Снимите меня с креста

Сглотнул слюну, поперхнулся, остановился откашляться:

– Небось, Лёнька с дружками. Тоже мне, нашли развлечение!

Стараясь не смотреть на жертвоприношение, двинулся дальше, но не мог совладать с собой и изредка поглядывал на несчастное животное. В том, что оно мертво, сомнений не было…

Остаток короткого путешествия прошёл без неожиданностей, за исключением одного. Когда Павел всё той же тропинкой возвращался в село, висевшей собаки он уже не увидел. Окинув взглядом землю в радиусе десятка метров, он не обнаружил её и лежащей.

Глава 4

– Что это ты чудишь?

Ирина недоумевающе воззрилась на гантели, эспандер и скакалку.

– У Леночки температура высокая. Я за фельдшерицей послала, а ты только о себе думаешь. Благо, мимо Лёнька проходил. Как я её одну оставила бы?

Не скрывая раздражения на мужа и озабоченности состоянием дочери, Ирина крепко прижимала к себе закутанную в одеяло малышку.

Вскоре присеменила тётя Глаша, так в селении звали пожилую женщину, окончившую медицинское училище и совмещавшую должности всех нужных медицинских работников, вдобавок разбирающуюся в ветеринарии.

Диагноз был суров – тётя Глаша не смогла поставить диагноза. Она заглядывала то в ротик плачущей девочки, то осматривая её кожу, то мяла животик… и ничего не находила. Температура у Леночки поднималась. Девочка горела, бредила и постоянно просила пить.

Посоветовав молодым родителям отвезти ребёнка в город, тётя Глаша удалилась, расстроенно покачивая головой и обещая прислать водителя со старенькой колхозной Нивой – гордостью председателя местного, загибающегося от нехватки рабочих рук государственных дотаций, колхоза.

Время шло ближе к вечеру.

Дождь закончился, оставляя после себя чувство безысходности и нарастающей тревоги.

Вскоре приехала машина. Услышав настойчивый сигнал, Павел поспешно открыл форточку, громко крикнул, чтобы подождали. Ирина оделась сама, одела хнычущую дочку, закутала её в шерстяное одеяло, и, не доверяя мужу маленькое сокровище, спустилась с дочкой по ступенькам низенького крылечка и пошла к машине.

Вместо Фёдора Петровича, личного водителя председателя, за рулём сидел незнакомый мужчина. Картинно выпорхнув из машины и распахнув заднюю дверь, представился:

– Николай Иванович. Прошу-с любить и жаловать. Фёдор Петрович нынче слегка подшофе, а я – его племянник, значится, буду. Глашенька меня попросила. Вам ведь в город нужно-с?

Разглядывая святое семейство сквозь не уместные в сумерках затемнённые очки, странно подёргивая правой скулой, мужчина улыбался широко – под стать распахнутой машине. Не обращая ни на что внимание, Ирина передала девочку мужу, села сама. Павел отдал ей дочь и устроился рядом с водителем. Перекрестился.

– Ну-с, с Богом.

Павел взглянул на Николая Ивановича. А тот уже с совершенно серьёзным видом подытожил:

– С ним, с ним, родимым. Позвольте-с, я верю в Бога. Что вы на меня так смотрите? Не похоже?

Павел промолчал.

Не успела Нива выехать за посёлок, как дороги не стало. Они не поехали, а поплыли по раскисшему чернозёму, выписывая замысловатые зигзаги. Павел поразился – водитель очень хорошо знал каждый изгиб бездорожья. Смеркалось, тусклый свет фар едва освещал размытую колею, а Николай Иванович в очках с тёмными стёклами уверенно вёл машину, как-то очень деликатно объезжая одному ему известные ухабины да рытвины.

Вытряхнув из протекторов комья грязи о груду щебня и вздохнув с облегчением, выехали на шоссе. Шедевр российского автопрома поехал чуточку быстрей, а вскоре, мерцая неприветливыми редкими огоньками, их встречал областной городок. Электроэнергию экономили повсеместно.

Заехали в детскую поликлинику. Она была уже на замке. Достучавшись до сторожа, узнали, где находится городская больница.

Всю дорогу Леночка проспала, укачиваемая сначала тряской, потом тихой шуршащей ездой по влажному асфальту.

Глава 5

В приёмном покое больницы их встретил дежурный врач.

Осмотрев девочку, он удивлённо покачал головой.

– Вы знаете, я ничего у неё не нахожу.

Померил температуру – она оказалась нормальной. Ирина с Павлом недоумённо переглянулись.

– Может, градусник испортился?

– Счастливого вам обратного пути.

Врач по-доброму посмотрел на молодых родителей.

Совершив очередной кульбит на железнодорожном переезде, выехали за город. Натужно крепившееся пару часов небо наконец-то разразилось проливным дождём. Николай Иванович всё так же уверенно вёл машину, тем не менее, Павла обуяло предчувствие ужаса. Он вцепился в сидение, чего-то ожидая…

Вот оно. Визг тормозов. Перегнавший Ниву автомобиль резко затормозил, и столкновения было бы неизбежно, если бы последний не пошёл бы юзом и не направился прямиков в кювет.

Николай Иванович, казалось, даже не заметил дорожной ситуации и как ни в чём не бывало спокойно, не сбавляя скорости, держался за баранку со всё той же широкой улыбочкой.

– Может, нужно остановиться и помочь людям?

Ирина нервно выкрикнула фразу, дрожа всем телом и ещё сильнее прижимая к себе уснувшую дочку.

В ответ Николай Иванович лишь снисходительно процедил сквозь зубы: «Ни к чему».

Супруги оглянулись. Под ночным осенним дождём занималось зарево пожара, расплывавшееся по мокрым стёклам округлыми оранжевыми пятнами, двоилось, троилось, и больше нечего было добавить к словам, цинично сказанных человеком, от которого, Павел с Ириной очень остро ощутили это, зависела их жизнь.

Усиливалось впечатление, что поездка длится целую вечность. Где же их поворот? Но его всё нет и нет. Шоссе шуршало под колёсами. Дворники подпрыгивали на лобовом стекле, едва успевая справляться с потоками воды.

Боясь произнести хотя бы ещё одно слово, Ирина закрыла глаза, задремала. Павла тоже укачало. И только Николай Иванович вёз и вёз их куда-то вдаль, насвистывая себе под нос…

Одновременно очнувшись ото сна, Ирина с Павлом как-то странно переглянулись. Они лежали в супружеской постели. Между ними – их Леночка.

Когда дочка хворала или если она капризничала по ночам, то, само собой разумеется, Павел перемещался на диванчик в маленькую гостиную. Рядом с мамой малышка чувствовала себя спокойней и легче засыпала.

Но сегодня, как она оказалась сегодня на их кровати, между мамой и папой, которые никогда этого не позволяли, чтобы во сне ненароком не причинить малышке вреда?

Супруги встали, зябко дрожа от утренней прохлады и от едва не случившейся трагедии. Каждый думал о чём-то своём. Павел отправился в сени за дровами, занялся печкой. Ирина, брызнув в лицо холодной водой из рукомойника, принялась готовить завтрак.

Молча без аппетита проглотив полтарелки овсяной каши, Ирина вернулась к дочке в спальню. Девочка ещё спала, и у молодой женщины было время обдумать странный сон. Чтобы успокоиться, продолжила начатое накануне вязание. Дочка дышала спокойно и размеренно, умиротворённо причмокивая во сне пухленькими губками.

А Павел пошёл в церковь – подготовиться к службе, помолиться и привести в порядок мысли, навеянные ему ночным видением.

Глава 6

Несмотря на сырость и холод, в маленькой церкви было уютно.

Выдохнув изо рта на руки струйку тёплого воздуха, Павел зажёг лампадку в левом приделе. Став на колени перед распятым Христом, начал вглядываться в его лицо. Явных мук он не заметил, лишь нечеловеческое спокойствие повеяло вечностью.

Лицо мученика – не перекошено от непереносимой боли, а источает умиротворение. «Я такое не перенёс бы», – Павел нахмурился, памятуя о сне, подумал, что непременно нужно съездить в областной центр за гантелями и уделять как можно больше времени занятиям спортом.

Может, спокойное выражение лица мученика ошибка иконописцев? Они же не представляли себя на месте распятого, как, впрочем, вообще не видели ни одного распятого.

А может, Иисус просто устал страдать, впал в кому. Но при таком виде казни смерть не наступает настолько быстро, как хотелось бы распятым, и даже в бессознательном состоянии внешний вид отражал бы страдания – совсем как в том его сне.

И вот ведь напасть!

Унять греховные мысли не предоставлялось возможным. Они текли и текли, пропитывая тёмными пятнами душу священнослужителя.

Святое распятие, православное распятие. Павел вдумался в эти понятия, в звучание привычных слов и фраз. Когда Христа приговаривали к казни и когда распинали, мало кто мог представить, что тем самым Иисусу уготовили участь святого, воскрешение и поклонение.

Право, правда и слава. Чьи? Было ли у Христа право на распятие? Такое право заслуживают преступившие закон. А что он преступил? Беззакония?

И ведь рядом с ним, наравне с ним распяли разбойников. Или, может быть, его заодно с ними? Получается, что закон с беззаконием ходят рука об руку? С какой стороны посмотреть и в зависимости от того, кто смотрит.

Правда… Да, он пострадал за правду и за истину. По крайней мере, их так учили.

Слава? Чья? Его, Христа? Но он разделил свою участь с теми, кто нарушил устои человеческого общества, оказавшись сброшенным на один уровень с негодяями, о которых, однако, не забывают упомянуть при каждом удобном случае. Святого и праведного человека поставили вровень с убийцами, ворами, всеми теми, кого приговаривают к распятию. Верней, опустили к ним на дно. Распятие и прочие виды смертельных наказаний не должны быть уделом честных людей.

Но вот – стало? Православное распятие… дало Христу право на вечную славу. Хотя обрекли его на смерть люди. Сами люди, которым не было дела до того, воскреснет Он или не воскреснет. От самых верхов до черни – никто не интересовался Его судьбой.

Злорадствовали, наслаждаясь жестоким представлением, взвалившие и до сих пор навалом валящие на Него свои кресты в виде исповеди и отпущения грехов.

Кто-то громко зашептал над самым ухом Павла:

– Да не должен ты отпускать грехи. Кто позволил? Грехи не отпускаются и не замаливаются! Они искупаются поступками.

Батюшка оглянулся – никого. С ума, что ли сходит? Пока, кажется, нет.

Но шёпот продолжился, шипя змеёй:

– Никому же неохота нести такое тяжкое бремя! Совесть-то, она, хоть и подспудно, но у каждого теплится искоркой. Малюсенькой такой искоркой.

И дошло!

Совесть, вот искру чего он, оказывается, просто обязан был раздувать.

Впрочем, кресты-то, тяжёлые такие, дубовые, люди сами на себя добровольно взваливают, но всегда хотят переложить с больной головой на здоровую…

Нет. То, да не то… Так распорядился Его Отец, Всевышний!!!

Он же и воскресил Его.

А можно ли воскреснуть, не будучи распятым?

Получается, что, следуя Христианским канонам, нельзя? Сначала нужно проповедовать что-то праведное, к чему никто прислушиваться не хочет, чтобы это деяние признали беззаконным и обрекли на смерть, мучения, воскрешение, поклонение, на вечное распятие, хотя с учётом ежегодных инсценировок на распятии находится Иисус не более трёх суток в году.

Так это и с ним, Павлом, могут поступить аналогично, если станет усердствовать.

Хорошая перспектива, однако!

Тёмные пятна в душе поплыли перед глазами тёмными кругами.

Путаница в представлениях приобрела угрожающие размеры, но остановиться Павел не мог.

Православное распятие – образец того, как распинают за правду, за истину?

Чтобы выпутаться из поймавших его сетей, Павел попытался помолиться, но молитвы не шли на ум. Он возвращался к тем тревожным снам и продолжал размышлять.

Если на распятие Его назначил Его отец, то …Павел представил себя на месте Всевышнего, – тот факт, что он, Павел, смог бы пожертвовать своей единственной дочкой, не привёл отца земного ребёнка в восторг. Скорее Павел пожертвовал бы собой, перенеся незаслуженные унижения, чем отдал бы на поругание плод своей любви, возвышенной земной любви, очарование которой несравнимо ни с какими иными благами.

Кощунство так думать?

Тёмные пятна в душе и круги перед глазами превратились в свору чёрных кошек, которые тут же принялись точить коготки о натянутые нервы.

Но молодой батюшка и на этом не закончил свои греховные рассуждения.

Кого же он любит сильнее? Разве можно выбирать между Богом и близкими родственниками? Ирина и Леночка – в них смысл его жизни.

Если с ними что-нибудь случится, не дай Бог, конечно, вот тогда Павел всецело посвятит себя тому, существование которого не отрицает и которому верит искренне, на чью защиту уповает.

Павел и молится-то в первую очередь всё больше о здоровье жены и дочери. Они нуждаются в его заботе, в его мужском надёжном плече.

С такими молитвами он ложится спать и встаёт рано утром.

С такими молитвами просил и просит хранить своих родных.

По-другому молодой батюшка не мыслит.

Просить у Творца… как попрошайка…

Последняя мысль Павлу не понравилась, но ведь многие просят то, чего сами в состоянии добиться.

А он сам разве не мужчина? Нужно всё-таки съездить в город за спортивными принадлежностями.

Глава 7

– У Ленки вашей температура, батюшка Павел.

Задорный мальчишеский голосок колокольчиком прозвенел под невысоким сводом.

Лёнька – местный хулиганистый паренёк, переводя дух от быстрого бега, уставился в первую попавшуюся икону и стал её разглядывать. Порог церкви он переступил самостоятельно первый раз после своего крещения, события, десять лет назад возвестившего громкими воплями о приобщении ещё одной души к христианским обрядам, но, отнюдь, не к ценностям общечеловеческим, по причине несоблюдения взрослеющим мальчишкой элементарного уважения к чужому имуществу.

Лёнька мог запросто залезть в чужой огород полакомиться свежей клубникой или малиной, за что бывал неоднократно бит своей матерью, рано овдовевшей гулящей женщиной. Особое удовольствие ему доставляло воровать в открытую – заходил в чужой огород через калитку и на крики хозяев отвечал зловредной ухмылочкой.

Повлиять на него не мог никто: ни участковый милиционер, дядя Вова, ни учительница крошечной средней школы, все возрастные категории учеников которой вольготно размещались в двух классах, Любовь Ивановна, ни уж тем более мать.

Павел вздрогнул, окинул церковь внезапно помутневшим взором.

– Дядь Паш, а можно мне здесь побыть?

Две черносливины лукаво блеснули из-под густых бровей.

Павел не мог отказать мальчишке в такой неожиданной просьбе, всецело уповая на то, что в святом месте подросток будет вести себя подобающе:

– Лёнь, только ничего, пожалуйста, не трогай. Ты уже взрослый. Я тебе всецело доверяю. Да сбегай прежде к Петру… передай, что пусть службу сам проведёт… или нет. – Павел, ни разу не пропустивший ни одной службы, начисто позабыл, что в таком случае подобает делать. – Пусть не проводит… на его усмотрение. Так нужно.

И по всю прыть, которую от себя не ожидал, припустился домой.

– Тётя Глаша посоветовала свозить Леночку в поликлинику. Скоро за нами приедет машина.

При этих словах Ирины супруги переглянулись.

За окном послышался сигнал автомобиля.

– Паш, сходи, глянь, что там за водитель.

Супруги переглянулись вторично.

Павел вышел за дверь и, вернувшись через минуту, побледневший и изменившийся в лице, не сказал, а прошептал:

– Николай Иванович. Это какой-то новый.

Супруги обменялись взглядом в третий раз.

– Я с ним не поеду, – Ирина истошно закричала, – с нашей дочкой всё в порядке. Я видела это во сне.

– Ирин, я тоже видел это во сне.

Они продолжали ещё пару секунд разглядывать друг на друга, недоумевая, как обоим одновременно могло присниться одно и то же.

– Тем не менее, нужно ехать. Николай Иванович не сделал нам ничего плохого, да и водитель он надёжный. Ты помнишь?

– Помню, помню. А может быть всё и так обойдётся?

Но девочка металась, горела и бредила. Срочно требовалась квалифицированная помощь доктора.

– Поехали. Всё это, конечно, странно. Может быть, ради ребёнка… если ребёнок, конечно,…всю дорогу молиться буду, – глава семьи не знал, успокаивает ли он себя и супругу или же усыпляет подозрения в том, что происходит нечто необычное.

И они решились: оделись, одели дочку и отправились навстречу неизвестности.

Глава 8

Всё остальное до определённого момента, к которому мы вернёмся немного позже, Павлу, Ирине и уважаемым читателям известно из предыдущих глав за исключением, пожалуй, того, что Павел попросил водителя заехать в магазин спорттоваров, чтобы купить всё необходимое, на его взгляд, для занятий спортом…

Ненадолго забудем о главных героях нашего повествования и перенесёмся на небо.

Уважаемые читатели не ослышались. Они приглашены именно туда, где по нашим представлениям, в наисвятейшей и наичистейшей обители пребывает Всевышний – Творец – Господь Бог. Он сидит, раскинувшись в изящном удобном кресле, инкрустированном слоновой костью, и, подперев подбородок огромной ладонью, в задумчивости взирает вниз на грешную Землю, на человечество – плод его буйной фантазии – и на последствия своего опрометчивого решения – выгнать Адама и Еву из Рая.

А ведь Ева была к тому времени беременна. Она ждала ребёнка. Это была первая беременность на свете и поэтому с непривычки переносилась из рук вон плохо – уже с третьего дня Еву тошнило. Как бы ей понадобилась амброзия, нектар и прочие диетические продукты, которых она лишилась, очутившись вне Рая.

– Эх, старый грешник. Что же я наделал?

Всевышний нахмурился. Робкая слеза скатилась по щеке, задержавшись в крупной морщинке.

– А ведь мог бы стать первым крёстным отцом первого живорожденного сына. А потом следовало бы опустить бережно всех троих на землю. Добро порождает добро. А зло – зло.

Вспомнив А.-С. Экзюпери – Его Наисвятейшее Божество, как известно, являет собой образец разностороннего развития, – вздохнул ещё сильнее:

– Мы в ответе за тех, кого приручаем. Да что мне дались эти яблоки? Не создавал бы таких греховных деревьев, не соблазнял бы – не соблазнились бы.

Колыхнул мощной грудью:

– С Ньютоном опять же оплошка вышла. Ушибло яблоком макушку, так сразу и решил, у кого можно, как бы это сказать помягче, одолжить законы, созданные и обоснованные задолго до него и до рождения сына Марии.

В отсутствии собеседников Творец вёл долгие диалоги сам с собой – то соглашаясь со своими мыслями, то пытаясь их опровергнуть.

– Что мне сказать женщине, которая ходит, и ходит, и просит за своего сына. Мария – какое красивое имя. Если бы она не была замужем, то…

Мысли Всевышнего потекли в сторону, с которой нам никогда прежде ещё не приходилось сталкиваться, когда речь заходила о Его характере.

И так сидел Он и размышлял.

Итак, Мысли Всевышнего потекли не в ту сторону, но мы не вправе Его осуждать.

– Со своей стороны я сделал всё возможное для обоих. Воскресил Христа. Я не виноват, что люди продолжают молиться распятому, а не воскресшему. Развесили кругом кресты с вечным мучеником. Смотреть тошно. Тьфу – тьфу – тьфу.

Всевышний сплюнул трижды через левое плечо.

– Ты меня звал?

Из-за левого плеча Властелина мира показался чумазый дьяволёнок.

– Да проходи, раз пришёл. Располагайся.

Скорчив хитрую рожицу, дьяволёнок с размаху плюхнулся в мягкую вату белоснежного облака у ног Всевышнего.

– Что, смотреть противно? Вечно один, как перст праведный. И некуда деться от вечной скуки. Для разнообразия хоть бы ещё что создал. Нас-то целая семья. И мама, и папа, и братья с сёстрами. Всегда найдётся с кем потасовочку устроить, побуянить, побузить. Даже на Землю спускаться для этого не нужно. Что-то я там давненько не бывал, всё некогда. Нужно бы проведать, поразмяться. Эх, жаль того дядьку.

Дьяволёнок на мгновение нахмурился, а потом радостно добавил:

– Да пусть их. Нравится смотреть на чужие мучения, пусть смотрят. Таких для острастки следует через одного прилюдно на крест гвоздями приколачивать, можно и почаще.

Всевышний только раздосадовано вздохнул. По этому вопросу у них с Дьяволом был полный консенсус.

– Кабы каждому ангела в душу, но, к сожалению, штат невелик, а об их размножении я как-то с самого начала не подумал, а теперь уже поздно что-то менять. По Райскому Уставу не положено.

– Первый блин комом. Ничего, не грусти, глядишь, в следующий раз что-то более толковое создашь. Глина, верно, низкосортная попалась. Где ты только такую раздобыл, что и душу в неё впихнуть не удалось или сам без души творил? – Раскачивая облако, бесёнок лукаво подмигнул Всевышнему.

– Ну-ну, потише, не сбрось меня вниз.

Господь Бог погрозил не на шутку разыгравшемуся мальцу.

Неслышно к собеседникам подошла красивая плачущая женщина, и голос её напоминал журчание родника:

– Здравствуй, Господь мой. И тебе, дьяволёнок, здравствовать.

Чумазое создание бросилось навстречу женщине с поцелуями:

– Приветик, дорогая.

Всевышний приветствовал Даму радушно, но обречённо:

– Здравствуй, Мария. Ничем тебя не обрадую. Пятерых просили, да всё попусту. Двое сбежали, двое повесились, а один утопился. Не Ангельское, видно, это дело – людей переубеждать. Чего они ангелов испугались, до сих пор понять не могу. Ангелы как ангелы… беленькие с крылышками. Миленькие такие. Каждую ночь прилетали. На крылышки им глушители пришлось самолично изобретать и устанавливать, чтобы не шумели и не пугали зазря.

– Господь мой, пожалуйста, попробуй в последний раз, умоляю Тебя. Вечной должницей буду.

От последних слов прекрасной просительницы у Всевышнего защемило сердце. Как жаль, что он так стар… Дальнейшие его мысли опущу по причине того, что ничто человеческое не чуждо даже самому Господу, не зря же он создавал людей по своему образу и подобию, но подозревать его в греховных помыслах мы не вправе.

– Что там у вас за проблема? Вечно вы делаете их мухи слона, —дьяволёнок бесцеремонно влез в разговор.

– Может быть, расскажете мне. Авось сумею помочь. Заодно на Земле побываю, повеселюсь всласть.

При этих словах Всевышний с Марией переглянулись и …и рассказали ему всё, как есть и как они хотели, чтобы было должно.

– Прошу. Заклинаю. Помоги хоть ты, – эмоции матери зашкаливали. – Пусть снимут моего сыночка с крестов. Он же окончательно воскреснуть не может. Да что там восреснуть. Он успокоиться не может!!! На что ему уготованы такие страдания – неприкаянным болтаться между землёй и небесами. Символы они, знаешь ли, не лишены смысла. Вот и тянут его вдобавок в разные стороны: распятия в небеса, а судьба – к земле.

Заприметив тень своего сына, серым призраком скользящую над верхушками деревьев, святая женщина, с воодушевлением помахав ему рукой, прокричала в рупор ладоней:

– Скоро тебя спасут. Потерпи ещё немного.

Но лишь тяжёлый вздох, отдалённым громовым раскатом донёсшийся до небожителей, стал ей ответом…

Не поставив в известность маму и папу, самый младший из детей Дьявола, лихо насвистывая под нос весёленькую мелодию, отправился на Землю совершать подвиг по во славу и просьбе Бога, Матери Марии и ради Христа, крёстного сына самого Творца.

А прелестная задумчивая Мария села на скамеечку у ног Господних, распустила свои чудесные вьющиеся волосы, а Он, положив свою могучую руку ей на голову, стал нежно и успокаивающе поглаживать иссини-чёрные пряди, перевитые серебряными нитями.

Глава 9

Однако пришла пора опуститься нам на Землю. Негоже раньше времени подглядывать, что происходит на небесах.

Едва старенькая Нива с нашими героями выехала за город, как проливной дождь вступил в свои приостановленные на время права. Дворники засуетились, не успевая справляться с водопадными струями.

Насвистывая под нос легкомысленную песенку, Николай Иванович уверенно вёл машину.

Под визг тормозов обогнавшая их иномарка слетела в кювет, через мгновение вспыхнула ярким светочем, расплывшимся слезливыми оранжевыми бликами по стеклам куда-то спешивших в непогоду автомобилей.

Николай Иванович слегка притормозил, но не остановился.

Ирина и Павел промолчали.

Дождь всё лил и лил, и казалось, что не будет ему ни конца, ни края, так же, как кажущейся бесконечной дороге. Убаюкивающе шуршала по мокрому асфальту резина, но пассажиры ни на секунду не смыкали глаз.

Павел и Ирина тешили себя тем, что это сон и что скоро они пробудятся в своём домике в своей постели и что третьего такого же сна они не перенесут – психика их окажется на лезвии непознанной грани сознания, когда невозможно разобрать, где явь, а где – галлюцинации и игра, навязываемая тонкими полями.

Реальность съезжала с привычной жизненной колеи.

За бортом ставшего в одночасье плавсредством автомобиля разразилась небывалая гроза, втягивающая в воронку времени и разворачивающейся драмы свидетелей, попутно ставших её невольными участниками. Или просто они оказались в нужном месте в нужное время, их, как марионеток, заставили дёргаться против воли и без согласия и так распорядился сотканный единой нитью узор судеб?