Дочки-матери. Пьеса

– М а р и я (не обращает внимания на оскорбления и унижения, тёте). – Тетя Лена, не сердитесь, разрешите нам пожениться, я люблю его!

– Т ё т я (зло). – Забудь об этом! – Завтра же поедешь к матери в свою деревню!

День погружается во тьму. Ночь набирает свет.

– М а р и я (приподнимается, смотрит на кровать тети, про себя). – Спит! (Тихо встает, крадется к двери, пытается открыть дверной замок, про себя). – Боженька, помоги мне!

– Т ё т я (наблюдает за Марией, как только повернулся в замке ключ, вскакивает с кровати, подбегает к Марии, хватает её за волосы, тащит от двери). – Неужели ты думала, что хитрее меня?.. Еще раз подойдешь, не посмотрю, что ты дочь моей сестры, сдам в милицию!

Остаток ночи Мария проплакала, боялась разлуки с любимым. У нее было предчувствие, что никогда больше не встретится с ним.

Ночь погружается во тьму. Утро набирает свет.

Рано утром.

Тетя Лена сидит за обеденным столом.

Появляется Иван Константинович.

– Т ё т я (с ехидной усмешкой). – А, женишок, явился! Опоздал ты, уехала твоя невеста!

– И в ан Константинович (растерянно). – Как уехала?

– Т ё т я (ехидно). – На поезде, как и все уезжают!

– И в а н Константинович (криво улыбается). – Вы шутите? Не может она уехать!

– Т ё т я Лена (ледяным голосом). – Смогла! Хотя и не хотела.

– И в а н Константинович. – У нее будет ребенок, тетя!

– Т ё т я Лена. Об этом надо было раньше думать, капитан!

– И в а н Константинович. – Я прошу вас, дайте мне адрес куда она уехала, я поеду за ней!

– Т ё т я Лена. – А вот этого я сделать не могу!

– И в а н Константинович. – Ну почему? Вы представляете, что её ждёт?

– Т ё т я Лена. – Представляю конечно, но помочь ничем не могу! (Равнодушно). – Ищи, если любишь, найдешь!

– И в а н Константинович. – Я умоляю вас! Пожалуйста, не ради нас с Марией, а ради нашего ребенка! Скажите куда она уехала?

– Т ё т я Лена (командным тоном). – Всё, капитан, ты свободен, не смею больше задерживать!

– И в а н Константинович. – Да, что вы за человек? За что вы так с нами?

– Т ё т я Лена. – За то, что ты забыл о своей чести, капитан, соблазнил девчонку и…

– И в а н Константинович. – Что и? Я люблю её и хочу жениться на ней! А вы изо всех сил стараетесь разлучить нас! С вашей стороны вы должны быть заинтересованы в её замужестве и счастье!

– Т ё т я Лена. – Я никому, ничего, не должна! (Её голос перешел на крик). – Не учи меня уму разуму, и научись сдерживать себя, Иван, как там тебя?

– И в а н Константинович. – Константинович!

– Т ё т я Лена. – Вот-вот, Константинович, а теперь прошу! (Показывает рукой к выходу).

– И в а н Константинович (подходит к двери, резко поворачивается, подняв свой крутой подбородок и вместо слова до свидания, тёте):

– Я найду её, как бы вы не хотели! Вам же после будет стыдно! (На сундуке у двери, замечает белую шелковую блузку Марии, хватает её, прижимает к своей груди, с силой ударяет сапогом в дверь, громко). – Вам не разлучить нас! (Уходит).

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

БОЮСЬ РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Лица: Мария, Нюра, Иван Иванович отец Марии, Матрена, бригадир, женщина первая, женщина другая.

Действие происходит в доме Матрёны. Обстановка та же, что и во второй картине. Затем в животноводческой ферме, обстановка: здание из красного кирпича, в нем сено. После на выпасных лугах и в палатках.

В доме Матрены.

Через пару дней, Мария вернулась к родителям в свою деревню. Разлуку с любимым переносит болезненно. Он ни на минуту не выходит из её головы. Она, как бы перечитывала страницы любимой книги и думала о том, что с ней произошло и, что ей делать, со своим горем.

И в а н Иванович (увидел, как дочь смахнула слёзы, тихо). – Дочь признайся мне честно, тебя мать обидела?.. Так ты не бойся, скажи, я смогу тебя защитить!

– М а р и я (уткнулась в мощную грудь отца и так разрыдалась, что никакие уговоры ей не помогли, наконец, слезы же её и успокоили). – Никто меня не обидел!

– И в а н Иванович. – Мария, ты только скажи, кто тебя обидел, ты же знаешь, я за тебя!..

После, Мария уже пожалела, что не рассказала, как тетка обошлась с ней и отцом её ребенка. Может, все было бы по-другому, отец сам поехал бы к тетке и все устроил. Но страх перед своей матерью, остановил поделиться горем.

– М а р и я (отцу). – Да нет, тять, все хорошо, только без работы скучно дома, может я пойду на ферму работать?

– И в а н Иванович (зорким взглядом обвел дочь, про себя). – Может и действительно для неё так будет лучше!).. – А, что, дочка, всё равно в нашем совхозе другой работы нет, если хочешь, иди, поработай! Там много молодежи, будет веселее!

Дом Матрены погружается во тьму. Животноводческая ферма набирает свет.

Небольшое помещение с сеном.

Прошло четыре недели, как Мария работает на ферме и всё время старается уединиться от общения с работниками, чтобы никто не заметил в ней перемены. (Но, как говорят: «Шило в мешке не утаишь, и этот день настал). После утренней дойки Мария с подругой уединились в помещении с сеном.

– Н ю р а (Марии). – Мария, ты часом не беременна? Смотрю на тебя и не могу понять ты, как-то изменилась!

(Вопрос для Марии прогремел громом, её с ног до головы обдало жаром, серо-зеленые глаза наполнились слезами, прислонившись к кирпичной стене, медленно сползла на сено).

– М а р и я (Нюре). – Нюра, я тебе все расскажу, только ты никому! (И, как на исповеди все рассказала подруге).

– Н ю р а (Марии). – Ничего, Мария, не плачь. Расстраиваться тебе нельзя… (Мгновение помолчав). – А родители знают?

– М а р и я. – Что ты, Нюра? Если бы они узнали, я бы уже в могиле была! Отец еще куда ни шло, добрый, а вот мама! (Закрывает лицо плачет).

– Н ю р а (Марии). – Ну, что мне с тобой делать?.. Ты вот что утягивайся, чтобы никто твоего живота не заметил, а я никому не скажу!

Животноводческая ферма погружается во тьму. Дом Матрены набирает свет.

В доме Матрены.

Иван Иванович сидит за столом, делает самокрутки с махоркой.

Появляется Матрена.

– М а т р е н а (Ивану Ивановичу). – Отец, не кажется ли тебе, что наша дочь изводит себя работой? Я подумала: ей надо будет переждать зиму пока пройдут морозы, а весной, если захочет, может пойти еще поработать! (Смотрит на мужа). – Мне кажется ты чем-то расстроен, или мне кажется?

– И в а н Иванович. – Тебе кажется. (Часто моргает, торопится встать). – Пойду, посмотрю на хозяйство! (Уходит).

– М а т р е н а (проводила его взглядом, закрытой двери). – Такой великан, а сердце мягкое, доброе! За тобой я, как за каменной стеной, и сам не обидишь и в обиду не дашь!..

– И в а н Иванович (вернувшись, Матрёне). – Мотя, а ведь наша Мария вся в тебя труженица, будет работать пока не упадет! Мы её не видим ни днем, ни ночью!

– М а т р е н а. – Сегодня, отец, мы дождемся её! Через час должна прийти. А мы с тобой пока чайку с молочком попьем! (Накрывает стол пирогами и сладостями). – Ну, давай, присаживайся, пока то, да сё и дочка придет!

(Ждать пришлось меньше, чем они предполагали, за дверью в сенцах послышался шорох, радостно Ивану Ивановичу). – Ну, что я говорила? Вот и работница наша пришла!

Появляется Мария.

– М а р и я (при виде родителей, втягивает в себя живот настолько, что тяжело дышать, с изумлением родителям). – Вы почему не спите, время уже позднее!

– М а т р е н а (спокойно). – Дочь, мы с тобой поговорить хотим!

– М а р и я (от страха замерла, про себя). – Всё мне, конец! Они всё знают! (Мгновенно в глазах появились слезы, родителям). – Мама, тятя, простите меня, я не хотела! (Бросается к ногам матери, рыдает).

– И в а н Иванович (вскакивает со стула, приподнимает Марию). – Да что ты, дочка? Родная моя, да мы все знаем, не волнуйся!

– М а р и я (через рыдания родителям). – Что вы знаете?

– И в а н Иванович (Марии). – Ну, как, что? Не по силам тебе работа, тяжело взрослым женщинам, а ты совсем ребенок и работаешь наравне с ними! Всё хватит! Больше ты в коровник не пойдёшь! (Повышает голос). – Люди нас обсмеют, живем считай лучше других, а дочь день и ночь работает! Нет и нет, никаких работ!

(От переполненных страхом чувств, Мария с трудом держится на ногах, отец усаживает её за стол). – Вот так, дочка, посиди!

– М а р и я (про себя). – Слава Богу, пронесло!

– М а т р е н а (Марии). – Успокойся, дочь, да будь проклята эта работа, до чего доработалась, на ногах еле держишься, а исхудала то как!

– М а р и я (прерывисто). – Да нет, мам, всё в порядке!

– М а т р е н а (заботливым голосом). – В порядке, оно и видно, какой порядок, с ног валишься!.. Будешь пирожки с черемухой?

– М а р и я. – Нет, мама, не буду, я молока напилась! Хочу спать, завтра рано вставать

– И в а н Иванович (строго). – Нет, дочка, завтра ты на работу не идёшь! Хватит нам с матерью за тебя переживать!

– М а р и я (отцу). – Не могу я, тять, не пойти, моих коров доить некому! И вообще мне нисколько не трудно, а наоборот!

– И в а н Иванович (Матрёне). – Ну, что ты с ней будешь делать, мать? Никто так не рвется на работу, как она! (Марии). – Доченька, ты зиму посиди дома, а весной поедешь на выпасы!

– М а р и я (родителям). – Тогда мне будет еще труднее! Вы же знаете, животные привыкают к своей хозяйке, и я к ним тоже привыкла, они для меня, как подружки стали! Узнают меня не только по голосу, но и в лицо! (Делает подобие улыбки). – Я пойду спать! (Втягивает в себя живот, целует отца с матерью в щеки). (Уходит).

– М а т р е н а (возмущенно Ивану Ивановичу). – Ну, что ты с ней сделаешь? Вот характер!

– И в а н Иванович (Матрёне). – Хм, вся в тебя!.. Ну вот называется повечеряли!.. Что, милая, пойдем и мы почивать! (Уходят).

Дом Матрены погружается во тьму. Животноводческая ферма набирает свет.

В коровнике куча сена.

Нюра и Мария вилами подбирают раскиданное сено.

– Н ю р а (Марии). – Ты побереги себя, неровен час надорвешься и случится выкидыш!

– М а р и я. – Не дай Бог! Мне тогда живьем в могилу! (Вздыхает, Нюре). – Ладно пойдём, пошепчемся! (Зарываются в куче соломы, Нюра ложит руку на живот Марии и тут же вскакивает).

– М а р и я (удивленно Нюре). – Ты чего?

– Н ю р а (расширив глаза, Марии). – У тебя ребенок шевелится! Никогда не слышала, как шевелится у человека! А вот у своей коровы слышала! И знаешь, как шевелится у тебя, похоже на нашу Зорьку!.. А сама ты слышишь?

– М а р и я. – Слышу. (Улыбается). – Первый раз в декабре услышала испугалась!

– Н ю р а (деловито). – Это выходит, ты должна скоро родить! Если считать шевеление началось в декабре, сейчас конец марта. (Считает месяцы). – Значит, в мае ты должна кого-то родить! И, что мы имеем? На всё про все до родов осталось два месяца!

– М а р и я. – Не знаю… Скорее бы в поле, там никто ни о чем не догадается!

– Н ю р а. – Мария, куда ты ребенка денешь?

– М а р и я. – Не знаю пока, но к маме с отцом точно не пойду! Всё было бы хорошо, если бы не эта тетка! Она мне всю жизнь поломала, чтобы ей было также, как мне! (Глотает ком, тяжело вздыхает). – А может мне поехать в Славгород? Город небольшой, вдруг там встречу Ваню и, тогда закончатся мои страдания! (Грустно улыбается). – Все было бы так, но Ваня тётке говорил, что его переводят в другой город. Так что, подруга, всё против меня!

– Н ю р а. – Ничего, Бог не выдаст, свинья не съест! Сейчас главное, ты береги себя и все будет хо-ро-шо!

Ферма погружается во тьму. Поле набирает свет.

Весна. Гурты коров перегоняют на вольные луга, вместе с ними выехала бригада доярок, разбили лагерь, поставили палатки.

Мария, после дойки уходила в забоку или вглубь лугов, собирала ягоду, рвала слизун и черемшу, угощала всех доярок. Женщины любили её за ловкость и трудолюбие.

– Б р и г а д и р (в палатке лежит на кровати, смотрит на улицу, как Мария перебирает ягоду, охрипшим голосом дояркам). – Хороша девчонка! Красавица и чистоплотна во всём, даже с коровами, как с детьми, охота ей с ними возиться, хвосты им моет, чешет и бантики завязывает, кому-то повезет, кто женится на ней! (Пристально вглядывается в лицо Марии). – Надо же такой красавицей уродиться! А глаза! Я за свою жизнь таких глаз не видела!.. Жалко, что сына у меня нет, а то взяла бы в невестки!

– Д е в у ш к а п е р в а я. – Да, бригадир, ты права! Ей бы на подиуме красоту показывать, а не коров доить! Высокая, ноги от ушей растут, фигурка выточена, ну прямо загляденье!

– Д е в у ш к а д р у г а я. – Что, правда, то, правда, ни к чему не прикопаешься!

– Б р и г а д и р (берет небольшое зеркало, смотрит в него, себе). – А тут ни кожи, ни рожи, даже смотреть не хочется! (Бросает зеркало на стол, отворачивается к стене).

Занавес.

КАРТИНА ПЯТАЯ

ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ

Лица: Мария, Нюра, бригадир, женщина, Шурка-мосол.

Действие происходит в палатке, обстановка: четыре кровати, стол и две скамейки. Затем около палатки. Обстановка: вокруг трава и таганок на нём стоит казан. Затем на лугу. Обстановка: трава, кустарники и малорослые деревья. После у костра, обстановка: на костре варится пища. Потом в забоке, обстановка: валежник от кустарников и деревьев.

Конец мая месяца.

Утро.

– М а р и я (закончив дойку пришла в палатку. Почувствовав тянущие боли внизу живота, присела на корточки, боль прекратилась, через полчаса боли повторились и снова исчезли, про себя). – Что же это такое? (Не раздеваясь, прилегла на кровать, заснула, но сон был недолгим, острая боль вынудила громко вскрикнуть). – Господи! (Хватается за живот). – Почему так больно? Неужели я рожаю?

Палатка погружается во тьму, улица набирает свет.

– М а р и я (выбегает из палатки, смотрит по сторонам).

– Слава Богу никого нет, надо бежать куда-нибудь подальше отсюда.

Спускается в низину крутого луга, где никто уже её не увидит и не услышит. Схватки то появлялись, то ненадолго пропадали, с каждым разом чаще, острее и продолжительнее. Вскоре боль стала нестерпимой. Кричит громко и мучительно. – Ааа!.. Ааа!.. Ааааа! Утреннее эхо подхватило крик и разнесло по всей округе, а перепуганные птицы покинули свои гнёзда.

(Про себя). – Хорошо никто ничего не узнает!.. Где бы укрыться? (Обводит взглядом кустарники, видит среди них невысокое ветвистое дерево калины, через боль и слезы доходит до него, рвёт траву, мастерит ложе и ложится под ним, накрываясь платком).

Дерево погружается во тьму. У костра набирается свет.

На таганке большой котёл.

Женщины, переодевшись в платья, встали у костра, где доваривалась затируха. Это блюдо готовили на одном молоке, оно очень вкусно, а любили его и взрослые и дети.

– Б р и г а д и р (всем дояркам). – Девчата, накладывайте, ешьте пока горячая!

(Девушки не заставили себя ждать, быстро опорожнили котёл и разошлись по палаткам).

– А, где Мария? Затируха её любимое блюдо, пусть поторопится, не то останется голодной!

– К т о – то из женщин. – В палатке её нет, она закончила дойку еще темно было, наверное, опять за слизуном ушла!

– Б р и г а д и р (сама себе). – И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох и непоседа! (Качает головой).

– Ш у р к а – м о с о л. – А кто-нибудь слышал сегодня в утреннем эхо крик женщины?

Костер погружается во тьму.

Палатка набирает свет.

– Н ю р а (забегает в палатку, останавливается у кровати Марии замечает нет её цветного платка). – Где же ты, горе луковое? (С минуту размышляет). – Что делать, с чего начать? (Но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии). – Она рожает одна и неизвестно где! (Забирает с собой два плотных покрывала). (Уходит).

Палатка погружается во тьму. Луг, кустарники набирают свет.

Очень тихо, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава начала подсыхать от утренней росы. (Нюра скатывается вниз по косогору, смотрит на чистое голубое небо.

– День должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, всё будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая?

(Смотрит по сторонам, кругом ни души, снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа). – Так, куда бы я на твоем месте пошла, чтобы остаться незамеченной? (Спросила она себя).

– Конечно, пошла бы я в укромное место и, где сухо, а сухо может, быть только под деревом! (Пристально осматривает низину еле, сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию). – Что, если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит?

Уже открыла, было рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул её голову в другую сторону. За кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался в небо дым.

(Про себя). – Значит, это чей-то дом и в нем живут! Раньше говорили, где-то недалеко от их лагеря стоит пасека, может, это и есть она?.. А вот и дерево!

(Подобно мячу подскочила к дереву, под ним на цветном платке, свернувшись калачиком, и поджав колени к животу лежала Мария).

(Марии). – Зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родился ребенок!

Мария смотрит на подругу затуманенными глазами, измученное и искривленное от боли лицо закрыли разбросанные волосы, у нее не было сил даже стонать).

(Убирает с её лица прилипшие волосы). – Хорошая моя, все будет так, как ты хочешь, потерпи! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему. Пойдем отсюда, Мария, здесь недалеко чей-то дом, раньше говорили, что это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуток, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома!

– М а р и я (сквозь слезы). – Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно!

– Н ю р а. – Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?

– М а р и я (с усилием приподнялась и, не разгибаясь, заползает на покрывало). – Нюра, ну, как ты меня потащишь? Давай останемся здесь!

Луга и дерево погружаются во тьму. Забока набирает свет.

– Н ю р а (по валежнику тащит Марию, торопится к дому, где видела столб серого дыма).

(Про себя). – Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала. Так идти быстрее и тащить легче!

(Путь оказался невыносимо трудным и долгим, расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее).

Пробираются через чащу и заросли, кажется этому не будет конца. У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои губы, чтобы не кричать, а, когда прекращались шла сама, но недолго, снова боль и крик.

– Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше!

От палящего солнца и нагрузки у Нюры пересохло во рту, её платье насквозь пропиталось потом. Она останавливается и ложится подле Марии, раскрыв широко рот, облизывает тонкие пересохшие губы. Тяжело дышит.

– Сейчас водички бы, хоть один глоток!

– М а р и я (виновато смотрит на подругу). – Прости меня, Нюра!

– Н ю р а. – Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато у нас появится еще один человечек!

– М а р и я (закрыла глаза ресницы затрепетали). – Куда я с этим человечком пойду?

– Н ю р а. – Куда, куда? Домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! (Приказным тоном Марии). – А сейчас молчи, быстрее дойдем! (Морщится от боли). – Все ноги порезала, надо было обуться, а я переволновалась и забыла обуться!

– М а р и я. – Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! (Сейчас же разулась и заставила подругу обуться).

– Н ю р а. – Да, туфли как раз. Теперь мы быстрее дойдём!.. (Смотрит на небо). – Хорошо, что погода сегодня хорошая, вот если бы ещё водичка была!

Занавес.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

СПАСЕНИЕ НА ПАСЕКЕ

Лиц: Мария, Нюра, Василий, Семен.

В доме пасечника. Дом состоит из одной комнаты. Обстановка: кровать, стол, скамейка, топчан, печь-групка. За домом большой сад, в нём несколько ульев и бочка с водой. Во дворе телега. Рядом помещение для лошади и скирда сена.

Забока. Полдень.

Мария лежит на покрывале, Нюра сидит на валежнике.

Послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос.

– Н ю р а (тихо). – Кто это может быть? (Испуганно смотрит на Марию). – Может пасечник?

– М а р и я (морщась от боли). – Не знаю.

– Н ю р а (прикрыла ладонью рот Марии, тихо). – Не кричи, иначе нас убьют!

– Г о л о с м у ж ч и н ы. – Рядом, рядом я сказал!

Появляется мужчина с собаками.

Нюра приподнимается, еле сдерживает крик. Прямо на них идет невысокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи. Увидев Нюру и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки дал знак собакам сидеть.

Собаки садятся рядом и спокойно смотрят на пришедших девушек.

– Н ю р а (через сетку смогла рассмотреть лицо мужчины, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым, про себя). – Бандит, а не пасечник! Что теперь с нами будет? Я-то смогу убежать, а Мария как? (Но, пересилив страх). – Дядь, до пасеки далеко?

– В а с и л и й (криво усмехнулся, не громко). – Рядом!

– Н ю р а. – Точно бандит! Как-то подозрительно усмехнулся! Её мысли прервал его бархатистый, приятный голос.

– В а с и л и й. – Откуда вы, девоньки, и, что с этой? (Мотнул головой на Марию). – Почему ты тащишь её?

– Н ю р а (голос мужчины показался добрым). – Эта подруга моя Мария, она рожает! (Виновато). – Сама не может, идти, а я вот помогаю! Мы случайно увидели ваш дом, вот и свернули к вам!

(Мария поджала под себя колени, держа руки внизу живота).

– В а с и л и й (с сочувствием глядя на безжизненно бледное лицо Марии). – Понятно! (Снимает с головы защитную сетку, подаёт Нюре). – Отнеси в дом! (Подходит к Марии). – Давай, дочка, я помогу тебе! (Осторожно приподнимает её с покрывала и несёт к дому, повернувшись к собакам). – Ну, что приуныли? Все будет хорошо, идите на место! (Собаки послушно встали и пошли следом за ним).

– Н ю р а (озираясь по сторонам, на всякий случай запоминает место). – Мало ли, что может, случиться! (Увидев в саду ульи, страх окончательно покинул её). – Значит, правда, пасечник! Ого сколько ульев! А пчелы летают, того и смотри, ужалят!

Забока погружается во тьму, дом на пасеке набирает свет.

– В а с и л и й (заносит Марию в дом, кладёт на стоявший в углу топчан). – Здесь, дочка, тебе никто не помешает и не обидит, не волнуйся. (Смотрит на Нюру). – Проголодались небось! Я вам медку принесу! (Уходит).

Минуты через три возвращается, в руках у него металлическая чашка с медом. Ставит на стол. Нарезает большими кусками хлеб. Кружкой черпает из бочка холодную воду, ставит рядом. – Ешьте, девчата, сколько хотите. (Уходит).

– Н ю р а (проголодалась, но сразу набросилась на воду, и в одно мгновение опустошила кружку, а затем принялась за мёд). – Такое удовольствие может, быть только раз в жизни, чтобы есть его ложками! Мария, ты будешь? Тебе надо поесть, не то сил не будет рожать!

(Марии не хочется есть, но Нюра подносит к ней чашку, насильно кормит).

– М а р и я (отворачивает голову). – Не хочу я, водички лучше дай, во рту пересохло!

(Нюра ставит чашку на место, черпает воду, несёт и подает Марии кружку).

(Глотнула, охрипшим голосом). – Хороша водичка родниковая, мягкая не то, что у нас!

– Н ю р а. – Твоя, правда, подруга, с такой водичкой и болезнь не страшна! Кстати, тебе не стало легче?

– М а р и я (улыбнулась, показывая ряд белых зубов). – Отпустило чуть.

– Н ю р а. – Ну, слава Богу, а то смотрю на тебя, как ты мучаешься и мне от этого больно! (Собирает с подушки пряди её волос, закалывает на голове, любуется ею, со светлой завистью). – Как же ты красива, Мария!

– М а р и я (прикрыла пушистые ресницы). – Что из того? Было бы у меня столько счастья!

– Н ю р а. – Ничего, дорогая, у каждого человека есть счастье, и оно обязательно к тебе придёт!

Появляется Василий.

– В а с и л и й. – Ну, красавицы, поели?

– Н ю р а. – Да, дядь, спасибо, мед очень вкусный! Наелась вот так! (Показывает рукой выше своей головы). – А, как гляну на него, еще бы ела, да некуда! (Широко улыбается, растягивая тонкие губы).

– В а с и л и й. – А я… (Делает краткую паузу). – На мед и глядеть не хочу, одна еда каждый день!