Чемпион

– Да пошел ты!

Он выпустил сигаретный дым мне в лицо и помолчал. Потом вздохнул:

– Зря ты так. Очень зря. Дёмыч! Тащи сюда эту суку, сейчас мы им свиданку устроим. И противогаз второй не забудь. Посмотрим, кто из них дольше выдержит.

– На фиг ее противогазом уродовать? У меня другая резинка есть, чтоб с ней поразвлечься…

– Не троньте ее!

– Да? А почему? Почему нам нельзя ее трогать? Ты хочешь признаться?

– Я не трогал вашего… друга.

Меня ударили по голове, и я отрубился. Очухался от недостатка кислорода. Противогаз снова был на моей голове, и, чтобы я больше не терял сознания, они налили в маску нашатыря. Пережимали шланг, били палкой по ногам и в солнечное сплетение. А когда не били, и у меня появлялось несколько секунд, чтобы отдышаться, начинали в красках расписывать, как будут на моих глазах насиловать Ингу.

Во время одного из таких рассказов все и произошло.

В комнате появился кто-то еще.

Дёма осекся и замолчал.

Все произошло очень быстро. Я услышал легкие стремительные шаги, хорошо знакомый звук ударов и падение тяжелого тела. Когда так падают, поднимаются очень не скоро… Лампа пошатнулась, упала и взорвалась. Стало темно.

– Бл…дь! – заорал Дёма.

На легкие уверенные шаги наложились еще одни, тяжелые и суматошные. Это Дёма занял оборонительную позицию и застыл. Его выдавало дыхание: шумное, прерывистое, под стать тяжелым шагам. Вдох-выдох, вдох-выдох. Вдох… Я услышал звуки трех ударов, шорох одежды, треск ломаемых костей и короткий оборванный вскрик.

Легкие шаги удалились. Я не услышал, а, скорее почувствовал, как открылась и закрылась дверь. Все стихло, и довольно долгое время ничего не происходило. Потом я увидел под дверью полоску тусклого подрагивающего света и догадался, что кто-то идет, подсвечивая себе фонарем. Дверь распахнулась, луч фонаря пробежался по стенам и потолку комнаты, остановился на выключателе.

Вспыхнул верхний свет, и я увидел невозмутимого Мастера, а за его спиной – взволнованную физиономию Кушнера. На Мастере был перетянутый в поясе черный комбинезон, делавший его фигуру еще худее и выше. Он воткнул выключенный фонарик в нагрудный карман и, заложив руки за спину, отступил, чтобы пропустить Кушнера.

Мишка кинулся ко мне, присел на колени, сорвал противогаз и попытался развязать веревки. Узлы не поддавались. Он попробовал справиться с ними зубами и беспомощно обернулся к Мастеру. Тот бросил ему раскладной нож. Мишка не смог его поймать, и нож воткнулся в пол перед моим носом.

Почему-то именно это окончательно привело меня в чувство.

– Здесь Инга! – почти закричал я.

Мастер отрицательно покачал головой:

– В доме никого больше нет.

Кушнер разрезал веревки. Я попробовал встать – и только выругался, кривясь от боли. Ни рук, ни ног я не чувствовал.

Мастер подошел ко мне. Достал из кармана простую канцелярскую скрепку, разогнул и острым кончиком принялся колоть меня в какие-то точки, расположенные на плечах, шее, икрах и возле локтей. Некоторые уколы были такими чувствительными, что я скрипел зубами от боли.

– Как вы? – спросил бледный Кушнер.

– Нормально…

– По ногам били? – Мастер закончил восстановительные процедуры, привел скрепку в прежний вид и положил в карман. – Дай-ка я посмотрю… Ничего, кости целы. Можешь вставать.

Я поднялся. Кушнер пытался меня поддержать, но я его оттолкнул. Сделал пару шагов, развернулся, присел…Не знаю, иглоукалывание помогло или мысли о том, что необходимо как можно быстрее отыскать Ингу, но я чувствовал себя значительно лучше, чем можно было ожидать.

– Как вы меня нашли?

– Это ты ему спасибо скажи, – кивнул Мастер на Кушнера.

Кушнер залился краской.

– Спасибо, Миша…

Мы стояли посреди комнаты типичного дачного домика. Кроме опрокинутых торшера с лопнувшей лампой и стула, никакой мебели не было. Окно закрывали грязные тряпки, приколоченные гвоздями. У правой стены, прислонившись плечом, сидел Дёма – здоровенный бычара с короткой стрижкой, одетый в кроссовки и импортный спортивный костюм. Голова свешивалась между коленей, сломанная рука висела плетью. Он дышал так тихо, что в первый момент я принял его за покойника.

Я повернулся и посмотрел на второго. Он лежал на спине вдоль той же стены, только ближе к двери. Вместо носа у него было кровавое месиво. Кровь с двух сторон стекала по скулам на меховой воротник бушлата-афганки.

– У него был нож, – сказал я.

Мастер молча похлопал себя по одному из карманов.

Я поискал палку, которой меня колошматили. Она откатилась к плинтусу и лежала, не привлекая внимания. Я поднял ее и подумал, с кого бы начать. Мастер положил руку мне на плечо:

– Не надо этого делать.

– Да они…

– Они получат свое. Сейчас за ними приедут. Тем более что ты сам виноват.

– Я?!

– Ты дал застать себя врасплох.

Если б не Мастер, я бы их, наверное, убил. Мне было плевать, насколько я сам виноват и кто за ними приедет, чтобы наказать по заслугам. Если бы Мастер вышел за дверь, я бы разломал палку об их вонючие головы, а потом засунул бы обломки им в задницы и вряд ли бы когда-нибудь стал об этом жалеть. Но он не уходил, он скрестил руки на груди, встал у стены и сказал:

– Между прочим, никакие они не «афганцы», а Добрынина знали не больше, чем ты.

– Откуда вы знаете, что они мне говорили?

– Это было понятно. Настоящие «афганцы» сейчас за ними приедут. Они очень сильно не любят, когда к ним кто-то примазывается.

В подтверждение слов Мастера издалека донесся шум автомобильного мотора. Он прислушался и велел Кушнеру:

– Иди встреть.

Мишка торопливо выскочил за дверь, споткнувшись о высокий порог.

– Тот, – Мастер кивнул на Дёму, все так же сидевшего с опущенной головой, – вообще в армии не служил. Приехал из Днепропетровска, там был судим за грабеж, получил три года условно. А этот, Герасимов, – он кивнул на второго, – мастер спорта по вольной борьбе, осенью вернулся из армии, служил в пограничных войсках.

Герасимов застонал и приподнял голову. Я шагнул к нему и замахнулся палкой:

– Где Инга?

– Не знаю, – реакция у него была заторможенной, а голос плавающим, под стать взгляду – верные признаки сотрясения мозга.

Я ударил его по плечу, защищенному толстым бушлатом:

– Где она? Где? Говори, сука, убью!

– Я не знаю. Мы искали ее… Не нашли… Она куда-то пропала из дома.

– Ты мне говорил, что она здесь!

Я чувствовал спиной неодобрительный взгляд Мастера, но продолжал колотить Герасимова по плечу, шее и голове. Удары, правда, были не очень сильными, в последний момент я все-таки придерживал руку, хотя и замах, и выражение моего лица были что надо.

– Я тебя… хотел напугать. Ее нету здесь, честно. Хватит, пожалуйста! Ее нет… Если б я знал, где она, я бы сказал…

– Он не врет, – сказал Мастер.

Я в очередной раз замахнулся, но бить не стал. Сломал палку об ногу, бросил обломки и обернулся к Мастеру:

– Значит, они его сами убили.

– Нет. Их просто наняли.

– Кто?

– Узнаем.

К дому подъехала машина. Сквозь закрывающие окно тряпки было видно, как мазнули по стене лучи фар. Двигатель смолк, хлопнули двери, я услышал неразборчивые голоса: взволнованный Кушнер отвечал на чьи-то вопросы, что-то вроде: «Да, мы вас ждем…»

– Присмотри за ними. – Мастер вышел из комнаты.

Я развернулся к Герасимову. Он чуть приподнялся на локтях и смотрел на меня, как загнанный зверь. После случившегося глупо было жалеть его, но я почувствовал именно жалость. Мне вдруг стало понятно, что мои испытания – ерунда по сравнению с тем, что ждет их. По крайней мере я остался жив, отделавшись испугом и синяками. Им в лучшем случае переломают все кости. Бывший пограничник тоже это понимал. Ему явно хотелось попросить меня: «Отпусти», но он видел, что я не смогу этого сделать, даже если мне очень захочется.

– Чего вам от меня было надо?

Герасимов поморщился и собрался ответить, но я так и не узнал, что он хотел мне сказать. В комнату вошли Мастер и невысокий широкоплечий мужчина. Штатский костюм с белой рубашкой сидели на нем, как парадная офицерская форма. Он крепко пожал мне руку, но не представился. Подошел к Герасимову, встал над ним, разглядывая. Герасимов закрыл глаза и опустил голову на пол. Мужчина обернулся и кивнул Мастеру.

– Иди на улицу, подожди там, – сказал Мастер.

Я вышел. Дом действительно оказался типичным дачным строением из вагонки, с двускатной шиферной крышей. Он стоял на отшибе. С одной стороны чернел лес, с другой, на значительном расстоянии, светилось несколько окон. От дороги участок ограждал покосившийся забор. Ворота были распахнуты, впритирку к дому стояли какие-то светлые «жигули», а ближе к воротам – уазик-«таблетка» защитного цвета, заехавший задом. Фары тускло горели, освещая участок дороги, на заднем борту краснел один габаритный огонь. Я попытался рассмотреть номерной знак и увидел, что он замазан грязью. Возле уазика курили и тихо переговаривались трое парней. Из темноты вынырнул Кушнер. Подходя ко мне, он споткнулся.

– Спасибо тебе еще раз. – Я пожал ему руку.

3

Мастер довез нас до моего дома. Остановил «опель» перед подъездом и включил внутрисалонный свет:

– Держи.

– Что это? – Я посмотрел на пакетик, который он мне протягивал. Под тонким полиэтиленом виднелись высушенные листки, веточки, маленькие черные цветки.

– Завари половину в стакане воды, дай минут пять настояться и выпей. Вторую половину выпьешь утром. Это поможет успокоиться и восстановиться. А ты, Миша, переночуй у него. Завтра обо всем поговорим. И девушку твою спасать завтра поедем. На сегодня хватит приключений. Все равно неизвестно, где ее искать.

– Надо было у этих спросить.

– Эти не знают. Держи!

Я взял пакетик и посмотрел на Кушнера, сидевшего сзади:

– Едь домой, не надо со мной ночевать. Что я, баба, что без сиделки не обойдусь?

– Так будет лучше, – твердо заявил Мастер, и Кушнер вылез из машины вслед за мной, неся мою спортивную сумку.

Мы поднялись в квартиру. Дверной замок открылся как-то очень легко, но я не обратил на это внимания. Увидев свое отражение в зеркале, остановился. Да-а, видок еще тот! Губы раздуло, на висках и скулах царапины, белки глаз густо налились кровью, а под глазами наметились темные полукружья. Удары по голове не прошли даром, СГМ2 я заработал, но, видать, не самое сильное, раз могу твердо стоять на ногах.

Я вспомнил про фотографии и сунул руку в карман. Так и есть, пусто! Остались у Дёмы с этим долбанным пограничником. А теперь в чьих руках? Навряд ли их получится вернуть. Что ж, опять сам виноват, надо было раньше вспомнить.

– Чего стоишь? Проходи! – Я включил свет на кухне.

Помявшись, Кушнер сказал:

– Мне надо позвонить маме.

– Звони, вон телефон.

Он подошел к аппарату, стоявшему в коридоре на стиральной машине, неуверенно снял трубку. Видимо, ему не хотелось, чтобы я слышал его разговор. Или не знал, как объяснить, что не придет ночевать.

Я зашел на кухню, закрыл дверь. Подбросил на ладони пакетик, который дал Мастер. Неужели эта сушеная пыль мне поможет? Я поставил на плиту чайник, высыпал половину пакета в стакан и стал ждать. Из коридора доносился приглушенный голос Кушнера. Объяснение с матерью давалось ему нелегко. Моя мама, наверное, сегодня звонила, а меня опять не было дома. Знала бы она, где я был и что со мной делали! Хорошо, если она, как и собиралась, задержится в Новгородской, и к ее приезду я приведу себя в божеский вид.

Я сел за стол и опустил руки на голову. Сегодня мне досталось так крепко, как не доставалось ни разу. Жил, никому не мешал, тренировался себе потихонечку, а тут противогаз на голову и палкой по ногам… Я, конечно, за приключения, но хотелось бы самому выбирать их продолжительность и остроту.

Кушнер продолжал говорить. Чайник вскипел, я заварил в стакане лекарство. У него был горький и густой запах, насыщенный темно-коричневый цвет. Я сжал ладонями стакан и, сколько мог, терпел горячее стекло.

Вошел Кушнер. Вид у него был слегка виноватый.

– Что сказали родители?

– Мама переживает, чтобы я поел хорошо.

– А папа?

– Папа давно в Израиль уехал. Я почти и не помню его.

Я не нашел ничего лучшего, чем многозначительно покачать головой. Что я хотел этим сказать – черт его знает.

– Жрать будешь? Там, кажется, пельмени остались. Только сам их вари. – Я принюхался и отхлебнул из стакана.

– Я бы поел.

– Чайник горячий. Кастрюлю бери, какая понравится.

Кушнер вытащил из морозилки коробку с пельменями и загрохотал посудой в подвесном шкафу.

– Сколько варить?

– Сколько съешь, я не буду. Так как вы меня нашли, я так и не понял?

– Это Мастер нашел. Я приехал к клубу, когда вы только что ушли. Он мне сказал, какой дорогой вы могли пойти. Я хотел догнать, побежал через стройку и увидел, как эти двое грузят вас в багажник машины. Я… Я подумал, что все равно с ними не справлюсь, что если я на них нападу, то нас просто обоих увезут и никто не узнает, что с нами случилось…

Кушнер стоял у плиты. В кастрюле давно булькала вода, но бросать пельмени он не спешил. Шея и уши побагровели, а по напряженной спине можно было прочитать все его мысли. Он боялся, что я обвиню его в трусости.

Я сидел, прихлебывал лекарство и ждал продолжения.

Кушнер уронил в воду пельменину. Она стукнулась о дно эмалированной кастрюли. Он вздрогнул и закончил рассказ:

– Я запомнил номер их машины и побежал к Мастеру. Он хотел ехать один, но я уговорил его взять меня с собой…

– Понятно… Знаешь, Миша, ты молодец. Ты все правильно сделал. Ты бы с ними действительно не справился. И сидели бы мы сейчас вдвоем, слоников на даче изображали.

– Честно?

– А как ты сам думаешь?

– Спасибо.

Я допил лекарство. Я наклонился, растер отбитые ноги. Попытался вспомнить, о чем еще хотел спросить Кушнера. Мысли путались, я не мог ухватить главного. Странно, неужели это трава так подействовала?

– Миш!

– А?

– Хватит меня на «вы» называть. Понял?

– А как надо?

– По имени.

– Хорошо…

Тут я уснул. Прямо за столом, уронив голову на руки. Когда Кушнер тащил меня на кровать я вроде проснулся и потребовал, чтобы он отцепился. Кушнер накрыл меня одеялом, погасил свет и ушел.

Под утро мне приснилась полная дребедень. Дёма и пограничник Герасимов насиловали Ингу. Сперва она сопротивлялась и орала, а потом ей понравилось. Они вытворяли втроем такие штуковины, что смотреть на это не было никаких сил. Я проснулся, тяжело дыша и обливаясь потом.

За окном было светло. Я посмотрел на часы: половина десятого. Избитое тело болело, хотя и далеко не так сильно, как можно было ждать. Я решительно встал, открыл пошире окно и принялся делать зарядку.

Во время зарядки я и заметил, что дверь шкафа приоткрыта и из нее торчит рубашка, упавшая с вешалки. И будильник стоял не на своем месте, и книжки на полке выглядели как-то не так. Мишка, что ли, чего-то искал? Других мыслей мне в голову не пришло. Я продолжил делать зарядку, с каким-то непонятным удовольствием задавая себе нагрузку большую, чем обычно, прихватил комплект чистого белья и отправился в душ.

Кушнер спал в кухне, поставив в ряд четыре жесткие табуретки. Зайти в комнату матери он, стало быть, постеснялся. Это меня потрясло… Хотя я на его месте поступил бы, наверное, так же.

Я пробыл в душе недолго, но, когда вышел, увидел, что Кушнер уже встал и хлопочет возле плиты.

– Привет! – сказал я.

Он обернулся:

– Доброе утро. Как самочувствие?

– Терпеть можно.

– Вы… Ты яичницу будешь?

– Давай.

Я прошел в комнату, сменил халат на старые спортивные штаны и растянутую футболку. Заглянул в шкаф: кроме рубашки, еще несколько вещей оказались сброшены с вешалок.

– Ты чего там искал? – спросил я, войдя в кухню.

Кушнер обернулся с непонимающим видом:

– Где?

Я не стал уточнять. Мне вдруг стало понятно, что Кушнер ничего не трогал, а в моей квартире побывал посторонний. Я вспомнил, что дверной замок вчера открылся странно легко. Провожаемый непонимающим взглядом Кушнера, я кинулся в коридор.

Механизм замка теперь работал по-новому, как будто его вычистили и смазали, а вокруг скважины я разглядел несколько свежих царапин. Значит, у меня действительно были гости… Менты? Но ведь они уже провели обыск…

Я вспомнил про странный звонок после моего выхода из тюрьмы и про незнакомого парня, которого видел в окно. Он еще так странно держал руки: в задних карманах штанов… Ко мне приходил убийца Добрынина? Что он хотел здесь найти?

Я бросился в комнату матери. Здесь похозяйничали основательнее. Содержимое шкафа почти полностью выгребли на пол, запирающийся ящик комода взломали. В этом ящике должны были быть деньги – я не знал точно, сколько, – и берестяная шкатулка, в которой мать хранила обручальное кольцо отца, две пары сережек старинной работы и перстень с рубинами, подаренный отцом на годовщину их свадьбы. Драгоценности и деньги пропали, шкатулка с оторванной крышкой валялась возле комода.

У меня потемнело в глазах. Я поднял берестяные обломки и долго вертел их в руках, пытаясь представить, как расскажу матери о случившемся.

Кушнер постучал в дверь.

– Да!

– Все готово… – Он заглянул в комнату и осекся. Растерянным взглядом оценил беспорядок и посмотрел на меня.

– Это…

– Меня обокрали.

– Когда?

– Надеюсь, не пока мы спали.

Кушнер стремительно начал краснеть. Видя это, я почувствовал раздражение. Что у него за манера такая, чуть что – сразу в краску? Ему-то чего переживать? Он что, забыл закрыть дверь, когда мы пришли? Или я обвинил его в краже?

– Надо заявить в милицию, – сказал он. – Я слышал, квартирных воров часто находят.

– Надо…

Я представил, как буду писать заявление. Меня спросят, где я был вчера вечером, и мне придется что-то изобретать. Допустим, скажу, что был в «Сказке», весь вечер сидел и пил пиво; Светка это подтвердит. Когда я вернулся домой? Ночью? И ничего не заметил? Пришел утром? А у кого ночевал? И что у меня с лицом? Упал с лестницы? Нарвался на хулиганов? Мастер спорта по самбо, чемпион, каратист – это ж каких хулиганов надо было найти, чтоб они так меня разукрасили? А почему я о драке не заявил? Потому, что отбился, а жаловаться на мелкие неприятности мне мужская гордость не позволяет? Может, стоит проверить, не поступило ли от них заявлений? Может, это не ко мне, а я к кому-то пристал?

На месте ментов я бы в первую очередь заподозрил в краже себя. Мать уехала в гости, а ее сыночек, которому, кстати, давно пора в армию, тут слегка загулял. Когда собственные деньги на пиво и девочек кончились, он запустил руку в семейный бюджет…

Чем плоха версия?

– Нет, Миша, не будем мы никуда заявлять. Сами во всем разберемся.

Глава шестая. Большая прогулка

1

Я осмотрел свою комнату и обнаружил, что пропали триста рублей, упаковка аудиокассет «Агфа», несколько импортных полиэтиленовых пакетов и две немецкие шариковые авторучки.

После этого мы сели завтракать. Яичница у Кушнера получилась довольно приличной. Я быстро проглотил свою порцию, допил кофе и, отодвинув грязную посуду, посмотрел на Мишку:

– Давай все с самого начала. И начистоту.

– Добрынин в нашем институте учился. На другом факультете и на два года старше, но его все знали. Он был заметной фигурой.

– В смысле?

– Комсорг, спортсмен. Во всех общественных мероприятиях участие принимал. Учился отлично. Его ставили всем в пример. Девчонкам он очень нравился, половина нашего курса в него была влюблена. А парни говорили, что он настоящий друг. Но если его подведешь, он никогда не простит.

– Прямо Павка Корчагин какой-то.

– Его так некоторые и называли. За глаза, конечно. На Павку он здорово обижался. У него вообще, как потом выяснилось, с идеологией было что-то не то… Нет, с иностранцами он не дружил и фарцовкой не занимался, но про партию всякое разное мог говорить и преподавателям каверзные вопросы любил задавать. Из-за этого его и отчислили из института. На истории КПСС схлестнулся с преподавательницей, наговорил ей чего-то. Кажется, про интернациональный долг и Афганистан. Я точно не знаю, я же не слышал, а слухов потом много ходило… Короче, его разбирали на комитете и постановили ходатайствовать об отчислении. Вроде бы из райкома партии такую установку спустили. Решили показательно наказать. Он же был комсоргом, должен был пример подавать, и вдруг такой случай… Родители за него вступиться хотели, у них связи серьезные, могли дело замять, в крайнем случае перевелся бы в какой-нибудь другой институт, где попроще, но он не позволил. И пошел в армию. Иногда от него приходили письма. Он не писал, где служит, но быстро догадались, что он попал в Афган, сам попросил, чтобы послали туда.

В октябре он вернулся. В институт долго не заходил. Мы уже знали, что он в городе, но никто его не видел. А потом он как-то приехал. Я, по-моему, первый встретил его. Не узнать было, он здорово изменился. Раньше веселый был, в любой компании первые роли играл, а пришел весь мрачный, замкнутый, подозрительный… Про Афган почти ничего не рассказывал. Сказал только, что ничего хорошего там не видел. И что был прав, когда с той преподавательницей разругался. Она, кстати, когда узнала, чем для него закончился их спор, из института уволилась… Общаться с ним стало почти невозможно. Но пару раз мы собирались.

– Мы – это кто?

– Человек двадцать нас было. С разных курсов, с разных факультетов. Кто-то с ним вместе учился, кто-то просто дружил. Один раз дома у него посидели – он после армии от родителей отдельно стал жить, у него бабушка умерла, он в ее квартиру и переехал. А один раз выбрались на природу, под Зеленогорск.

– Инга с вами была?

Кушнер посмотрел на меня исподлобья и, помедлив, кивнул:

– Они еще до армии познакомились. Ингу тоже многие знали. Самая красивая девушка на курсе! Половина девчонок по Добрынину сохла, а половина парней – по Инге. Только она всегда разборчивая была…

– А с Добрыниным у нее… что?

– Я точно не знаю. Может, они и встречались когда-то, но не думаю, что серьезно. Он ей из армии писал. Я думаю, если б у них что-то серьезное было, она бы как-то особенно переживала. Я бы это заметил. А она – как все.

– Дело ясное, что дело темное.

– Что?

– Ничего, продолжай.

– После этих шашлыков под Зеленогорском мы и не виделись. Все-таки с ним было трудно общаться. Пока трезвый, так ничего, а как выпьет – сядет в сторонке, молчит, и смотрит на всех таким взглядом… Ну, типа, вы тут, салаги, в тылу подъедались, пока я там за вас воевал… Конечно, его можно было понять! Только все равно неприятно. А вчера мне позвонила Инга, сказала, что Никиту убили.

– Откуда она это узнала?

– Понятия не имею, я как-то не догадался спросить. Перед этим она занятия несколько дней пропустила, я спросил, не связано ли это с убийством, и она сказала, что да, связано. Она не может жить дома, потому что за ней кто-то следит. Вроде бы даже нападение какое-то было, но она сумела отбиться.

– Где она сейчас?

– Я спросил, но она не сказала. Обещала еще позвонить. Это часа в три было, я как раз дома обедал. Я сразу бросился ее искать. С теткой ее поговорил. Она знает меня, но ничего не сказала, наплела что-то про родственников, к которым Инга уехала. Я не поверил. В общежитие наше скатался, там поискал, порасспрашивал. Никто ничего! Потом вам позвонил…

– Тебе.

– Что?

– Мы на «ты».

– Да, тебе позвонил. Только вот приехать не успел вовремя.

– На самом деле ты приехал исключительно вовремя. Сделай еще кофе, хорошо?

Я вышел в коридор и позвонил домой Мастеру.

– Это Костя.

– Как самочувствие?

– Терпимо. Я…

– Ты хотел узнать, на кого работали твои вчерашние друзья?

– Да. Это удалось выяснить?

– Удалось. Ни к убийству, ни к истории с твоей девушкой это отношения не имеет. А конкретную фамилию тебе пока знать не надо.

Я удивился такому ответу, но тут же нашел объяснение: очевидно, Мастер опасается, что могут подслушать. Значит, мне нужно побыстрее с ним встретиться…

– Я не хочу называть тебе фамилию, чтобы ты не наломал лишних дров, – опрокинул мои объяснения Мастер. – Когда придет время, узнаешь. А пока можешь забыть про этого человека.

Я мысленно выругался. Авторитет Мастера был для меня непререкаем, но сейчас он делал, по-моему, что-то не то.

– Между прочим, эти двое вчера обчистили мою квартиру. Они рассказали об этом?

В трубке наступила полная тишина. Ни шорохов, ни звуков дыхания. Ничего, как будто я позвонил в космос.

– Ты в этом уверен? – наконец спросил Мастер.

– Уверен!

– Я думаю, ты ошибаешься. Они понятия не имели, где ты живешь, и следили за тобой от клуба.