Я потрогал её

– А ты что так рано вернулся? – спросила она.

– Почему рано? Ровно месяц прошел. Ты что, забыла?

– Конечно нет, я и бутылку вина нам купила. По дороге встретила Айка, и он любезно предложил ее донести. И себе взял одну.

Они перестали обниматься. Теперь Марта стояла и нюхала розы, умоляющим взглядом щурясь в мою сторону. Ник протянул мне руку. Я поставил бутылки на тумбочку и осторожно пожал ее.

– Айк приглядывал за тобой?

– Куда там, сидел и пил у себя в комнатушке.

– Мужик, так ты вроде не пьешь вино? – теперь он говорил со мной.

– Иногда стоит как-нибудь разнообразить жизнь, чтобы все равно в итоге понять, что привычное старое не заменить ничем, – ответил я.

Но они не слушали, им было уже не до меня. Я прикрыл за собой дверь со стороны лестничной клетки. И направился проверенной дорожкой к алкомагазину, спустить последние гроши на заждавшийся меня старый добрый вискарь.

Я сидел и смотрел зоопередачу, периодически наполняя стакан. В ней рассказывалось про спаривание тигров в дикой природе. Самка будет позволять тигру залезать на нее до тех пор, пока ей это не надоест. И в какой-то момент, когда он подлезет к ней для очередного сношения, она развернется и мощно приложит лапой его по морде, тем самым как бы говоря: «Прощай. Ты мне надоел». И тигр уходит дальше искать новую самку, унося на память шрамы от когтей.

Как потом выяснилось, Ник нашел себе какую-то работу, на которой его сразу же отправили в командировку. Командировка закончилась и все вернулось на круги своя. Порядок не нарушился, все снова было так, как и должно быть. Вот только выпить мне стало хотеться чаще и больше.

Марта с Ником заходить перестали.

Глава . еще одна.

В детстве отец попытался научить меня плавать. Не спрашивая, он взял меня за руку и потащил к реке, несмотря на мои попытки вырваться из цепкой хватки его пальцев. Я кричал:

– Пожалуйста, пап, не надо! Я не хочу! – но все было тщетно.

И вот, мы оказались на середине реки. Отец держал меня за живот и грудь. Игнорируя мои всхлипы, он объяснял, что надо загребать под себя руками, помнить про ноги и другие правила. Но я не слушал, страх заглушал все инструкции.

Я почувствовал, как его ладони перестали меня поддерживать. В следующий миг я был уже под водой. Над поверхностью слышались его крики: «Отталкивайся! Всплывай! Давай!», но вместо этого меня только больше тянуло ко дну. Я переворачивался, хаотично махая конечностями. Не знаю, какая там была глубина, но света с поверхности мне уже видно не было. Вода заливалась в нос, мне заложило уши. Я кричал. Пузырьки воздуха, вырвавшись из моих легких, устремлялись к поверхности. Желудок быстро заполнялся проглоченной водой, и я понял, что теряю сознание. Кто-то нырнул рядом. Спустя мгновение, чьи-то крепкие руки подхватили меня под плечи и потянули за собой…

В глазах скакали темные круги. Я пытался откашляться. Водопад речной воды прямым потоком из моего желудка стекал по спине отца, пока он нес меня к берегу. Попыток научить меня плавать, с его стороны, больше не было. Глубины я боюсь до сих пор, так и не научившись всплывать самостоятельно.

Наступил канун Нового года.

Я сижу в зале ожидания автовокзала и жду посадки. В кармане лежит билет на автобус домой, к родителям. В сумке непочатая бутылка «Джэка» и подарок отцу – достаточно дорогие японские часы. На моей уже бывшей работе, где я проработал месяца полтора, кое-что я успел заработать, чтобы эти часы приобрести. Рядом со мной ожидают еще несколько пассажиров, периодически посматривают на табло. Кричат дети, напротив старики обсуждают какой-то недавний хоккейный матч.

До отправки остается еще двадцать минут. Я достаю бутылку и зубами снимаю защитную упаковку. Отвинчиваю крышку и делаю несколько солидных глотков. Через две минуты прикладываюсь снова. Потом еще. Опьянение не приходит. Я продолжаю повторять свою нехитрую процедуру до тех пор, пока от содержимого бутылки не остается лишь печаль. Старики перестают говорить и с удивлением смотрят в мою сторону. «Небось, завидуют, что не располагают такой же здоровой печенью» – догадываюсь я. Через десять минут я встаю, чтобы отнести бутылку к урне. Ноги будто бы начинили дробью, видимо в те моменты, когда мои глаза и дно бутылки были устремлены в потолок. Неощутимыми тяжелыми шагами я все же дохожу до урны. Табло подсказывает, что пора выдвигаться на перрон. Старики провожают меня пораженными взглядами.

Люди вваливаются в автобус, я стою и курю. Рядом молодой парень тискает девчонку, обнимая ее так крепко, что я невольно прислушиваюсь – не трещат ли ребра. Я замечаю, что водитель автобуса сквозь лобовое стекло смотрит на меня. Я докуриваю и щелчком отправляю бычок в его сторону, но промахиваюсь, надо было брать левее. Я захожу последним. Кондуктор-женщина, отвернув в бок голову, отдает мне надорванный билет.

Не без труда я нахожу свое место в автобусе. Рядом сидит девушка лет тридцати. Или две девушки. Но ведь это нелогично – места ведь всего два. Я пытаюсь взять себя в руки. Девушка вроде бы красивая, не знаю. За окном темно, а свет в салоне приглушон.

Через две минуты автобус отъезжает от вокзала и выруливает на шоссе.

Я интересуюсь у девушки, не холодно ли ей. Она отвечает что-то неразборчивое.

– Хорошо, – говорю я и кладу свою руку ей на бедро. Пощечина прилетает незамедлительно.

– Дура, я же люблю тебя! – и тянусь к ней, раскинув для объятий руки.

Она толкает меня в грудь, я распластываюсь в проходе между сиденьями. Присев на задницу, вижу, как она, взяв свои вещи, убегает в конец автобуса.

Я пытаюсь подняться, но падаю снова. Кто-то рядом смеется. Я тяну руки, пытаясь зацепиться за подлокотники сиденья. В итоге у меня это получается, но я изрядно запыхался. «Отдышусь и продолжу». Через какое-то время восхождение возобновляется. Кто-то из пассажиров снимает меня на телефон, кто-то продолжает смеяться. Как бы то ни было, но ни одна сука не помогает мне в моем нелегком подвиге. Быть одному не так-то уж и хорошо иногда.

Но я справляюсь. Мой автобусный Эверест покорен. Оказавшись на вершине, я замечаю, что места стало в два раза больше. Я начинаю напевать себе под нос «катюшу». Сон настигает меня на втором куплете.

Я почувствовал, как кто-то меня раздевает. Я стал кричать и хаотично махать кулаками. Но тут мои руки остановили чьи-то цепкие пальцы. Я их узнал, но открывать глаза было невыносимо трудно. И причина была далеко не в чрезмерном количестве выпитого.

Я опустил в бессилии руки и все-таки решился взглянуть на отца. Он не смотрел в мою сторону, а продолжал раздевать, снял мою обувь, затем брюки. Рядом стояла мама и тихо плакала. Мне было до боли стыдно. Я хотел попросить прощения, но язык заплетался, и ничего у меня не вышло.

Как потом выяснилось, из автобуса меня выносили трое: отец и еще кто-то из знакомых семьи, по случайности ехавших тем же рейсом, но не узнавших меня в ужратом состоянии. Они погрузили меня на заднее сиденье отцовской машины, сплюнули и разбрелись. Еще не доезжая до дома, я очнулся и протянул отцу футляр, в котором находились часы. Этого я не помнил, как и не помнил того, как смог, вероятно, не без помощи отца, довести свое тело до кровати.

Я проснулся ближе к обеду. Голова болела ужасно. То ли от той злосчастной бутылки, то ли от ненависти к себе. На столе родителями была оставлена записка. В ней сообщалось, что они уехали покупать продукты для новогоднего стола и скоро вернутся. Онемевшими ногами я добрел до раковины и взглянул на себя в зеркало, что висело над ней. С ужасом и омерзением я понял, что не узнаю того, кто в недоумении смотрит на меня в ответ. Я ощупывал щеки, скулы, лоб – все то, что осталось от лица. Включил воду, стал жадно пить, умылся. Вроде бы черты начали становиться более узнаваемыми. Я попил еще, но воду выключать не стал. Опираясь рукой на стену, я приспустил трусы и стал освобождать свой мочевой пузырь от переполнявшего его профильтрованного алкоголя. Прямо в раковину.

Видимо, из-за шума воды я не услышал, как родители вернулись. Дверь открылась. Мама вскрикнула, я тоже. Подбежал отец и ненадолго растерялся от представшей ему картины. Кричащая в истерике мама, а напротив похмельный я, заливающий собственной мочой плитку и коврик под ногами. В растерянности отец находился недолго. Он встал передо мной и мамой, развернул ее и направил в комнату. Вскоре вернулся, принеся с собой половую тряпку, бросил мне ее под ноги и произнес:

– Что же с тобой стало, сын?

И закрыл дверь с обратной стороны. Я опустился на колени в лужу, образовавшуюся подо мной, и заплакал.

Новогодние праздники я проводил в одиночестве, подолгу гуляя в парке, трезвый. С собой я брал из дома хлеб, сало, немного пшена и клал эти продукты в кое-где развешенные кормушки, подкармливая продрогших воробьев и синиц. Я знал, что буду существовать и дальше, за них же не был уверен. И, тем не менее, я завидовал им. Их было много, я был один.

Во время очередной прогулки я набрал номер Макса. Мы поздравили друг друга еще раз с новогодними праздниками, поспрашивали о планах на год, что принято строить всей нацией, как только заканчивается массовый десятидневный запой. Планов у меня не было. Он спросил про работу. У меня ее не было теперь тоже. К тому же, пришлось за неуплату съехать с комнаты. Оно и к лучшему.

А потом он заговорил о ней.

– Возьми себя в руки, Айк.

– Я пытаюсь.

– Брось пить и страдать херней, найди работу, которая будет интересна.

– Бля, чувак…

– Нет, дослушай. Мне сложно видеть тебя таким. Все наладится, поверь. Ты встретишь девушку лучше.

– Я никогда не встречу такую же.

– Встретишь. И, повторюсь, даже лучше.

– Что лучше, возможно, но такую, как она, никогда.

Деревья скорбно скрипели, вынужденно покачиваясь от ветра. На какое-то время мы оба замолчали. Разговор уперся в тупик.

– Не мне тебе следует звонить, друг, – первым нарушил молчание Макс.

– Но я не знаю, что говорить.

– Ошибаешься, друг, ты знаешь. Позвони ей. Сейчас, – не попрощавшись, он отключился.

Заебись слился. Нагнал мыслей. Хотя он был прав. Слова всегда были при мне. Я знал, что скажу, если вдруг встречу ее когда-нибудь на улице, в кафе, на «нашей» скамейке. Слова наверняка смешались бы среди потоков извинений и мольбы о прощении, на которое я и не надеялся рассчитывать. Но больше сдерживать их в себе я не мог. Наступил тот момент, когда пора было перестать ждать подачек судьбы в виде случайной встречи. Я хотел все поменять. Наивная вера в чудо, что можно попытаться начать все сначала, направила руку в карман.

Я вынул из потаенного отдела бумажника потрепавшийся листок с оставленным ее рукой номером. В действительности, я знал эти одиннадцать цифр наизусть. Я часто набирал их, но так и не решался прибавить к ним кнопку вызова. Дрожащими не от холода руками я набрал номер. Большой палец замер.

Может все это ошибка и все так, как и должно быть?

Значит, пусть так и будет.

Я подношу телефон к уху. Гудки. Ладони потеют. Сердце сжимается. Чувствую, как учащается пульс.

Сначала ты думаешь, что все хорошо и тебя вот-вот отпустит. Но потом приходит последняя трезвая мысль – все только начинается, после этого вагонетка резко срывается вниз навстречу всем девяти кругам бэд-трипных горок…

Я начинаю задыхаться. Я забываю, что хотел сказать. Поздно. Голос, который будил меня поутру, который шептал мне грязные словечки на ухо, пока мы занимались любовью, раздался из динамика.

– Алло…

ПАНИХИДА ПО ЮНОСТИ (?).docx.

Следующая часть.

Конструктор лего – мастурбация – секс/любовь

Впервые я увидел порно, когда мне только исполнилось двенадцать лет. Как сейчас помню: он, она, сиськи, вагина, член, подставленный рот – классика для неискушенных. Знакомство с кинематографом для взрослых явилось для меня очень сильным переживанием. Я никогда раньше не видел, как люди занимаются сексом, тем более на камеру. От возбуждения у меня горели даже уши. Я не знал, на что соглашаюсь, когда сын маминой подруги года на три старше меня предложил посмотреть «интересное видео». Я смотрел и чувствовал, как что-то новое, взрослое проникает в мою жизнь и вот-вот заиграет непонятно какого цвета красками. Я понял, что недавно подаренный конструктор лего, так и останется несобранным.

Мир секса, с которым мне раньше не приходилось сталкиваться, либо всячески избегать его из-за нежелания прощаться с детством, приоткрыл свои двери. И так уж было суждено, что первым, что из-за них показалось, было порно, которое, как правило, идет рука об руку с мастурбацией.

Придя в школу в сентябре, я заметил, что в глазах одноклассников появился намек на некую тайну. А в начале месяца, разговоры, которые раньше были в основном о компьютерных играх, фильмах и музыке резко поменяли свое содержание. Один из парней, по воле случая – мусульманин, на одной из перемен спросил остальных мальчиков, знаем ли мы, что такое дрочка. Мы не знали, некоторые лишь смутно догадывались. «Пойдемте в туалет», – предложил он. Мы всем стадом ринулись за ним.

Я никогда не видел обрезания раньше.

Мы стояли полукругом в школьном мужском туалете и пялились на его член.

– Что с твоим хуем?

– А где кожа?

– А можно потрогать?

Он плюнул на руку и начал втирать слюну, водя рукой вдоль члена, который с каждым движением становился все больше. Мы все отодвинулись на полшага назад. Когда член перестал расти, одноклассник закатил глаза и кончил. Мы присели на корточки вокруг мутно-белых капель на полу и пялились теперь на них. Принюхивались, но трогать их никто не торопился. Это было похоже на чудо. Эволюция чудес в юных мозгах. От первого снега до первой спермы. Когда мы оторвали взгляды от подсыхающей спермы, член одноклассника уже принял первоначальный вид, и, уставший, возвращался в трусы. Мы начали собирать слова в вопросы.

– Это не больно?

– А плевать обязательно?

– Что с твоим хуем?

Грубый мужской бас привел нас в чувства. Священные капли осквернили подошвы туфель завуча.

– Что вы здесь делаете? Звонок для кого был?

– Простите.

Мы отправились всей потрясенной гурьбой в класс. Наша жизнь больше не будет прежней.

Интернет в то время еще не был распространен широко, но стационарные компьютеры в классе имелись уже у многих. Постепенно жесткие диски этих компьютеров стали пополняться все новыми файлами, что дожидались своего ежедневного часа в скрытых папках. Порно распространялось между учениками, как зоонозная инфекция, через расцарапанные к чертям диски. Последний урок был, как правило, самым зудящим. Никогда так раньше не хотелось никому из нас домой. Особенно, если на руках оказывался диск с новым видео или анатомически подробными фотографиями.

Да. Детство утекало сквозь пальцы.

С распространением интернета мастурбация для меня приобрела новый оборот.

Теперь я искал определенные видео, главным условием которых была схожесть актрисы с одноклассницей, учительницей химии, соседкой, мамой друга. Я начал составлять списки тех, на кого бы хотел подрочить. Справа от имени ставилась галочка, когда желание было удовлетворено. В те дни, когда не нужно было идти в школу, родители были на работе, а старики в соседней комнате смотрели телевизор, число галочек могло доходить аж до десяти. Позже я узнал, что многие из моих сверстников составляли похожие списки.

На уроках литературы мы читали про любовь, вне школы говорили и смотрели о сексе. Он был нам куда понятнее, чем то, о чем пытались донести классики. Я считал, что секс это не просто часть любви, это она и есть. Время шло. И когда в старших классах секс появился в моей жизни – со слезами и всхлипами, естественно, не моими – он не сильно впечатлил меня. И, тем не менее, я перестал использовать руку, я стал пользовать девушку, которую затем называл «любимой» на протяжении нескольких месяцев. Совместные походы в кино, обнимания, поцелуи, секс – вот, что было моей любовью. А та любовь, о которой залечивали именитые покойники, оставалась сказкой, о которой просто легко было писать.

Будучи подростком, я часто говорил девушкам, что люблю их. Они целовали меня, некоторые показывали грудь, и, как правило, на этом наше общение заканчивалось. Но с возрастом признание в любви приобретает значимость. Три слова становятся живыми, важными и, непременно, пугающими.

Но, что есть любовь для двух людей, что сблизились друг с другом, благодаря термитам в районе груди? Может быть, соблюдение верности, контейнеры на работу и иногда минет по утрам? Может быть дети, разговоры по душам и безграничная нежность и взаимопонимание?

Человека можно любить уже за то, что он дарит тебе самое дорогое, что у него есть, а именно: время, молодость и красоту.

Моя история не об этом.

ПАНИХИДА ПО ЮНОСТИ (мрачно, переделать).docx.

0.1. Бей или беги

– Куннилингус – это вкусно, – во всеуслышание говорю я. – Не то, что минет.

После этих слов все присутствующие за столом устремляют взгляды в мою сторону. Парни с отвращением, девушки с пониманием и интересом.

А я, не придавая серьезного значения их реакции, дальше потягиваю димедрольное пиво в неком питейном заведении. И с каждым глотком все больше разжигаю в себе сексуальные порывы, которые уже начал словесно проявлять. Плевать, что обо мне подумают, я привык быть непонятым. К тому же, я все равно собирался покинуть своих новоиспеченных коллег, с которыми праздновал тогда канун нового года, чтобы заменить их после праздников на очередных новоиспеченных. Я тогда работал в колл-центре одного из банков. Мое рабочее место располагалось далеко не в аду, как это имеет место в романе «Проклятые», хотя в некоторые часы дня и года район подмосковного городка, где я жил и работал, вполне подходил под описание Паланика. Жалел я лишь об одном, что так ни с кем еще не переспал, а спать там было с кем. По правде говоря, меня интересовала лишь одна девушка, красивая, без каких-то видимых дефектов, волосатых подмышек или сросшихся пальцев, но почему-то слишком манящая.

Девушек за столом было несколько, молодые и свободные, либо не придававшие значение своему статусу в личной жизни. Сидели вокруг и смеялись каждой моей пошлой шутке. Парни глушили водку, а меня больше привлекали девушки, чем опьянение. Вернее, повторюсь, одна. И в тот вечер мне стало понятно, почему именно она.

Когда еще не все успели собраться, а официант терпеливо дожидался, чтобы принять заказ, вошла она. В сапогах по колено, делающих ее и без того стройные ноги просто идеальными, в темном коротком платье, кажется в чулках, а может и в колготках, и в зимнем пальто, горделиво укутывавшем ее худенькие плечи, с воротником усыпанным ее каштановыми волосами. Она была не одна.

Занятые девушки были, есть и останутся самыми притягательными для мужчин. А те, кто твердит, что в море и так достаточно свободной рыбы, как раз и есть те неуверенные в себе парни, что заняли привлекательных девушек и, располагая шаткой самооценкой, боятся их потерять. Если девушка не свободна, значит, кто-то в ней что-то нашел, и другой мужчина будет хотеть выяснить, что же именно.

– Всем привет, – сказала она. В ответ ей прилетели скверные женские приветствия и голодные мужские взгляды. Во мне включился часовой механизм. Тот, с кем она пришла, не снял с нее пальто, не отодвинул ей стул, она сделала все сама и села напротив.

Эй официант, тащи сюда свою потную задницу и принеси, что-нибудь, что можно уронить под стол! Пусть мой внутренний извращенец взглянет, предпочитает ли она закидывать ногу на ногу. Да, не скрою, мои мысли на счет нее ладаном не пахли, ведь от одного ее вида меня бросало в дрожь и сводило конечности. Ее ягодицы по форме напоминали яблоко. Запретный эдемский плод, от которого непременно нужно откусить.

Ронять я ничего не стал.

Официант подошел, все заказали еще выпивки. Бедность и молодость как есть, на столе: минимум закуски, максимум алкоголя. Пили все. Она в том числе. Причем изрядно.

Наблюдение на заметку: сексуально удовлетворенные люди знают меру алкоголю.

Она напилась в хлам.

Пока официант в очередной раз обновлял выпивку, вся компания стадно повалила курить. Она пьяно подошла и попросила у меня сигарету. Оба ее глаза сосредоточенно смотрели на огонек, пока она прикуривала от зажигалки в моих руках. Сделала глубокую затяжку и закашлялась. Мне показалось это милым. Я улыбнулся. Она покачнулась, и всю мягкость ее тела потянуло в мою сторону. Я помог удержаться ей на ногах, свободной рукой приобняв за талию. Как же вкусно пахли ее волосы. Лаком и кажется цитрусовым шампунем. Такой простой и такой соблазнительный коктейль. Головкой члена я ощутил мягкость ее бедер.

Мне уже приходилось терять зуб, потому что однажды кто-то не уследил за своей пьяной женой. Мало приятного, когда твою челюсть тревожит чей-то увесистый кулак, прилета которого ты не ожидаешь, потому что в это время полость твоего рта занята чужим языком.

Пока все возвращались на свои места, я отправился в туалет, в баре он был общим, как для мужчин, так и для женщин. Я слегка перебрал с алкоголем и, в надежде взбодриться, увлажнял лицо холодной водой, когда дверь открылась и вошла она.

А ведь за то, что я собирался сделать, меня заслуженно можно было отпиздить. От предвкушения пиздюлей кровь обогатилась адреналином.

Какого черта! Жизнь у меня одна, а зубы еще остались. Как там говорится, «бей или беги»?

Она лишь успела приоткрыть рот, видимо, желая что-то сказать, но я не дал ей этого сделать. Прижал к себе и погрузил в нее свой язык, врезаясь им в губы, зубы и десна. Ее язык ответил взаимностью.

Поцелуй, это как третья рука. Исследовать ротовую полость, собственно, как и другие полости, можно и пальцами, но язык и губы подходят для этого куда лучше, да и осязательная способность намного больше.

Я хотел ее, она хотела меня. Если бы тот день был последним для меня, то лучшего варианта его провести я бы не придумал.

Кабинок в туалете было несколько, и все они оказались свободны. Бар в тот вечер был полупустой, а люди в нем – полупьяные, потому унитазы и пол вокруг них не были еще в достаточной степени осквернены. Хотя, даже если бы и были, не думаю, что это нас как-то остановило бы.

Да, нами руководил алкоголь, об этом можно было понять по рукам, которые не задерживались на одном месте, а скользили вдоль тел друг друга, от затылка до бедер. И все же нашим двигателем была страсть. И еще тот запах, что исходил от ее волос.

Она помогла мне избавить ее от трусиков. Я расстегнул джинсы, развернул спиной к себе и задрал платье.

Ева создана из ребра и выставлена круглой дурой, разговаривающей со змеей. Так было угодно ветхозаветным писакам-сексистам. Пусть это останется на их совести. Но, как по мне, так женщина самое чудесное и высшее создание, когда-либо созданное Богом.

Она посасывала мои пальцы, пока я брал ее сзади. Спустя череду мощных толчков я развернул ее к себе лицом, поставив ее левую ногу на опущенную крышку унитаза. Я пожирал ее уши, губы, глаза вприкуску с волосами, а мой член утопал в ее горячем колодце.

В дверь настойчиво долбились уже минут как пять, не меньше, а Каролина сидела в моих объятиях на моих коленях, пытаясь отдышаться. Мы подождали. Звуки за дверью смолкли. Я нашел в углу ее черные кружевные трусики и помог надеть, сначала одну ногу, затем другую. Потом оделся сам. Поправил футболку. Каролина подтянула чулки. Улыбнулась, еще раз поцеловала меня, одарив остатками слюны, и открыла дверь.

За дверью стоял ее спутник и испепелял нас гневным взглядом.

1.2.

Паззлы

На следующий день я проснулся от понимания того, что меня отравили. Причем за собственные же деньги. Всю ночь я проспал, как убитый. К жизни меня вернул кишечник, норовящий сбежать. Я услышал его.

Словно король я пытался удержаться на троне. Тоже голый, тоже преданный. Отличала меня от европейского монарха разве что практичность трона.

Я рассмотрел то, что из меня вышло, и кнопкой слива отправил совсем недавно бывшую часть меня летать там внизу. Чистить зубы при разгаре похмелья не лучшая мысль, что способна родится и не улетучиться сквозь трещины в раскалывающейся голове. Следуя этому знанию, я решил отложить гигиену полости рта, пока не выясню, осталось ли что чистить. Обнажил зубы, провел по каждому языком. Все до единого, что к своим годам я еще сумел сохранить, были на месте. Губы целые, без пробоин и признаков сочившейся крови, немного опухшие от поцелуев. Это я помнил. Хотя, если не обманывать себя, то губы были лишь частью в целом опухшего лица. Посмотрел на костяшки ладоней, которыми облокачивался на раковину. Не повреждены. По остальным ощущениям – полуживой, с возрастом это уже достижение.