Битва за ясли господни

– Я рад, что вы об этом заговорили сами, – оживился граф Титов. – Давайте обсудим и это. Граф Нессельроде рекомендует вести себя осмотрительно по отношению к позиции Парижа. Я придерживаюсь иного мнения. Людовик Наполеон хотя и признан нашим государем… – Титов замялся и, мгновенье подумав, продолжил, – ну… скажем не совсем…

– И как же я, по вашему мнению, должен в такой ситуации вести себя? – спросил князь Меньшиков.

– Очень просто, Александр Сергеевич, – ответил Титов. – Нет необходимости выражать презрения к Людовику в лице его подданных. Видите себя обходительно, но и не уступайте ни в чем. Если в Константинополе будет французский посланник де Лавалетт, что вполне вероятно, дело тогда осложнится. Этот человек не имеет ни стыда, ни совести, но умен и тверд в своих убеждениях. Если будите с ним общаться, постарайтесь понять, чем руководствуется Людовик Наполеон в этой неприглядной истории.

– И чем же он может руководствоваться, на ваш взгляд?

Этот вопрос действительно интересовал князя Меньшикова.

Титов загадочно улыбнулся.

– О-о-о, дорогой князь! У этого новоиспеченного монарха на уме может быть: первое – стремление взять под свое покровительство французское духовенство и прослыть в качестве духовного пастора католической церкви в Европе. Разве это не привлекательно?

– Может быть, – подумав, согласился князь Меньшиков. – Что ещё?

– Он может искать конфликт с Россией для достижения своих далеко идущих целей, побудив при этом к действию против нас Турцию, Англию, Бельгию и другие державы, которые боятся нашего влияния, как в султанате, так и в Европе.

Князь Меньшиков на этот раз с удовлетворением отметил про себя логичность мыслей графа Титова и, пожалуй, впервые отнесся к нему с уважением.

– Если даже одно из двух ваших предположений верно, – сказал он, – ожидать от Людовика Наполеона какой-либо разумной уступчивости нам не придется.

Меньшиков уже почти был уверен, что на переговорах в Константинополе основной узел ему придется развязывать не столько с турками, сколько с французами и англичанами.

– Есть еще одна деталь, – продолжил граф Титов, – о которой я вам должен сказать. Буквально на днях французский посол был у меня и предложил договориться в споре о Святых местах тайно… Он имел ввиду подписать тайный договор между нашим государем и Людовиком Наполеоном, – пояснил граф Титов и, заметив недоумение на лице князя Меньшикова, добавил. – Представьте себе, Александр Сергеевич, это не бред. Дипломатия —грязное дело….

– Тайно от Турции? – уточнил князь Меньшиков.

– Совершенно верно, Александр Сергеевич…

– Ну и что же вы ему ответили, если не секрет?

Сказанное графом Титовым заинтересовало Меньшикова не менее, чем предшествующий разговор.

– Я ответил: пока Париж будет отрицать все ранее достигнутые договоренности между великими державами о праве на Святые места, другие договоренности не будут иметь значения. Тем более что в нашей дипломатии всякое тайное через какое-то время становится явным.

Князь Меньшиков не смог не согласиться с мнением графа Титова. И все же решил уточнить.

– Государь знает об это?

– Знает. Он одобрил мой ответ. Государь уверен, что Людовик Наполеон задумал очередное коварное дело против России. Хотя… – граф Титов на мгновение задумался. Потом продолжил: – В предложении французов я усматриваю желание избежать прямого столкновения с нами. Этого тоже нельзя отрицать. Посол даже уверял, что в случае нашего согласия будет отозван из Константинополя их посланник граф де Лавалетт и заменен более понимающим интересы России человеком.

– И это тоже вас не убедило? – полюбопытствовал князь Меньшиков. И вдруг подумал: «А что если Людовик Наполеон и в самом деле ищет выход из затянувшегося спора?»

И словно угадывая мысль Меньшикова, граф Титов сказал:

– Людовик Наполеон зашел слишком далеко, чтобы отступать. Да и государь ему не верит. Что же касается англичан, то тут есть надежды на взаимное понимание. Секрет весь в том, что Лондон ревниво относится к политике Наполеона и не заинтересован в усилении влияния Франции в султанате. Мои отношения с прежним министром иностранных дел лордом Русселем имели положительные результаты. Нынешний же министр лорд Эбедин мне малоизвестен. Но, тем не менее, надежда на взаимное понимание есть…

– Не означают ли ваши слова, граф, что я могу найти понимание со стороны англичан?

Граф Титов молча достал из папки, которую держал под рукой на столе, несколько листов бумаги, скрепленных печатью министерства иностранных дел и подал их князю Меньшикову.

– Это послание отправлено мною десять дней тому назад на имя министра иностранных дел лорда Эбедина, где сделана оценка политики Людовика Наполеона в Азии и описание целей вашего пребывания в Константинополе. По тем сведениям, которые я получил из Лондона, лорд Эбедин уже предпринял некоторые шаги по предупреждению недоброжелательных действий со стороны французского посланника в Константинополе. Это, князь, добрый знак. Не так ли?

И в глазах графа Титова появилась довольная усмешка.

– Я рад это слышать, – ответил князь Меньшиков.

– Однако обольщаться особенно не стоит, – тут же заметил Титов. – В Лондоне новый кабинет. Сами понимаете… Относительно прочих европейских держав – вы уже все знаете. Повторяться не буду. Единственное на что вам надо будет обратить внимание – это на позицию Австрии. Несмотря на то, что Австрия является католической страной, ее правительство не разделяет взглядов Людовика Наполеона и видит в них не религиозный спор, а политический замысел. К тому же австрийские власти никогда не разделяли стремления Франции покровительствовать католикам всей Европы.

Эти слова графа Титова еще больше укрепили надежду князя Меньшикова в том, что не все так безнадежно. И все же он поинтересовался, чтобы рассеять оставшиеся сомнения:

– Вы уверены в позиции Австрии в том, что она поддерживает нас?

– Уверен, князь, – ответил Титов. – На днях Нессельроде получил депешу от венского кабинета с заверением в том, что Австрия не поддерживает стремлений Людовика Наполеона взять на себя роль католического пастыря Европы. Поэтому, если у вас возникнет необходимость, вы можете смело обращаться к уполномоченному венского Двора в Константинополе. И позвольте, князь, дать вам последний совет. Не упускайте из виду одно, но очень важное обстоятельство: существующее пока разногласие между Лондоном и Парижем по отношению к Святым местам, – граф Титов сделал паузу, словно желал подчеркнуть важность того, что он сейчас скажет, затем продолжил: – И Париж, и Лондон всегда стремились покровительствовать в вопросах веры. Париж – католикам, Лондон – протестантам. Но так как подавляющее большинство населения находящегося под покровительством Турции – исповедуют православие, французы и англичане были вынуждены считаться до недавнишнего времени с тем, что ключи от Святых мест находились в руках православных священнослужителей. Я не думаю, что наш государь жажде войны, однако и не стать на защиту прав греко-русской общины, было бы равносильно придать забвению заветы своих предков и чаяния греко-русской православной церкви. И в Париже, и в Лондоне это понимают. Но по-разному. Вот на этом и можно попытаться построить вашу дипломатию, Александр Сергеевич.

Граф Титов закончил говорить и выжидающе посмотрел на князя Меньшикова.

– Благодарю вас, граф, – сказал князь Меньшиков. – Скажу без преувеличения: вы на многие вещи сегодня открыли мне глаза. И я буду надеяться, что все, о чем вы поведали, пойдет на пользу в наших переговорах. Боюсь только одного и буду молиться богу, чтобы у государя нашего хватило терпения и здоровья до конца пройти этот тернистый путь.

Уже прощаясь и подавая руку князю Меньшикову, граф Титов чуть заметно усмехнулся и произнес:

– Я тоже буду просить господа-бога избавить государя от излишних советчиков в этом деле…

– Вроде нашего канцлера? – уточнил князь Меньшиков.

– Вы угадали, Александр Сергеевич. Такие люди вездесущи. И у них постоянная потребность вмешиваться во все. Двор до сих пор не может забыть позора, которому государь был подвергнут в ходе неудачных переговоров выдать замуж великую княгиню Ольгу Николаевну за австрийского принца эрцгерцога Стефана…

– Я это помню, – сказал князь Меньшиков. – Однако причем тут граф Нессельроде? – не без удивления спросил он.

– При том, Александр Сергеевич, что за это дело взялся Нессельроде и успешно довел до неслыханного позора. Однако прощайте. Может случиться, что мы с вами уже не свидимся. День вашего убытия в Константинополь будет назначен государем в ближайшее время. И еще. Государь велел передать вам: в случае успешных переговоров и удовлетворения требований конвенции, вы на словах можете передать султану лично, что Россия возьмет на себя обязательство помогать султанату морскими и сухопутными силами в случае враждебных действий против Оттоманской порты со стороны любого европейского государства. И да хранит вас бог.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Из Одессы в Константинополь князь Меньшиков отплыл 14 февраля на военном пароходе «Громоносец». Его сопровождала свита, подобранная канцлером графом Нессельроде, состоящая из военных и светских сановников. Среди всех представившихся ему уже на пароходе, было только двое, которых князь Меньшиков знал: это вице-адмирал Корнилов и генерал-майор Непокойчицкий. И потому Меньшиков попросил командира парохода выделить каюты Корнилову и Непокойчицкому рядом со своей.

Вечером он пригласил их к себе на ужин. Пока князь Меньшиков и вице-адмирал Корнилов вспоминали о времени, когда Меньшиков был начальником главного штаба военно-морского флота России, генерал-майор Непокойчицкий молча слушал. Он оживился лишь когда речь зашла о пребывании Меньшикова в Финляндии, где они и познакомились на одном из светских балов.

О предстоящей миссии в Константинополе заговорили уже в конце ужина.

– …Завтра в полдень, если погода и дальше будет нам благоприятствовать, – сказал вице-адмирал Корнилов, – мы будем в Константинополе… Хотелось бы знать, как нас там встретят.

– Надо полагать не хлебом с солью, – усмехнулся в ответ генерал Непокойчицкий.

– И, тем не менее, мне это тоже не без интересно, – поддержал вице-адмирала Корнилова князь Меньшиков. – Не ведаю как вы, а я в некоторой степени волнуюсь, – признался он и продолжил: – Порой мне кажется, если бы в свое время государь не удалил со Двора Магницкого и Фотия, и не приблизил к себе масона графа Сперанского, и ещё кое-кого из ныне здравствующих, может быть вся эта история развивалась бы по-другому…

И Корнилов, и Непокойчицкий догадались, кого из ныне здравствующих имел ввиду князь Меньшиков.

– Что теперь об этом говорить, Александр Сергеевич, – со вздохом заметил вице-адмирал Корнилов. – Времена нашего великодержавного романтизма прошли, наступило другое время – жестокого абсолютизма. И как результат: на место терпимости и взаимного уважения в Европе с идеями Меттерниха воцарились подозрения, зависть, стремление покровительствовать не только в своих странах, но и в чужих.

Мысль вице-адмирала Корнилова была верна, хотя и не очень понравилась князю Меньшикову. Однако он промолчал. Зато генерал Непокойчицкий не смог сдержать своих эмоций.

– Извините, Владимир Алексеевич, однако я с вами не могу согласиться. Меттерних мне не интересен! Я хочу сказать о другом. Да, наш государь в отличие от Александра, царство ему небесное, не любитель философии. Да, ему нравятся инженеры. И это при нем мы начали строить мосты, дороги, крепости! Государство на одной философии не продержится! Да, Сперанский был масон, однако он был и первый составитель светских и военных законов, собранных им со времен Петра Великого в одно единое издание, что позволило государю внушить обществу и всей России уверенность в том, что мы живем по законам, и Россия управляется на их основании!

Речь генерала Непокойчицкого была настолько взволнованной, что князь Меньшиков, не желая, чтобы разговор перешел в ссору, поспешил успокоить и генерала Непокойчицкого и адмирала Корнилова. Да и нечаянно оброненные слова о Сперанском тоже могли быть истолкованы по-разному.

– Вы, мои друзья, совершенно правы, как один, так и другой! Приходят новые времена, возникают новые идеи, а значит и носители этих идей. Что касается нашего государя, то он делает все, что в его силах для процветания России. А пока же у нас одна забота – добиться успеха в переговорах с турками и постараться обеспечить России мир, а православной вере благоденствие.

Вскоре после этого разговора вице-адмирал Корнилов и генерал Непокойчицкий, пожелав князю Меньшикову спокойной ночи, ушли по своим каютам.

…Утром в кают-компании за завтраком князь Меньшиков стал невольным свидетелем разговора двух чиновников из министерства иностранных дел, которые, как ему доложили, были направлены в русское посольство для оказания помощи послу графу Озерову.

Один из них, тучный в накрахмаленном жабо и с лорнетом, который ему, скорее всего, был без надобности, негромко, но с возмущением, говорил своему собеседнику:

– …Этот самодовольный карлик, если не мытьем, так катаньем втянет нас в войну с Европой! Граф Титов перед моим отъездом из столицы сообщил по секрету, что это он посоветовал государю, в случае неудачи нашей миссии, ввести русские войска в Дунайские княжества и тем самым вынудить турок пойти на уступки.

Собеседник тучного господина, полная противоположность ему по внешнему виду – он был худой, высокий, одет во фрак по английскому покрою, равнодушно ответил:

– А что же вы хотели? Граф Нессельроде всегда проповедовал легитимизм, который даже в Европе многим не по душе, – и, снизив голос до шепота, продолжил: – Однако государь поддерживал его даже там, где это было не в наших интересах.

Князь Меньшиков хотел было вмешаться в разговор, в котором по сути дела вместе с графом Нессельроде осуждался и государь, однако сановники прекратили его сами. И хотя Меньшиков не придал особого значения этому разговору, на душе у него остался неприятный осадок.

…В константинопольском порту князя Меньшикова и сопровождающую его свиту приехали встречать все сотрудники русского посольства во главе с поверенным в делах в Константинополе графом Озеровым. Собралась огромная толпа греков, проживающих в городе.

Князь Меньшиков сошел по трапу «Громоносца» и сразу оказался в окружении пестрой толпы. Матросы с «Громоносца» с трудом потеснили греков и сопроводили князя Меньшикова к коляскам.

Когда длинная вереница колясок тронулась с места, толпа греков последовала за ними. Они что-то выкрикивали, и размахивали руками. Стоящие по обеим сторонам улицы, тоже, по всей видимости, греки, или другие христиане посыпали в след коляски князя Меньшикова крестные знамения.

На взволнованных лицах людей князь Меньшиков видел искреннюю неподдельную радость. И от того еще не спокойнее становилось на душе. Только теперь он вдруг отчетливо почувствовал, какой груз лег на его плечи.

«…Господи, – мысленно взмолился князь Меньшиков, – смилуйся надо мной и этими рабами божьими. Помоги мне в святом деле. Не ради корысти прошу… Ради их будущего, будущего их детей и внуков!..»

Тем временем возбужденная толпа, следующая за колясками, все увеличивалась и скоро заполонила всю узкую улицу, ведущую от гавани до дома русского посольства.

С не меньшим трудом князю Меньшикову удалось пройти из коляски к подъезду посольства. Со всех сторон к нему тянулись руки людей. Они, словно надеялись прикосновением к Меньшикову, послу русского царя, приобрести надежду на свое святое право быть православными.

Толпа возле посольства не расходилась даже после того, как за князем Меньшиковым закрылись массивные двери, окованные железом.

Граф Озеров только после этого с облегчением вздохнул.

– Наконец-то!.. – произнес он усталым голосом. – Я думал мое сердце выскочит из груди от волнения. Надо же… Столько народу собралось! Александр Сергеевич, пока будет приготовлен стол к обеду, позвольте, не теряя времени, обговорить наши дела на завтрашний день.

– Давайте, – согласился князь Меньшиков.

Волнение, которое и он испытал по дороге, улеглось и ему не терпелось знать, чем он займется по прибытию в первую очередь. Ибо, как он полагал, в посольстве заранее должны были позаботиться о его визитах и переговорах с необходимыми лицами турецкого правительства.

– Александр Сергеевич, дипломатический церемониал, установленный в Турции, – продолжил граф Озеров, – предписывает в таких случаях первый визит нанести министру иностранных дел…

– Фуад-Эфенди? – уточнил князь Меньшиков.

– Да, Александр Сергеевич…

– Не могу! – решительно заявил князь Меньшиков. – Не могу! – повторил он почти по слогам. – Фуад-Эфенди не порядочный дипломат и двуличный человек! Как я буду с ним вести переговоры?

От такой реакции князя Меньшикова граф Озеров даже растерялся. Наконец, кое-как справившись со своей растерянностью, произнес:

– Александр Сергеевич, но так положено!..

Князь Меньшиков встал из кресла и заходил по кабинету.

– Нет, нет и нет! – решительно сказал он. – Я послан в Константинополь государем не для пустого времяпрепровождения! Встречаться с Фуад-Эфенди – это значит напрасно тратить время!..

Граф Озеров, который тоже встал из кресла, снова почти отрешенно опустился в него.

– Александр Сергеевич… Ваша светлость… Может возникнуть непонимание в турецких кругах, да и среди других иностранных посланников… И это с первого дня вашего пребывания в Константинополе… – попытался переубедить князя Меньшикова граф Озеров.

– Ни у кого и никакого непонимания не появится, кроме убеждения в моей решительности выполнить волю государя-императора России! – жестко заявил князь Меньшиков.

Граф Озеров сокрушенно развел руки.

– Воля ваша, – сказал он. – С кого тогда начнем?

– С Верховного визиря Махмед-Али, – немного подумав, ответил князь Меньшиков. – Насколько я осведомлен он один из тех, кто сочувствует нам и в состоянии повлиять на султана. Поэтому прошу вас, граф, испросить у Махмеда-Али согласия на мой прием, – Меньшиков немного подумал и добавил: – Только пусть этот прием будет… Ну, скажем, не официальным. Это так… На всякий случай.

На следующий день около 11 часов граф Озеров выехал из посольства. Вернулся довольно скоро и сообщил князю Меньшикову, что Верховный визирь готов принять его завтра сразу после обеденной молитвы.

– Вот и прекрасно! – с тайным облегчением вздохнул князь Меньшиков и вдруг спросил: – А вы знаете, как в народе учат плавать детей? Нет? Их просто бросают в воду, и дитя начинает барахтаться. Проявляется инстинкт самосохранения и, таким образом, урок становится более полезным.

– А если ребенок утонет? – чуть усмехнувшись, поинтересовался граф Озеров. Он прекрасно понял, о чем хотел сказать Меньшиков, однако ему захотелось узнать, что ответит сам князь.

– Не утонет, граф! – ответил тот. – Родители не дадут…

– А если не захотят спасать или не успеют? – решил продолжить словесную игру граф Озеров.

Князь Меньшиков помрачнел.

– Значит на то господня воля…

Остаток дня и половину следующего князь Меньшиков провел наедине с собой. Обед и ужин подавали ему в отведенные для него комнаты. И только перед самым отъездом к нему зашел вице-адмирал Корнилов.

– Александр Сергеевич, сами поедите или с графом Озеровым? – спросил он.

– Сам… Тем более, что эта встреча, по моей просьбе, не будет носить официальный характер.

– Возьмите тогда с собой переводчика из посольства, – посоветовал Корнилов. – Верховный визирь Махмед-Али не знает ни одного европейского языка.

…То, что увидел князь Меньшиков, оказавшись в длинном и высоком коридоре огромного здания правительства, поразило его, как гром среди ясного неба. По обеим сторонам вдоль стен был выстроен почетный караул. Турецкий офицер что-то отрапортовал ему и, сделав шаг в сторону и назад, жестом пригласил пройти дальше. Сопроводил его в зал, где перед князем Меньшиковым предстал Верховный визирь в парадном мундире и при орденах.

Меньшиков даже слегка смутился. Рассчитывая на неофициальную встречу с Махмедом-Али, он надел повседневный фрак и поверх пальто.

Махмед-Али первым поприветствовал князя Меньшикова. Тот, в свою очередь, ответил словами благодарности за столь высокий прием, на который он не мог рассчитывать.

Переводчик добросовестно сделал перевод. Это князь Меньшиков заметил по лицу Верховного визиря, которое из торжественно-холодного превратилось в доброжелательное.

Махмед-Али предложил князю Меньшикову присесть на софу.

Меньшиков снял пальто и, не зная, куда его повесить, положил рядом. Затем, не теряя времени, изложил цель своего прибытия в Константинополь.

Махмед-Али внимательно выслушал князя Меньшикова и сказал, что решение султана принято, по всей видимости, на основании докладов, сделанных непорядочными министрами, и что он, со своей стороны, готов к налаживанию добрососедских отношений с Россией. Однако необходимо привлечь к переговорам министра иностранных дел Фуад-Эфенди, как человека знающего историю этого недоразумения.

– Ваша светлость, я не могу вести переговоры с Фуад-Эфенди в силу недобросовестности и двуличия этого человека! – решительно заявил князь Меньшиков. И сделав знак переводчику, чтобы он не торопился с переводом, продолжил: – Я желаю исполнить волю моего государя, а не тратить время на пустые споры и ненужные доказательства правоты дела, с которым я прибыл в Константинополь!

Когда переводчик сделал перевод, лицо Верховного визиря стало озабоченным.

Немного подумав, Махмед-Али ответил:

– Князь, разделяю ваши чувства, а так же понимаю ваше желание выполнить почетную миссию и потому постараюсь оказывать всестороннюю поддержку. Разумеется, в пределах моей власти, – добавил он и встал, давая понять, что встреча окончена.

Затем Махмед-Али слегка взял князя Меньшикова под локоть и проводил его до двери. Секунду подумал и вышел вместе с ним в коридор, медленно двигаясь к выходу.

Возле одной из множества дверей, выходящих в коридор, Верховный визирь приостановился и указал глазами на чиновника в мундире, стоящего рядом с дверью.

– Господин чрезвычайный посол, – тихо сказал Махмед-Али. – Это и есть министр Фуад-Эфенди. Не желаете с ним познакомиться?

Выслушав переводчика, князь Меньшиков ответил:

– Нет, ваша светлость…

И прошел мимо.

2

На следующий день перед завтраком граф Озеров отыскал князя Меньшикова в саду за домом посольства, где тот прогуливался с вице-адмиралом Корниловым.

– Александр Сергеевич, у меня две новости, – начал было Озеров, но князь Меньшиков перебил его.

– Как у нас водится: одна хорошая, другая плохая, – усмехнулся он и, извинившись, сказал: – Я слушаю вас.

– Вы угадали, Александр Сергеевич, – продолжил граф Озеров. – Начну с хорошей новости. Султан дал согласие принять вас 24 февраля. Время приема будет уточнено.

– Действительно хорошая новость, – искренне обрадовался князь Меньшиков. – Ну а плохая?

Граф Озеров мельком взглянул на вице-адмирала Корнилова.

– Говорите, говорите, – разрешил князь Меньшиков. – У меня от вице-адмирала секретов нет.

– Вчера генерал-майор Непокойчицкий тайно встречался с английским поверенным в делах в Константинополе полковником Розем…

– Я это знаю, граф. Встреча была по моей просьбе. Позже я все вам расскажу, – добавил князь Меньшиков, заметив недоумение на лице графа Озерова.

…В этот же день в русское посольство пришло еще одно известие: министр иностранных дел Фуад-Эфенди неожиданно подал прошение на имя султана о своей отставке и о назначении вместо него посланника Турции в Вене Рифаат-паши.

23 февраля графу Озерову сообщили, что князь Меньшиков будет принят султаном завтра в 10 часов утра в Чераганском дворце.

Так же была достигнута договоренность, что князя Меньшикова будет сопровождать поверенный в делах в Константинополе граф Озеров и переводчик.

24 февраля к 10 часам князь Меньшиков и граф Озеров приехали во дворец. Это было огромное здание, построенное в восточном стиле, но слишком вычурное, даже по восточным меркам, и от того показалось князю Меньшикову каким-то неестественным.

Еще больше князя поразило внутренне убранство, которое могло соперничать лишь с лучшими европейскими музеями.

Наверное, такие же ощущения были и у графа Озерова, потому как он тихо произнес, чтобы не услышал сопровождающий их офицер, одетый в военный мундир, вышитый золотой нитью:

– Ваше светлость, не будем показывать вида, что на нас все это произвело впечатление…

Князь Меньшиков только улыбнулся в ответ.

Офицер подвел их к массивной двери и пропустил в зал. В глубине зала возвышался трон на котором сидел султан, а по обеим сторонам вдоль стен стояли чиновники – одни в ярких мундирах, другие в халатах, украшенных драгоценностями.