День Независимости облаков. Сборник стихов и рассказов

День Независимости облаков

Сборник стихов и рассказов

Редактор Эсфирь Коблер

Фотограф Эсфирь Коблер

© Эсфирь Коблер, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4493-9359-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Горник Елена

С. С. Мокульский

Из книги воспоминаний

Но детских лет люблю воспоминанье…

А. С. Пушкин1

Все дальше и дальше уходят

леса моего детства

с их тихими мхами

и незабудками…

Т. Михайловская2

Мой отец считал, что загородный воздух – главное для здоровья ребёнка. Поэтому начиная с 1948 года родители снимали дачу по Северной железной дороге. Ежегодно мы выезжали на шесть месяцев из города, возвращаясь в Москву только с первым снегом. Переезжали капитально, папа заказывал целую машину дров, везли мебель и даже ковёр. Первая дача, которую сняли родители на платформе 43-й километр в 1950 году стояла рядом с небольшим лесочком. В ту весну, мне ещё не исполнилось три года, но я прекрасно запомнила, когда, подъезжая к дому, машина застряла в лесочке, ведь тогда там не было дороги. Помню, как меня несли на руках по лесу, – это первые воспоминания о том счастливом времени. В то время я решительно отказывалась разговаривать, а родители очень переживали:

– Леночка, скажи «папа», «мама»! Скажи, как тебя зовут?

Но всё было бесполезно, говорить я не хотела и упрямо молчала, хотя отлично понимала речь взрослых и ясно помню их просьбы. Но всё вдруг переменилось – именно на даче у хозяйки Прасковьи Семеновны. Её дом был первым на второй просеке (так назывались улицы в посёлке). Напротив, рядом с лесочком, раскинулся лужок, где паслись козы и коровы. Папа подводил меня к козам, я протягивала им травку, они осторожно брали ее, касаясь моей ладошки теплыми губами, и с удовольствием жевали. Я была в полном восторге! Но знакомство с телёнком весьма обогатило мой негативный жизненный опыт: как-то раз я подошла к телёнку и протянула ему кусок хлеба, а он, недолго думая, довольно сильно боднул меня и я, не удержавшись на ногах, села в траву, но при этом ни капельки не испугалась. Это событие произвело на меня неизгладимое впечатление, эмоции меня переполняли и, желая поделиться этой невероятной новостью, я заговорила. Произошло это так. Рядом с домом Прасковьи Семеновны стояла дача знаменитого детского врача Розанова. На следующее утро, обнаружив общую калитку, я каким-то образом очутилась на соседнем участке: доктор сидел в шезлонге и читал газету. Чувства рвались наружу, и я взволнованно начала свой рассказ:

– Папа и Нена (Лена) пошли к мумуке. Одна мумука – бац Нену, пала Нена! Во как! – без конца твердя этот неповторимый текст, я для убедительности выразительно жестикулировала. Потом, подумав, решила прочитать «Сказку о царе Салтане», которую, как и «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях», оказывается, знала всю наизусть, ведь эти сказки мне читали родители. Когда я закончила чтение, мой слушатель был покорён.

В следующем 1951 году мы сняли маленькую комнату на соседней даче. Хозяйку все звали тётя Вера. Её сад меня совершенно околдовал: там цвели душистые яблони, роскошные белые и красные розы, темные ирисы и оранжевые лилии, и среди всего этого великолепия порхали разноцветные бабочки. В окошко нашей комнаты заглядывали цветущая сирень и жасмин, а на их ветках жужжали бронзовые жуки. Напротив крыльца стояли огромные старые липы, а вокруг них постоянно суетились и гудели шмели. Позади дома стоял небольшой сарай – там жили куры. Утром я спешила к курочкам, и, когда я появлялась с хлебом в руках, они слетали с насеста и кружили вокруг меня, а я их кормила. Скоро мои подопечные уже узнавали меня и, переваливаясь на своих лапках, гуляли со мной возле сарая, выпрашивая корм. Меня даже сфотографировали с ними на память.

Дача была светлая двухэтажная. Мы жили на первом этаже, а на втором этаже жили наши соседи, известный театровед и профессор ГИТИСа Стефан Стефанович Мокульский3 со своей женой Надеждой Осиповной, её матерью и огромным котом Васькой. Вскоре я познакомилась этим злодеем, который стал предметом моих постоянных хлопот и огорчений. Дело в том, что я была с детства «птичьей душой», любила не только кур, но и весь пернатый род. А этот несносный разбойник с раннего утра сторожил под яблоней свою добычу. В его лапы часто попадались птички, некоторых он душил, и только некоторым иногда удавалось вырваться и улететь. Когда Васька съедал птичку, моему гневу и горю не было предела. Поэтому я объявила ему настоящую войну. Кот был хитер и коварен. Он лежал с горящими глазами под яблоней и бил в нетерпении хвостом по земле, поджидая свою очередную жертву, а я подкрадывалась потихоньку из-за кустов и набрасывалась на него в самый ответственный момент его охоты. Бесстрашно сражаясь с котом, я изо всех сил пыталась вырвать из его лап замученную птичку, а он царапался своими острыми когтями и шипел. Однажды, вырвав из лап кота несчастного воробья, я хотела задержать бандита, но у меня ничего не получилось, он был слишком толстым и тяжелым, и я не смогла удержать его, да к тому же он меня больно исцарапал. Так продолжалось до осени: кот караулил птиц, а я – кота. Перед отъездом нас сфотографировали, Ваську я еле удержала в руках, удивительно, но он не вырывался, как вы понимаете, ни я, ни он особого удовольствия не испытали!

Этим же летом мои родители, по-настоящему подружились с Мокульскими. Стефан Стефанович в совершенстве владел французским языком. Каждый вечер, прогуливаясь по саду с моим отцом, они разговаривали только по-французски, и видно было, что оба были необычайно увлечены беседой. Вечером я слышала, как папа восторженно рассказывал маме, что давно не получал такого удовольствия от общения на таком превосходнейшем французском, да ещё с таким интеллигентным и образованнейшим человеком, как Стефан Стефанович. Мама постоянно болтала с Надеждой Осиповной, поэтому родителей часто приглашали на второй этаж пить чай. Однажды мне тоже разрешили сопровождать маму и папу. Я вскарабкалась по крутой лестнице наверх и застыла в изумлении. Рядом с окном стояла моя мечта: большая деревянная кровать для куклы, с пышной периной, пуховой подушкой в белоснежной наволочке, отороченной кружевами, и атласным розовым одеялом в кружевном пододеяльнике, а куклы почему-то не было видно. Я окинула взглядом всю комнату, но ничего не увидела:

– А где же кукла? – в недоумении спросила я.

– Это кроватка не для куклы, а для нашего Васеньки, нашего любимца! – ответила Надежа Осиповна своим хриплым голосом, прикуривая сигарету. Она курила постоянно, я помню её всегда только с сигаретой. От неё всегда пахло табаком, впрочем, так же, как и от её старушки мамы.

– Да-да, это кроватка для Васеньки! – раздался с веранды густой бас, и появилась седая, невысокая сухощавая пожилая женщина с дымящейся папиросой – мама Надежды Осиповны. Женский бас я услышала впервые и помню, что была поражена, это было совсем неожиданно и непривычно. Впечатлений на тот вечер было для меня слишком много. К тому же моему возмущению не было предела:

«Такая роскошная кровать – для этого ужасного кота, который безжалостно душит и ест птичек?!» – думала я.

Но тут подали чай и «соломку», которую все любили в доме Мокульских, надо сказать, что я с тех пор с удовольствием лакомлюсь этими хрустящими палочками.

В тот вечер я впервые увидела близко Стефана Стефановича: довольно высокого, крупного мужчину. А он вообще на меня никакого внимания не обращал, да и по всему было видно, что детей он не любит. Разговаривать с ним я не смела. Иногда наблюдала его издали, когда он прогуливался с тросточкой, в кремовом костюме, беседуя с моим отцом. В тот вечер, как полагается перед выходом в свет, я нарядилась и надела на руку игрушечные часы с цепочкой, которые недавно подарил мне папа. Эти часы были предметом моей гордости, я постоянно смотрела на них, словно они были настоящие. Мокульский, важный и недоступный, сидел в кресле, попивая чай, и тут неожиданно для всех заговорил со мной. Он попросил меня почитать стихи, которые я знаю, и я начала читать сказки Пушкина, и он, как я помню, остался доволен. Расхрабрившись, я показала ему часы и тут же похвасталась, что это подарок папы – «золотые часы с цепочкой». На следующий день, Надеждой Осиповна со смехом рассказывала:

– Валечка, как только вы ушли, Стефан Стефанович с ужасом обратился ко мне: «Ты представляешь, Надюша, что творится на свете! Что же это такое, четырёхлетнему ребенку купили золотые часы? Где это видано?! Подумай, что это за родители?! Это просто ненормальные родители!» Валюша, Стеф подумал, что ваша дочка носит настоящие золотые часы! Он ей поверил!

Таков уж был Мокульский – ребенок в жизни, доверчивый и наивный.

Там же, на платформе 43-й километр, через восемь лет, в 1959 году, я опять встретилась со Стефаном Стефановичем, мне было 12 лет. Мокульские и мы жили на разных дачах. В то время я была буквально одержима поисками и сбором грибов. И, несмотря на жаркое и засушливое лето, мне удивительно везло: никто не находил столько здоровых и крепких грибов, как я. Но не грибы, доставляли мне настоящее удовольствие, а постоянные поиски их. Целый день, опустив голову, бродила я по участку, вдоль просеки или по лесу, высматривая свою добычу. Разумеется, надеясь найти какой-то особенный, необыкновенный гриб.

В тот день мы с мамой встречали папу после работы, и когда он приехал, мы, как всегда, пошли по нашей любимой лесной тропинке домой. Папа заметил, что я всё время смотрю под ноги, и засмеялся:

– Ленуся, здесь нельзя ничего найти, даже маленькой сыроежки, здесь же пешеходная тропа!

Я же наклонившись, раздвинула куст, и – чудо свершилось! Передо мной стоял белый, настоящий белый гриб, о котором я даже и мечтать не могла! Чистый и крепкий, высотой примерно 50—60 сантиметров! Феноменальная удача! Конечно, никто и не подозревал, что этот гриб станет для меня мостиком к сердцу Стефана Стефановича. На следующий день мы с мамой отправились в гости к Мокульским, я шла неохотно, детей там не было, взрослые со мной не разговаривали, мне приходилось сидеть тихо и слушать непонятные разговоры – это было ужасно скучно. Стефан Стефанович, как обычно, сидел в кресле-качалке на веранде, постоянно погруженный в свои мысли, и ни с кем не разговаривал, иногда что-то записывая в тетрадку, ведь он всегда работал. Поэтому и не уделял никакого внимания окружающим, а уж тем более детям. У Надежды Осиповны был сын от первого брака, и у него рос маленький сын, внук Мокульских. Надежда Осиповна часто жаловалась моей маме, что Стефан Стефанович не хочет общаться с ее сыном и внуком и что дети его раздражают. Накануне моя мама предупредила меня, чтобы я даже и не думала заговаривать со Стефаном Стефановичем и не мешала ему. Принесли самовар, все сели за стол пить чай. Надежда Осиповна спросила меня, чем я занимаюсь, а я тут же выпалила:

– Я нашла огромный белый гриб! На тропинке, где ходят люди!

Никогда не забуду, что произошло: Стефан Стефанович вскочил из-за стола, начал кричать, взволнованно размахивая руками:

– Рассказывай подробно, какой гриб, какая у него высота, ширина, какая ножка, какая шляпка, а вес, а цвет?

Я с воодушевлением описала свою находку. Мама и Надежда Осиповна были ошеломлены реакцией Стефана Стефановича, но еще в большее изумление поверг их наш диалог.

– Идём, сейчас же идём на это место, – закричал Мокульский. – Я должен видеть своими глазами это место! Покажи мне его. Мы с тобой его отметим, и это будет только наше с тобой грибное место. Хорошо?

Разумеется, я в восторге согласилась. Начинались сумерки.

– Стеф, куда ты пойдешь, на ночь глядя, там же темно, вы же ничего не увидите?! – попыталась остановить мужа Надежда Осиповна. Но профессор и слушать ничего не хотел. И мы отправились с ним в лес. Самое интересное, что я моментально нашла это место. Мокульский тщательно осмотрел все вокруг и закрепил несколько разноцветных ниточек на соседней ёлке, рядом с тем местом, где вырос гриб. Способ крепления ниточек был особый, известный только одному Стефану Стефановичу.

– Вот теперь, это место только наше! – сказал он, и я поняла, что он был очень доволен.

Когда мы пришли на дачу, уже стемнело. Мокульский прошел в дом, а Надежда Осиповна объяснила моей маме и мне, что Стефан Стефанович был страстным грибником, и рассказала, что у её мужа есть особая книга, которую он ведет с 1947 года, в ней подробно описываются все грибные места и собранные им урожаи грибов.

– Представляете, Стеф эту книгу никому не показывает, даже мне, и никогда не разрешает с ним собирать грибы. Он уходит далеко в лес, в те места, которые знает только он.

Тут на террасе появился Мокульский. Он сел в свое кресло и объявил:

– Я решил, что мы с Леной пойдем завтра вместе по грибы. Знаешь, – обратился он ко мне, – я тебе покажу замечательные грибные места! Пойдем?

– Да-да, Стефан Стефанович, конечно, я пойду с вами, большое спасибо! – Надежда Осиповна и моя мама просто застыли от удивления, а я напротив, прыгала от восторга: – Мама, можно, можно я пойду?! – закричала я, ведь для меня каждый поход в лес, и особенно за грибами, был праздником.

– Стеф, ты же никогда не брал никого с собой? Как же так? – С явно прозвучавшей обидой в голосе спросила мужа Надежда Осиповна. Но Стефан Стефанович, увлеченный своей идеей, как будто и не слышал жену, обратился к моей маме:

– Валентина Александровна, завтра, часика в четыре утра я зайду за Леной к вам на дачу. Ждите.

Разумеется, я приняла всерьёз обещание Мокульского, а моя мама не на шутку испугалась, потому что не могла и представить, как отпустит дочку с профессором в лес, ведь он такой рассеянный! Надежда Осиповна усмехнулась и начала успокаивать мою маму:

– Валюша, не волнуйтесь, Стеф просто под впечатлением рассказа Леночки о белом грибе, дети ему только мешают, и он не умеет с ними обращаться. Завтра он и не вспомнит о своем обещании.

На том и попрощались. Назавтра ровно в четыре часа утра я проснулась от настойчивого стука в окно, я заглянула за занавеску и завопила во весь голос:

– Стефан Стефанович пришел!

Действительно, в саду под нашим окном стоял Мокульский в своем кремовом костюме, в одной руке у него была корзинка, а другой рукой он тросточкой стучал в окно. Я моментально оделась.

– Стефан Стефанович, – выглянув в окошко, растерянно сказала моя мама, – мы проспали, извините, вам придется подождать.

– Ничего страшного, пусть Лена собирается, а я пока на вашем участке пособираю грибы, – ответил Мокульский, – как вижу, у вас здесь грибное место.

Когда я вышла, в прекрасном настроении Стефан Стефанович положил очередной гриб в свою корзинку.

– Да у вас тут превосходное грибное место, я уже два белых гриба нашел, – сообщил мне радостно профессор.

– Стефан Стефанович, пожалуйста, не заходите очень далеко в лес, я боюсь, что вы увлечетесь и заблудитесь, – попросила моя мама. Стефан Стефанович возмущенно воскликнул:

– Валентина Александровна! Что я, умалишённый, что ли?!!

Мы отправились в путь. По дороге я выслушала с интересом лекцию о грибах, как они растут, где находятся грибные места и какие метки Мокульский оставляет в самых лучших грибных местах. Я внимала ему, буквально открыв рот. Наконец мы вошли в лес, я прошла немного вперед по тропинке и обернулась: Стефана Стефановича не было. Я посмотрела внимательно по сторонам, но профессор исчез, скажу откровенно – в тот момент мне стало как-то неуютно.

– Стефан Стефанович, вы где? – закричала я.

– Лена, я здесь, – послышался приглушенный голос, откуда-то снизу, – иди сюда и лезь ко мне, под ёлку!

Подойдя, к огромной ёлке, ветви которой росли очень близко к земле, я увидела ботинок профессора, торчащий из травы. А сам он, такой большой и грузный, лежал на животе под ёлкой, бережно и осторожно срезая грибы.

– Ура! Я первый нашел белый гриб, а ты что же, давай сюда скорее!

Разумеется, я, по примеру Мокульского, тоже влезла под ёлку и стала срезать грибы.

– Это только мое грибное место, я его уже несколько лет отмечаю, видишь, мои ниточки. Это место под ёлкой никто не знает, только я, смотри, сколько здесь грибов. Я сейчас ниточки закреплю, чтобы на будущий год опять здесь собирать грибы.

Когда мы вылезли из-под елки, Стефан Стефанович стал показывать мне грибные полянки, кустарники и деревья, под которыми мы находили целые семейства грибов, отмеченные белыми и красными ниточками, в зависимости от видов грибов, а также зарубки на деревьях, сделанные только самим профессором.

Лес мой, где твои тропинкиМежду темных-темных елей,Все усыпанные хвоей,Рыжей хвоей, золотой?4

Когда наступил полдень, мы присели отдохнуть и перекусить.

– Давай посмотрим, что положили нам на завтрак. Сначала я покажу тебе свой завтрак, а потом ты свой, и мы всё поделим поровну, – сказал серьёзно Мокульский, открывая свой пакет, где были бутерброды. Мы разложили все свои припасы на пеньке и поделили их. Никогда не забуду, как элегантно и красиво ел Мокульский.

– Стефан Стефанович! У меня еще есть баночка с клубникой, – вспомнила я, – как будем делить?

– Очень просто, будем кушать по одной клубничке, сначала ты ягодку, а потом я, так по очереди и съедим её.

– А у меня нет ложки, как же её есть?

– Очень просто, смотри, вот я беру палочку и перочинным ножиком чуть-чуть её оттачиваю, вот и всё. Тебе палочку и мне палочку, ягодку прокалываем и кушаем! – Таким образом, мы быстро расправились с клубникой. Тут Стефан Стефанович достал из кармана три конфеты.

– Две конфеты мы съедим, но что же будет с третьей? – задумчиво спросил он, – предположим, – рассуждал он, – одну конфету тебе, другую – мне, а третью – он сделал паузу, – мы разделим пополам! – воскликнул он радостно. – Да-да, я как-то об этом не подумал, это же чудесно – разделить конфету пополам!

Он достал перочинный ножик и аккуратно разрезал конфету пополам, которую мы тут же съели. Никогда больше в моей жизни не было такого вкусного и удивительного завтрака, который я запомнила на всю жизнь! На обратном пути, к сожалению, я уже не помню, о чем рассказывал Стефан Стефанович. Он был весел, оживлен, его речь завораживала, а я слушала, затаив дыхание, и наши сердца звучали в одной тональности. Он строил планы на будущее лето, ведь оно, по его приметам, должно было быть грибное.

– Вот увидишь, на следующий год я покажу тебе такие грибные места, которые тебе и не снились!

Лето уже закончилось, погода испортилась, пошли дожди, и меня больше не пускали в лес. Несколько раз мы с Мокульским возвращались на то место, где я нашла свой знаменитый белый гриб, он мечтал и надеялся, что там опять вырастет такой же гриб-красавец. Я эти мечты искренне разделяла, поэтому мы и понимали друг друга. Моя мама и Надежна Осиповна подсмеивались над нами, но мы со Стефаном Стефановичем не обращали на это внимания.

Через год Мокульского не стало. А у меня осталось в душе чувство, что должно было свершиться что-то необыкновенное и замечательное, но не сбылось. Стефан Стефанович остался в моей памяти увлекающимся, искренним и тонко чувствующим человеком. Мне посчастливилось провести с ним только один день и несколько вечеров, и непостижимо, что за такое короткое время он стал мне настоящим другом. К счастью, у меня осталась тетрадь, в которую я записала 7 мая 1980 года всё, что помнила о Стефане Стефановиче.

Коблер Эсфирь

Записки старого пса

Вот и приехали. Хорошо на даче. Я, правда, теперь не бегаю уже как прежде, а тихо сижу у ног хозяйки. Стар стал. Хозяйка вышла на улицу, чтобы поздороваться с давними знакомыми. Ну и я переглядываюсь и пересмеиваюсь с проходящими собаками. Всех знаю. Взрослые мне подмигивают, молодые поддразнивают. Ничего, я им еще покажу, на что старый пёс годен.

А раньше, бывало, только приедешь на дачу, так сразу к калитке и давай лаять всем, что я снова здесь. Побегаем, подеремся, повеселимся. Ну, хорош я был, хорош. Шкурка белая, хвост и уши черные, хвост крючком загибался так и вертелся от нетерпения. Мужики из соседних домов проходят мимо и говорят с уважением: «Хозяин приехал!» Это правда – тут мой дом и мой двор, а я – хозяин. И мне надо охранять трех девочек: старшую Маму, младшую Девочку и Дашку, кошку нашу. Она без меня и шагу не сделает. Ну а когда ночью за Дашкой не услежу, тогда и котята появляются. Правда, бывает это редко. У меня порядок.

А какие запахи на даче! Там, в городе, всё перебивается бензином. Я, конечно, следы почую, своих и чужих собак, кошек и людей различу, но так противно! Везде стоят и воняют эти чудища железные – машины. То ли дело здесь! Сколько запахов, какое разнообразие, переплетение ароматов трав, цветов и всякой живности! А еще достойная работа – охранять дом и двор.

Выйду вечером на крыльцо, жара спала, и полаять хочется. Тут мы с приятелями и начинали долгий разговор.

С одной стороны Дик грозно рычал. Я его уважал. Серьёзный был пёс, охранял свой большой двор и крепкий дом, как настоящий охранник. Никто к ним войти не мог без разрешения хозяина. Он был овчаркой, так порода называется. Правда, старшая хозяйка говорила, что с примесью он, лапы уж очень длинные. Не знаю – настоящая овчарка или нет, а сердце у него было настоящее. Мы с Диком мирно расходились. Нам не нужно было выяснять, кто сильнее или кто умнее. Я приеду, крикну: «Привет! Я тут!» А Дик отзывается: «Привет! Опять на лето приехал?» А потом: «Ну, хорошо. С тобой сторожить приятнее. Ты хоть мал, да не боишься никого!»

Ну, допустим, не совсем я мал. Так, средний. И бояться я никого не собираюсь. Вот и Дик – никого и ничего не боялся. Застрелили его, сволочи. Он с хозяйкой своей один в доме остался, а тут бандиты полезли. Он на них кинулся. Пока одного трепал, второй в него стрелять начал. Прямо в сердце попал. Хозяйка за это время успела полицию вызвать.

Мне моя хозяйка потом сказала, что того, кто Дика застрелил, надолго в тюрьму посадили. А соседи своему Дику даже дерево посадили и дощечку поставили там, где его закопали. Настоящий был пёс, боец.

С другой стороны хрипел от старости прощелыга Атос. Старшая хозяйка рассказывала, что у неё был пёс Портос, когда она была маленькая. С тех пор у нас на даче кто-нибудь да назовет свою собаку подобными кличками. А, ладно. Лишь бы кормили вовремя и много. У моих добрых хозяек не всегда получается. Они, правда, дают нам с Дашкой кашу с мясом два раза в день. И ещё хозяйка приговаривает: «Вот, цени, Кимыч. Сами только кабачки с огорода да сливы с дерева едим, а вам с Дашкой тушёнку покупаем». А я что, я ценю. Я их очень люблю. Но иногда надоедает – каша да каша. И маловато бывает. Набегаешься. Прибежишь, а до ужина еще полдня. Только воды похлебаешь и на улицу. Дашка, она приспособилась птичек ловить. Сядет на подоконник и, как птичка, чирикает. Пока та прислушивается, Дашка цап и съела.

Я другой фокус придумал. Выхожу на улицу. Выбираю толстую тётку с большими сумками. Уши распущу, хвостом виляю и иду рядом. Мол, не угостишь ли? Угощают. Кто сосиской, кто колбаской. Хорошо на даче!

Хозяйка как-то в окно увидела мои проделки. Так смеялась. «Фокусник ты, Кимыч», – говорит.

Да. Вот про Атоса. Я, когда маленький был, бегал к Атосу с приятелями-щенками. Атос уже тогда старый был. Всё нам рассказывал про себя, хвастал и поучал нас, несмышленышей, как жить надо. А мы хвосты и уши распустим и слушаем. А вредный он был! Кости соберет в одном месте, уже грызть не может, а когда мы, голодные щенки, к ним подбирались, рыкнет так, что описаешься от страха. Он какой-то огромный пудель был – чёрный и мохнатый. Люди говорили, что такую породу вывели – сторожевой пудель. Соберет нас, щенков, и давай нотации читать. Мы его боялись. Теперь смешно. Неужели и я такой стал на старости лет? Надеюсь, что нет.

Дальше по улице, возле шоссе, жила девочка, с которой в молодости мы любились, Альма. Холёная такая, гладкая, рыженькая и чуть меньше меня. Я её как-то привел во двор с хозяйками познакомить. Они меня высмеяли. Женихом обозвали. Больше я Альму не приводил, сам к ней бегал. Всё-таки хозяек я любил больше. Да и нет уже Альмы. В прошлое лето не стало.

Меня прошлым летом собаки молодые здорово потрепали за неё. Чуть горло не перегрызли. Старшая хозяйка еле выходила. Я долго бегать не мог. А когда встал на ноги и перед отъездом в город побежал к Альме, её уже не стало. Как я выл, почуяв её под землей!

Вою я редко. Можно сказать, раза два за всю жизнь. В первый раз, когда привезли меня на дачу совсем щенком. Днём я по двору бегал, все обнюхивал, везде метки ставил. Территорию обозначал. Побольше участок урезать хотел. Щенок! Что возьмешь? Тявкал – это всё моё! А как темно стало, хозяйки вышли на крыльцо. Наверх смотрят. «Посмотри, Кимыч, какие звёзды!» Я смотрю – ничего не вижу. Вдруг выкатывается что-то большое и жёлтое. Так и светит, так и светит! Потом я узнал, что это луна. А тогда сердце забилось, хвост завертелся, и я как завою. Старшая хозяйка даже испугалась: «Прекрати выть на луну, соседей разбудишь!» Больше я не выл, но всегда ждал, когда луна выкатится.