Майн кайф

В больницу родители везти меня не хотели, потому что просто не доверяли врачам провинциальной больницы.

А моё маленькое тельце не доверяло своему сознанию, потому что свирепо ломил ветер ужаса, спугнув с насеста рассудок, и мозг ширил паруса галлюцинаций.

И, может быть, уже проходил оформление и регистрацию мой загробпаспорт, позволивший бы беспрепятственно грести в маленьком гробике к погребению.

Отец запряг сани и по перволедью реки, сам рискуя жизнью, по звучащему хрустко льду поехал в соседнюю деревню к бабушке, которая слыла знахаркой.

Она нашептала на воду какие-то слова, мне дали испить. И я уснул…

Тот сон, по словам родителей, длился "ипотечно" долго. Я только иногда выныривал из этого лечебного сна, прося:

Пить… пить… пить… – и снова тонул.

Они по очереди просыпаясь ночью, слушали моё дыхание. Есть ли оно вообще?

Я не помню, и сейчас уже не у кого спросить, сколько это продолжалось.

Что сказала та целительница воде, которая, как покровами Богородицы, усмирила мои переживания?

Отступил тот страх.

Может, и по сию пору осталось ещё пару капель той водицы, которая и шепчет мне: не бойся, малыш.

Говори.

И долго ещё я после этого был поклажею: куда положили, там и уснул.

Как рассказывали родные, меня могли найти спящим не только в своей колыбельке, но и на полу, где-нибудь под столом, или в шкафу.

Наверняка мама брала меня очень осторожно на руки, тихонечко целовала и, уложив в кроватку, с улыбкой смотрела ещё некоторое время на спящего красавца.

Ведь для неё я тогда другим быть не мог.

Да, я иногда люблю плавить в руках детство, как ребёнок шоколад, и увозюкаться в нём по самые уши.

Но в детство своё я не хочу возвращаться, потому что счастлив и сейчас.

Я сегодня начертил себе строгий круг обязанностей-обвязанностей, с которыми справляюсь. И, к тому же, есть цветные вкладыши удовольствий.

Мне просто хочется запутаться в старое пальто и замереть, задремав, потому что в зрелом зрячем возрасте в мечтаниях уже нет надёжности, ведь для их воплощения может просто не хватить сил.

А вот на то, чтобы при этом ощутить то самое детское состояние погруженности в сон, надеюсь, хватит.

И даже если в этом фарватере налечу на детские страхи, то я предпочту их прелесть, чем смердеть взрослым унынием мрачного терпения.

Я-то знаю, что такое перенасыщенное терпением ожидание. Со школьного возраста я помню те тягостные, для того возраста, остановки жизни.

Просто стоять вместе с людьми и ждать…

Занимать приходилось очередь в овощном магазине, куда должны были привезти картошку. Тогда в нашем городе она появлялась только в навигацию речным транспортом, и нужно было сделать запасы на зиму.

И приходилось замерзнуть в очереди по-зимнему, на несколько часов.

Дальше – больше…

И как же было трудно ждать.

Очереди, с продвижением во взрослую жизнь, росли вместе со мной. Приходилось решать все вопросы уже самостоятельно. И требовалось терпение и ещё раз терпение. А почти всё было в очередь. И далеко не сразу терпение становилось легированным.

Добавками осознания, что без стояния просто нет возможности достичь желаемого.

И только через долгий промежуток времени оно приобретало свойство прочности.

И стоял… и противостоял трудностям.

И запас сил я мог уже вознести в степень. И были за это награды, но гораздо позже.

Глаза больше, чем они есть, не сделались, просто обнажились бельма, потому что их мартеновским разогревом пучит желание.

Выплавлено действие и уже разлито в сосуды тела, которые хлещут в нём, как пастушьим кнутом, и хлопки громкими оконечностями возвращаются в начало ушей.

И уже приступом лезет из кожи нарывающийся на неизбежное наказание нервный поступок.

Как невероятно трудно было удержаться на дистанции от того состояния.

Почувствовать мяготь когтя локтя, воткнувшегося в кость асфальта.

Кость в кость: супербольно.

И быстрее бы из объятий боли на волю.

Это ты попытался познакомиться с красивой девушкой на улице. Ты, конечно, себе скажешь: ну и не очень-то и надо было, подумаешь.

Да и не все, конечно, реагируют так жёстко, но здесь ты нарвался.

Ты явно ошибся адресом.

Она модно косметирована, костюмирована.

В совке всё качественное, как правило, было или по блату или на толкучке втридорога.

И вот, преодолев эти барьеры, устремилась на финишную прямую бегунья. Она нацелена на призовые в виде солидного мужчины с квартирой, с машиной, дачей.

И тут под ногами путается не пойми что. Пошёл вон!

Всё понял, не гневайся, барыня, ухожу.

А сегодня понимаешь, как недолог век женской красоты и привлекательности, и как много надо ей успеть сделать в кратчайшие сроки, как диверсанту в тылу врага.

Очередь на товары длительного пользования шла, будто кит под водой с хорошим запасом воздуха, и нужно было выходить на капитанский мостик и со своего места в списке смотреть вдаль сквозь месяцы, когда ж оно придёт, твоё мгновение. И дети, как юнги, тоже с удовольствием карабкались в вышину и смотрели в длину.

И вот наступал момент, когда какая-нибудь румынская лакированная мебельная стенка, на зависть соседям, въезжала в квартиру.

Или новенький жигулёнок подъезжал к подъезду, и в него с восторгом упаковывалась вся семья счастливчиков. И этот торжественный момент вполне можно было отметить фонтаном брызг из глубин шампанирующей радости винного напитка.

Нынешним маркетологам приходится применять изощрённые методы изучения потребительских предпочтений.

Нужно каким-то образом помочь обнаружиться и залиться тревожным лаем. скрытую от самого потребителя крайней надобности в непойми-какой-херне.

Долго тыча ей в морду и наконец начав высвобождать из пасти только что прикушенный слегка край, как бы между прочим бросить фразу, что скидок завтра уже не будет.

Или подсунуть в нужное место в нужное время такую "арбузную корку", что клиент, рухнув на задницу, закричит: чёрт побери! Так это именно то, что мне нужно.

В совке маркетологи были не нужны. Качественные импортные товары, которые ещё только сходили с конвейеров зарубежных фабрик, заблаговременно удивительным образом структурировали беспорядочно копнившийся в их поисках народ в виде списка очереди.

Вообще-то, чтобы наиболее полно охарактеризовать ту эпоху, надо соорудить какой-нибудь монументальный памятник ОЧЕРЕДИ.

Может быть, сделать его надо через всю страну – от самых крайних точек юга, севера, востока, запада – в виде православного креста.

А? Право же, славно?

И другие конфессии, конечно, тоже могут занимать очередь в этом гигантском сооружении в соответствии со вкладом в Русский мир. И ярким орнаментом, на протяжении всего памятника, по территориальному принципу окаймлять священный символ.

Вот с этого момента и осознать, что это и есть искомый элемент самоидентификации. И в России он существовал, по-моему, испокон века.

И вертикаль – тоже очередь, но, правда, очень долгая, как холод в Арктике, и стоять в ней можно до бесконечности.

Да и если попробую, наверняка услышу: занято! Эй ты, олень, куда прёшь?!

Да и просто лень, потому что у нас всё: путину – утиново, медведеву – мёдвидимо, сечину – всячиново, кадырову – просто здырово.

И с детства помню на столбах линий электропередачи: "не влезай – убьём!"

Сегодня мы показали всему миру, как можем терпеливо стоять в очередях, чтобы приложиться к святым мощам. Мощности нашего терпения могут позавидовать даже камни.

Любое количество людей из Русского мира в любом месте может организовать очередь, затеять склоку, извините – дебаты о своей великой миссии.

Так, собственно, всегда было и скорее всего будет.

Ведь сегодня снова заговорили о введении продовольственных карточек в случае значительного ухудшения ситуации.

А в нашей очереди можно ещё как комфортно в плане духовном преть в прениях.

Кто там толкнул? Спасибо: сразу на мысль.

Это не просто стояние – это состояние.

И я сегодня предлагаю включить в шорт-лист духовных скреп и это понятие.

Что такое очередь?

Это: терпение, соборность, вера.

Мы свято верили, что нам-то уж точно хватит.

Однозначно, что Советский Союз и держала в качестве стержня очередь.

Вот разбрелись сегодня по отдельным норам и получите равнодушие, черствость.

Дома, похожие больше на промышленные склады, богато обставленно-увешанные, где самим хозяевам надо ориентироваться в них по компасу, просто уничтожили народ.

И в наследство получили какую-то Организацию Разъединённых Наций.

Ведь где ещё, если не в тесной очереди, можно было достичь такого сплочения?

В тесноте да не в обиде? Это неправда. Были обиды, но как это ни странно, мы и в конце жизни потом вспоминаем людей, которые нам были поперек горла с теплотой, потому что они заставили нас напряжилиться в поисках резервов и подняться ещё на одну ступень духа, ловко выхватив у нас прямо из-под носа дефицит.

И вот, если я молодому читателю начну рассказывать о том, что дефицитом были фирменные американские джинсы и стоили они сто двадцать рублей, – он скажет: какой пустяк, и ему станет скучно, и он начнет зевать, и я тоже вспомню время, когда слушал песни на ночь.

И будто колыбельная бабушкина… баюшкино… кино?

Не ложися на краю… у края на краю серый в сереньком придет…

By you… баю, баюшки, баю.

Да нет: АВ, АВ, АВ… может Эй-Би …Эй-Би… Эй-би… или Эй-Ви… Эй-Ви… Эй, Вы… кто там гавкает?

…Не гавкает, а разговаривает сказочный персонаж Пьеро.

Ну и типок, прости господи. Раскладушечно тонкой конструкции косточки у этого парубка. Прямо перья гусиные. Ну да, правильно, похоже: перо – Пьеро.

И не просто говорит, а также водит мелом по доске, выуживая из алфавита: Эй… Би… Си…

Бесы, что ли?

Как на ЕГЭ три варианта ответа?.. Что? Что?

В случае правильного ответа я смогу стать миллиардером? И я буду иметь возможность играть в одной песочнице с Романом Аркадьевичем?

Несмотря ни на какие форбсмажорные обстоятельства? И Дидье Дрогба сам изъявит желание провести процедуру прижатия рук? Это тот самый случай, когда при дворе Дрогба – на траве – дрова?

Итак: Эй.

А ты ничего не попутал, росчерк пера корявый? Когда ты вообще профилем-то стал?

Я вот сейчас тебя в анфас разверну, чтобы удобней было с размаху тебе врепить, чтобы ты на мир смотрел пристальней.

Что Вы, что Вы? Вы нас неправильно поняли: это первая буква английского алфавита.

Итак:

О ком Мальвина Светаева говорила: и руку жму, а не лижу? Не надо подсказки друга, я сам вам намекну, что это не пудель… и не лапу, а точно руку… хотя тоже был кучеряв.

Би…

Дак у тебя же вон написано: был. Совершенно правильно.

Был ли счастлив в детстве герой Великой Отечественной войны 1812 года знаменитый Буратион?

И помнит вся Россия про день БУРАТИНО.

И третий вариант: Си… не сссы, а си.

Как в первоначальном варианте называлась книга "Мертвые Буши", не очень известного в мировой литературе автора еще и "Карабаса Бульбы" и "Аудитора"?

"Шанель № 5" оттуда же. Правда, этот пятый размер, говорят, когда вещь стала известной, величился до каких-то уж совсем невероятных увеличин.

Но до каких точно, ни из одной бумаги переписчиков одного Самъ-Петербургского Департамента доподлинно неизвестно.

Да что за бред? Сон, что ли?

Да нет: АВ, АВ, АВ…

ЯВЬ… ЯВЬ… ЯВЬ…

Ну вот, уже возраст кладёт печать, неразборчиво расписываясь, что нет возможности прожить весь день в состоянии бодра. И надо же ведь как неожиданно подкрался туман.

Я-то был готов встретить сон, выпятив, как щит, одеяло и занеся за голову булавою подушку, прицепив простыню на плечи в виде пурпурной накидки.

А получилось внепланово как-то, или сверх… а может, просто мимо?

Семья наша переехала планово за длинным, в километры, рублём.

Рыбы ценных пород, дикие животные из сопредельных угодий, птицы разных конфессий не выказали никакого интереса.

Север стонал только комариным восторгом, когда наша семья высадилась в числе первых освоятелей просторов из уральского захолустья в сибирское, слегка потеснив коренастые народы Севера.

Жили мы в то время в двухэтажном брусовом доме на втором этаже в двухкомнатной квартире.

Клопяные кровохлёбы делали своё дело тихо, по ночам, и на моей шкуре они наставили прививок гораздо больше, чем мне как ребёнку было предписано медицинскими учреждениями.

Но и мы не оставались в долгу, чертя на стенах бордовым бордо клопячьего нутра.

Своё самостоятельное хозяйство, в пределах нашей семьи, вела около четырнадцати лет боярыня Марфа.

Так мы величали кошку длинношёрстной породы. Её окрас, конечно, не затмил бы кустодиевских красавиц, но выглядел достаточно богато. На её шерсти поиграли в пятнашки и ярко-рыжие, и белые, и коричневые с чёрными цвета, оставив место и розовому, правда, только на носу.

А рядом с ним были два удивительно убедительных глаза. И мне почему-то и сейчас представляются они с вопросительным выражением.

Может оттого, что сам я смотрел на жизнь с большим вниманием и как бы всё время задавал себе вопросы.

И она постоянно интересовалась: а когда мы заживем?

Заживём – увидим!

У неё-то в личном хозяйстве все было хорошо: рыбы – ВО, дичи – ВО.

А так как она регулярно, раз в год, уходила замуж, причём супруга не приводя домой, мы каждый раз расширяли свою семью стандартной комплектации на пять-шесть, а то и больше членов, то и детей: ВО.

Муж… да уж… но и жена – тоже на…

Она умела читать и считать. Правда, у неё в мыслях была одна цифра СЕМЬ, с буквами Я, Ю, И, Е.

Что означало: в семью, семье…

Супруг, конечно же, был не один, потому что и до переезда она регулярно выпаивала молодую поросль.

И мне приходилось быть повитухом, принимая роды, вести подсчёт новорождённых и, соблюдая демократические принципы, строго следить за тем, чтобы самые слабые тоже непременно получили доступ к положенной пайке.

Но котята, подрастая, видимо, отвечая на вызовы дерзких мышат, покидали нас, переселяясь в другие дома, как новобранцы-новобратцы на службу Родине, распищавшись на первый – второй.

Безумству храбрых – мы спесним песню.

И Марфа, погрустив, конечно, остаток года, тщательно расчесав свою шёрстку шершавым языком, особенно то место, где у невесты помещается фата, снова покидала нас на время.

И возвращалась с горящими глазами, как девушки, которые прибегают после встречи с молодыми людьми к маме и, тараторя, начинают рассказывать, каким образом произошла встреча, как он посмотрел и что мяукнул.

И что он, самый замечательный, и на этот раз уж точно породистый.

Хотя тот, в прошлом году, хоть и не мог похвастать происхождением, но харизматичен был выше крыши.

Именно там он и встретился.

И был, конечно же, уважаем даже в мышанстве, признававшем его высокую разрядную квалификацию.

Север тогда звал людей труда с прирождённым инстинктом мастерства.

С Марфой у меня связан и один из самых трагичных эпизодов жизни.

Я хорошо помню тот масштаб горя, который обрушился на меня ещё в мелкооптовом возрасте, думаю, что в трёхлетнем.

В один из погожих дней бабуля устроила стирку белья во дворе. И не мудрено, что наша Марфа не смогла уследить за всем своим выводком.

Один из котят заполз в кучку грязного белья, и этот лабиринт оказался для него первым и последним.

Я не помнил себя от горя. В памяти остался фрагмент изображения солнечного двора из-под деревянного крыльца, куда я забился и громко плакал. Простыни полотнищами траурных знамен стелились до земли.

Я моревал слёзное море, спрятавшись в ущелье крыльца на берегу горя.

Это был первый опыт переживания ухода живого существа из жизни, которую мы с ним получили в пользование совсем недавно, а оно не сумело ею воспользоваться.

Вот ещё пару впечатлений прямиком из детства. По посёлку тогда ходило, давя в маленьких людях спокойство, само это взрослое, большое и ужасное слово.

И было страшно вдвойне, когда оно наступало на тебя одного, в тишине ночи. И ты просыпался и не мог заснуть, пока не перебирался под бок к бабушке. Правда, сам источник этого страха на деле был просто маленьким настоящим медвежонком.

В вольерчике для собак, на цепи в будке. Собаки разведены, как караул, по разные стороны.

Местные охотники после удачного вояжа в тайгу взяли с собой сироту. И временно определили ему постой с теми, кто помогал отнять у него мать.

Очень рано он лишился медвенежности или, точнее, материнской медвеженственности.

Но при нём уже была медвежесть.

И надо сказать, трусом не был этот маленький потапыч, и, насколько ему позволяла цепь, шёл в рукопашную с соперником.

Но лапки у него ещё были коротки.

Хотя некоторые из собак боязливо жались к забору, а нас отбрасывало назад, волна любопытства тут же прикатывала наши разноцветные бусины глаз к береговой линии события.

Помню, что к той изгороди сбежался весь наш кадровый состав мальчишек и девчонок и торч наших физиономий из глазниц ограждений продолжался часами, с перерывами на приём пищи.

Не помню я, что случилось дальше с жителем тайги, но и у меня закончился вскоре период "дикой" жизни.

Уплыли вёсны – в уключинах вёслы. Вылазки из отчего дома на все четыре и куда желаешь сменились на одну обязательную – в школу.

По тротуарам, которые представляли из себя два рядком положенных бревна и сшитых поперёк досками, нужно было дойти до неё очень аккуратно, потому что любое отклонение от маршрута грозило грязью. В обычное время нашей бабуле стирки было, как пятилеток всему народу. А ведь их ещё пытались выполнить в три года. И ладно бы потом два отдохнули…

И помню бабушкины просьбы, обращённые к нам: вы хоть в лыву не лезьте.

А как можно было пройти мимо лужи, если чуть ли не по самой кромочке сапог вода? По мели, конечно, тоже можно и нужно было: головастиков в ней хозяйничала тьма… исчерня чёрных.

К школе я, в отличие от младшего брата, относился серьёзно.

Тот, год спустя после первой же пробы первого класса, демонстративно забросил дома портфель в угол. И сразу всех оповестил, что это скучное занятие и ему там не интересно.

А мне приходилось в этом плане посложнее: я не мог тогда позволить себе несерьёзного отношения к делу в силу врождённого чувства ответственности.

К тому же мама работала в этой школе завучем. И учительница начальных классов, видимо, хорошо понимала линию партии и правительства, потихоньку двигая меня в первые ряды. И вот на собрании октябрятской дружины я должен перед всем строем доложить о построении и готовности.

Это вроде я избран командиром дружины? Пожалуй, что так.

Текст выучен, отрепетирован, и остаётся только произнести его в нужном месте в нужное время – утром, в актовом зале перед строем из трёх классов.

Первые два отряда готовность и решимость выказали, а тот, которым должен был руководить я, замер в нерешительности.

Командира не оказалось в строю…

Я настолько переволновался, что проспал этот торжественный момент.

И естественным порядком моя карьера по служебной лестнице, как позже осознал, именно с тех пор пошла параллельно полу без каких-либо попыток взлететь. И за всю последующую биографию я ни во что выдающееся не вдался и ничего особо интересного в неё так и не вкралось.

И с тех пор, в силу природной застенчивости, я занял прочно место на галёрке и если и звучал громко, то только в хоре. Правда, некоторые успехи по отдельным предметам всё же делал. Если их поставить "свиньей", то это получится: русский, немецкий и посерёдке и чуть впереди – литература. Ведь даже просто говорить в жизни приходилось больше, чем писать, и уж тем более пользоваться иностранным языком.

Вот, пожалуй, и все мои предпочтения в учебе. Языковые способности, видимо, достались мне по наследству от матери. Она была преподавателем русского языка и литературы. И я подсознательно все свои портфельные инвестиции вкладывал в продолжение генетических наклонностей.

В детстве магазинные весы, которые допускали к сладкому удовольствию, сначала просили согласия у утиных носиков приборов найти между собой полное согласие в равновесии и взаимопонимании.

И нужно было только сделать правильный выбор между чугунными гирьками на одной стороне и бумажным кульком на другой, и тогда жизнь текла конфетно.

И самому каракумовскому верблюду из-под фантика, как бы он ни грёб, преодолевая мощное течение слюны, спастись не удавалось.

Советский народ в моём лице получал тогда всё из клювов родителей.

И можно было даже приказать прибыть мишкам с севера, по пути прихватив сладкие лапки гусей.

При том стабильность была гарантирована.

И, видимо, всё-таки её частица прижилась с тех пор в организме. И сегодня, когда чугунина дел наклоняет чашечку весов ниже критического уровня, я волевым движением, с помощью той малости, привожу механизм в нужное для меня состояние… и жизнь начинает вновь шуршать фантиками, правда, уже конфеток "дюшес".

И порою снова хочется со своим более чем пятидесятилетним опытом на некоторые вещи посмотреть глазами пятилетнего.

Народ, по моим представлениям, был тогда счастливым. Но пили поголовно, до различных степеней алкоголизации, и даже неприлично было быть трезвенником.

Значит, вопреки расхожему штампу "алкоголик несчастный" тогда можно было смело заявить "алкоголик счастливый".

Ведь хоть с большим скрипом, с чудными вывертами, но строился коммунизм.

Самим-то, конечно, уже не доставалось, а нам-то – детям… За светлое будущее с верой…

И хотелось верить, что именно для пользы дела происходили "чудеса".

Дядя Вася, старший брат отца, однажды рассказал, что когда Тавдинский фанерокомбинат не успевал выполнять план по выпуску древесно-стружечных плит, потому что не оказалось по какой-то причине этих отходов, то поступила команда пустить в расход деловую, сортную древесину.

А младший брат отца, у которого мы как-то гостили под Красноярском, поведал о том, как ему довелось стать свидетелем истории тоже из мира чудес.

Их бригада лесорубов, надрываясь, вытянула план по валке леса, а потом выяснилось, что вывезти его с деляны невозможно. Какие-то проблемы с транспортом.

Не помню уже деталей того рассказа, но итог, конечно же, отпечатался в голове: тот лес приказали сжечь.

Взвейтесь кострами синие ночи!

Мы пионеры – со всей дури и что есть мочи…

И отец тоже в долгу не остался и поведал о своем чуде, которое при помощи его же рук совершилось.

Когда он работал на бензовозе, пришлось выгружать на железнодорожной станции цистерну с горючим. Почти всё вывезли, но по какой уж счастливой случайности осталось у него в ёмкости куба два, неизвестно.

А на бумаге этих остатков не оказалось, и не имели права начальники оприходовать бензин. И они дали команду поехать подальше в лес и слить его там тихонечко.

А с высоких трибун уже открыторотно, громко отчитывались, что всё идёт как надо.

И награждали передовиков под бравурную тушь.

И шла на сцену поселкового клуба под эту музыку моя тётушка Вера, за почётной грамотой из рук начальства.

И все мужики знали, что она ещё в те далёкие шестидесятые годы получает награду ещё и за то, что вовремя смекнула, когда организовался дефицит с водкой, прыгнуть в вертолёт и из соседнего населённого пункта доставить рюкзак драгоценного напитка. Ну конечно, с выгодой и для себя. И, видимо, делала это не раз.

В свалке звуков щипковые отщипали ударных, те поколотили духовых, а может, всё было ещё более запутанно. Но когда зычно-музычно отгремела медесодержащая тушь, один из музыкантов в след тёте из трубы запустил такого выразительного "петуха", что весь зал ещё долго перекатывался по полу смеха, когда уже шли получать свои награды люди заслуженные.

Относительно недавно я уяснил из учения Маркса, что настоящей ценностью для человека является именно свободное время. А тогда оно очень щедро делилось с нами своей самой аппетитной частью.

Когда я ещё не выпростался из детского возраста, нам и пыль была как ваниль.

Небо – днём норкой голубою, с белым облачным отливом.

Солнышко – глазом…

С оком луны – ночью, с шёрсткой черною, с искрой звездною.

Тогда с иммунитетом у погоды всё было в порядке, как и у нас со здоровьем.

Мы были ещё и под защитой папанитета и маманитета.

Всхожесть и урожайность снегов была на уровне не одного метра. И по вкусу он только чуть уступал пломбиру. Это сейчас мы можем мокнуть в середине зимы.

А тогда, если в небе хозяйничает атаманша туча и дождь краснокожих по её команде грозит нападением осадков, то значит – это лето.

Грома треск лопнет страхом внутри нас, и чуть не слезы от испуга.