Я потрогал её

Наша общая жажда была утолена. Я сглотнул и лег рядом. Она, не открывая глаз, тяжело дышала. Я слушал, как бьется ее сердце, сначала громко и быстро, потом все спокойнее и все тише и тише. Потом она что-то говорила, кажется, но я уже ее не слышал.

седьмая глава.

С утра, когда я открыл глаза, Марта все еще спала. Дверью она хлопать все же не стала. За нее это сделал я, в надежде, что это ее разбудит. Я поставил чайник и пошел в ванную отлить и почистить зубы. «Что за хуйня?» – подумал я, глядя на свое отражение в зеркале над раковиной. Мой рот растягивался в бардовой улыбке Джокера, сыгранного Хитом Леджером в «Темном рыцаре». Я вспомнил вчерашний вечер, смыл с себя этот засохший вагинальный макияж, почистил зубы и вернулся в комнату. Марта вовсю собирала вещи, разбросанные по полу, встряхивала и одевала их в последовательности противоположной той, в которой снимала накануне.

– Блядь, у тебя что, месячные? – выругался я.

– Ну да, – не понимая, какой ответ я еще хочу от нее получить, сказала она.

Да и я, собственно, тоже не понимал, к чему ругаюсь. Просто наступил новый день.

– Ну ладно. Кофе хочешь?

– Мне некогда, я и так почти опаздываю на работу. Вечером зайду. Ты не против?

– Нет.

И она ушла до вечера. Я не помню, кем точно Марта работала, но это, определенно, было скверно. Мне хотелось трахаться, теперь же придется ждать вечеров или просыпаться с утра пораньше, что еще хуже.

Весь день я не вылезал из-под одеяла.

Марта вернулась позже, чем была должна. Я поцеловал ее и начал запускать руки под юбку.

– Подожди, – прервала она меня и отошла на полшага. – Посмотри мне в глаза и скажи, что видишь?

Словесная прелюдия, ну, пусть так.

– Красивые, вдохновляющие, глубокие. – И это была чистая правда, если разговор заходил о глазах. Я всегда восхищался необычными глазами и никогда не забывал, если встречал такие, ведь у каждого они индивидуальные. Как вагины. Правда на вагины память у меня была плохая. Я изучил досконально и навсегда запомнил лишь одну.

– Да нет же, я не совсем про глаза. Но спасибо. Посмотри внимательнее.

– Женщина, я не понимаю, что ты хочешь услышать.

– Реснички! У меня новые реснички. Фиолетовые.

– Вижу. – Я стал приближаться, чтобы вернуть ладони на удобное и приятное им место.

– Тебе что, не нравится? – спросила она и отступила снова.

– Марта, – выдохнул я, – к подобного рода вещам я отношусь скептически. Давай не будем говорить об этом. Иди лучше ко мне…

– А я хочу поговорить! Ну и что же тебе не нравится?

Спокойствие, друг, и терпение. Но меня все же слегка прорвало.

– Знаешь, все хотят быть индивидуальностями, ни на кого не похожими. Но вместе того, чтобы творить, писать картины или стихи, изобретать самолеты и ракеты, и тому подобные вещи, люди, почему то, пытаются выделиться не мозгами, а внешностью: набить партак, продырявить нос, сделать сиськи, выкрасить волосы в яркий цвет, нарастить ногти или же фиолетовые реснички.

Марта мгновение гневалась на меня, хлопая новыми ресницами, а потом все же произнесла:

– Ну и козел же ты, Айк.

– Зато честный козел.

Она стала расстегивать блузку.

Я до сих пор считаю, что лучший секс для девушки – это секс перед сном и после пробуждения. В первом случае не нужно волноваться о прическе, ее уже не спасти, а во втором – волосы еще не подверглись насильственной процедуре. Думаю, что в каждой девушке с короткой стрижкой живет нимфоманка.

У Марты были короткие волосы, сантиметров пятнадцать или двадцать в длину, выкрашенные в темно красный оттенок. И да, трахаться она любила.

Ей было семнадцать лет и ярче в ее жизни, чем секс, ничего пока не было. Поэтому говорить о нем она могла постоянно, тем более им заниматься. Секс с ней был отличным. После него мы еще долго не одевались – слишком было жарко для одежды.

Каждый человек имеет пошлые мысли, но кто-то держит их при себе, а кто-то не стесняясь, говорит о них и, насколько позволяет закон, пытается реализовать. Марта относилась ко второму типу. Да и я, собственно, тоже.

Как-то вечером мы заглянули в хозяйственный магазин. Купили там прищепки, веревки, зажимы, стяжки. Было больно, но живительно. Пару раз мы занимались анальным сексом. У меня имелся, где-то безвозвратно одолженный вибратор, ему доставалась вагина, мне задница. Я обильно смазывал анальный проход Марты смазкой, а затем входил в него своим членом, одновременно ощущая вибрацию исходящую от игрушки, уже заблаговременно погруженной в вагину. Потрясающие ощущения. Тандем прогресса и природы.

Однажды я притащил из церкви несколько свечек. Это нетрудно провернуть, главное задуть их перед тем, как положить в карман. Закрыл полотенцем глаза Марты, привязал к кровати и стал капать плавящийся воск на соски и половые губы. А она негромко кричала. От удовольствия.

Еще она любила порку. Это была уже ее инициатива. Иногда, придя после работы, она, не переодеваясь, заходила в мою комнату, вставала на колени, задирала юбку и просила ее отшлепать. Эта процедура повторялась каждые три-четыре дня, как только синяки на ягодицах начинали проходить.

Запоминающаяся девушка. Кому-то определенно с ней повезет.

Еще глава.

Мы прозябали вечер за просмотром дерьмового фильма, что-то из новинок, кажется. Валялись подвыпившие и давно потеряли линию сюжета. Уже минут пятнадцать, как я растирал яйца и подумывал о том, чтобы заменить монитор сиськами Марты. Оказалось, что она со мной солидарна.

– Дунуть хочешь?

С ответом я не мешкался.

– Хочу.

Я где-то слышал, что под кайфом секс становится более чувственным, мне захотелось это проверить.

– А у тебя есть?

– Есть в комнате немного. От Ника на память осталось. Я сейчас вернусь.

Пока Марта забивала в соседней комнате бонг, я вспоминал о своих предыдущих опытах с дурью. Если честно, я всегда побаивался этой дряни. Мой опыт знакомства с миром наркотиков по большей части был печален. Бэд-трипы случались намного чаще, чем смех, мимолетные прозрения, сушняк и повышение аппетита. Не знаю с чем это связано. Может быть, у меня была какая-то непереносимость веществ в составе наркотиков, как у народов севера спирта. Может, потому что папа с мамой говорили, что наркотики – это зло, и потому я заранее их побаивался. Как бы то ни было, перед употреблением и во время затягов, меня часто накрывали панические атаки, которые, как правило, влекли за собой далеко не самые лучшие переживания. По этой причине употреблял я крайне редко, и лишь в тех случаях, когда обламывалось.

Марта вернулась и приземлилась на пол.

– Давай ты первый.

– А что это?

– Марихуана, кажется. Ну, так что, ты будешь дуть?

Я слышал, что от марихуаны не умирают. Что ж, была не была.

Я поднес зажигалку к траве, зажег и глубоко затянулся. В юности я увлекался плаванием, поэтому мог удержать в себе дым достаточно долго. Спустя секунд сорок я выдохнул.

Марта ждала.

– Ну как?

– Пока не знаю.

– Дай мне.

Я протянул ей бонг, в котором оставалась еще половина дури, и зажигалку. Марта провела аналогичную моей процедуру. В бассейне она была не частым гостем. Едкий ароматный дым застелил ее лицо.

Знакомое чувство пробежало вдоль моего тела. Ну нет! Опять.

– Ну все, мне пиздец, – лишь успел сказать я, и комната, а вместе с ней и Марта стали недосягаемы. Я отправлялся в ад. Я знал это.

Сначала ты думаешь, что все хорошо и тебя вот-вот отпустит. Но потом приходит последняя трезвая мысль – все только начинается, после этого вагонетка резко срывается вниз навстречу всем девяти кругам бэд-трипных горок. Тебе кажется, что ты ясно и четко говоришь о том, что тебе плохо, просишь отвести в ванную или помочь проблеваться, и удивляешься, что тебя не понимают. На самом деле объяснение этому простое – ты не открываешь рта, все, что ты говоришь, ты говоришь про себя. Потом мысли начинают путаться. Они отрывочны, нелогичны и незакончены. Накладываясь друг на друга, начинают напоминать шар из папье-маше. А в центре этого шара, одна единственная мысль – когда же, сука, меня отпустит? Это длится недолго: две минуты или час. Хаотичность мыслей в мозгу сопровождается провалами в памяти, из-за которых обстановка меняется и ты не понимаешь, как допустим, оказался на полу на балконе, хотя десять секунд назад облизывал Марте стопы. Мозг, возмущаясь, кричит: «какого хера ты делаешь со мной, уебок!», пытается спасти себя, но выходит это у него с сомнительным успехом.

Марта втыкала в телефон и жрала хлебные крошки с простыней. Меня она не замечала.

А потом произошло то, чего раньше со мной никогда не случалось. Я умер.

В тот момент я думал именно так. Я пытался закричать, позвать на помощь ту суку, что сидела на кровати, но вместо этого валялся на полу в позе эмбриона и испытывал колоссальные муки.

– Вечные муки ада. Вечные муки ада. Вечные муки ада, – шептал я себе под нос (на самом же деле голос звучал в той части мозга, которая еще не успела выкипеть).

Я и правда думал, что умер, а теперь расплачиваюсь за свои грехи. Мое тело уже благополучно оплакано, переварено и высрано могильными червями, осталась лишь душа, которой теперь из-за долбоебизма своего хозяина суждено вечно мучиться. Ее словно бы разрывали раскаленными крюками на тысячу кристражей.

Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем боль отступила. Я по прежнему был мертв, ведь было темно (как оказалось одна бездушная тварь просто выключила свет). Я начал молиться. Естественно, про себя.

– Да святится имя твое, да будет воля твоя! Прости, Господи! Еси на небеси, не пей из-под крана, не кури марихуану, люби маму… О, рэпчик, надо бы записать…

И тут боль и мучения вернулись снова. Привет вечность.

Оставалось ждать, что все опять прекратится, и я, наконец, смогу помолиться нормально. Прошло пару тысяч лет, и мне представилась такая возможность. Страдания отступили. И я закричал, так громко как мог. Снизу застучали по батареям. Прооравшись я начал молиться опять.

– Прости меня, Господи, пожалуйста, я… Стоп! – в мозгу раздался дзынь – микроволновка закончила работать. – Я же не верю во всю эту мифологию, а значит, молитва ничем не поможет…

Я подождал. Ничего. Ад закончился. Я нашел из него лазейку. Спустя пятьсот ярдов дерьма, я наконец то мог сказать: «Иди на хуй, Шоушенк»! Я понял! Это все для того, чтобы я передохнул и сам догнал, за что страдаю.

Тут включился свет. Там, где кончался ковер и начиналась стена, находились стопы Марты. Приглушенно, словно сквозь яичную скорлупу, я услышал ее голос:

– Чего случилось, ты чего орешь?

Я умер. А значит она говорит с кем то другим. Призракам до этого дела нет. У меня есть дела поважнее, например, узнать от чего я умер.

– Будем рассуждать логически. Я слышал, что от марихуаны не умирают, значит умер я от чего то другого. Но от чего? Марта состояла в какой то секте, одурманила меня, пригласила своих друзей-сектантов, они нарисовали на стене пентаграмму, прибили меня к ней, отрезали мне голову и пришили на ее место козью? Вполне правдоподобно.

Версия была единственная, а потому я решил ее придерживаться. В доказательство осталось найти нож, которым меня обезглавили.

Я смутно припоминаю, что было потом. Я был словно Ежик в тумане, искал не лошадь, но спасение, а долбанный Медвеженок выставил меня за дверь, чтобы я «не дай Бог не натворил хуйни, ведь пошел на кухню и требовал, чтобы мне предоставили нож», а потом этот Медвежонок выставил меня за дверь. В итоге я оказался на улице.

Я сидел на бетонной плите и тщетно пытался вспомнить причины своей смерти. Про обезглавливание сектантами я уже позабыл. Может быть, я выпал из окна? Потрогал голову – не раздроблена. Может, решил поиграть в самурая и сделал себе харакири? Но на футболке не было следов крови. Я разглядывал запястья, порезов на них не было.

А потом вновь начались провалы. И еще паника. Было темно. Было холодно. Помню, что бежал. Не помню от кого. Помню, как уставший приземлился на бетонную плиту у незнакомого мне подъезда незнакомого мне дома. Помню, что плакал, не понимая, от чего же я все-таки умер. Помню, как какой-то мужик предложил мне помощь. А я ответил, что он может мне помочь, если подержит видеокамеру, пока я буду трахать его жену. Мне было совершенно не важно, что я говорю, я же был призраком. После этого уже ничего не помню.

Очнулся я утром на кушетке в отделении острых отравлений.

повесть(придумать название) (Автосохраненный).docx.

Глава 9.

Я поддерживал все фантазии и просьбы Марты. Нам было весело. Мы чувствовали, что может и неправильно, но не совсем бессмысленно коротаем жизнь. И вот одним выходным днем, Марта, расхаживающая по моей комнате в том, в чем мать ее зачала, неожиданно подлетела ко мне с горящим безумием в глазах и весело произнесла:

– Я хочу еще члена. У тебя есть на примете симпатичный друг?

Потом я долго пытался откашляться.

На следующий день я позвонил Максу.

– Привет, – начал я. – Максим, тут такое дело… Ты никогда не думал о сексе втроем?

Я не знал, как подвести друга к фантазии Марты, предложенной накануне, поэтому спросил прямо. Впрочем, не так ли, должны общаться между собой друзья?

– Слушай, Айк, о чем ты? Ты опять накидался?

– Да, но сейчас не об этом. Я тут с девочкой с одной как бы в связи. Трахаться с ней одно удовольствие, но ей меня мало. Нимфоманка она в общем, волосы у нее короткие. Ну ты понял, ты знаешь. В общем, ей хочется секса с двумя парнями. Мне собственно тоже… Бля, не смейся, я имею в виду двое парней и девушка. Короче, выручишь? Примешь участие?

Макс громко выдохнул.

– Дружищ, я подумаю. Перезвоню, как решу.

Трахайся сам и дай другим!

С ответом Макс не заставил долго ждать.

– Давай в центре через пару дней. Тут панк-концерт задорный намечается, я возьму нам билеты. И, в общем, спишемся ближе к дате.

– Супер. Максим, купи, пожалуйста, презервативов, я не хочу, чтобы мы подбрасывали потом монетку в случае, если она залетит.

– Не смешно, – и он положил трубку.

Как потом оказалось, Макс сильно волновался, ожидая нашего приезда. С его слов, он «думал позвонить и отменить встречу, мол, заболел или еще чего-нибудь случилось». Но все-таки похоть и недотрах взяли свое.

Через два дня мы с Мартой отправились на встречу с Максом и групповым сексом. Марта была словно на иголках, да еще и обнюханная. Улыбалась, словно безумная и давилась жвачкой. На ней не было лифчика. В плотно набитом вагоне метро рукой я выяснил, что, более того, на ней не было и трусиков.

На станции, где нам предстояло сделать пересадку и проехать еще пару остановок до клуба, нас терпеливо ожидал Макс. Он явно волновался. Точно так же, как и в тот вечер с проститутками, не зная, что его ждет.

– Привет, я Марта.

– Я – Макс.

Они улыбнулись друг другу. Мне это не понравилось. Я взял Марту за руку. В переходе Макс рассказывал ей о панк-музыке и, в частности, о концерте, на который мы отправляемся. Она взяла его за руку тоже. Так мы шли втроем вдоль перехода. Они общались. Я злился и молчал.

Уж не ревную ли я? Надо было это проверить.

Пока мы ждали поезда, неподалеку от нас стояла целующаяся гетеро-парочка.

– Слушайте, – начал я. – Видите тех двоих?

Я указал кивком головы на парня и девушку.

– Я хочу, чтобы вы сейчас сделали то же самое.

Реакция последовала незамедлительно. Марта впилась своими губами в губы Макса. Черт побери, кажется, я начал возбуждаться. К счастью, подъехал поезд, и через пятнадцать минут мы уже курили у входа в клуб.

После того, как мы зашли и сдали в гардероб наши куртки, Макс направился прямиком в туалет. Я приобнял Марту и прошептал ей на ухо: «Я хочу, чтобы ты направилась за ним и утихомирила его волнение». Она подмигнула, облизала губы и удалилась вслед за Максом.

В скором времени начался концерт. Я стоял недалеко от сцены, оглядывался по сторонам, а их все не было. Они сами нашли меня, довольные, помятые. Я знал, что для каждого из них это был первый опыт секса в общественном месте. И почему-то был этому искренне рад.

Марта подошла ко мне вплотную и спросила:

– Красавчик, как насчет угостить даму пивом? – Тут ее рука сжала мой член через джинсы и она продолжила: – А я, в свою очередь, рассчитаюсь минетом.

Вечер обещал быть безумным.

Далеко за полночь.

Мы пьем пиво, сидим на кровати и молчим. Мы знаем, что ждали и волновались не ради разговоров. Каждый предвкушает, что реальность окажется лучше, чем нарисованные воображением картинки.

Больше всех волнуется Макс. Это заметно.

– Мне надо в душ, – говорит он. Допивает пиво и уходит, прихватив сигареты.

Кровать у Макса одноместная, поэтому я прошу Марту приподняться и стаскиваю матрас на пол. Приземляюсь задницей на пружины и жестом подманиваю Марту к себе. Мы начинаем целоваться. Ее волосы пахнут цитрусовым шампунем и перхотью. Мои ладони и лицо пропадают в них, я не могу надышаться. Макс возвращается и осторожно опускается за спиной Марты. Я занят промыванием ее ушей, поэтому она не слышит его возвращения. Сквозь волосы Марты я смотрю на него, он смотрит на меня. Наши руки встречаются под юбкой. Не отрывая взглядов, мы запускаем пальцы в вульву Марты, она издает стон, после которого впивается мне в сосок. Макс начинает снимать джинсы, я стягиваю с Марты джемпер. Нам потребовалось немного времени, чтобы избавиться полностью от ставшей тесной местами одежды. На нас осталась только кожа, жаждущая прикосновений, облизываний, укусов и немного поцелуев.

Марта встает на четвереньки. Макс трется членом о половые губы и клитор, потом аккуратно входит в глубины Марты, так свет от фонарика исследователя медленно ползет по стене, пока не рассеется в глубине пещеры. Марта не успевает издать и звука, потому что мой член наполовину уже погружен в ее рот. Постепенно с Максом мы входим в ритм, постепенно ускоряясь. Марта постанывает в нос…

Я заранее просил Макса не торопиться расставаться со спермой, поэтому через несколько минут он прерывается и ложится на спину. Отдышавшись, Марта садится сверху и полностью принимает в себя его член. С собой у меня была анальная смазка. И пока Марта, как безумная скачет на Максе, который, в свою очередь одной рукой держит ее за горло, а другой сжимает грудь, я выдавливаю добрую половину содержимого тюбика на головку своего пениса и начинаю поступательными движениями наносить смазку вдоль своего ствола.

Судя по всему, Марта кончила, так как слезла с Макса и теперь жадно сосет его член, так же жадно покаявшийся вкушает хлеб пропитанный вином, что вложили в его уста. Продолжая дрочить, я опускаюсь на колени и начинаю посасывать анальное кольцо Марты, периодически погружая язык в анус и вылизывая его изнутри. Свободной рукой убеждаюсь, что она и вправду кончила – стенки вульвы все еще сокращаются. Я выдавливаю еще немного смазки на член и начинаю вводить его в анал.

Не знаю, что со мной произошло в тот момент, возможно эндорфины достигли глубин мозга и разум мой помутился, но ебал я ее, как заведенный, себя не помня, развешивая удары ладонью по ее ягодицам, спине, груди. Пока я долбил не щадя ее очко, она не щадила члена Макса. Кончили мы все одновременно. Как в неправильной сказке, где Белоснежка заебалась ждать принца. Марта в предобморочном состоянии сползла на бок, часто и глубоко дыша. По ее щекам и бедрам медленно стекала сперма. Я лег рядом и долго ее целовал.

Я думал о том, что не просто так мы очутились все трое в этой комнате и занимаемся в ней тем, чем занимаемся. Мы близки не только телами, но и своим прошлым. Я, Макс, Марта – мы все проебали свое счастье. И теперь за глаза и при встрече, если такое вообще случается, называем его «другом», «подругой», «бывшим», «бывшей»… И все, что осталось, это ебаться. Дико, отчаянно, грубо. Чтобы хоть как-то восполнить утрату. Нам не нужна нежность и любовь. Мы их боимся и от них бежим. Возможно, я ошибался.

Марта со словами: «Без меня не начинайте», уходит подмыться.

Макс тянется за сигаретами, прикурив две, протягивает одну мне. Мы лежим на спинах и смотрим в потолок. После нескольких затяжек он спрашивает:

– Айк, объясни мне, как ты вот так можешь?

– Могу что?

– Так жестко ебать живое существо. Я смотрел на происходящее, на твои напряженные руки, набухшие вены, пот, выступающий на лбу и, представил, что, если бы существо было неживое, ты своими действиями вернул бы его к жизни и продолжил опять-таки ебать, пока не отправил на тот свет вновь. Так мне показалось.

– Понимаешь, дружище, – Марта вернулась и теперь стояла в дверях и обтиралась полотенцем. – Запомни одну простую неписаную истину: любовью занимаются с любимыми, все остальное – ебля. Ты согласна со мной, детка? – обратился я к Марте.

Она бросила полотенце на пол и направилась к нам.

– Я прослушала. О чем вы? Хотя все равно. Потом расскажешь, давайте лучше трахаться.

Мы испытали поочередно еще несколько оргазмов. Макс познал, что такое фистинг. Марта, что такое сквирт. А я просто был рад за них.

Когда они заснули в объятиях друг друга, в голове начали возникать вопросы, на которые не получалось самому себе дать ответа. Правильно ли я поступил тогда, когда снял Максу проститутку? Что, если волнение его перед тогдашним животным сношением было неслучайным, и это был крик чего-то чистого, молящего его не замарать. Не тащу ли я его и Марту за собой на дно болота под названием Разврат?

Я накинул плед, вышел на балкон и долго курил. Вопросы так и не оставляли меня в покое. В итоге, решив, что винить себя мне не за что, что они оба взрослые люди и это их выбор, я вернулся в комнату. Макс и Марта продолжали посапывать в обнимку. Мне вдруг захотелось схватить вещи и сбежать, оставив их вдвоем. Но здравый смысл не позволил этого сделать, и я просто лег рядом. Я знал, что внутри них еще живут дети, которые умеют подолгу завороженно смотреть на звезды, радоваться первому снегу и прочей херне. Дети, что верят в светлое будущее, умеют мечтать и сострадать. Мой ребенок давно мертв и разлагается в горстке пепла им же сожженных надежд.

печальнейшая повесть на свете.docx.

глава.

– Ага, стеснялся. У него долго встать не мог.

Мы возвращались утром обратно, и Марта рассказывала о случае между ней и Максом, имевшим место в туалете. Нас обоих это очень заводило, и мы знали, чем займемся по возвращении, не успев даже толком снять куртки и разуться. Помимо меня, ее рассказ непроизвольно слушали еще несколько человек, стоящих поблизости в вагоне. Нам было плевать.

Она рассказала, как ртом и руками помогла Максу побороть стеснение. Как он, развернув ее к себе спиной, с удивлением обнаружил, что на ней нет трусиков. Он так и сказал:

– На тебе нет трусиков? Удивительно.

И, прижав Марту оголенной грудью к холодной кафельной плитке, вошел в нее сзади. Соки ее тела безуспешно пытались затушить пожар, разгорающийся ниже пупка. В это время над ними играла музыка, и было слышно, как люди подпевают группе на сцене. Но у них была своя мелодия, одна на двоих, никогда ни на что непохожая, и каждый раз новая.

В последний момент Макс приподнял крышку унитаза и кончил, Марта поправляла одежду и наблюдала. В дверь постучались. Макс нажал кнопку слива и вышел первым. «Можно было и побыстрее…» – бросил ему было бородатый мужик ждущий, когда туалет наконец-то освободится, но тут он осекся, увидев выходящую следом Марту. Улыбнулся им обоим завистливой печальной улыбкой, бывающей лишь у тех, кто привык пользоваться общественными местами исключительно по назначению.

Потом они разыскали меня и на этом повествование Марты заканчивалось. Кто-то из наших попутчиков громко выдохнул, видимо заслушавшись и забыв про дыхание, кто-то полез в телефон, наверное, строчить сообщение подружке, кто-то покачал головой, сплюнул и вышел.

Уже через час мы шли от станции к дому, смеялись, разговаривали, в перерывах, про себя, смакуя случившееся накануне. У меня еще оставались перечисленные отцом деньги, и, подходя к дому, мы зашли в продуктовый магазин. Я взял блок сигарет, пачку макарон и пару бутылок вина, в тот день напиваться, почему-то не хотелось. Мы зашли в аптеку и взяли новый тюбик анальной смазки в придачу.

Попасть ключом в замочную скважину мне мешали поцелуи Марты и ее ладонь, запущенная в трусы. Но вот замок провернулся и… И бутылки чуть было не выпали из моих рук. За дверью, в прихожей стоял Ник.

Марта освободила ладони раньше, чем тот успел развернуться и что-либо заметить.

– Здравствуй, милая, как же я по тебе соскучился! – произнес он и отдался объятиям Марты.

Одна его рука приютилась на ее заднице, другая держала розы, поэтому вместо рукопожатия, он кивнул мне в знак приветствия. А я стоял и не понимал, какого хрена здесь происходит.