Пиво для Мертвых

Неуверенно держась на ногах, находясь под слабым воздействием нейролингвистического наркотика, а также сильнейшего психологического стресса, вызванного вернувшимися ко мне воспоминаниями всей моей долгой жизни, затопившими мой мозг, сметая плотины подзознательных блоков, я, пошатываясь, брел через храмовую рощу. Каким-то образом выйдя вновь к шоссе и перейдя его, я через некоторое время оказался в безлюдном переулке в районе «Кропоткинской», выйдя прямо на замаскировавшийся под газетный киоск наряд милиции.

– Ну, что, ханурик, наркоша долбанный, попал, значит, прямо в руки представителей закона, на месте, значица, потребления? – спросил меня старший наряда, в то время как двое других милиционеров, удачно изображая деревья, начали качать от удовольствия ветками, рассыпая листья радости по мостовой.

– Я не наркоман, а случайный прохожий, не принес я никому вреда, но иду домой, находясь в расстроенных чувствах по поводу своей нелепой жизни!

– Че он сказал-то, в натуре, вы хоть поняли? – спросил старший у деревьев, которые моментально приняв свою основную жизненную форму: милиционеров, – подошли ко мне на расстояние плевка, который и был тотчас осуществлен со снайперской точностью, не посрамившей бы даже Вильгельма Теля.

– Да он гонит, – сказал плевавший и нанес мне ногой, обутой в кирзовый сапог, короткий, но чрезвычайно болезненный удар в область паха, заставивший меня забыть все, даже свою жизнь, которая копошилась сейчас у меня в месте принятия удара, принудив меня присесть на мостовую, заработав тем самым очки в веселой игре под названием: «Ударь, если сможешь». В ходе рокировки второй милиционер огрел меня несколько раз дубинкой, эротично двигая кулаком по ее резиновой поверхности, и жизнь из паха немедленно перебралась в область солнечного сплетения, где уютно устроилась, разнося болезненные ощущения по всему телу.

– А документики у вас какие-нибудь имеются, гражданин? – спросил старший по наряду, весело насвистывая «Мурку», и раздавил на моем лбу окурок сигареты.

Внимательно следя за перемещением милиционеров и одновременно решая в уме систему дифференциальных уравнений, описывающую столкновение трех тел в трехмерном пространстве, дабы не пропустить возможный удар в печень, я сказал:

– Нет, не имеется у меня документов по причине их полного отсутствия! Да и, насколько мне известно, и не должен я их носить с собой, согласно Гражданского Кодекса!

Видимо, вследствие описанных ранее событий, голова моя работала с перебоями, что привело к неправильному решению задачи трех тел, поскольку я немедленно получил в печень со словами:

– Куда-куда ты нас послал, крыса лагерная? И не вздумай блевать на мостовую, у нас ее с мылом моют!

– Все! Какого черта

мы тратим время на эту падаль? Ну-ка, раз, два, взяли его за руки и за ноги, и повезли в отделение! Посадим в обезъянник, посмотрим, как он там будет выкобениваться! – сказал старший наряда.

И они взяли и повезли.

В ОВД меня сразу заперли в обезъянник, заполненный до отказа клопами, а также двумя бомжами и тремя шлюхами, подобранными на улицах, для очистки несуществующей совести.

Атакованный одновременно всеми обитателями обезъянника, я прижался к стенке и увидел стоящего рядом Левиафана, поедающего яблоко.

Не веря в происходящее, я тем не менее с горечью спросил у него:

– Почему ты отнял у меня все, включая любимую женщину! Зачем сделал ты это?

– Ничего я не отнял у тебя! – ответил Лефиафан. – Потому что не знаешь ты, что найдешь, а что потереяшь! Мы создали вас, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Вспомни встречу с Михаилом! А может, спас я тебя от еще большей беды, творя Зло, и давая тебе возможность творить Добро. Так мы сохраняем равновесие Всего Сущего, так было всегда и так будет!

– Я буду бороться с вами всегда, до последнего вздоха, во имя Превечного, и во славу Его!

– На это и рассчитываем мы, – Коллективный Разум Люцифер, потому что, разжигая костер войны, пронесешь ты страдания и смерть, и умножатся наши ряды, и сила наша возрастет многократно! И видел ты, как, совершая Зло, один из вас, имя которого было проклято навеки, предав Учителя и соратников своих, в действительности встал на сторону Добра. Быть может, это и есть промысел Божий, чтобы через страдания искупили вы грехи свои!

Сотворив второе яблоко, он протянул его мне.

– Вкуси, – велел он мне. – И откроется тебе истина!

Откусил я от яблока и увидел, что неистребимо Зло и создано оно одновременно с Добром, Вседержателем. И с ужасом понял я, что прав был Михаил. И даровал Господь выбор людям между этими категориями, ибо если нет греха, то нет и искупления!

Осознав, что пребудет вечно борьба между Добром и Злом, и что это и есть реальная Сущность Бытия, провалился я в чернильную темноту космоса, превратившись в грязную лужу на полу обезъянника ОВД, которую уже давно пихал шваброй сержант, лысый как биллиардный шар, сотрясая воздух ненормативной лексикой с использованием имен всех Святых и Праведников, явно будучи просвященным представителем человека верующего.

Увидев, что лужа, приняв мои очертания, со стоном зашевелилась на полу, сержат отбросив швабру и вытерев пот с невысого лба, скомандовал:

– На выход! Пошел, пошел, шевели конечностями, волк тряпочный!

– Куда ты его? – спросил дежурный по ОВД у сержанта.

– Дак на допрос к следаку! – ответил сержант. – Сейчас начнется веселуха!

– Эт точно! Со смеху обоссытся! – с сочувствием посмотрел на меня дежурный, ловко поймал муху в кулак и с искренним интересом прислушался, приложив кулак к уху. – Жужжит! – уверенно сообщил он сержанту. – Ну, давай, давай, не задерживай, он этого не любит!

Проведя меня по коридору, длинному и грязному, как прямая кишка, сержант завел меня в кабинет с двумя столами, за одним из которых сидел человек, похожий на Илью Муромца, сошедшего с картины Васнецова Три Богатыря.

– Присаживайтесь, – посоветовал мне Илья Муромец, указав на стул, стоящий справо от стола. – Я ваш следователь, доброе утро!

– Доброе утро, – сказал я, и, присев на стул, тотчас же получил сильнейший удар в левое ухо и второй, вдогонку, в живот.

– Фамилия, имя, отчество? – монотонно пробубнил следователь, не отрывая взгляд от моей переносицы.

– Не помню я имени своего, но, думаю, не повод это, чтобы бить меня, как собаку!

Последовавшая серия ударов вскружила мне голову, как на первом свидании, и размазав по лицу кровь, пот и слезы, я увидел перед собой улыбающийся лик Серафима, стоящего в позе Кормящей Матери, заботливо протягивающего мне носовой платок.

– Да, признаю, не углядел, виноват, исправлюсь! ОМ БХУР БУВАХ СУВАХА26, – сказал Серафим, авантажно шаркнув ножкой и мелко кланяясь, как самурай перед совершением харакири. – Есть еще много в нашей профессиональной среде людей, не понимающих, что такое обходительное отношение, обладающих властью и возможностями, использующие все выше сказанное, как дубину! Сами знаете, зачем дураку стекляный фаллос: выссался, и об угол!

– Там вдали за рекой загорались огни… – тихонько, но крайне торжественно, запел Серафим, выводя меня из темницы на волю мимо дежурного по ОВД, увлеченно отрывающего пойманной мухе крылышки.

На улице, усадив меня в машину и пристегнув наручниками безопасности к ручкам дверей, Серафим, усевшись за руль, медленно тронулся с места (и, по-моему, головой, бодро запев арию Фигаро из «Севильского цирюльника»).

– Куда едем мы, я весь избит и нуждаюсь в квалифицированной медицинской помощи!

– Едем мы в офис Гавриила, Великого Мастера Великой Ложи Свободных Мусорщиков, ДЖАЯ ДЖАЯ ШРИ НИРИСИМХА27, чтобы прошли вы обряд посвящения в Братья. И излечитесь вы сразу же! Неужели не верите вы мне, ведь я спас вас, я ваш Ангел Хранитель, назначенный Великим Архитектором!

– Не знаю я ничего более, потерялся я между небом и землей и теряю разум, пришибленный событиями, произошедшими со мной! – сказал я и увидел, как на спине Серафима, обтянутой гимнастеркой образца 1941 года, что-то резко вздыбилось и рванулось наружу. Однако попытка прорыва не удалась, в связи с тем, что гимнастерка оказалась бронированной, изготовленной из кевлара, как объяснил мне Серафим, находясь в позе Морского Конька.

Добравшись до окраины города, мы въехали на территорию мусоросжигающего завода и подъехали к Музею изъятых вещей. Об этом возвещала надпись на арамейском языке.

– Ну, что, друг мой, начнем, благословясь! – сказал Серафим, зависнув в воздухе в позе Спящей Летучей Мыши. – Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить28!

Сломленный морально и физически, чувствуя слабую надежду в сердце на успех в поисках моей еще нерожденной дочери (шел третий день беременности Лилит), я вошел в дверь музея, открытую настежь стоящим в позе Гармоничного Созерцания Серафимом. В помещении было светло, он был весь заполнен широкими витринами с экспонатами: грудами малиновых пиджаков, золотых цепей, легко удержавших и бультерьера, предметами бандитского обихода: ножами, топорами, кастетами, автоматами, пистолетами и обрезами.

Находились там и предметы, о назначении которых я мог только смутно догадываться: клещи, газовые горелки, утюги и паяльники. В большом количестве были представленны фотографии и полотна, написанные, в основном, как я понял из объяснений Серафима, кровью жертв произвола, смешанных с маслянными красками.

Одна из них, под названием «Взятка», в особенности поразила меня. На ней некто со светящимся лицом великомученника брал из рук человека весьма пронырливой наружности, изогнувшегося в полупоклоне, разорванный бумажный пакет, из которого выпадали на пол пачки долларов. Пакет был невероятно грязным, как и измазанный, по-моему, сажей и отходами жизнедеятельности человек, принесший его. На заднем плане художник схематично изобразил некий завод, из труб которого извергались клубы ядовитого желто-красного дыма. Не занятая пакетом рука великомученника указывала на чудовищный пейзаж. В глазах его смутно читалось то ли отвращение, то ли гордость за содеянное. Фантазия достойная кисти Босха.

В конце зала находилась железная дверь, и рядом с ней небольшая скамейка.

– Присаживайтесь, драгоценнейший будущий Брат мой, и внемлите тому, что скажу я вам! – сказал мне Серафим, стоя на руках.

Каблуками сапог он выбивал на стене фразы азбукой Морзе. К сожалению, я ее не знал и не мог потому понять сакральный смысл чечетки.

Встав на ноги и приняв позу Всеобщей Истины, Серафим, голосом заежженной до нельзя пластинки старого патефона, зашипел:

– Вам предстоит встреча с Великим Мастером Ложи Гавриилом. Ответьте утвердительно, и, по возможности, близко к истине на его вопросы, пройдите затем обряд посвящения и не беспокойтесь ни о чем. НИРБХАО НИРВЭР АКОЛ МОРТ29, я буду рядом. И станете вы одним из нас, и тогда победим мы Зло, и заодно отыщем вашу дочь!

– Но я не слышал вопросы и наверняка не знаю ответы! Как я смогу пройти обряд?

– Я же сказал вам: отвечайте утвердительно, и, по возможности, близко к истине. Все нужные ответы выплывут из вашего подсознания, как поплавки на воде.

Придав лицу торжественное выражение Памятника Культуры, Серафим голосом выводящего в цирке провозгласил:

– Итак, начинаем!

И под звуки марша «Прощание Славянки», звучавшего из встроенных в стену динамиков, мы синхронно подошли к железной двери.

Дверь открылась, и мы с Серафимом вступили в приемную Великой Ложи Свободных Мусорщиков, где нас ожидал, сидя в кресле, Великий Мастер Ложи Гавриил.

– Кого привел ты к нам, брат Серафим? – три раза спросил Гавриил.

– Привел я в Великую Ложу человека, который хочет стать нашим Братом!

Приблизившись ко мне, Гавриил приступил к прцедуре:

– Брат, нет ли чего-нибудь между вами и мной?

– Есть, достопочтенный Мастер.

– Что же такое, Брат?

– Тайна.

– Какая это тайна, Брат?

– Метла и лопата.

– Итак, вы, я полагаю, хотите стать Свободным Мусорщиком?

– Да, хотел бы, Великий Мастер!

– Где вы готовились сделаться Мусорщиком?

– На свалке человечества!

– Как вы попали сюда?

– Я был гол как сокол, с веревкой на шее, без прошлого и без будущего, с завязанными глазами, под руку с другом, в котором я узнал потом своего Брата Серафима.

– Почему вы хотите стать Свободным Мусорщиком?

– Потому что я родился свободным и не имею за собой преступлений.

– Как вы вошли в Ложу и почему?

– По стволу автомата Калашникова, который был приставлен к моей обнаженной груди.

– Войдите же, Братья, – сказал Гавриил.

И они вошли, и стали молча избивать меня резиновыми дубинками, в то время как Серафим шумно летал по комнате, корча рожи и мигая обеими глазами одновременно, делал мне таинственный знаки ногами, из чего я понял, что избиение является частью ритуала.

– Укрепи дух свой и тело, – сказал мне, избитому до потери пульса, Гавриил на арамейском языке. – Выпей напиток Свободных Мусорщиков и вознеси вместе с нами молитву Великому Архитектору с прошением о ниспослании всеобщей братской любви, чтобы Мусорщиство, под Божьим Благословением, распространилось во всем мире, и чтобы все соединились тогда, как один человек!

Спланировав с потолка, Серафим приземлился рядом со мной и поднес мне бараний рог, до краев заполненный чистым спиртом. И выпил я его, не отрываясь, и прочел молитву на санскрите, держа в руках подсунутые кем-то символы Братства: наручники и пистолет Макарова. Я очень быстро понял, что навсегда стал настоящим Свободным Мусорщиком, а заодно вспомнил имя свое: Атрахаис, и что жить мне осталось недолго.

В стельку пьяный, расплескивая капли Братской любви, я недолго покрутившись по комнате, провалился в Эдем, за неделю до катастрофы, и на четвертый день беременности Лилит, встретив на пороге дома своего Ноя, вернувшегося с вечерней молитвы в Храме.

– Знаешь ли ты, что женился твой сын Каин, живущий в Ноде, и родился у него сын, названный Енохом? – спросил меня Ной.

– Не знаю я этого и не хочу знать, и нет у меня сына Каина, а есть сын Авель!

С этими словами покинул я Ноя, и пошел искать Авеля, которого не видел уже давно, потому что занят он был отбором животных для погрузки на Ковчег, днями и ночами, собирая их по парам.

Началась гроза, повсюду сверкали молнии, и пошел дождь, такой сильный, что потоки воды, льющиеся с неба, сбивали меня с ног. Между двумя вспышками молний я увидел на холме у базальтовой стены среди развалин первого построенного нами Храма какое-то движение.

Подойдя к руинам, я увидел Каина, бредущего мне на встречу.

– Где Авель, брат твой? – спросил я, обуреваемый страшными предчувствиями.

– Разве я сторож брату моему30? – ответил он мне, – пойди и что найдешь, то увидишь! – и понял я, что случилось ужасное.

Пройдя дольше по склону, на вершине холма увидел я Лилит, стоящую на коленях, раздирающую на части Авеля, и поедающую их. Кровь Авеля стекала на ее голую грудь, и, смешиваясь с дождевой водой, струилась по ее обнаженному телу. И громко кричала она, призывая Нергала, заглушая громовые раскаты.

– Что делаешь ты, несчастная, ведь это сын твой! Зачем убила ты его?

– Не я убила Авеля, а брат его Каин, принеся его в жертву Богу. А я проклята Господом, до скончания времен, и обречена всю жизнь пожирать своих детей!

Не помня себя, достал я меч, и разрубил Лилит на двенадцать частей, и с последним ударом, отбросил меч в сторону, поднял руки к небу, закричал:

– Господи, за что Ты послал мне наказание это?

И огромная ветвистая молния ударила в меня, погасив сознание, и очнулся я на своей лестничной клетке, где, не помня себя, заворачивал части Лилит в оберточную бумагу, задумчиво разбрасывая их по сторонам.

За этим неприхотливым занятием и застал меня наряд скорой психиатрической помощи, вызванный анонимным звонком доброжелателя Серафима. В результате, я оказался в городской психушке все в той же палате с пробковыми стенами, ЧУНЕ – ДО АЛМА РУНГ – НИНТ31.

– А на ветвях алели снегири.

И на решетках иней серебрился!..

Сегодня не увидеть мне зари.

Сегодня я в последний раз побрился!..

– выводили чистыми и хрустальными голосами девушки за окном комнаты.

– Открылась дверь, и я в момент растаял! – радостно сообщил мне доктор, зайдя в пробковую комнату, и принял позу Уткасана32, ритмично вдыхая и выдыхая Прану33. Ну, что же вы, голубчик, вас прямо не удержать! Летаете туда-сюда, прямо как мячик в пинг-понге! Намедни такого наворотили, валенком не расхлебать, не то что лаптем! Может, вас прибить к стене для верности? – Доктор в задумчивости почесал ногой за ухом. – Шучу, шучу! – фальцетом заверещал он вновь, настеж открыв все чакры34, временно перестав дышать легкими, перейдя на фотосинтез с использованием украденного из аптеки хлорофила. – Мы же не римские легионеры в натуре!

– А что натворил я вчера? Не помню ничего, – ответил я, вздргивая и отряхиваясь, как собака под дождем.

– Да, в сущности, ничего особенного, так, бытовая расчлененка, в состоянии аффекта.

– Расцветали яблони и груши

Поплыли туманы над рекой…

– зазвенел в воздухе голос Серафима, и он появился из-за ближайшего угла собственной персоной, чеканя шаг, четко отмахивая правой рукой с зажатым в ней аттрибутом власти, резиновой дубинкой.

– Скажи мне, Серафим, что натворил я вчера, после того как во время приема в Братья Великой Ложи выпил напиток Свободных Мусорщиков?

– …Суета сует: всё суета. Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем. Бывает, скажут о чем-то: «смотри, это новость»! А уже было оно в веках, что прошли до нас. Не помнят о прежнем – так и о том, что будет, о нем не вспомнят те, кто будут позднее35. – с придыханием ответил Серафим, прыгая по веткам, в позе Белки летяги, лузгая орешки.

– Не до того сейчас, братишка, не до того, есть дела и поважнее! – сказал Серафим, спустившись с дерева, переодетый в блестящую кожаную тужурку, перекрещенную пулеметными лентами, с бескозыркой на голове с надписью «Броненосец “Потемкин”».

– Запевай, – скомандовал Серафим, и по-разбойничьи засвистев, затянул – …Щорс идет под знаменем, красный командир. Эх, красный командир!

– Куда мы идем, Серафим, переживаю я по поводу вчерашнего, и жажда мучает меня!

– Не переживай товарищ. На, попей! – сказал Серафим, отстегнув от пояса серебрянную флягу работы Фаберже. – Конфискант, взял из музея изъятых вещей, пригодится в бою!

– В каком бою и с кем? – спросил я, сделав два, может, три крупных глотка напитка Свободных Мусорщиков, отчего несколько раз икнул, и пару раз вздрогнув, стал четче воспринимать окружающее, сфокусировав наконец зрение, слух и мышление.

– Воевать мы идем Орден Черной Луны, – ответил Серафим. – Потому что сегодня Заход Ее, и будут они заняты молитвами, и будет им не до нас. И есть у Великой Ложи Свободных Мусорщиков серьезные шансы на успех!

Во дворе мусоросжигающего завода нас поджидал Гавриил с группой братьев, вызвавших у меня своими действиями до тошноты болевые ощущения во всем теле. Вскинув руки в пионерском салюте, они затронули некоторые участки моей фрагментарно работающей памяти, живо напомнив мне образ Великого Колдуна, владеющего Красной Магией Огня, В.И. Ленина.

Спрошенный мной об этом Серафим, моментально застыл в позе Обделавшегося Тигра и сообщил, что салют – это простое совпадение, однако с прискорбием подтвердил, что Ленин был таки создателем мистического Ордена под названием Партия Большевиков – небольшой, но агрессивной группы магов-конформистов, тщательно, но осторожно поддерживаемой Коллективным Разумом Люцифер, сумевшим внедрить в группу спецагента Лилит, в очередной раз тщательно изменившей свой облик, под личиной жены Ленина Крупской, успешно и быстро подменившей в одной отдельно взятой стране религиозные ценности целого народа на изврашенно похожие на них магические ритуалы, ввергшие Россию, а затем и многие другие страны в в кровавую пучину хаоса и террора на многие десятилетия.

Я вспомнил, что встречался с Лениным несколько раз в Октябре 17 года и был неприятно удивлен его агрессивным поведением, потому как при первой встрече, которая широко освещалась в кинофильме «Ленин в Октябре», я всего лишь попросил у него кипятку для чая, а получил в ответ полный ксенофобской ненависти взгляд, не показанный, естественно, в кинофильме, и ответ полный неприкрытого сарказма:

– Ну что, прикидываемся членом нашего движения? Да ладно, расслабьтесь, вы ведь все равно ни черта не помните из своего прошлого, батенька, даже, как поведал мне мой друг Самаель, имя свое! Так что пока есть желание, поспособствуйте борьбе трудового народа за свои права, согласно замыслу Люцифера!

Не поняв практически ничего из сказанного, кроме того, что здесь кипятку я не получу, я побежал дальше по коридорам Смольного в поисках чая, часто роняя винтовку и чувство собственного достоинства.

Крупская создала детскую пионерскую организацию, действовавшую под пламенным лозунгом: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», где выносила мозг у детей, сублимируя пожирание живой плоти, готовя из них зомбированных наглухо солдат Революции, включая в процесс построения альтернативного плана Бытия, осуществляемого Коллективным Разумом Люцифер, используя програмное обеспечение, придуманное Левиафаном в виде закодированной на подсознательном уровне песни:

Ленин всегда живой,

Ленин всегда с тобой

В горе, в надежде и радости.

Ленин в твоей весне,

В каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!36

Ныне дело Ленина живет и существует в виде забальзамированного идола, увековечивающего идеалы и тайны в собственной сущности, создав, таким образом, новое распределенное тело для Красной Магии, начинающей давать ростки, предвещающие новый передел Духовной Сущности народов.

– Более того, – сказал мне, приняв абсолютно невообразимую позу Октябрятской Звездочки и потому говорящий очень невнятно, Серафим. – Было еще несколько довольно серьезных попыток оказать влияние на реальность, осущесвленных группой политэмигрантов-нонкорформистов, отколовшихся от Высшего Коллективного Разума Творца Всего Сущего с целью существенно изменить эту реальность по образцу Вселенной Люцифера. Эти поползновения с трудом подавили Прекции Вседеожателя в лице Смотрящих за Солнечной Системой во главе с Михаилом! – Серафим переменил позу на Колесо Фортуны. – Одной из наиболее успешных попыток, которые, кстати сказать, продолжаются до сих пор, явился приход к власти Красно-Коричневых магов-близнецов Сталина и Гитлера, представлявшими в себе прямую биологическую и духовную Проекцию Люцифера в его земной ипостаси! Это воздействие банды Падших Ангелов, с трудом ликвидированное нами, привело к трагической гибели десятков миллионов людей и, как следствие, массовой иммиграции душ во Вселенную Люцифера! – продолжил Серафим, приняв более привычную позу Цветущей Сакуры. – Отвечая на твой невысказанный вопрос, скажу тебе напрямую, без всяких экивоков, что Лилит, постоянно меняя обличие: от Марии Медичи до Розы Люксембург и Евы Браун, всегда принимала самое деятельное участие во всех попытках осуществить деструктивные процессы увеличения энтропии наших Вселенных. Причем всегда через совращение мужчин, обладающих возможностями влиять на глобальные события, с последующим прямым или сублимированным пожиранием рожденных ею детей, не имея возможности избегнуть кары, наложенной на нее Господом! И давай закончим на этом! – сказал Серафим – Мне неприятны воспоминания даже о частичных победах теократических террористов!

– Приветствую вас, Братья, в этот судьбоносный день, когда наконец-то имея в наших рядах человека, могущего показать нам вход в логово Ордена Черной Луны, мы готовы нанести разящий удар по центру коррупции и порока! – сказал Гавриил, обнажив плазменный меч, горящий холодным огнем, и взмахнув им над головой и в сторону, по-видимому, для пробы, случайно снес голову стоящему рядом Брату. – Упс, – на секунду сник Гавриил. – Но – errare humanum est,37 другими словами, лес рубят, щепки летят!

Запев бодрящую душу песню: «По тундре по широкой дороге, где мчится скорый «Ленинград – Воркута»!» – группа Свободных Мусорщиков, включая меня, двинулась по направлению к отдельнно стоящему ангару с надписью над входом: «На волю – с чистой совестью», написанной кривыми, как бык поссал, желтыми буквами на кумачовой растяжке.

В ангаре находилась еше одна группа Братьев, сосредоточенно разбирающая в отдельные кучи разнообразное оружие, сваленное на пол ангара из стоящего там же самосвала.

– Серафим, мне кажется, мало нас против толпы сумасшедших, не боящихся боли и смерти наркоманов, возглавляемых к тому же несколькими озлобленными магами, двое из которых практически Боги хоть и низшей ступени, но вполне достаточной для победы над нами! – обеспокоился я.