России закончить войну и заключить мир на менее тяжелых условиях, чем это вытекало из размеров победы Японии. В самой России война дала сильный толчок революционному движению и привела в конечном результате к небывало широкому стачечному движению, завершившемуся образованием Петербургского Совета Рабочих Депутатов.

3

Съезд земских деятелей – происходивший в Петербурге 6 – 8 ноября 1904 г., в сущности, представлял собой частное совещание земцев. Запрещенный ранее Плеве, съезд был разрешен его преемником Святополк-Мирским, который считал, что для ликвидации брожения надо дать земцам поговорить о своих делах. К тому же проигранное Лаоянское сражение заставило правительство заговорить более мягким языком с либералами. Президиум совещания был избран в составе: председателя Шипова и двух товарищей председателя – И. И. Петрункевича и князя Г. Е. Львова (председателя Временного Правительства в 1917 г.). Собравшееся на частной квартире совещание усиленно охранялось полицией от вторжения рабочих и студентов. Основным вопросом порядка дня был вопрос о конституции. Ни земельного, ни рабочего вопроса совещание не коснулось. По вопросу о конституции произошел раскол между различными группировками совещания. В этом основном вопросе нужно было выработать решение, которое удовлетворило бы различные течения среди земцев. Группу либерально-славянофильскую, руководимую председателем съезда Шиповым, надо было примирить с конституционным характером движения; «серых отцов провинции» – с политическим характером совещания; группу рядовых членов – с ярко-оппозиционной тенденцией решений съезда. Немногих же представителей демократизма уговаривали удовлетвориться неопределенной формулой о «желательности» Учредительного Собрания без упоминания о всеобщем избирательном праве. Большинство в этом земском парламенте осталось за конституционалистами, которые добились принятия требования о созыве народного представительства с правом решающего голоса, – тогда как правая группа Шипова настаивала лишь на старой земской формуле законосовещательного представительства. За резолюцию шиповцев было подано 27 голосов (см. отчет в «Праве»; в своем «сжатом очерке» тов. Покровский указывает другую цифру – 38). Конституционное большинство съезда считало необходимым добавить указания на то, в чем должно выражаться участие народных представителей: «1) в осуществлении законодательной власти, 2) в установлении государственной росписи доходов и расходов и 3) в контроле за законностью действий администрации». Оба мнения зафиксированы в резолюции. «Ввиду частного характера совещания, – пишет „Освобождение“, – большинство, не желая насиловать мнение меньшинства, не возражало против включения формулы последнего в окончательную редакцию заключений съезда».

Постановления съезда и его требования конституции так и остались частным мнением либеральных земцев, не оказав по существу никакого влияния на правительство. Доказательством этого является указ 12 декабря 1904 г., ни слова не говоривший о народном представительстве и весьма неопределенно – о некоторых административных послаблениях.

4

Московская городская дума 30 ноября 1904 года приняла следующее постановление:

«Представить высшему правительству, что, по мнению Московской городской думы, неотложно необходимо: установить ограждение личности от внесудебного усмотрения; отменить действие исключительных законов, обеспечить свободу совести и вероисповедания, свободу слова и печати, свободу собраний и союзов, провести вышеуказанные начала в жизнь на обеспечивающих их неизменность незыблемых основах, выработанных при участии свободно избранных представителей населения; установить правильное взаимодействие правительственной деятельности с постоянным, на законе основанном контроле общественных сил над законностью действий администрации».

Это выступление явилось началом для целого ряда аналогичных выступлений городских дум по всей России.

5

На заседании частного совещания земских и городских деятелей, происходившем 6, 7 и 8 ноября, земцы, не сумев прийти к соглашению по вопросу о конституции, включили в общую резолюцию два требования: меньшинства и большинства. Мнение большинства гласило: «Для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом на основе вышеуказанных начал и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни – безусловно необходимо правильное участие народного представительства, как особого выборного учреждения, в осуществлении законодательной власти, в установлении государственной росписи доходов и расходов и в контроле за законностью действий администрации».

Мнение меньшинства гласило: «Для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом на основе вышеуказанных начал и для обеспечения правильного развития государственной общественной жизни – безусловно необходимо правильное участие в законодательстве народного представительства, как особого выборного учреждения». В заключение резолюции правые и левые земцы выражают надежду, «что государственная власть призовет свободно избранных представителей народа». Подробнее о земском съезде и его основных решениях см. примечание 3.

6

«Новое Время» – петербургская ежедневная газета, издававшаяся с 1876 г. А. С. Сувориным. Газета занимала крайне консервативную позицию с самого первого дня своего существования. Будучи по существу официозом, «Новое Время» на своих страницах неизменно вело кампанию против революционной демократии, рабочего класса и радикальной интеллигенции. Травля «инородцев», юдофобство красной нитью проходит через все руководящие статьи газеты. Орган бюрократических верхов, «Новое Время» не отличалось особой устойчивостью и обычно меняло свой курс в связи с персональными изменениями в министерстве. Во время революции 1905 г. заняло крайне реакционную позицию, требуя решительных мер по отношению к революционерам и бастующим рабочим.

Ниже мы помещаем характеристику «Нового Времени», принадлежащую тов. Троцкому (написанную им в 1906 г., но не вполне законченную):

«Новое Время» – газета литературная, политическая и продажная, издается Сувориным в течение 40 лет. Газета, как известно, несчетное число раз меняла свое «направление», но эти перемены происходили всегда в очень узких пределах, – именно в рамках борьбы разных министров, министерств и ведомств. «Новое Время» стояло за классицизм при министре просвещения Делянове и против классицизма – при Ванновском; за бараний рог – при Плеве, за «доверие» – при Святополк-Мирском. При всех этих переменах «Новое Время» оставалось органом литературного негодяйства. Ненависть к демократии, радикальной интеллигенции, социалистическому пролетариату и революционному крестьянству выражалась и выражается во множестве статей, написанных «слюною бешеной собаки». Юдофобство проходит через все превращения «Нового Времени», ибо бесправие евреев входило в программу всех министров самодержавия.

Суворин получает для своей газеты дорогие казенные объявления и имеет в своем распоряжении железнодорожные киоски. Он получает сведения из министерских канцелярий.

«Новое Время» поддерживало Витте, как министра финансов, с пеной у рта отстаивало питейную реформу, стояло за воинственную политику на Дальнем Востоке, оправдывало русско-японскую войну, восхваляло военный гений Куропаткина и Рождественского, скрывало правду, лгало, обманывало.

В 80-е и 90-е годы «Новое Время» было официальным органом торжествующего негодяя, властителя дум современности. Но эти времена безвозвратно прошли.

В начале нового столетия «Новое Время» и его герой-негодяй оказались окруженными атмосферой всеобщего негодующего презрения, которое сгущается с каждым днем. В ночь с 17 на 18 октября 1905 г. случайная толпа, собравшаяся на Невском, пропела у окна «Нового Времени»: анафема!

«Анафема тебе! Будь проклят, Иуда!» – вот крик, которым молодая демократическая Россия провожает в могилу позорного хозяина позорной газетной шайки".

7

В течение 1904 г. тихоокеанский флот потерпел два крупных поражения. Первое произошло у Порт-Артура, когда 26 января главные силы тихоокеанской эскадры, в составе 15 вымпелов, стоявшие на открытом внешнем рейде Порт-Артура, были совершенно неожиданно атакованы японскими миноносцами. В результате броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Паллада» получили тяжелые повреждения. На следующий день, 27 января, около 11 часов утра, вся японская эскадра, под командой Того, показалась перед крепостью и открыла огонь. Русские суда отвечали, держась под защитой береговых батарей, которые, по мере доставки снарядов, последовательно вступали в бой. С развитием их огня японский флот отступил. Бой продолжался около 40 минут, причем у нас были повреждены броненосцы «Полтава» и крейсера «Аскольд» и «Новик». Японские суда получили лишь незначительные повреждения, которые скоро были исправлены.

Второе сражение произошло на Желтом море 28 июля. По приказанию наместника Алексеева, порт-артурская эскадра должна была, прорвавшись через блокирующий японский флот, идти во Владивосток. Начальник флота адмирал Витгефт и весь командный состав, за единичными исключениями, возражали против такого решения и подчинились лишь категорическому приказанию. Утром 28 июля эскадра вышла из Порт-Артура в боевом порядке: впереди крейсер «Новик» с 8 миноносцами, затем 6 броненосцев и за ними 3 крейсера. В первом часу дня раздались первые выстрелы с японской эскадры, состоявшей из 4 броненосцев, 6 крейсеров и нескольких миноносцев, под личным начальством Того. Русские начальники, не веря в успех, несмотря на бодрый дух команд, старались уклониться от боя и проскользнуть во Владивосток, но вследствие медленности хода судов это им не удалось. В результате 5 броненосцев, 1 крейсер и несколько миноносцев вернулись в Порт-Артур; крейсер пришлось затопить у берегов Сахалина, а остальные суда (1 броненосец, 2 крейсера и несколько миноносцев) нашли убежище в нейтральных портах, где разоружились. Японский флот не потерял в сражении ни одного судна.

По этому поводу в официальной морской истории говорится: «Сражение 28 июля дало японцам не столько успех материальный, сколько моральный; в нем русская эскадра потеряла веру в своих адмиралов и после возвращения в Артур невольно покорилась участи быть погребенной в Артурской гавани».

Постоянные неудачи русского флота объяснялись его технической отсталостью, а также плохой подготовкой судовых команд и особенно командного состава{75}.

8

В течение 1904 г. русская армия потерпела ряд жестоких поражений, из которых главными были:

1. Лаоянское. В этом сражении со стороны русской армии участвовало свыше ста тысяч штыков, десяти тысяч шашек и около 600 орудий, со стороны японской – 88.000 штыков, 3.400 сабель и 470 орудий. С обоих сторон были чрезвычайно сильные потери, исчислявшиеся для русских в 16.000 чел., для японцев – в 23.000. По утверждениям военных авторитетов, Лаоянское сражение было проиграно благодаря исключительно-трусливой тактике Куропаткина. По этому поводу в монографии германского генерального штаба говорится следующее: «В положении Куропаткина всякий решительный полководец, вместо того, чтобы признать себя побежденным и отступить, произвел бы салютационную стрельбу из пушек и принудил бы историю присудить себе победные лавры».