Полная версия
Наблюдения провинциала
В гармонии все чувствуют себя комфортно. А в дисгармонии – даже дубы начинают скрипеть.
Порой смотришь на человека, а он хмурый, как будто недоволен всем. И такое ощущение, что от него веет холодом – хочется бежать от него, куда глаза глядят.
А вот улыбчивый человек. Лёгкая у него душа, – нет, не беззаботная, а легка на подъём, на встречи. Такой человек и в беде не бросит, поможет; с ним и работать легко, и по жизни идти.
И снова тебе встречается недовольный: в его сторону, и смотреть не хочется, а взглянул – оторопь берёт.
Что бы там ни было, а не надо роптать: не мы создатели мира, и не нам судить о нём.
Услышь себя
Человек знает, что идёт на неправедное дело, а всё равно идёт. «Остановись!?» – кричит, вопит его внутренний голос, но он будто не слышит. Ему хочется сделать то, от чего на какое-то мгновение получит удовольствие. А он ведь заранее знает, что будет ругать себя последними словами, просить прощения у Бога, что пошёл на сделку с совестью. А может и не с совестью, а с самим сатаной. Но человек – вроде и думающее существо, а не думает, когда это необходимо сделать. Потом просит прощения у Господа, но поздно – бесчестное деяние по отношению к кому-то сделано. И страшнее всего, что Это было направлено против того, кого уже нет с нами, кто не может дать сдачи тому, кто плюнул памяти в душу.
Непоправимая вина – это состояние, которое всегда будет в человеке, где бы он ни находился. И никакие слова прощения перед Господом, ему уже не помогут.
Выбрать из мудрецов самого мудрого – легко. Он найдёт нужное слово даже в том случае, если ему кто-то скажет: ты баран, а не мудрец.
Глава 10. Судьба
Судьба разъединила их души, но… видимо, и над судьбой есть властелин. Наконец они вместе!
Судьба… Кто ей управляет? Надо думать, не сам человек, а невидимые нам Высшие Силы. И если кто-то, например, всю свою жизнь не верит в Бога, возможно, так задумано Всевышним или его помощниками. Если в какой-то момент начинает верить в Господа, опять же, скорее всего, это не человек так решил, а свыше. Только там могут направить конкретную судьбу в ту либо иную сторону.
Исходя из этой логики, каждый миг человека расписан от его рождения и до последнего вздоха. И не надо говорить: это я помог встать тому-то на путь истинный, это я вывел из дебрей заблудшую овцу. Нет, у каждого своя судьба. И не человек её меняет. Тем не менее, человек обязан быть не только созерцателем на Земле, но и созидателем – как минимум, стараться подправлять свою судьбу.
Судьба в каких-то случаях даёт нам возможность изменить свою жизнь, но мы чаще всего отмахиваемся: мол, с судьбой не поспоришь. Неправильное суждение. Когда падаешь, то сразу пытаешься встать. А в более серьёзной ситуации обязан не только подняться, но и подумать, что делать дальше и по какой причине ты споткнулся или упал. И задуматься над тем, чтобы изменить что-то в жизни, в судьбе.
За судьбой – Высшие силы, и они не сторонние наблюдатели, а наши помощники. Надо только верить в них. Сомнение – главный враг.
Россия и Путин – это судьба
Судьба есть и у человека и у целой страны. И её, судьбу, можно корректировать и в том и другом случае.
Пример. В 2000 году к власти в России пришёл Путин, который с верой в высшие силы (он верующий человек) начал без революционного пафоса, зато с любовью работать над судьбой страны. Люди поверили Путину, в котором увидели пастыря – возможно, именно эта совместная вера была услышана свыше.
Во Вселенной есть добро, и есть зло. И только объединившись вокруг добра, можно победить зло. В России сегодня несмотря ни на что больше добра и оно, в конце концов, одолеет зло. А пока от невидимого сгустка негатива, поселившегося среди нас, исходит много всяких неурядиц. Но всё это рассеется, если мы выдохнем из себя зло – пусть летит в «чёрную дыру». А мы, взявшись, образно говоря, за руки, будем делать нашу страну чище. И богаче. А для этого, необходимо всем нам поверить нашему лидеру – главному пастуху России. И вместе с ним мы выйдем на прямую, светлую дорогу; перекочуем из переменчивого прошлого, в достойное будущее.
Кто-то, наверное, может сказать, что всё это чепуха. Но если вникнуть в суть данных мыслей, то в них можно увидеть логику. Логику жизни.
Нельзя судьбу задорить. И нельзя рисковать, если чувствуешь, что при этом можешь потерять себя.
Хромоногая судьба даётся многим. И многие же – не видят в ней хромоты.
Он ни зла никому не делал, ни добра. Сложная судьба досталась человеку.
В отдельных случаях судьбу можно изменить, но для этого нужен особый настрой и вера. И большое желание – улучшить свою жизнь.
Глава 11. Мои мысли
(они будут встречаться и в других главах), которые я писал на собственных книгах родственникам и знакомым.
Почти каждая женщина нежна, как лепесток роз. Но она порой должна напоминать крапиву – чтобы приводить мужчин в чувство.
Я молод был, мне кажется, ещё вчера. Но наша жизнь всего лишь миг. Секунда! Только подумал, сделал, помечтал. А годы и не годы вовсе – зигзаг молнии /
Забыть человека легче, чем помнить его. Хотя память наша бесконечна, как пространство.
Плохое долго помнится, а хорошее не забывается всю жизнь.
Помню, у меня пылали глаза, когда смотрел на тебя.
Но я знал: ты замужем и я женат…
(Неотправленная мысль)Красивой и гордой – благодаря самому Господу.
Аристократической и цельной – благодаря генам.
Воспитанной и нежной – благодаря книгам и себе.
Приятен человек, когда он мягок.
А правдивый мягок не всегда.
Одна женщина подталкивает нас к добрым делам, другая заставляет думать о хлебе насущном. А есть женщины, которые молчат, они считают: молчание – золото. Мудро и тут и там. А мы всё равно чем-то недовольны, некоторые даже думают: может, женщины и работать будут за нас, мужчин?
Хорошему учителю
Вы учитель, значит, вы – Человек.
И спорить, что это не так – недостойно.
Учитель учит – не мучает
Он сам мученик.
Хорошему врачу
Вы не только врач, но и Человек.
И лечите не только тело, но и душу.
Душевный бальзам – это нечто бесценное, божественное. Его невозможно купить ни в одном магазине, зато можно получить в дар – от любимого человека.
Глава 12. Записки из прошлого
Примерно в 1991 году я перебирал папки с бумагами и вдруг нашёл листочки с каракулями – это мои наблюдения, записанные в разных местах: и дома, и в гостях; записывал даже на улице. Отдельные листочки я находил и позднее, а многое было утеряно.
Что-то из записей я вставил в книгу «Логика Жизни» и в роман «Обочина». Кое-где, кстати, по забывчивости не указан год. Текст оставляю таким, каким он был. Каким он был, таким остался…
Расслабился
(1971 г.)
Я встал из-за стола и пошёл уже к выходу, как одна из женщин сказала:
– А ты, Боря, любитель порассуждать.
– Не ты первая говоришь мне об этом, – без излишней скромности ответил я, снова возвращаясь к столу. – Вот в детстве, например, – опять с воодушевлением начал, как будто и не собирался уходить. – И было-то мне, наверное, не больше пяти лет, а уже ду-у-мал. Набегаешься летом, помню, по деревне, умаешься. Около одиннадцати вечера на кровать и – на правый бочок. Анализируешь, где какие огрехи в течение дня сделал и вообще, тем ли занимался. А ведь никто этому не учил. Читать, естественно, в том возрасте не умел, писать тоже. Слышишь, как мама рядом легла, как поправляет на тебе одеяло и, с ошибками дня, засыпаешь.
Утром спозаранку проснёшься, оказывается, на полу лежишь в обнимку с подушкой, вдобавок описанный. Да, бывало такое лет до шести-семи, пусть и крайне редко. Я шмыг на улицу, трусики на забор, а тут мать идёт, только что корову-кормилицу в стадо проводила. «Ба, сынок, ты никак обдулся?..»
А как не обдуться, если день-деньской по полям да долам бегал, а то в мутной воде купался, где всего-то по колено. Это мы, пацанята, запруды сами для себя делали. Ручеёк в овраге протекал, вот там и мастрячили. До Волги хоть и было в пределах километра, но туда повзрослее пацаны не пускали, отшугивали. А то не дай Бог… Плавать-то умели только по-собачьи и то не все. Вот и отводили душу в запрудах.
Позднее, уже после второго класса с одной запрудой… точнее не с запрудой, а со мной курьёз получился. Учились мы в деревенской школе, одновременно первый класс с третьим, а второй – с четвёртым. Как-то в июне лень было до Волги бежать, и решил я с мелкотой в запрудёнке искупаться. Положил белые трусики на травку, и давай барахтаться в сей луже. Вдруг вижу, три девочки приближаются, которые старше меня как раз на два класса. А одна из них мне о-о-чень нравилась.
Они не видят пока, что я голый, поскольку всё, что ниже моего живота, земляная насыпь скрывала. Всё думаю, хана. За трусишками бежать нельзя, увидят. Стыд-то будет, позор! Два класса окончил, а голый купается. Ну, думаю, не на того нарвались, обхитрю. Р-раз в мутную водицу на спину, руками о дно поддерживаюсь; лежу писькой вверх… Вот этого я и не предвидел, иначе по-другому бы лёг.
Лежу, значит, глазёнки закрыл, вдруг чувствую девчоночье дыхание, потом слышу: хи-хи-хи, хи-хи-хи. Посмеялись они над чем-то и ушли. Слава, Богу, думаю, пронесло. Глаза с опаской открываю, а моё тело над водой. Не тело, а маленький шпиндель над водой торчит. Так и свалился я от срамоты, попой на грязное дно.
Ох, и ругал себя после этого: вот, думаю, что любовь делает. Да, любовь виновата. Зато перед сном дал себе разгон: «Как же так, – думаю, – ежедневный анализ делал, а в простецкой ситуации осечку дал. Почему? Значит, где-то расслабился».
Еврейка
(1972 г.)
Я с малых лет не выговаривал букву «р». Например, вместо здравствуйте, говорил «Здхасьти». Вместе с тем я был очень примерный мальчик и со всеми – будь то на улице, либо в другом месте, вежливо раскланивался: «Здхасьти!» И всегда делал это с удовольствием. Люди немолодого возраста были без ума от меня, не мальчик – само обаяние. А вот то, что я картавил, никого не интересовало, и никто меня по этому поводу не дразнил. Только мой старший брат, если в каком-то случае был недоволен мною, обзывал меня «еврей». Я не знал, обидное это прозвище или нет, поэтому не обижался на брата. Примерно до шестого класса я вообще не обращал внимания, что не выговариваю одну букву. Вдруг «прозрел», а всё из-за девочек – начал их стесняться. Отвечаю у доски нормально, гладко, но как только встречается в слове «р» – тормоз. Кручу извилинами, какую же букву можно использовать вместо «р». Стал краснеть, волноваться. Учительша: «Боря, ты почему молчишь? Отвечай». А я слово не могу придумать без этой буквы. Через полгода или даже больше, всё же научился выговаривать «р». А до этого, где только не упражнялся: «Вор-р-она, кар-р-кнула…» Или: «Товар-р-ищ стар-р-шина, товар-р-ищ…» Много мне крови попортила эта буковка. По этой причине уроки довольно часто прогуливал, учителям дерзил. Но почему я заговорил про эту злополучную букву? А вот почему.
В деревню к нам в летнее время года (в деревне мы стали жить после смерти отца) приходила старенькая и сгорбленная, но подвижная еврейка. Поздоровавшись с моей матерью, она сразу проходила во двор и выбирала себе курицу. И что меня удивило: она не по внешнему виду отбирала курочку, а чего-то щупала у неё сзади.
Однажды, помню, подходит она к нашему дому и, увидев меня, стоящего в одних трусиках, с улыбкой говорит: «Здхаствуй, мальчик!» Я в ответ: «Здхасти!» И стою, хлопаю большими глазищами, таращусь на её морщинистое, с желтоватым оттенком лицо. Она недовольным взглядом окинула меня, что-то пробормотала и засеменила во двор. Еврейка наверняка подумала, что я передразнил её. Правда, позднее она поняла, что я не выговариваю букву «р», после чего стала одаривать меня подарками: то пряников принесёт, то ирисок (я обожал их), а то «петушков» – красных, жёлтых… (их сладость на всю жизнь запомнил). И всегда с особой любовью смотрела на меня. Почему-у… Может, что-то родное во мне увидела?
Отец
(1976г.)
Уже около года не собирались дети у своего старенького, больного отца. Не собирались все вместе, как когда-то.
Жители деревни видели, что угасает старик, на ладан дышит.
Иногда он плакался соседям: «Вот, когда здоровье было, да мать была жива, часто приезжали. Как здоровья не стало…» Потом начинал оправдывать их: «Да и то сказать, какой резон сейчас ко мне ездить. Про болезни говорить? Кому интересно это».
Приходил и радостный: «Вот, опять сон хороший приснился, должны в субботу приехать».
А в субботу вечером к соседям подойдёт и, склонив голову, задумчиво начинает: «Вчера сон видел – нет, не приедут мои сегодня».
Соседи после его «снов» не знали, что и делать. Но скопом проанализировав ситуацию, дали ему совет: выслать детям «страшную» телеграмму. Он согласился.
Не откладывая вопрос в долгий ящик, отправили послание: «Отец умер, приезжайте…»
Было это в субботу. А в воскресенье 19-го августа престольный праздник – Преображенье Господне.
Приехали дети, внуки, другие родственники. У всех глаза на лоб: как?!
А он утверждает, что знать ничего не знает, и ведать не ведает. Какая-то ошибка.
Всё улеглось; поставили у дома столы, на застолье сосед пришёл с гармошкой. Вскоре зазвучали песни, кто-то пустился в пляс. А отец в это время думал: «Вот, пока собрались все, и помереть бы». Выпил со всеми небольшую рюмку да тайком пару штук. После этого снова подумал: «Теперь, может, помру, даст бог».
И вдруг… то ли от свалившейся на него радости, что все съехались, то ли от лишней дозы спиртного, но в момент песен и плясок свалился он со стула. Паника. Кто-то заплакал, кто-то запричитал. Сыновья же аккуратно понесли его в легковую машину, чтобы отвезти в город – в больницу.
А отец в кругу детей своих, самых родных и любимых, самых красивых и умных, загадочно улыбался.
Примерещилось
(1977г.)
Иду по лесу, вдруг, ба-а! – баба-яга повстречалась. Не знаю, то ли радоваться этому, то ли сокрушаться. А глазёнки протёр, оказывается, это и не баба-яга вовсе, а снегурочка. Вот те на: летом – и снегурочка. Откуда?
Откуда, откуда: мало ли кто в лесу может повстречаться? Но радость-то какая, а? Снегурочка. Шёл за грибами, а тут баба-яга превратилась в снегурочку. Поверят ли в деревне?
Снова глазёнки протираю, мошку из одного глаза убрал, из другого. Ба-а, какие гляделки-то чистые стали, как будто вода в роднике. А где же снегурочка? Вот бы поговорить с ней, пока в глазах просветлело.
Но нет никого в лесу, одни мухоморы красно-белыми спинами хвалятся. Что же это: неужто из-за мошки с мушкой пригрезилось? Наверное, действительно – примерещилось.
Пурген Иваныч
(1978г.)
К приехавшим в колхоз строителям подошел ветхий старик, безжалостно измочаленный колесом жизни.
Те обедали на улице за столом, сколоченном из нестроганых досок и для аппетита, как выражались, наливали себе по стакану водки.
Дед, сглатывая слюну, стал жаловаться на голову:
– Болит, треклятая, к дождю, что ли?
– К дождю не голова обычно болит, а ноги, или ещё что-то в этом роде. Мышцы, например, – знающим тоном изрёк один из приезжих.
– Дык, вить, у ково как, – тихо произнес дедок.
– Отец, хошь дам тебе хороший совет? – обратился к деду рыжеволосый маленький мужичок, с хитрющими глазами.
– А кто жа не хотит, все хочут, – снова поглядывая на стол, ответил «отец».
– Вон в траншее сварщик работает, ты минут двадцать погляди на его «огонь» и головную боль, как рукой снимет.
Дед постоял, почесал затылок и нехотя пошёл к траншее.
– Мужики, что вы глупостью занимаетесь, – пожурил их приехавший прораб. – Он же неделю после этого на белый свет смотреть не сможет.
– Виталий Африканыч, – приложив руки к груди, начал оправдываться рыжий, – он к нам каждый день повадился. Как обед, он тут как тут. Стоит и вот дябит, вот дябит. Ну, ладно, нальём ему щей, водочки, если излишки есть. Но он ведь про войну начинает рассказывать, на которой, оказывается, не был. Да про Хиросиму с Нагасакой. Это вообще туши свет. Короче говоря, нам этот абориген все нервы вымотал…
Часа через два к Виталию Африкановичу Акинину подошел дедок, узрев в нём начальника над приезжими и, глядя красными слезящимися глазами, плаксиво заговорил:
– Не знаю, как звать-величать тебя, мил человек, но вижу, что начальник у их будишь. Ведь я к им со всей душой. – Оглянувшись по сторонам, продолжил: – Раньше-то… – но поперхнулся, закашлялся и уже тише, с хрипотцой: – Раньше-то, какая жись была, одни мученья. А щас?.. В магазинах всё есть, похлёбка дома есть, живность, – стал он загибать пальцы. – Картошки вон энтим пришельцам продал, для их же добро делаю, – махнул он в сторону траншеи рукой.
Старик замолчал, о чём-то думая, сгибая и разгибая мизинец.
– Да, – встрепенулся он, видно вспомнив что-то, – луку вон им принес. – И снова замолчал, взявшись за палец. В раздумье поднял голову вверх, шевеля морщинистыми губами.
«Ну, дедуля, с тобой только семечки на завалинке грызть», – улыбнувшись, подумал Виталий Африканович и направился в строительный вагончик.
– Погоди, ты куды? Я шо не всё сказал, – засеменил за прорабом дедок. Тот остановился.
– Дык я про чё, – торопливо продолжил дед, показывая рукой на слезящиеся и часто моргавшие глаза. – Эти изверги-то окаянные, глаза мои изуродовали.
– Как это? – удивился Акинин, будто и не знал про дурацкую шутку своего подчинённого. «Надо было предупредить дедулю»…
– Дык вон, – дед вплотную подошел к начальнику над «извергами», показывая на свои глаза, – одна резь в их, как пригоршню песка туды впичужили. Эдак полчаса стоял и смотрел на ентот огонь. Баял, голова не будит болеть, дьявол. – Он вяло махнул рукой.
– В медпункт сходи, – посоветовал Африканыч.
– Дык фершел в отпуску. Сходил бы, знамо дело.
Акинин вспомнил, что в одной из бригад работает его знакомый – врач-терапевт, напросившийся на время отпуска подшабашить.
– Слушай, у нас свой врач есть. Пойдём, он тебе поможет.
– Не-е, – замотал головой старик, – я его и без тебя ужо знаю. Молодой он больно.
– А я тебе чем помогу? – удивлённо спросил Акинин.
Дед хитро заулыбался беззубым ртом, как бы говоря: «Вроде и мужик не глупый, а простой вопрос не разумеешь».
– На примочку дай мне немного и шабаш, – ещё чаще заморгал он, протягивая тонкую сухую руку.
Недолго думая, Акинин дал ему десять рублей, чего хватало на бутылку водки с закуской и, пожелав здоровья, ушёл.
Утром следующего дня, к сварщикам подошла местная женщина.
– Мужики, вы чего это с дядей Ваней-то нашим сделали? Сперва он пьяный вокруг свово дома с матюгами бегал. Потом на тубарете до утра сидел и приказывал своей жене, чтобы она сигарки ему прикуривала. Руки у него, видишь ли, дрожали, у старого хрыча. Беленой, что ли, его накормили, нехристи?
Мужики стали отнекиваться: дескать, мы тут ни при чём…
Оказывается, дядя Ваня в конце рабочего дня снова пришел к сварщикам. Был он навеселе и в одной руке держал белую тряпочку, а в другой – пузырёк. В пузырьке как выяснилось, была водка.
Стал он плакаться, что примочки ему не помогают, а потом жалобно попросил: «Давайте мне свово дохтура».
Рыжий, который посоветовал дяде Ване средство от головной боли, никому ничего не говоря, ушёл. Минут через пять принес порошок, завёрнутый в бумажку и, обращаясь к деду, пояснил, что это лекарство. Половину содержимого сразу в рот ему высыпал, а остальное, якобы «дохтур» посоветовал дома выпить.
Порошок этот был пурген, размятый из таблеток.
Дядя Ваня пришёл домой, выпил порошок – и вскоре началось… Сначала он бегал в уборную, где быстро запачкал весь пол. Стал бегать в кусты – там трава была высоко скошена, и когда садился, ощущение было такое, как будто садился на ежа.
Во время весьма неприятных процедур отодрал верх с табурета, подложил по краям тряпку для мягкости и почти до утра сидел, иногда приговаривая, что высиживает яйца. Кстати, о них же.
Он обвинил в своей болезни жену: на закусь она, видите ли, дала ему куриных яиц прямо с гнезда – от них и понос. В наказанье за это, приказал:
– Принесь из избы мне кисет с самосадом и газету на закрутки, пока я закручиваю «козью ногу», можешь по хозяйству хлопотать, потом позову для прикурки.
Так старик со старухой и «любезничали» всю ночь на потеху молодым влюблённым, которые, проходя мимо вековой хибары, были свидетелями причудливых звуков.
После этого всё и открылось. И с чьей-то лёгкой руки дядю Ваню стали называть по имени-отчеству: Пурген Иваныч.
Совет извне
(1978г.)
Когда вдруг простые, обычные извилины начинают наливаться соком – это ж здорово!
Но если мысль летает возле уха, ты поймай её и соси, соси, выдавливай из неё все соки. А когда она иссякла, свалилась бездыханно и ты расслабься, отдохни. И снова жди, приманивай её чем-то живительным. Пока она вновь не залетит в твоё алчное ухо да не начнёт нашёптывать нечто ценное, драгоценное. И так всю жизнь.
Будь достойной приманкой для хороших мыслей, покуда сам не выдохнешься, не иссякнешь. Когда же выйдут из тебя соки благоухающие, смирись, но жди, принюхивайся к жизни, прислушивайся к природе-матушке. Вдруг не всё потеряно, и ты унюхаешь родной до восторга запах. Тут-то, возможно, второе дыхание появится, третье. А кто знает, сколько дыханий у человека открываться может? Никто. Вот и пробуй, доказывай, что ты живёшь в мире и согласии с Вселенной.
Так-то, мил человек, садово яблочко. Ньютону, кстати, тоже неспроста на голову упало яблоко. Ибо он ловил мысли, выцеживал их, а они так зауважали своего хозяина, что во сне стали приходить, теребить его длинный ум. А к недругам они не придут, не-е. У них врождённый нюх только на хороших людей. Их на мякине не проведёшь, не из того теста сделаны. Усёк? Наматывай на мозги, пока я добрый и… до плодотворной встречи. Пока!
Поведение
(1988г.)
Не первый раз уже в течение месяца приходит Андрей Андреевич с мужчинами в свою квартиру. И одеты те с иголочки, и приятная улыбка на лицах. Но при виде их снова ощетинилась молодая жена Андрея.
– Ну вот, опять сюда прутся. Я только что умывальник в ванной начистила, унитаз…
– А причём здесь фаянсовые изделия? – шутливо поинтересовался муж. – Мы в ванную не полезем в обуви и закуску в унитаз бросать не будем.
– Тебе всё шуточки, – со злостью бросила Лилия, – а сам ничем дома не занимаешься, я даже мусор выношу сама.
– Лилечка, – Андрей нежно обнял супругу, – у нас ведь мусоропровод в подъезде, буквально десять метров туда и обратно. Я же целый день на работе, а ты не работаешь. Ух, ты, моя хозяюшка…
– Чтобы это было последний раз, иначе… – Тут женщина дёрнулась, освобождаясь из мужских объятий. И, торжествующе ухмыльнувшись, с гордо поднятой головой пошла на кухню.
Андрей лишь мгновение стоял в некой растерянности, а в следующее мгновение решительно направился за женой.
Подобные выпады с её стороны бывали уже не раз, хотя он доходчиво объяснял, что это не пьяные посиделки, а деловые встречи с партнёрами.
– Нет, – повышенным тоном возражала она, – твои знакомые мне не нравятся. К тому же вы громко на кухне разговариваете, телевизор мешаете смотреть.
И Андрей решил дать бой жене, поскольку душевные беседы с ней, как для мёртвого припарка. А он, хозяин частного предприятия и с поджатым хвостом? «Хозяин» вошёл на кухню.
– Лиля, прекрати свои выходки. Тебе что, доставляет удовольствие унижать меня при гостях?
– Иди с ними в гараж, там тебя никто унижать не будет. А здесь будешь получать…
Ах, так!? Матюкнувшись, мужчина поднял тяжёлый взгляд на жену.
Ей бы в тот же миг улыбнуться ласково, заморгав виновато глазками, но не-е-т, гонор мешает.
Посоветовал бы я таким вот женщинам, не досаждать своею строптивостью.
Но зачем быть женщине надменной, и плевать в душу мужчине.
Лучше бы вручили искорку божью, вдохновенье во благо.
И мужчины ради вас горы свернут – вы лишь будьте с ними помягче.
А вот ситуация в другой семье.
