bannerbanner
День Независимости облаков. Сборник стихов и рассказов
День Независимости облаков. Сборник стихов и рассказов

Полная версия

День Независимости облаков. Сборник стихов и рассказов

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

Ночью ещё была у меня забота – охранять кошку Дашку. Она со двора не выходила. Но противные коты сами норовили к нам во двор пробраться. Уж я их гонял! Не люблю котов. Я только Дашку люблю. Когда меня, маленького, больного, описанного, младшая хозяйка в дом принесла, Дашка меня выхаживала: лечила, ушки вылизывала, всего мыла, спала со мной, чтобы тепло мне было. Она мой лучший друг! Но на старости лет ворчлива стала. Всё ей не так. Вот когда у младшей хозяйки малыши появились, она села возле них и, кроме Хозяек, никого к ним не пускала. Мне говорит: «Уйди, ты грязный, с улицы». Только на улице и дают коляску охранять, а в дом не пускают.

Интересно. А когда раньше у самой Дашки котята были, она меня к ним допускала. Я голову на матрац положу, а они меня за усы, за уши, за нос дергают. А Дашка сидит – гордится.

Щенят Альмы я никогда не видел.

Ну, в общем, кроме Дашки и её котят, я кошек не люблю. Дашка тоже с кошками не общается, подружек не ищет. Правда, одно лето приласкалась к нам одна такая серенькая маленькая, Муськой звали. Всё просила Дашку песенки ей петь. Дашка, чистюля, редко по земле гуляла. Она или прохаживалась по забору, или сидела на столбе у забора и от счастья песенки пела. А летом, когда жара спадёт, на ночь на крыше устроится и, слышу, мурлычет себе там что-то. Вот и Муська услышала и давай к нам захаживать, Дашку слушать. Сначала она меня боялась. Всё как-то стороной обегала, но потом мы привыкли друг к другу. Я её вроде как не замечал. А она прошмыгивала мимо меня как мышь.

Она была влюблена в одного кота, Беню. Это, наверное, единственный кот, которого я уважал. Он был умён необыкновенно. Хорошо понимал язык людей и сам пытался с ними разговаривать. Правда, люди ничего понять не могут в нашей речи, да главное, что мы их понимаем. Беня был замечательно красив. Пушистый, чёрный с белой грудной и белыми тапочками на лапах, глаза огромные, зелёные. Как сверкнёт ими, так я даже пугался. А он улыбнётся, и говорит: «Ну что, Щен, (я тогда маленьким был) давай человечьим языком займёмся». Это он меня научил языку людей. Однажды старшая хозяйка пришла в гости к хозяевам Бени и меня с собой взяла. Они решили показать, какой Беня необыкновенный. Сосед, дядя Саша, достает такую длинную трубу – кларнет называется – и начинает играть. А Беня, подумать только, встаёт на задние лапы и начинает подпевать! Ну, мы, собаки, умеем петь, а вот кошки чтобы пели как люди? Такого я никогда не видел. И вот эта серая Муська влюбилась в Беню. Конечно, он на неё внимания не обращал. Он потом погиб из-за любви к одной красивой кошке. Возвращался ночью от неё. Шёл посередине дороги. Орал песни от счастья, а машину и не заметил…

Беня ещё был жив, когда эта Муська родила двух рыжих котят. Беня – чёрный, Муська – серая, а котята рыжие и пушистые. С ними, её котятами маленькими, такой странный случай произошел.

Сижу я на крыльце. Прислушиваюсь, что вокруг делается. Это людям надо рядом быть, чтобы услышать, мы, звери, всё за километры слышим, а иногда просто чувствуем. Сижу, слушаю, отдыхаю. Вдруг влетает Муська – шерсть дыбом. Кричит: «Скорее! Помоги!» Сорвался я за ней и вижу: посреди дороги яма, в которую вода сливается. Яма закрыта решёткой. А эти два рыжих дурака застряли в решётке и не выберутся никак. Машина поедет и не заметит, как раздавит. А я как их достану? Зубами не получится. Кинулся к хозяйкам. Прыгаю, лаю, к дверям кидаюсь. Это мы язык людей понимаем, а они нас – нет. Наконец старшая хозяйка говорит: «Что-то случилось. Пойду, посмотрю». Я её и привел к решетке. Она котят достала, на тротуар отнесла и меня похвалила: какой я умный и добрый.

Потом я очень пожалел, что спас их. Муська внушила им, что я их второй отец. Они мимо меня когда пробегали, на попки приседали и пищали: «Доброе утро, папенька!» Тьфу! Только рыкну: «Р-р-разорву!» – их и след простыл. К счастью, на следующее лето они всё забыли, и я их гонял, как и остальных котов.

А ещё я люблю запахи и тени старого дома.

Вот люди не чувствуют, что запахи остаются в старых домах навсегда. Запахи тех, кто жил здесь раньше. Не видят тени тех, кто ушёл навсегда, а я вижу. Они улыбаются мне. Я их люблю. Ещё я слышу шорохи и вижу движение – жизнь тех, кого уже не видят люди. Им, людям, доступен только грубый реальный мир, а всё ИНОЕ они не понимают, не знают. Скоро и я уйду из дома. Присоединюсь к теням. Теперь вот, в старости, я думаю: а насколько мы опередили людей в понимании самого важного? Поговорить бы с хозяйкой, она всё объяснила бы человечьим языком. Но не получается. Хотя мы столько лет прожили вместе, что даже в разных местах чувствуем друг друга. Думаю, она у меня научилась.

Люблю хозяек, люблю детёнышей, люблю Дашку. Но пора уходить. Тени ждут.

Сказка об Иване-дураке и компьютерных чудесах

Жили-были старик со старухой. Он – врач-терапевт, она – преподаватель истории. Жили – не тужили. Cемью большую тащили и питали, как могли. И было у них три сына. Родители их учили, кормили, поили, в люди выводили. Старший умный был детина. Выучился и пошел делами ворочать, как жернова катать. Крутым бизнесменом стал. Свой офис. Свой заводик. Куча народа его слушается. Машина у него крутая, у жены тоже умная машина, ее самой умнее. Дача в Ницце, дом в Испании.

Средний был не так не сяк. Пошел продавцом в торговый центр работать. Стиральные машины продавал. Тысяч сто в месяц получал. Жену взял с приданым: у нее загородный домик был. Молодые его быстренько в дорогой коттедж превратили. Все живут, поживают, добра наживают.

Вот только младший, Иван, дурак-дураком вырос. Все вокруг крутятся, вертятся, гнезда, то есть домики вьют, а он сидит в квартире родителей и от компьютера не отрывается, все где-то в сети лазает и каким-то хулиганством сидя за столом занимается. Ни заработка, ни невесты, ни своего угла, – ничего не было. Надоело родителям. Взял отец старенькую «Волгу», посадил в нее Ивана, вывез в поле. Дал в руки радиоуправляемую модель самолета, и сказал:

– Вот, Иван, отправляй этот самолетик куда хочешь. Где он сядет – там твоя невеста живет, хоть восьмидесятилетняя старуха. Надоело твое безделье и игромания. Давай сам крутись. Жизнь свою строй, но, чтобы я тебя больше не видел. Пока самостоятельным человеком не станешь – не приходи.

Сказал так, завел машину, и уехал. Делать нечего. Погоревал Иван, но любопытство разобрало. Взял и запустил модель самолетика. Запустил и за ним бежит, а тот, как назло, через все поле, и в лес, в самую чащу летит.

Летит, а Иван за ним бежит. Глядь – поляна открылась, а на той поляне за ветхим забором Избушка на курьих ножках, вся тоже разваливается. Вот на ее-то крыльцо и опустился самолетик. Иван так и обомлел. И выходит на крыльцо Баба-яга, не Баба-яга, а что-то непонятное. Женщина без возраста, без фигуры, в старом рваном халате, на голове колтун какой-то.

Вышла и говорит:

– Знаю, знаю, Иван, отправил тебя отец за невестой и за счастьем. Вот я твое счастье и есть…

Иван чуть не плачет.

– Да на что ты мне, и что я здесь, в глуши, делать буду?

– Не знаю, на что я тебе или ты мне, а вот дел тут полно.

Хвать Ивана под белы ручки, на метлу посадила, сама сзади села, и вперед. Прямо в ЗАГС в каком-то полуразвалившемся деревенском клубе. Там их тут же расписали, и обратно они вернулись законными мужем и женой.

Пригорюнился Иван. Вот и сиди теперь целый век рядом с бабой-распустехой. А баба, может, и распустеха, но только дело свое туго знала. Давай она Ивана гонять с утра до позднего вечера, все дела да дела, ни секунды покоя. То воды принеси, и не откуда-нибудь, а из колодца; то забор почини, то печку истопи, то в магазин за три километра сбегай. Кошмар. Одна у Ивана радость была: и тут, в чаще этой, компьютер стоял, но он так уставал, что только изредка к нему присаживался, и то не в игры играть, а хоть узнать, что на белом свете делается.

А Василиса, так Бабу-ягу звали, кормила его плохо и мало. Утром – две ложки овсянки, днем – картошка, вечером – гречка. Правда, овощей и фруктов с сада-огорода сколько хочешь. Мяса хочешь – курочку прирежь, ощипи ее, выпотроши… С голодухи он и этому научился.

Через полгода надоело ему все до смерти. Решил он хоть что-то изменить в своей горькой доле. Перво-наперво он, чтобы дрова не рубить и хворост из лесу не таскать, из печки электрокамин сделал, да не простой, а с компьютерным управлением, откуда тепло подавалось в радиаторы и воду до нужной температуры нагревало. Потом скважину во дворе пробурил, тоже не с электромотором, а с компьютерным управлением. Забор новый поставил – в три метра вышины и с видеокамерами везде, где можно, чтобы мышь не прошмыгнула.

Посмотрел он на все эти дела и думает: «Так. Иван-дурак на печи ездил, и все делалось по щучьему велению, по его хотению, а я чем хуже?»

Стал он по интернету шарить, запчасти заказывать, с утра до ночи что-то мастерил и наконец смастерил робота, который все убирал, картошку чистил, капусту рубил, тяжести таскал. Иван только в кастрюлю все забросит, плиту на нужный режим настроит, через полчаса у него и обед готов и пироги поспели. А сам он вновь к компьютеру и что-нибудь новенькое придумывает.

А Василиса его садом занялась. Кругом цветочки, аллеи. В общем – красота. Подумал-подумал Иван и решил. Сначала баньку поставит, как в Японии – все на кнопочках, все по компьютеру – и пар, и жар, и массаж. Потом домом займется, второй этаж надстроит, себе дизайн-студию устроить. Не сидеть же дома все время и щи варить.

А Василиса опять его удивляет. За компьютер села и ну романы любовные строчить. И что же – хорошо зарабатывать стала. Ещё она стала по салонам и парикмахерским бегать, на фитнес ходить, платья и брючки покупать.

Глянул как-то Иван на нее попристальнее, а Баба-яга в Василису Прекрасную превратилась. Глаза синие, огромные, так огнем и горят, фигурка стройная, подтянутая, и голос какой-то медовый, ласковый стал.

И вот говорит она Ивану:

– А не хочешь ли ты к отцу-матери съездить?

Иван подумал и отвечает.

– Нет пока. На машину еще не заработал, а на твоей метле летать не буду.

Засмеялась Василиса тихим колокольчиком.

– Ну, как хочешь, – говорит. – А чем зарабатывать будешь?

– Вот видишь, я второй этаж отстроил. Там у меня дизайн-студия будет. Я в этом деле кое-что соображаю. Думаю, дела пойдут.

Надо сказать, что все это время он родителям только коротко по почте электронной писал. Мол, жив, здоров, все в порядке.

Тут, правда, отписал, что делом занялся, что жена красавица, что придет время – приедут.

А родители рады. В каждом письме – когда, мол, когда, вас увидим.

Стал Иван раскручивать свое дело. И пошло-поехало. Заказов – море. Ели справляется. Стал Василису на помощь звать, а она умница. Все понимает и вкус отменный. Так они через полгода раскрутились, что деньги сами на них сыпаться стали. Купили они новенький форд, поставили в гараж и стали думать, когда к родителям ехать. Тут Василиса тихо так говорит:

– Я ребеночка жду.

То-то Иван обрадовался.

Решили: как ребенок родится, окрепнет, так в гости к деду с бабкой поедут, дядей-тетей навестят, подарки всем раздадут, и к себе вернуться, чтобы ребенка в тиши и покое растить.

Долго ли, коротко ли. Но вот родился у них мальчик, просто богатырь. Петькой в честь деда назвали.

Ну, отписал родителям Иван, что едут в гости все вместе, с новорожденным внуком.

Сели в машину и поехали. Целый день ехали, а Иван думает: «Как это я такое расстояние пробежал? Видно, очень невесту хотел найти».

Василиса его мысли прочитала.

– Это я такого жениха завидного хотела к себе привести, а то одной ни дом поднять, ни дела делать, ни о себе заботиться некогда, да и неохота.

Посмеялись они. К крыльцу отцовского дома подъехали, а там уже вся родня собралась: отец с материю, братья с женами и детьми. Смотрят на Ивана и не узнают.

Три года назад ушел из дома растетёха, а теперь приехал видный парень с красавицей женой и сыном-богатырем.

Стали все целоваться-обниматься, за стол садиться. Друг друга поздравлять и счастья желать.

Тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

Корина Татьяна

Палец

Палец звали Указательным. Это был высокий и красивый палец. Но жилось ему несладко. Из всех пальцев он был, пожалуй, самым несчастным. Дело в том, что ему постоянно приходилось думать за своего хозяина. Хорошо, если пальцу сразу удавалось придумать что-нибудь подходящее. Хозяин в таком случае поднимал его вверх и кричал:

– Эврика! Нашёл!

Хорошо ему было и тогда, когда он мог на что-то обратить внимание своего господина.

– Смотрите! – показывал указательным пальцем человек и смеялся.

Но случалось и так, что палец не мог ничего придумать или хотя бы на кого-то показать. Вот тогда ему и приходилось туго – хозяин начинал сердиться. В наказание он совал палец в рот и принимался сосать. Несчастный попадал в мокрый тёмный рот. Со всех сторон его окружали огромные, острые зубы. Они начинали покусывать палец. А несколько раз зубы даже очень больно укусили его. О, это было ужасно! Указательный униженно просил у хозяина прощения и клялся ему в своей преданности. Но хозяин крепко держал его в зубах и не собирался выпускать его на свободу.

– Пусть посидит и подумает, – сердито говорил он.

В муках бедняга старался хоть что-нибудь придумать. Но разве можно придумать что-нибудь путное, если тебя держат в темноте и кусают? Но Указательный думал. Ведь ему так хотелось оказаться среди родных и близких.

Хозяин знал, что делал. У пальца, наконец, появлялась идея. И только высосав всё из пальца, хозяин выпускал его, замученного, всего покрытого морщинами, из тёмного рта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 1. С. 418.

2

Михайловская Т. Г.. Вечерний свет. Стихи. М.: Советский писатель, 1982. С. 14.

3

Мокульский Стефан Стефанович (1896—1960) – российский и советский театровед, литературовед, театральный критик, переводчик, доктор филологических наук. В 1918 окончил историко-филологический факультет Киевского университета (в то время – Императорского университета св. Владимира). Один из основоположников театроведения в СССР. Основные труды о французском и итальянском искусстве эпохи Возрождения и Просвещения. С 1943 года Мокульский жил в Москве; в 1943—1948 годах был директором ГИТИСа. Был уволен в начале 1949 года с должности – после опубликования в «Правде» статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». В 1952—1957 годах заведовал в ГИТИСе кафедрой зарубежного театра. Написал ряд работ о Ж. Б. Мольере, Ж. Расине, Вольтере, Н. Буало и П. Корнеле, а также об итальянской литературе XIII – XVI веков и итальянской драматургии XVIII века, в частности, о К. Гоцци, и К. Гольдони, мемуары которого он перевёл на русский язык. С. С. Мокульский был инициатором издания на русском языке и редактором сборников пьес Б. Брехта, К. Гоцци, Э. Ростана, Г. Гауптмана, Л. Пиранделло и многих других зарубежных драматургов.

4

Михайловская Т. Г. Вечерний свет. Стихи. М.: Советский писатель, 1982. С. 17.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2