Конец земной истории

– Лика, сию минуту прекрати балаган! – резко приказала Лариса. – И придержи язык!

– Девчонка совсем отбилась от рук! – возмутился Леонид.

– Тихо! – негромко произнес старик в колпаке, и наступила тишина. – Леокадия, дитя мое, перестань дразнить гусей, – сказал он после продолжительной паузы. – Я же просил держаться в рамках. А вы, молодой человек, не обращайте внимания на этих филистеров. Рад видеть вас в моем доме. Юлия! – позвал он. – Пожалуйста, прибор моему дорогому гостю! Друзья моей дочери – мои друзья. Поближе к нам, мы любим новые лица, правда, Володя?

Доктор согласно кивнул и разгладил усы.

– Лика, это твой бойфренд? – громким шепотом спросила актриса.

– Элла Николаевна! – негромко произнесла Лариса.

– Олег мой друг! – вызывающе заявила Лика. – Близкий!

– Браво, дитя мое, вкус у тебя отменный, – сказал Левицкий. – Как говорили в мое время: хорошего человека должно быть много.

– Папа! – укоризненно произнесла Лариса, но старик не обратил на нее ни малейшего внимания.

Возникла бесшумно давешняя женщина, Юлия, что-то передвинула на столе, освободила место для новых тарелок – рядом с доктором. Что-то негромко сказала Лике, и та побежала из комнаты. Звякнула вилками и ножами, положила льняную салфетку. Монах уселся. Вернувшаяся Лика плюхнулась в свое кресло по другую сторону стола – напротив. Была она в длинном бархатном платье цвета бургундского, с таким глубоким вырезом, что при желании могла пролезть в него вся. Тонкая шея, острые ключицы и плоская мальчишеская грудка – ей пошел бы костюм Буратино. На голове девушки красовался пышный черный парик с буклями, а на тощих руках – белые кружевные перчатки до локтей. Веер из голубых перьев, довольно облезший, довершал туалет. Монах с трудом подавил ухмылку: еще и Леокадия! Похоже, в семье их было двое с тараканами в голове: папочка с серьгой, в колпаке с бубенчиками, который так обрадовался незнакомцу, и достойная его дочь, продолжательница семейных традиций и папиного театрального ремесла. Двое других – журналист и адвокатесса – выпадали из стиля и были, судя по выражению лиц, враждебным лагерем. Остальные – статисты со знаком плюс и минус. Он понял, почему старшая дочь навещает отца лишь в день рождения матери. Она была здесь неуместна, чужда, и можно было лишь представить себе, насколько раздражали ее эксцентричный папа и неуправляемая придурковатая младшая сестренка.

– За здоровье Каролины! – объявил старик в колпаке, поднимая бокал. – Каролина – моя вторая жена, – пояснил он громко, наклонившись к Монаху. – Мать моих детей. Замечательная женщина! И актриса. Это она назвала всех детей греческими именами, всех на одну букву – заметили? – И негромко добавил, с любопытством глядя на Монаха: – А борода не мешает вам есть? Крошки не застревают?

– Застревают, конечно, как не застревать. Но ведь завсегда можно вытряхнуть, – пробасил Монах, напирая на «о», и расчесал бороду пятерней.

Лика хихикнула, старик в колпаке одобрительно ухмыльнулся.

– А вы кто будете, молодой человек? По церковным делам?

– Олег ясновидящий! – брякнула Лика.

– Ясновидящий? – обрадовался старик. – Тем и кормитесь?

– В цирке! – бросила Лариса.

Леонид издевательски расхохотался.

– Нет, ясновидение – это хобби. Для души. Для бренного тела трудимся по фабричным делам. Фабричка у нас с другом…

– Свечной заводик! – юмористически выпалил Леонид.

– Не угадали, молодой человек, – благодушно отозвался Монах. – Пищевые добавки, всякие снадобья и таблетки от нервишек, от бесплодия… Вот, к примеру, у вас есть детки?

– Не ваше дело! – огрызнулся журналист.

– Не мое. Выходит, нет. Могу предложить замечательный сбор с Гималаев…

– Обойдемся!

– Ты бы послушал умного человека, сынок, – ласково произнес старик. Лика фыркнула. – А по ручке можете, Олег… как вас по батюшке?

– Христофорович.

– Ух ты! – обрадовалась Лика. – Класс! Как Колумб!

– Я интересуюсь, Олег Христофорович, можете ли вы по руке прочитать судьбу, прошлое, будущее… что нас ожидает. И главное – возможно ли направить судьбу, в смысле, подтолкнуть или подкорректировать? Сбить с колеи, одним словом. Или никак – Каинова печать на лбу, рок, фатум, а ты, человечишко, сиди и внимай воле богов! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Зачем по руке? Можно по лицу, Роман Владимирович. Насчет воли богов… Все мы в известной степени на поводке у судьбы, так как смертны. Это уравнивает нас в правах. Но до самой последней черты есть выбор, который зависит от… многих факторов. Хотите?

– Хочу! – обрадовался старик. – Давайте про Лариску! Дитя мое, сделай приятное лицо.

Лика снова хихикнула.

– Папа! – резко произнесла Лариса и со стуком отложила вилку.

– Давайте я расскажу вам о Каролине, – сказал Монах.

– О Каре? – удивился старик. – Что вы можете знать о Каре?

– Я вижу портрет женщины в лиловом, – Монах дернул бородой в сторону картины, на которой была изображена крупная красивая женщина в пышном лиловом платье, с охапкой цветов. – Типичный Стрелец – тонкий, порывистый, честолюбивый, с острым живым умом и в то же время легкомысленный – играющая золотая рыбка в пруду в солнечный день. Обидчивый и не умеющий прощать.

– Золотая рыбка в пруду в солнечный день, – со смаком повторил старик. – Это моя Кара! Как живая. Еще безрассудность… Почему, не скажете?

– Черта Стрельца. Черта любого, у кого есть оружие – бесстрашие до безрассудства и любовь к рискам. Пострелять хочется, напугать, сказать «бу»! Спрятаться за углом и выскочить в самый неподходящий момент.

– Именно! Именно, молодой человек! – вскричал старик. – Знаете, что она сделала за пару месяцев до… ухода?

– Папа! – предостерегающе произнесла Лариса.

– Она открыла окно, сорвала занавеску, а сама спряталась за дверь. Я вошел, не увидел ее в кровати и подумал, что она выбросилась в окно… и занавеска на полу. Мы тогда жили в городе на десятом этаже. От страха чуть не бросился следом, закричал, лег на подоконник, перевесился, стараюсь разглядеть, что там, внизу… Представляете? У нее был рак, она уже не поднималась. Учудить такое под занавес могла только моя Кара. Актриса до мозга костей.

– Я похожа на мамочку! – заявила Лика.

– Похожа, дитя мое, – согласился отец. – А Лариса – на мою ныне покойную сестру Нину. А в кого Леонид – ума не приложу. Писателей у нас в роду еще не было. Я вот пытаюсь, от скуки…

Леонид буркнул невразумительно.

– Подкидыш! – брякнула Лика. – Нашли в полиэтиленовом пакете под дверью. Папочка тогда работал в театре в Лондоне. В Ленечке чувствуется англичанин, правда? И трубка, и твидовые пиджаки…

– Заткнись!

– Фи, как грубо! Противный! – пропищала Лика, обмахиваясь веером. Монах заметил, как невесомое голубое перышко взмыло в воздух и плавно осело в миску с салатом.

– Леокадия, прекрати! Олег Христофорович, теперь про Ларису! – скомандовал старик.

– Про Ларису, – повторил Монах, глядя на молодую женщину.

Она вздернула подборок, раздула ноздри и вызывающе уставилась на Монаха. Наступила тишина. Ирина иронически улыбалась. Алиса не сводила взгляда с Монаха, даже рот открыла.

– Ум, здравый смысл, принципиальность, – начал он. – Высокомерие. Чувство порядка и справедливости. Нетерпимость к инакомыслию, глупости и эксцентричности. Чувство юмора… пожалуй. Скрытый комплекс неполноценности и, как следствие, боязнь нарваться на грубость и отказ, отсюда стремление держать дистанцию, отгородиться щитом, отсюда безликая одежда, безликая внешность… маникюра тоже нет, я думаю. Склонность к насилию и деспотизму.

– Ва-а-у! – ошеломленно протянула Лика. – Разделал как орех! Вылитая Лариска.

– А как сочетается комплекс неполноценности со склонностью к деспотизму? – с любопытством спросил старик.

– Они взаимосвязаны. Комплекс неполноценности начальника диктует ему поставить на место талантливого подчиненного, то есть проявить деспотизм. Но умный начальник этот комплекс подавляет, тем более, как я сказал, тут в наличии чувство справедливости и порядка. То есть идет постоянная война – с собой, с окружением… Кроме того, Овен вообще знак упрямый.

– Откуда вы знаете, что я Овен?

– Чувствую, Лариса.

– Тяжело? – спросила она насмешливо.

– Я привык, – потупился Монах.

– Все вы врете. Я тоже так могу. Хотите?

– Валяйте, – хотел сказать Монах, но вместо этого произнес мягко: – Да, пожалуйста, Лариса. – Он не упускал возможности назвать ее по имени, словно приручал.

– На сцене не пробовали себя, молодой человек? – спросил старик, ухмыльнувшись, с удовольствием переводя взгляд с дочери на гостя.

– Не довелось.

– Про Ларису это вы хорошо, не в бровь, а в глаз. Особенно насчет безликой одежды и безликой внешности. И комплекс неполноценности! Я догадывался, но не был уверен. Вы раскрыли мне глаза, Олег… Можно просто Олег?

– Можно.

– Вы лицемер, притворщик и дешевый балаганщик! – отчеканила Лариса. – Кроме того, вас интересуют молоденькие глупые девчонки.

Леонид злорадно расхохотался.

– В общем, неплохо, – покивал Монах. – Очень неплохо. Что до женщин, то вы ошибаетесь, Лариса. Меня интересуют зрелые, умные и самостоятельные женщины с жестким характером. Внешность не суть.

– Настоящий полковник! – воскликнула актриса. – Внешность лишь маска, я всегда говорила.

– Офигеть! – восторженно выкрикнула Лика. – Лариска, слышишь? Внешность не суть, а маска! Я бы на твоем месте… – Она закатила глаза и взмахнула веером.

Лариса не нашлась что сказать и вспыхнула скулами. Виталий поднялся и, не извинившись, ни на кого не глядя, вышел из гостиной. Его подруга растерянно смотрела ему вслед. Была это миниатюрная миловидная блондинка, на лице ее играла слабая бессмысленная улыбка.

– Лика, дитя мое, следи за речью, – попенял дочери старик.

– Расскажите про меня! – Пышная Алиса, улыбаясь, призывно смотрела на Монаха.

– С удовольствием, Алиса. Водолей – мой любимый знак, никогда не знаешь, чего ожидать. Красивая женщина, тайные страсти, бурные чувства, интриги…

– Откуда вы знаете, что я Водолей? – кокетливо удивилась Алиса.

– Это Лика вам рассказала про нас! – заявила Ирина. – И вы устроили спектакль. Роман Владимирович, неужели вы ему верите?

– Такие люди, как Олег, украшают жизнь, дитя мое, – благодушно заметил старик. – Ясновидящие они или нет. Что до веры и истины, то эти две величины далеко не тождественны.

– Дальше! – потребовала Алиса.

– Дальше… пошли дальше, – Монах набычился и уставился ей в глаза. – Некоторая сумбурность вам не вредит, а частые влюбленности, пленительная легкость, покладистый характер делают вас неотразимой. Кроме того, внешность! О такой подруге любой мужчина может только мечтать. Но вам нужно быть осторожнее с планами на будущее.

Алиса хихикнула в притворном смущении:

– Планы на будущее? Какие планы? Нет у меня никаких планов. Живу себе…

Леонид смотрел волком, раздувая ноздри.

– А вы, Ирина, удивительно негативно мыслите, – вдруг сказал Монах, глядя на Ирину. – Постарайтесь убрать «нет» из вашего словаря.

– Что вы несете? – возмутилась Ирина. – Что вы вообще можете обо мне знать?

– Иногда полезно спуститься на землю. – У Монаха было чувство, что он разворошил муравейник – и продолжает тыкать в него палкой. Старая актриса не спускала с него ухмыляющегося взгляда.

– Я вас не просила рассказывать обо мне! Мне неинтересно!

– Неправда, вам интересно, но вы боитесь. Хотите совет?

– Нет! – выпалила Ирина, и все рассмеялись. Даже Лариса дрогнула уголком рта.

– Не бойтесь смеяться над собой, очень помогает в жизни.

– Мы в ваших советах не нуждаемся! Вы пришли в наш дом и оскорбляете членов семьи! Я этого не допущу! – возмутился Леонид.

«Ну и дурак!» – подумал Монах.

– Успокойся, сынок, – старик поднял руку. – Во-первых, дом не «наш», а мой, и, во-вторых, меня наш гость не оскорбляет. Скорее наоборот – забавляет. Спасибо, Лика. Тебе, сынок, тоже не помешало бы иногда смеяться на собой, а то ты весь такой… скукоженный, как стручок, застегнутый на все пуговички, аж скулы сводит. Интересно, ты способен выругаться, как всякий нормальный мужик? Ну-ка, скажи «жопа»! Порадуй папу. Ну!

Лика восторженно взвизгнула. Старая актриса в притворном смущении опустила глаза, метнув в Монаха смеющийся взгляд. Он невольно ответил ей улыбкой.

– Папа! – произнесла замороженным тоном Лариса.

– Леня, сию минуту скажи «жопа»! – Старик постучал ножом о бокал.

– Отец, это невыносимо! Ты унижаешь меня в присутствии… посторонних! – В голосе сына зазвучали истерические нотки.

– Ленька, скажи! – закричала Лика. – Писатель должен уметь ругаться, знать жизнь, спускаться на дно, а ты даже пить не умеешь. И бабы на стороне у тебя нет! Или есть? Скажи!

– Заткнись, дура!

– Скажи, Ленечка!

Леонид вскочил из-за стола и бросился к двери.

– Надоедши людям, и Богу надоел, – заметил режиссер. – Это про моего сына, господа.

– Роман Владимирович, зачем вы так? – Ирина чуть не плакала. – Леня вас так любит! Мы все вас любим!

– Врите больше! – хладнокровно отозвался старик. – Только и ждете, когда бедный старый папа сплетет лапти, чтобы захапать корону.

– Папочка, я не жду! – закричала Лика. – Живи сколько хочешь!

– Отец, может, переменим тему? – спросила Лариса. – Ради бога, не начинай о неблагодарных детях. Ты не король Лир и здесь не театр.

– Точно! Потому что держу все мое при себе, а этот старый идиот неосторожно подставился собственным детишкам и огреб по полной. Насчет театра ошибаешься, дорогая, театр везде, и все играют. Даже ты. Ну да ладно, давай переменим, коль охота. Виталий, как жизнь? – обратился он к появившемуся в дверях молодому человеку. – Курить ходил? Не бросил?

– Не бросил пока, Роман Владимирович, – ответил тот, усаживаясь.

– Надо бросать. Ты вернулся к Лариске или как?

– Папа!

– Мы все друзья, – придушенным голосом отозвался Виталий.

Только сейчас Монах рассмотрел его как следует и подумал, что у Ларисы странный вкус. Виталий напомнил ему крысу: длинный торчащий нос, глубоко сидящие темные глаза и красные губы; добавьте сюда прилизанные черные волосы – и перед вами портрет жиголо в натуральную величину.

– Групповая дружба? Не вернулся, вижу. А она до сих пор страдает, глупая гусыня. Не понимаю, что она в тебе нашла?

– Папа, если ты сию минуту не прекратишь, я уйду! – возмутилась Лариса. – Не все воспринимают твое чувство юмора.

– Ладно, живите, – махнул рукой старик. – Слова отцу нельзя сказать, рот затыкают. Предлагаю выпить за прекрасных дам! Олег, откройте им шампанское. Вон бутылки на журнальном столике. А мне височек. Такой цветник нечасто увидишь, даже в страшном сне.

Монах взял литровую бутыль искристого вина, сдернул фольгу. Дамы замерли. Алиса пискнула и зажмурилась. Пробка смачно влепила в потолок, качнулась люстра, посыпалась штукатурка. Алиса взвизгнула, актриса захлопала в ладоши.

– Чувствую себя грешником в раю. За прекрасных дам! Гусары пьют стоя! – Старик, кряхтя, встал с кресла. За ним поднялись остальные мужчины.

– Вот скажите мне, Олег, как ясновидящий, что там, за чертой? – спросил он, когда все выпили. – Мне этот вопрос не дает покоя, так как я некоторым образом стою на пороге вечности. Что вы, как ясновидящий, имеете сказать по теме?

– Жизнь бесконечна и продолжается в другом формате, – Монах не удивился.

– Вы уверены?

– Я знаю.

– Вы что, были там? – фыркнула Лариса. К шампанскому она не притронулась.

– Был.

– Как это? – вытаращила глаза Лика. Парик на ее голове скособочился, и она напоминала плохо причесанную болонку.

– Есть техники, которые погружают…

– Шар-ла-тан-ство! – отчеканила Лариса. – Слушать противно.

– Ты еще очень молодая, Леля, – заметила актриса. – Вот доживешь до наших лет, тогда поговорим.

– А я верю, – негромко заметила Екатерина. – Иначе ни в чем нет смысла.

Монах подумал, что именно такой должна быть соперница Ларисы – миловидная и не особенно умная.

– Смысл есть в жизни, – упрямо произнесла Лариса.

– И что же там? – спросил старик, теребя бубенчик на колпаке. – Райские кущи? Крылья и арфы?

– Там одиночество.

– Одиночество?

– Да. Вселенское одиночество, покой и вечность.

Наступила тишина.

– Навсегда?

– Там нет времени.

– А в наш мир можно возвращаться?

– Наш мир потеряет для вас интерес. В принципе можно.

– А еще раз родиться? Реинкарнация – миф или реальность?

Лариса возмущенно фыркнула.

– Я не знаю, – сказал Монах. – Но, как бы там ни было, это не должно вас волновать. Память при новом рождении будет стерта, а что мы без памяти?

– То есть мы с Ромчиком в новом рождении друг дружку не узнаем? – спросила актриса.

– Боюсь, что нет. Но останется некое притяжение, то самое дежавю.

– Слышишь, Ромчик? Есть надежда на продолжение. Хотя я привыкла брать все сразу и здесь. Но есть вещи, над которыми мы не властны. А потому, господа, предлагаю выпить за реинкарнацию и вечную любовь! – Она поднялась и громко продекламировала, глядя в упор на Монаха:

– В неверный час тебя я встретил,И избежать тебя не мог –Нас рок одним клеймом отметил,Одной погибели обрек.И, не противясь древней силе,Что нас к одной тоске вела,Покорно обнажив тела,Обряд любви мы сотворили[5].

Лика хихикнула и в притворном смущении закрыла рот ладошкой. Алиса неслышно ахнула. Левицкий рассмеялся и поднял рюмку.

– А она может нас сейчас видеть? – Он повел взглядом на портрет жены.

– Может, – сказал Монах.

– И может подать знак?

– Они все время подают нам знаки, только мы не замечаем.

– Ой, не надо! – радостно воскликнула Алиса. – Прямо мороз по коже.

– Володя, а ты что скажешь? – обратился хозяин к доктору Владимиру Семеновичу. – Ты как-то странно молчалив сегодня. С точки зрения воинствующего материалиста.

– Не знаю, Рома, хотелось бы верить, но боюсь, там ничего нет. Распад. Пусто. Хотя… – Он запнулся.

– Хотя?.. – повторил старик.

– Только не надо страшилок, – воскликнула Алиса, прижимая к щекам ладошки. – Как в прошлый раз, про клиническую смерть. Я боюсь привидений. – Она была пьяна, охотно смеялась и преувеличенно пугалась. И не сводила взгляда с Монаха.

Свет вдруг замигал и погас. Женщины дружно завизжали. Темень упала кромешная, как будто пришел конец света.

– Это Кара, – отчетливо произнесла актриса. – Это в ее стиле. Эй, подруга! Ты нас видишь?

– Мамочка, это ты? – закричала Лика, задирая голову.

– Лика, уймись! – приказала Лариса. – Дурацкие шутки!

– Интересно, это только у нас или везде… – уронил Левицкий. – Почти все время проблемы, представляете, Олег? Дом разваливается на глазах.

Из коридора донеслись грохот и чертыхание.

– Ленька навернулся! – взвизгнула Лика. – И выругался! Наконец-то!

– В прошлый раз света не было три дня, – заметил старик.

– Вы боитесь темноты, Олег? – спросила актриса.

– Конечно, боюсь! – Монах нащупал в кармане мобильный телефон. Вспыхнул зеленоватый свет. Виталий достал свой телефон. В комнате разлился призрачный, пещерный свет. – В темноте прячется зло.

– Ой, снег пошел! – закричала вдруг Алиса. – Смотрите!

– Снег?! – Лика бросилась к окну. Прильнула, заслоняясь щитками ладоней. – Пошли играть в снежки! Ну!

Все повернулись к окну. Ночь была не очень темная; они увидели густое и беспорядочное мельтешение снежинок за окном.

– Еще одна зима, – пробормотал старик, дергая бубенчик. – Слышишь, Володя, еще одна зима! Спасибо, Господи!

– Еще постриптизим, мальчики! – сказала старая актриса.

Хлопнула дверь. Вошла Юлия со свечами в двух массивных подсвечниках. Поставила в центр стола. Тотчас заметались черные тени по стенам. Красноватое пламя подрагивало на сквознячке. Она принялась передвигать что-то на столе.

– Знак? – негромко произнесла Ирина. – Как по-вашему, Олег, это был знак? То, что погас свет.

– Вряд ли, – ответил Монах. – Скорее проблема с электросетями.

– Док, ты сказал «хотя», – напомнил хозяин.

– Я действительно сказал «хотя».

– И что бы это значило?

– Хотя – это хотя. В смысле, сомнение. То есть не знаешь, что и думать.

– Не томи!

– Владимир Семенович, пожалуйста!

– Дядя Володя!

– Ну что ж… вокс мулиебри, вокс деи[6], – произнес доктор. – То есть голос женщины – голос Бога, как, возможно, говорили в Древнем Риме. Извольте, господа. Но предупреждаю заранее: я не терплю критики, а потому слушать молча и не перебивать. Молча! Без глупых замечаний и глупых вопросов. Рома, слышишь?

– Я превратился в одно большое ухо и буду нем как немая рыба.

– Смотри. – Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал неторопливо: – Так вот, господа, много лет назад приключилась со мной некая история, и я до сих пор не знаю, что это было. Много думал, прикидывал и так и этак, но ясного понимания, что же произошло на самом деле, у меня нет до сих пор.

– Дядечка Володя, я так люблю ваши истории! – воскликнула Лика с радостным ужасом. – И снег пошел, и света нет! – прибавила она ни к селу ни к городу. Вдруг стремительно поднялась и задула свечи. – Так страшнее!

Никто не успел ничего сказать. Снова тьма, замешательство, визг дам. Первой опомнилась Лариса:

– Немедленно зажгите свечи! У кого есть зажигалка? Лика, опять твои идиотские шуточки!

– Доктор, рассказывайте!

– Сию минуту зажгите свечи!

Виталий защелкал зажигалкой. Вспыхнули свечи. Снова заметались по стенам черные тени…

Глава 7

Где-то мистическая история. Рассказ доктора

– Я был тогда молодым человеком, – начал доктор неторопливо, – студентом третьего курса мединститута. Считал, что знаю и понимаю больше профессуры, среди которой такие были мастодонты… Профессор Лепешинский Станислав Юрьевич, например, известный психиатр, восьмидесяти лет отроду… повторял часто, что не хлебом единым, имея в виду, что не только материя, но и дух. И, говорили, верил в Бога, что нам было совсем уж непонятно. Такой оригинал, полностью устаревший и годившийся только для музея. И другие. А мы… Молодость самонадеянна, чем и хороша. Все ясно, все понятно, а что непонятно, то вскрытие покажет. Это потом, с возрастом, оказывается, что есть вещи, которые с кондачка объяснить не получается.

– Минуточку, не согласен, – перебил его Виталий. – Считаю, наоборот. С опытом все меньше неясных жизненных моментов.

Лика фыркнула и закатила глаза.

– Зависит от опыта, не буду спорить, – сказал доктор. – У каждого по-своему. Да, так вот, снимал я тогда однокомнатную квартиру в хрущевке, на пятом этаже. С балконом. Брали с меня немного, почти ничего, сдавала школьная подруга матери, а то не потянул бы, хотя и подрабатывал в морге санитаром. Хорошая тетка, добродушная, смешливая, только с замужествами не везло. Или, наоборот, везло – семь раз была замужем.

– Семь раз!? – ахнула Алиса. – Как это?

– Замечательная, должно быть, женщина, – заметила актриса.

– Семь. И что примечательно, все мужья умирали не свой смертью. Один на фронте погиб, другой в мирное время уже под машину попал, третий, прораб, упал с крыши новостройки, четвертый утонул, и так далее. Другую бы такие несчастья согнули, а она ничего – поплачет и снова замуж. Разное говорили – и ведьма, и проклятая, и на роду написано, а только всегда находился желающий испытать судьбу. Ну, да не о ней речь.

– Точно ведьма, – заметил старик Левицкий. – Знавал я таких.

– Возможно. Ну, жил я там, не тужил. Сами знаете, какая студенческая жизнь. Все на бегу, все хип-хап. Ни поесть толком, ни поспать. Она меня подкармливала, славная женщина. И вот как-то ночью… – Доктор сделал паузу, обведя присутствующих взглядом. – …Как-то ночью выхожу я на балкон… а было не то два, не то три уже. Осень, начало октября, но еще тепло. Ночь, полная луна прямо над балконом, в лицо смотрит. Сна ни в одном глазу, и читать уже не могу – голова гудит, и перекусить вроде не помешало бы – желудок подает сигналы, а только нечего. Чертыхнулся – хлеба и то не купил, забыл. Сейчас бы в самый раз краюху на свежем воздухе. Но, увы.

Скольжу взглядом по окрестностям. А там, необходимо вам заметить, многоэтажки стояли вкруговую, а в центре – двор: деревья, детская площадка, трансформаторная будка, все как полагается. Все спят, редкие окна светятся. И вдруг вижу, что в доме напротив, тоже на пятом этаже, стоит в окне фигура в белом. Явственно так вижу, как будто рядом. Лица, конечно, рассмотреть не могу, но фигура и белая одежда говорят о том, что это женщина. Стоит неподвижно, смотрит. Видимо, на меня. Во всяком случае, не могла не заметить – я торчу на балконе, как дырка на картине. И луна-лунища сверху ухмыляется. Ну, я возьми и помаши ей обеими руками – сцепил над головой и помахал, как будто призывал к миру и дружбе. К моему удивлению и радости, она отвечает! Тоже махнула рукой. Тут я совсем раздухарился, луна, что ли, подействовала – показываю ей, что спускаюсь.