Срочка

Срочка

Неожиданная пронзительно звонкая телефонная трель оторвала меня от увлекательного романа, где я азартно следил за погоней индейцев за бледнолицыми. С досадой поднялся с дивана и нехотя поднял трубку, считая, что звонят матери.

– Да…

– Алло, алло…, Боря, ты что ли? – Зазвучал знакомый голос.

– Серёга.., – радостно завопил ответ, – Серёга, ты что уже из армии звонишь? Куда попал? В какие войска? – Вопросы так и сыпались из меня. Пять дней тому назад мы, одноклассники, проводили Сергея Бабаскина в армию. Он был пятым из класса кто ушёл в армию, а моя очередь наступала только через три недели, поэтому так радостно и откликнулся на звонок. Опыт друга и лишняя информация об армии совершенно не помешает.

– Нет, Боря, из дома звоню…. Не попал в армию…

– Так ты что дома что ли? Я так правильно понимаю?

– Да, приходи.

– Серёга, лечу…. Жди.

Положил трубку и озадаченно задумался – С чего бы это? Полтора года назад, в 1972 году, мы успешно закончили школу и более половины выпускников, кто собирался поступить в высшие учебные заведения и кто подавал на это надежду, как это не странно – не поступили. В том числе и Сергей. Про себя я вообще не говорю: Сергей и я поступали в военные училища. Правда, разные, но оба не поступили. После неудачной попытки, приехали домой и устроились на работу, так чтобы весной, когда нас призовут – поступать уже из армии. Правда, я сделал сразу же ещё одну попытку. Вернее мне её предложили.

– Офицером всё ещё хочешь быть? – Задал мне вопрос начальник нашего Управления Ш320\16 МВД СССР полковник Милютин. Я с его дочкой был одноклассником, дружили, моя мать в Управление была начальником, как раз замом у отца Серёги Бабаскина, числилась на хорошем счету. Мой отец тоже служил в Управление, но только на Зоне и тоже котировался, поэтому ко мне и проявил внимание полковник.

– Да…, хочу.

– Вот есть мысль послать тебя в Ивановское училище пожарной охраны МВД. А по окончанию его, ты имеешь выбор – либо офицером пожарником дальше служить, либо уйти в милицию или…, если захочешь к нам в исправительную систему….

Я дал согласие и уже через три во главе группы из трёх человек, изъявивших поступать в пожарное училище, ехал в Иваново. Но и здесь не судьба и, слава богу. И я пошёл работать, дожидаясь повестки в армию весной.

Но весной мне и Сергею в военкомате предложили отсрочку на полгода и мы сделали летом новую попытку и снова неудачную. И вот наступила осень и нам прислали повестки о призыве. Только Сергей ушёл сейчас, а я должен идти гораздо позже. Почему Сергея отправили обратно? Что помешало? Непонятно? Ладно, разберёмся.

Пять минут сборов и через пятнадцать минут сидел на небольшой кухне у товарища, с увлечением слушая его рассказ. Всё оказалось довольно просто.

– Боря, честно говоря, когда на областном пересыльном пункте мне предложили отсрочку на год, чтобы снова поступать в училище – я не отказался. Сейчас засяду, подготовлюсь и буду документы в Пермское авиационно-техническое подавать.

Я сделал несколько глотков горячего чая и с осуждением протянул: – Ну ты, Серёга, и даёшь…!? Ты хоть представляешь, что если опять не пройдёшь по конкурсу, то ты потеряешь целый год. Целый год…. Понимаешь… – ГОООД! Не…, я так делать не буду. На следующий год из армии буду в училище поступать.

Решить то решил, но чувствовал себя неуверенно. Быстро пролетели последние беззаботные дни, с которыми заканчивалось моё детство. Впереди была настоящая, неизвестная жизнь и как она сложится, будет зависеть только от меня. Я был готов к армии. Готов всем своим воспитанием, семьёй, школой, комсомолом, книгами и фильмами о Великой Отечественной войне, рассказами старших товарищей об армейской службе и был не только готов – Я ЖЕЛАЛ СТАТЬ СОЛДАТОМ, настоящим мужчиной.

Вечер проводов прошёл скромно: был я из того круга, где такие и подобные мероприятия проходили без бурного возлияния алкоголя, с последующим битиём друг другу морд, как это зачастую проходит у большинства молодёжи. Были родители, соседи, несколько одноклассников, в том числе и Сергей.

Утром мать меня проводила до автобуса в районный центр, тихо всплакнула. Отец провожать не стал – сильно, по-мужски пожал руку и скупо пожелал: – Служи, сын, так чтобы ни тебе, ни нам не было стыдно за тебя.

В обед был в военкомате и здесь меня ожидал первый неприятный сюрприз. По отцовской линии у меня все были военными. Дед с 1918 года по тридцать девятый год – сотрудником НКВД, а отец с 1950 года по настоящее время служил по линии МВД. Поэтому с детства мечтал быть офицером. Сначала мечтал быть офицером-пограничником, но в десятом классе «заболел» пехотой, поэтому сразу после школы поступал в Московское общевойсковое училище, а когда там завалился, то через год подал документы в Омское общевойсковое, где тоже не прошёл по конкурсу. Так как парнем был высоким и крепким то, переговорив в военкомате с майором Прокофьевым, который курировал нас, кандидатов в училище, решил в армию идти в ВДВ. Для этого прошёл в Перми даже десятидневные курсы парашютистов. Но был один момент, который меня волновал – зрение. Правый глаз – единица, левый – минус ноль двадцать. Обоими глазами видел хорошо, но тут нужно сто процентное зрение. Я достал таблицу окулистов, выучил её и без проблем проходил все медицинские комиссии. Надо было и сейчас вспомнить её, но поленился и у окулиста на медицинской комиссии вскрылся мой недостаток.

– Цеханович, да что это такое? – Искренне расстроился майор Прокофьев. – Я ж тебя уже вбил в списки в ВДВ, а тут такое…

– Товарищ майор, товарищ майор, ну сделайте что-нибудь…, я вас очень прошу. Это ж левый глаз, не правый ведь…

– Нет, не могу. Если бы всё здесь решалось – то никаких проблем. А так особенно десантников, на областной мед. комиссии, да и в части проверять тщательно будут и потом на военкомат бумагу пришлют – не качественный отбор. Всё будет решать военком, после обеда, но я с ним предварительно переговорю…..

Военком, полковник Кайзер, листанул несколько листочков медицинского осмотра и поднял на меня глаза.

– Ну, что, товарищ призывник, твою просьбу мне озвучили. Но есть приказ министра обороны и с таким зрением ты можешь служить только в ВВС, войсках связи и в стройбате. Так что – Выбирай.

Члены комиссии, за исключением сочувствующего мне майора Прокофьева, с безразличием разглядывали меня, видя перед собой лишь очередного призывника или по военному – штык. Был ещё свой интерес и у военкома, а остальным было «до лампочки».

– Товарищ полковник, в стройбат не согласен идти – не для этого десять классов заканчивал. В Военно-воздушные силы самолётам хвосты крутить и взлётку подметать – не хочу. А связисты в пехоте есть и в десантниках. Пишите меня туда.

Мой решительный ответ оживил всех и члены комиссии, очнувшись, стали с интересом разглядывать стоявшего перед ними в трусах призывника. А полковник Кайзер, с удовольствием оглядев меня, предложил: – Есть ещё один вариант. Даём тебе отсрочку на год и поступай ещё раз в училище. На третий раз наверняка пройдёшь. Ну.., согласен?

– Никак нет. Из армии тогда буду поступать, – я испугался, что меня сейчас отправят домой, поэтому ответил чересчур решительно, даже требовательно. Военком озадаченно хмыкнул и посмотрел на майора Прокофьева, а тот болезненно поморщился и его можно было понять. В нашем районе было только две средние школы и нас, парней-десятиклассников, да ещё желающих поступать в военные училища и именно того необходимого уровня было мало. Поэтому, для выполнения плана по кандидатам в военные училища, нам готовы были предоставлять любые отсрочки. Вот и сейчас Прокофьев надеялся, что я соглашусь.

Военком помедлил, а потом решительно сказал: – Что ж, решение ваше уважаю – в добрый путь.

Потом повернулся к майору и почти приказал: – А вам, товарищ майор, на областном призывном пункте определить призывника в хорошую команду.

На следующий день, в обед, к военкомату, был подан автобус и наша команда в количестве двадцати человек, во главе с майором Прокофьевым, под звуки марша «Прощание славян», под слёзы матерей и дикие крики пьяной, провожающей молодёжи, двинулась в Соликамск.

Пребывание на вокзале до посадки в поезд, было единственным неприятным моментом моего пути в армию. Мы были наслышаны, что когда с вокзала отправляют партии призывников, туда собираются вся шпана и хулиганьё города и банально грабят: отбирают хорошие вещи и деньги. Если Соликамских призывников не трогали, так как они были окружены родственниками и друзьями, то основной удар приходил на призывников с Чердынского и Красновишерского районов. Милиция предпринимала все усилия взять всё под свой контроль, усиливалась на этот момент дополнительными силами, вызывался дежурный взвод внутренних войск, но всё было бесполезно и все усилия милиции сводились не допустить банальной мокрухи и крупных драк.

Вот и сейчас, до посадки в поезд было два часа, но небольшое здание вокзала уже было битком набито призывниками трёх районов. Заплаканные матери и невесты будущих солдат, полупьяные и датые отцы, сильно пьяные и пережравшие друзья призывников. Поддатая шпана и шакалившее хулиганьё, снующее среди нас и вокруг вокзала. Вспотевшая и мечущая в бессилье милиция, довольные солдаты ВВ, которые шатались среди призывников и дающие советы, как себя вести в армии в первые полгода и не упускающие момента, втихушку от командира взвода, опрокинуть сто грамм водки, щедро льющиеся кругом. Встрёпанный командир взвода, беспомощно пытающийся собрать датых солдат в кучу. Весь этот бедлам ошеломил нас.

Майор Прокофьев сунул нас в дальний угол зала ожидания, назначил меня старшим и умчался оформлять билеты на команду, а нас сразу же попытались зажать до десятка наглых шакалов. К чести призывников Чердынского района, никто не спасовал: пара особо «бурых» хорошо получили по морде и те изменили тактику. Рано или поздно придётся выходить в туалет на улицу и там они постараются нас поодиночке выловить и окучить. Но и здесь им не повезло – парни терпели до самого отхода поезда, лишь я и ещё один из наших решили рискнуть и прорваться к туалету. Первую попытку зажать нас сделали в предбаннике выхода на перрон. Действовал противник вяло, без напора, попытавшись взять нас «на испуг», поэтому мы легко прорвались на перрон. Вторую попытку предприняли у туалета, когда мы входили и тут пришлось немного подраться и, опять удачно отбившись, мы без потерь и ущерба вернулись к своим.

Под призывников к пассажирскому поезду до Перми были прицеплены три плацкартных вагона, а за ними в довершение ко всему добавили и вагон для перевозки осужденных, что при посадке добавило немало хлопот как ментам, так и охране зеков. Посадка в вагоны проходила сумбурно: призывники с Чердынского и Красновишерского района сели организовано, так как нас никто не провожал, да и были мы трезвые, а вот с Соликамскими была проблема. Толпа родных, провожающих столпилась у их вагона и скорость употребления спиртных напитков стремительно возросла. Матери, знакомые девушки и невесты, заливаясь слезами, висли на плечах провожаемых. Поддатые отцы и взрослые мужики, стараясь скрыть волнение, хмурились, отворачивались, гораздо чаще и молча пили водку. Периодически хлопали сыновей по плечу и снова пили. Друзья и товарищи, пили не останавливаясь, быстро превращаясь в стадо пьяных бабуинов. Они что-то бессмысленно орали, также бессмысленно обнимали уезжающих, отдавая дань традиции. Бегали вдоль состава, прыгали на вагоны, пытаясь приклеить на стёкла вагонных окон мятые рублевики, чтобы деньги всегда были у военного в кармане, а иной раз и разбить их, что тоже являлось частью традиции. Человек двадцать упившихся молодцов, безуспешно пытались раскачать вагон и десять упарившихся милиционеров рьяно таскали их на перрон, где жалкая и редкая цепь ментов и ВВэшников пыталась отсечь пьяную толпу шпаны и хулиганов от такой же пьяной толпы провожающих. А рядом с ними оркестр исполняющий друг за другом военные марши. Несколько автозаков, цепь автоматчиков с рвущимися с поводков и бешено лающих овчарок. Сидевшие на снегу на корточках рядами несколько десятков зеков. Мигающие у вокзала мигалки милицейских воронков, куда закидывали шпану, хулиганов, упившихся провожающих и вся эта картина, заливаемая сильным жёлтым светом десятков прожекторов с высоких мачт, потрясала и впечатляла.

С трудом, но всё-таки сумели посадить соликамских призывников, слава богу, в соседний вагон. Ещё несколько минут сумасшествия на перроне и поезд под звуки всё той же «Славянки» тронулся мимо перрона, оставляя всё это сзади и уже в прошлом.

Через сорок минут всё повторилось в Березниках, где в третий вагон грузили Березниковских призывников. Их то посадили, но соликамские, догнавшие за сорок минут движения, своих оставшихся провожающих, пьяной толпой вырвались на перрон вокзала и сразу же сцепились с местной шпаной. Мигом организовалась грандиозная свалка, куда втянулись и провожающие. Причём дрались ни стенка на стенку, а каждый сам за себя. Но здесь хорошо сработали Березниковские милиционеры, которые быстро разрезали толпу дерущихся. В течение нескольких минут безошибочно разобрались и тех кто уезжал, жёстко загоняли в вагоны, а тем кто оставался повезло меньше. Им крутили руки и безжалостно закидывали в воронки. И звуки бессмертной «Славянки» опять покрыли кусочек провинциальной жизни.

Ночь в поезде была бурная: Соликамские и Березниковские призывники допивали водку, дрались между собой и успокоились лишь за два часа до областного центра. В Перми наш вагон дружно вышел на перрон, а вот остальные два вагона выдирались оттуда долго и мучительно. Загрузились в автобусы и поехали на сборный пункт. Здесь всё сразу же закрутилось и после обеда, пройдя медицинскую комиссию, снова в трусах я стоял перед комиссией областного военкомата.

Пролистали моё личное дело, ставшее несколько толще и председатель комиссии сходу задал вопрос, которого я боялся: – Товарищ, Цеханович, предлагаем вам отсрочку на год, для поступления в военное училище.

– Товарищ полковник, – я твёрдо смотрел на членов комиссии, – я принял решение идти в армию и оттуда поступать в военное училище.

Полковник посмотрел на майора Прокофьева, который представлял своих призывников, в том числе и меня: – Как у вас обстановка с кандидатами?

– Нормально, товарищ полковник, резерв есть. Рекомендую его в команду номер 752.

Я не знал что это за команда, поэтому молчал. Полковник наклонился к членам комиссии, те утвердительно кивнули головой и председатель, сделав пометку в списке, отложил в сторону личное дело.

– Хорошо, товарищ призывник, успехов вам в службе и в учёбе.

Слова об учёбе поставили меня в тупик и когда Прокофьев вышел из комнаты, я подошёл к нему: – Товарищ майор, чего-то я не понял – Куда всё-таки попал?

Майор доброжелательно похлопал меня по плечу: – Не дрейф, Цеханович, всё нормально. Сегодня формируется команда и вечером вас отправляют в Еланский учебный центр. Через полгода выйдешь оттуда сержантом и пойдёшь дальше служить куда-нибудь за границу. Но учиться будешь на командира отделения связи.

Через час всех построили и стали вызывать по списку, формируя команду. Выкликнули и меня. Сводили покушать и ещё через час колонной повели через весь город на вокзал Пермь II, где при посадке в поезд повторилось всё то, что было в Соликамске и в Березниках, но только в миниатюре. Хорошо и качественно сработала милиция, провожающие пили гораздо меньше, но было много других вывихов, которые проявлялись в более цивилизованных формах. Завтра вечером, как сказал сопровождающий нас офицер с Елани – будем на месте.

Часть первая

Учебка

Глава первая

– Приготовиться к высадке, – все оживлённо зашевелились, так как за три часа езды из Свердловска на электричке всем осточертело пялиться в окна вагона, за которыми ни черта не было видно от вечерней темноты. Наша, разношёрстная команда насчитывала двести человек, собранных с двух областей и как нам стало известно, предназначена для учебного батальона связи. Электричка на Еланском разъезде по расписанию стояла три минуты, вот и за них мы должны были организованно высадиться. Оделись, построились в проходах и замерли, а за окном тормозившей электрички замелькали тусклые, пристанционные огни освещения и всё те же ёлки, сосны, как и дома, откуда ушёл в армию.

– Ёлки-палки, – с горечью скаламбурил про себя, – в тайге до армии жил и служить придётся опять в лесу.

Все стояли спокойно, ожидая, когда остановится электричка, но как всегда среди спокойных и умных находятся беспокойные и дураки. Компания из нескольких призывников, державшиеся несколько особняком от других, вдруг взбаламутилась, то ли от отходняка, то ли от деревенской несостоятельности и с дикими воплями: – Сейчас нас будут переодевать, – начали перочинными ножиками наносить удары друг другу по одежде, кромсая на лоскуты неплохие курточки, фуфайки и пальто. Разорвав до дыр верхнюю одежду, они начали остервенело рвать на ленточки штанины, разрывая их от самого низа до пояса. Остальные, со спокойным любопытством наблюдали за этим непосредственным дебилизмом. Покончив со своей одеждой, великовозрастные болваны стали с ножиками приставать к другим, но получили дружный отпор, после которого успокоившись, сели на сиденья, выставив голые и худые коленки на всеобщее обозрение.

На улице было морозно, градусов 15-20, а когда электричка отъехала, нашим разочарованным взорам представился обычный, унылый железнодорожный разъезд, окружённый заснеженными ёлками и огромными сугробами. Ну, может быть, путей было больше чем на обычном разъезде.

– Чёрт, – с ещё большей досадой подумал я и наверно не только я, – неужели всё-таки в лесу придётся служить? А где же тогда сама часть?

Пока нас проверяли, считали и строили в колонну, вокруг которой бегал толстый майор, как оказалось встречающий представитель нашего учебного батальона связи, мы изрядно продрогли и с радостью восприняли команду на начало движения. Пройдя метров двести, согрелись и теперь с немалой долей злорадной ехидности наблюдали за безмозглыми ухарями, которые страдали от холода всё больше и больше. Они изо всех сил кутались в свою изорванную одежонку, а ленты штанин связали узлами внизу. Но это совсем им не помогло и теперь голые, сизые от холода ноги с каждым шагом выглядывали среди длинных и рваных лент.

Я шёл недалеко от них и слышал, как толстый майор, преодолевая одышку, сказал им: – Ну что, дурачьё, теперь крепитесь. Вам повезло, что батальон находится недалеко от КПП….

Перевалив железнодорожные пути, наша колонна по снежной, наезженной дороге углубилась в лес из высоких, заснеженных ёлок и редких сосен, прошла метров триста и неожиданно вышла на чистое огромное пространство, на котором нашему изумлённому взору предстал большой, залитый огнями город.

– Ничего себе – ПОВЕЗЛО! Всё-таки будем служить в городе, – такая шалая мысль наверно мелькнула у многих, но уже через минуту впечатление от большого города пропало. Слева от дороги, на краю ровного пространства лежало большое село, как мы потом узнали – Калиновка. Ещё левее, уже на дальнем краю большого поля помаргивали редкие и неяркие огоньки крохотной деревни Порошино, нашего почтового адреса на последующие полгода. А прямо перед нами переливался огнями учебный центр Елань, а по военному – 44-я учебная танковая Лисичанская, Краснознаменная дивизия.

Дивизия, как мы узнаем в последующие несколько дней, насчитывала переменного и постоянного состава около 15 тысяч человек. В переменный состав входили мы – новобранцы, из которых в течение шести месяцев готовили младших командиров и специалистов всех родов войск. И каждый полгода, отсюда, эшелонами уходили в основном в Группу советских войск в Германии около 13 тысяч готовых сержантов. В постоянный состав входили сержанты и офицеры, которые и готовили, обучали, превращая молодых, безусых людей в младших командиров. Казармы пяти учебных полков, линейной ракетной бригады и десятка отдельных учебных батальонов, жилого офицерского городка, склады различных видов – всё это раскинулось на огромной площади и создавали в вечерней темноте панораму большого города.

Через десять минут движения прогрохотали по железному мосту и втянулись в каменную арку ворот. Ещё десять минут и впереди замаячили первые казармы. Толстый майор пытался вести нас в ногу, но у него это не получалось и колонна, шаркая ногами по замерзшему асфальту, брела по дороге с настороженным любопытством оглядывая окрестности, понимая, что на ближайшие месяцы это будет нашим домом. С особым любопытством мы оглядывали попадавшихся нам военнослужащих, которые делились как бы на две категории, разительно отличавшиеся друг от друга. Первая часть, в подавляющем большинстве, передвигалась строем и строевым шагом, в длиннющих новеньких, ещё не совсем обмятых, в туго перетянутых ремнями шинелях. Это были молодые солдаты, которые кто неделю назад, а кто и больше прибыл в учебку – то есть переменный состав. Старослужащие солдаты и сержанты – постоянный состав, наоборот свободно перемещались по территории учебного центра в одиночку и группами. Хорошо подогнанная форма, щеголевато и ладно сидела на них, выдавая уже опытных военнослужащих, знающих себе цену. В основном они то и стояли вдоль дороги, спокойно покуривая и поглядывая на будущих своих подчинённых.

Я уже внутренне смирился с тем, что служить буду связистом и мне было здорово любопытно, куда за границу попаду после учебки.

Приблизились к казарме – Батальон связи – прошелестело по шеренгам и тут, стоявший на обочине сверхсрочник с погонами старшины, вдруг крикнул в нашу колонну: – Парни, кто хочет служить в артиллерии и у кого документы на руках… Нам надо десять человек – Ко мне! И за мной….

– Вот оно…, к чёрту связь…, если что, мне ничего не будет, а это шанс, может быть единственный послужить в нормальных войсках, – горячо толкнуло сердце в груди. Ещё в Перми, на сборном пункте, у нас собрали все документы и они хранились у нашего старшего команды высокого старшего лейтенанта. Но в электричке, он все документы почему-то выдал на руки.

Не раздумывая над последствиями, я выскочил из строя, за мной выбежало ещё несколько человек и сгрудились вокруг старшины, тот мгновенно пересчитал нас, радостно вскрикнул: – Десять…. За мной…., – и побежал по расчищенной дорожке за казарму, а следом за ним ринулись мы. Сзади слышались задышливые крики кинувшегося за нами в погоню толстого майора, требующего немедленно остановиться, вернуться, но он сразу же безнадёжно отстал.

Дальше всё слилось в одну стремительную ленту состоявших из мелких, быстро меняющихся событий – штаб полка через пятнадцать минут бега, полковая санчасть и такой же стремительно-беглый мед. осмотр дежурным врачом, рывок на вещевой склад, где хорошо поддатый прапорщик выдал нам новенькое обмундирование. В кочегарке, в душе, мы помылись, переоделись в форму, а гражданку сложили в выданные на складе наволочки, которые тут же утащили на склад. А в одиннадцать часов, в полутёмной казарме, хмурый сержант с красной повязкой дежурного по батарее хлопнул рукой по кровати второго яруса и буркнул: – Вот твоя кровать, товарищ курсант. Отбой…

Забравшись под чистые простыни и прислушиваясь к звукам ночной казармы, я попытался пройтись по впечатлениям прошедшего дня, но тут же стремительно провалился в глубокий и здоровый сон.

– ….. «Батарея…., Подъём!!! – Громкая команда пробилась в затуманенное сном сознание и вопреки утверждениям отца, что в армии не буду вылезать из нарядов на работу из-за того, что я соня, мгновенно проснулся и через минуту, застёгивая рукава гимнастёрки, вместе со всеми стоял в строю взвода. Перед строем с деловым видом метался высокий, худощавый младший сержант, активно делая замечания по форме некоторым из солдат. Точно также суетясь, строились вокруг нас на центральном проходе остальные подразделения и многолюдство ошеломило меня.

– Взвод…, Равняйсь. Смирно! Равнение На Лево! – Громко печатая сапогами, младший сержант повернулся и, приложив руку к головному убору, направился к крепкому, невысокого роста, невозмутимому старшему сержанту, появившемуся из глубины казармы. – Товарищ старший сержант, четвёртый взвод для проведения утренней физической зарядке построен. Командир отделения младший сержант Тетенов.

– Вольно. – Поставив задачу Тетенову на проведение зарядки, старший сержант вывел меня из строя и завёл в Ленинскую комнату. Достав из кармана разлинованный лист ватмана, сложенный в виде гармошки размером с военный билет и обстоятельно опросив, не спеша записал полученные мои личные данные в список взвода. Аккуратно, скупыми, но чёткими движениями сложил лист и положил его во внутренний карман гимнастёрки. После вновь внимательно осмотрел меня, стоявшего перед столом по стойке «Смирно» с головы до ног.