Пиво для Мертвых

Вдруг черты ее лица стали плавиться, как воск, находясь в непрерывном движении. Временами я не узнавал ее, лица других женщин появлялись и исчезали перед моими глазами, перетекая одно в другое, наконец все закончилось и стала она тем, кем и была – моей Лилит.

Страх остался, он был физически ощутим, как слабый аромат странных духов, но потихоньку улетучивался сквозь приоткрытое ветровое стекло, и ты снова заговорила о пустяках, делая вид, что ничего не случилось.

По дороге обратно все было как обычно. Ты спала до самого дома, а я думал о тебе, и мысли мои были черны и безрадостны.

И видел я сверху все линию жизни своей, и знал наверняка, что нет тебя в будущем моем, что произойдут ужасные вещи, и жизнь моя разрушится, и окажусь я в начале пути, обездоленный и без права на надежду.

Мысль о том, что моя Лилит будет принадлежать кому-то другому, взрывала мой мозг, и превращала мою любовь в кару Господню, а нашу судьбу в череду событий, подробно описанных в Книге.

Обреченные на любовь, мы беззащитны перед теми, кого любим.

Порой одного из нас это любовь вовлекает в порочный круг ненависти, разрушающей твою личность до основания, до самого дна, где нет ничего, кроме мрака и безысходной тоски.

Ты любишь и ненавидишь, балансируя на грани яви и сна, разума и безумия, падая вверх в лучах света Черной Луны.

Мягкий, но настойчивый шепот ее отключает все мысли, и открывает шлюзы, затем поток иформации затопляет мозг и, – бум: происходит перезагрузка, и новые программы загружаются в центральный процессор, строя новую перефирию внутри тебя, делая другим, смертельно непохожим того, кем ты был на самом деле.

Лилит, Лилит, моя Черная Луна13, любовь моя и ненависть, жизнь моя и смерть моя. Зачем я повстречал тебя однажды, и превратил свою жизнь в кромешный ад доверия и подозрений, безумной страсти и жажды смерти?

Я давно находился дома и, сидя на подоконнике, бездумно глядел вниз на снующих торговцев, заполонивших кривые улочки Иерусалима. Вот прошли римские легионеры, ведущие перед собой закованных в цепи рабов, кричавшив что-то в толпу на арамейском языке, толпа колыхалась как вода, в ней возникали волны и водовороты, из которых в рабов летели кости и проклятья. Густой и желтый от пыли и жары воздух с трудом проходил в легкие, заполняя их до отказа черной тоской и горькими, как поцелуй смерти, предчувствиями.

Вдруг вдалеке в наступающих сумерках, когда благодатная прохлада, опускаясь на город, вытесняет грусть из сердца, на углу Пречистенки и Гоголевского бульвара я увидел твою тонкую, сотканную из радости фигуру, идущую к дому. Остановившиеся вмиг машины, пропустили тебя, и ты, перейдя улицу, посмотрела наверх и, увидев меня, радостно улыбнулась и вошла в подъезд.

Днем в маленьком парке больницы было многолюдно, в воскресенье родственники навещали пациентов. Честно говоря, и тех, и других трудно было отличить друг от друга, потому что они все болтали как заведенные о какой-то чепухе. Глаза их горели, и невысказанные мысли и чувства роились вокруг голов, как осы, жаля врачей и медсестер, которые падали замертво и тут же оживали, отряхиваясь, как бычки на пастбище, недоуменно смотря по сторонам.

Я сидел на лавочке под раскидистым дубом, и, глубоко вдыхая дым сигареты, думал о вечном, как навозная куча у колхозного коровника, вопросе: что делать дальше?

Оставаться в больнице и постигать таинство перерождения под руководством доктора дзен-буддиста, называемого мной доктор Менгеле14 за страсть к проведению диких опытов над пациентами, или вульгарно дернуть через забор и затерятся в сомнениях больших городов, дабы самому отыскать решение непростого вопроса бытия в качестве вновь образовавшегося члена гражданского общества?

Видимо, укушенный моей нетленной мыслью доктор решил не искушать судьбу и, лихо отплясывая чарльстон, подошел ко мне, взял под локоток, под стройные крики медперсонала: «О МАНЕ ПАДМЕ ХУМ»15, повлек меня в заветную палату, стены которой были обиты остатками пробковых шлемов великих путешественников, бормоча невнятные ругательства и призывы к соответсвию карме, которая, как известно, шутить не любит, и требует безусловного повиновения.

Водворенный в палату, и посаженный под замок, я немедленно вышел через стену в свою квартиру на бульваре ровно в тот сладостный момент, когда открылась входная дверь и Лилит, счастье и боль всей моей никчемной жизни, оказалась в моих объятьях.

Дрожь волной прокатилась по моему телу, я застыл, как фаллический символ древних греков, и, вскрикнув, весь погрузился в нее, свернувшись, словно тугая пружина, внутри ее благословленного тела.

И когда, распрямившись, я оказался изнутри и рядом с ней, счастье заполнило меня, как ручеек весной, оно било через край, переполняя берега моего существования, растекаясь по нам золотистой, как солнце пленкой.

Мы долго лежали так, рука в руке, плавая в глазах друг друга, наряя в глубину и захлебываясь всплывали обратно, чтобы опять погрузиться в живительное тепло наших душ.

Следующим утром меня в очередной раз посетил участковый Серафим, и ловко прикинувшись массоном, предложил мне стать вольным каменщиком, заодно сообщив две невероятные новости:

– Во-первых, вчера, когда только разгорался костер вашей любви, в соседним здании произошел рейдерский захват Святого Духа, с его последующим освобождением группой обозленных на власть добровольцев, а во-вторых, на Рязанском заводе металлоизделий освоили новое производство специальных гвоздей для рук и ног, которых, – сказал он, – на всех хватит.

Отклонив лживое предложение лживого массона я, провожаемый долгими и бурными аплодиментами Серафима, вернулся в комнату и увидел тебя, в сильном волнении говорящей по телефону на шумерском языке, вставляя фразы на арамейском и санскрите. Не прерывая разговор, ты быстро оделась и направилась к выходу.

– Куда ты? – спросил я, задрожав от внезапной боли в сердце.

– Позже дорогой, я все объясню тебе потом! – на секунду оторавшись от телефона, ответила мне Лилит. – Потому что не хочу вовлекать тебя в то, к чему ты не причастен, дабы не обречь тебя на вечные страдания, которые преследуют меня во сне и наяву!

Оставив меня в тягостном недоумении, ты ушла, не простившись, отпустив мне все мои грехи, своим исчезновением.

Шумело в ушах, в глазах плавали цветные мухи, которые, вылетая наружу, резво рассредотачивались по комнате. Увлеченный их пламенным полетом, я отвлекся от своих горьких мыслей и принялся ловить мух, приманивая их медом и египетскими заклинаниями времен Второй Династии. Посаженные в стеклянную банку мухи, переливаясь всеми цветами радуги, ползали по стенкам, смешно перебирая лапками.

Завороженный этим зрелищем, я краем глаза увидел телевизионный репортаж, из которого понял, что в городе происходят невероятные события.

На улицах стали появляться странные мужчины разного возраста с пустыми, как черная вода, глазами. Двигаясь удивительной дергающей походкой, выкрикивая одинаковые фразы на непонятном языке, они, в перерывах между расклеиванием Дац Дзы Бао16 неприличного содержания, часто и успешно грабили жителей, нанося им при этом слабой и средней тяжести телесные повреждения, оставляя тяжелый и горький осадок в душах.

Захваченные широкой, но дырявой сетью спецопераций, проводимых милицией, эти странные люди оказывали жестокое сопротивление, кусались и плевались, обещая всем страшную кару, ссылаясь на Черную Луну, умудряясь, каким-то образом произносить оба этих слова с заглавными буквами. Доставленные на допрос, они, по большей части, молчали, не отвечая на разнообразно задаваемые вопросы следователей, несмотря на применяемые сотрудниками органов защиты правопорядка нетрадиционные методы, в основном, почерпнутые из телепередач о тюрьме в Гуантаномо. Иногда забитые в угол свидетельскими показаниями преступники плакали и быстро-быстро откусывая себе пальцы на руках и ногах, выкладывали их на полу в причудливые фигуры, тщательно изучаемые потом милицейскими психологами.

Большие милицейские чины разводили в сторону руки и ноги перед представителями прессы, как бы демонстрируя тем самым полное непонимание присходяшего, но уверенно обещали восставить порядок в Городе, прикрывая глаза и загадочно улыбаясь.

Смутное ощушение де жавю стучалось в мой мозг частыми ударами пульса, прося разрешения войти и открыть мне истинную картину происшествий. Я держался изо всех сил, плотно закрыв все двери и окна, для верности, забившись в угол комнаты, пытаясь там впасть в медитацию, уставившись на зажатую в руках банку с радужными мухами. По каким-то непонятным причинам я не хотел нового знания, предполагая, что знание это заведет меня далеко в прошлое, из которого не будет возврата.

Мухи не помогли, и находясь в сильном беспокойстве по поводу внезапного изчезновения Лилит, многократно усиленное событиями в Городе, я решил выйти на улицу подышать свежим воздухом. Дойдя до угла бульвара, я купил в киоске пачку сигарет и вдруг вспомнил, что оставил дверь в квартиру открытой. Учитывая происходящие события, я решил на всякий случай вернуться и затрусил в сторону дома, мотая головой из стороны в сторону и тяжко вздыхая, как старая ломовая лошадь.

Обливаясь холодным потом, я ворвался внутрь квартиры, и закрыв за собой дверь на крепкий замок, обернулся и увидел ожидающего меня участкового Серафима в кресле перед телевизором.

– Ну что, – сказал он, – обездоленный друг мой, вспомнил ли ты что-то, интересующее меня?

– Послушай, Серафим, я ведь говорил уже тебе: не владею я никакими знаниями о женщине, интересующей тебя, хотя, вырвавшись из лап доктора Менгеле, я окреп духом и частично вспомнил свою жизнь, что началась еще до Великого Потопа сотни тысяч лет тому назад. Пойми же наконец, мой лучший после Адольфа Гитлера друг, все это было сотни тысяч лет назад, и память моя похожа на испорченный жесткий диск со стертыми наглухо кластерами, и потому искрит у меня в голове, как в сгоревшем процессоре, и не могу я точно воспроизвести картину мира.

– Понятно, – ответил мне Серафим, поднявшись с кресла. Походив по комнате, он в задумчивости присел на шкаф и стал измерять размер своих, черных и блестящих, как вороново крыло, сапог, используя при этом мистическом действии, вынутые из кармана наручники и пистолет Макарова.

Одновременно Серафим иногда шумно чесался и, принимая позу Журавля, не спуская с меня глаз, время от времени обращался к некоему Великому Архитектору17, сообщая ему вычисленные объемы сапог, деленные на число пи и умноженные на значение золотого сечения.

Конечные цифры разнились меж собой значительно, Серафим нервничал и плевался, как мартышка в клетке, сетовал на продажных чиновников, закупающих некондиционную и не соответствующую стандартам продукцию, в частности, наручники, а также подробно разъяснял мне свою жизненную позицию, непрерывно используя матерные выражения в разнообразных всегда неприлично извращенных сочетаниях, с какими-то числами Фибоначчи.

Завороженный гипнотическими манипуляциями Серафима, я впал в транс, и очнувшись, выпрыгнул из небытия в кресло, стоящее посередине моей московской квартиры, окруженный со всех сторон скачущим на манер тушканчика Серафимом, продолжающего свой обличительный рассказ, в запарке и не заметивший моего недолгого отсутствия, мокрый, как мышь, и полностью обессиленный.

На эране телевизора, любезно повернутого ко мне Серафимом, находящегося в позе Мертвой лошади, ОМ ШРИ ГАНЕШАЯ НАМАХ18, я, полностью ощущая эффект присутствия, видел, что в ночном клубе ”Лунное Затмение”, принадлежащим Ордену Черной Луны, шла особая жизнь, гремела музыка; в разноцветном мельтешении бликов света, отраженных от зеркальных шаров, бегали взмыленные, как лошади официанты, гости пили, ели и, выходя из за столов вливались, в ритмично колышашуюся толпу танцующих, моменально превращаясь в единый организм, похожий видом и поведением на амебу, находящиюся в стадии деления (митоза).

Перед отдельным кабинетом тусовалась небольшая группа людей со скорбными лицами и повадками агрессивно дрессированных животных. Было очевидно, что это хранители тела какой-то важной персоны. Они тусовались молча и разнонаправленно, перекрывая все доступы к кабинету, не вынимая руки из карманов. Развалившись на диване в обществе безликих продажных женщин, в кабинете находился хозяин клуба и, по соместительству, глава местного наркосиндиката, в третьий раз за год отмечающий свой день рождения. Он делал это всякий раз, когда смерть проходила мимо. Попытки смерти войти в его жизнь происходили часто, с удручающим однообразием.

Вся стена кабинета состояла из экранов, на которых мелькали кадры из зала клуба, похожие на шабаш.

Какие-то юркие личности мелькали между столиков, останавливаясь на время для короткого разговора, после чего часть гостей удалялась с ними и, возвращаясь через короткое время, с измененными до неузнаваемости чертами лица, погрузились в буйное веселье, включая танцы на столах с последующим раздеванием.

– Кто это? – спросил хозяин клуба, указав на один из экранов.

– Мы не знаем, – ответили хором продажные женщины, – она не из наших, не видели ее никогда.

– Понятно, что не из ваших, я это вижу и без микроскопа, – оборвал их хозяин и, припав к экрану, как к иконе, принялся разглядывать появившуюся на нем девушку, цокая капытами, и дергая головой, словно лошадь, отгоняющая слепней.

Она стояла ослепительно красивая, густые черные волосы развевались вокруг ее головы, губы ее были алыми, как маковое поле, а глаза бирюзовыми, как море по утрам. Она шла как королева, как будто она находилась не в каком-то наркоманском шалмане, а на балу в Букингемском дворце, и сияние исходило от нее, как от луны, бледно желтое, с серебристым отливом. И улыбалась она отстраненной улыбкой, и толпа расступалась перед ней, как перед ледоколом, и ростом она выше всех на голову.

Подойдя к кабинету хозяина клуба, она была остановленна громилами, но произнесла она нараспев своим грудным и смертельно опасным для всего живого голосом ритмичную фразу на незнакомом никому из живущих на Земле языке, и они застыли в движении, как механические куклы, у которых кончился завод.

И прошла она мимо них, не коснувшись ни одного, и зашла в кабинет.

– Кто ты?! – грозно спросил хозяин клуба, – почему вошла без спроса и как имя твое?

– Имя мое Лилит, – ответила она, – и я отвечу на все твои вопросы, и будешь ты доволен и счастлив, что нашла я тебя и вошла в твой дом, а пока удали своих рабынь, они нам будут мешать.

– Слышь, ты, овца безумная, – сказала одна из продажных женщин, – не говори того, о чем пожалеешь.

Ничего не ответила Лилит, как будто не слышала никого, зато хозяин клуба вдруг весь подобрался и не слова не говоря, вынул из-под дивана антикварную плеть времен Чингисхана и, прокричав несколько слов на уйгурском языке, принялся наносить, разящие, как молния удары, мгновенно очистив кабинет от скверны, оставшись с Лилит один на один.

Странный дурманящий аромат заполнил кабинет. Лилит начала нараспев произносить слова на мертвом языке, из ее ладоней протянулись тонкие светящиеся нити, прямо к голове хозяина клуба. Задрожав крупной дрожью, как бык на постбище, подвергшийся атаке мух, он упал на колени перед Лилит, застонав, словно раненное животное.

– Вспомни, как имя твое, – приказала Лилит.

Повторив этот вопрос три раза, получила ответ:

– Имя мое Самаель, что значит Яд Бога. И пребуду я всегда рядом с тобой Лилит, ты моя половина, сведенная воедино Левиафаном19, пока хочешь ты этого, и создадим мы орден Черной Луны в твою честь, и хочу я войти в тебя и любить тебя вечно, пока не падем мы оба в бездну!

– Знаю я все о тебе, – сказала Лилит, – и будешь ты любить меня до тех пор, пока не скажешь мне, что хочешь, но уже не можешь, и возрадуйся ты, потому что родился тысячи лет тому назад плод нашей любви по имени Каин!

И содинились они, как дикие звери, рыча и кусаясь, и продолжалось это пока не упал Самаель, обессиленный, на пол.

Тогда Лилит сказала ему:

– Теперь ты мой навеки. Послушай меня, Самаель, я знаю секрет нейролингвистического наркотика, созданного Нергалом около миллиона лет назад под названием Га Дида, что означает «Пиво для Мертвых»! Простое пиво с отваром из ниберийских трав, произрастающих на Земле, в месте известном мне, и заклинание на Языке Богов, повторенное три раза в насыщенной статическим электричеством комнате во время восхода Черной Луны, будет превращать рабов в агрессивных воинов, которые, не помня ничего, станут послушниками ордена Черной Луны, где ты Самаель, будешь Магистром, а я Богиней! И будут они убивать и грабить для нас, и станем мы богаты, как никто на земле. И они будут вновь и вновь приходить к нам и приводить своих друзей, и пить «Пиво для Мертвых», пока не умрут. И воцарится Зло на Земле, и мы будем править миром во имя Того, Кто благославил нас, и частями которого мы являемся. И имя тому целому, состоящему из нас, – Люцифер, сиречь Господин Другой Стороны! И будет война между нами и Великой Ложей Свободных Мусорщиков во главе с Великим Мастером ложи Гавриилом, и победим мы в ней, или хотя бы один из нас, потому что Зло неистребимо и заложенно в людях, переживших Великий Потоп, за исключением некоторых, ждущих прихода Творца всего Сущего и Сути Всего во Вселенной, а когда придет этот час не знает никто, даже сам Он, Господь Вседержатель, чье Имя неизвестно никому, даже мне и тебе!

Это историю, печальную, как сон, навеянный грустными духами ночи, бывшими утопленниками, и страшную, как жизнь рабов в каменаломнях майя, рассказал мне Серафим, перестав метаться по комнате, длинно и хитро изогнув шею и голову, словно стервятник при виде падали. Слова его, выливающиеся из рта нескончаемым потоком правдивой грязи, были подкрепленны целым ящиком фото-, видео– и аудиоматериалов с проставленными на них датами и не вызывали никаких сомнений. Последним аккордом, ввергшим меня в состояние, близкое к катотонии, Хари, Кришна, Хари Рама, были фотографии и другие документы, подтверждающие, что Лилит была беременна от Самаеля. Беременность ее длилась три дня и три ночи, что подтверждалось круглосуточной видеосъемкой. Утром четвертого дня как-то незаметно для аппаратуры и живых наблюдателей, ребенок исчез.

– И чтобы понимал ты все, мой беспамятный и безымянный друг, – сказал мне Серафим, прикинувшись Зигмундом Фрейдом, – что Самаель, будучи слабым, но упорным магом, обученным Лилит, знал, что она забеременила и родила. Но ни он, ни все адепты ордена Черной Луны, не смогли найти ребенка, в связи с чем Самаель впал в неконтролируемыю ярость, и пообещал убить каждого десятого в городе, включая Лилит, если ребенок не найдется.

– Кто вы? – спросил я Серафима. – Почему следите вы за ними, и зачем ты поведал мне весь этот ужас?

– Хорошо, – ответил Серафим, – я скажу тебе все, хотя и связан клятвой.

И застыв в углу комнаты в позе Козадоя, начал свой рассказ.

(Рассказ Серафима)

Много лет назад, еще при старой власти, когда страной управляло общество с ограниченной ответственностью, акционерами которого являлась группа вымирающих старейшин-аксакалов, была создана Великая Ложа Свободных Мусорщиков во главе с Великим Мастером ложи Михаилом, прошли массовое посвящение в Братья л, сотрудники различных подразделений и ведомств всех служб внешней и внутренней безопапности страны.

Ложа была создана с целью защиты граждан от внутренних и внешних врагов, появляющихся по необходимости, как грибы после дождя, а также для тайной борьбы с коррупцией, применявщейся, в основном, для смены чиновников и ротации кадров.

С самого начала организация эта столкнулась с упорным противодействием всех вертикалей и горизонталей власти, время от времени перерастающее в открытое и всегда вооруженное сопротивление, приводящее к потерям личного состава, а иногда семей Братьев!

При новом Великом Мастере Великая Ложа Свободных Мусорщиков резко сократила количественный и качественный состав, принимая в братство только стойких профессионалов с отточенными до толщины бритвы чувством справедливости и ножами. Ложа ушла в глухое подполье и вместо открытой борьбы перешла к тщательно выверенным ударом из-за угла по заранее намеченным целям.

В результате серии спецопераций Ложе удалось выйти на сеть распространителей нейролингвистического наркотика «Пиво для Мертвых», осуществляемое под прикрытием общественной организации по защите мелких ночных животных, в частности грызунов, мафиозным кланом под названием Орден Черной Луны.

Деятельностью клана руководит Великий Магистр Ордена – маг и чародей Самаель, пользуюшейся популярностью в народе своми фокусами по превращению воды в водку, а его идейным вдохновителем и любовницей по совместительству, является, вижу вы уже догадались, ОМ АРА ВАЗА НАГИ20, так называемая Богиня Лилит!

Когда мы увидели ее у тебя в квартире, мы сначала ничего не поняли, потому что ты, как ты понимаешь, никто, и зовут тебя никак. Пробив тебя по всем имеющимся в мире базам и не найдя ничего, мы поняли, что в тебе есть нечто особенное, не связанное с нашей реальностью, и решили попробовать внедриться в Орден, используя твое влияние на Лилит.

Мы здорово прижали их, окружив пентограммой наблюдений. И когда Самаель и Лилит поняли, что Великая Ложа Свободных Мусорщиков почти подобралась к ближайшему углу, из-за которого можно будет произвести прицельный и разрушительный залп по Ордену Черной Луны, то впали они в глубокое раздумье и, посовещаясь меж собой, решили доверить проведение акций разедки и возможной защиты Лилит.

Сама же она, донельзя опъяненная успехами Ордена по привлечению новых клиентов, и пребывая в постоянной жажде смены сексуального партнера, сжигающей ее душу всю долгую и черную жизнь, приняла решение предпринять попытку соблазнить Великого Мастера Ложи Гавриила, чтобы попытаться опоить его «Пивом для Мертвых» и тем самым превратить в адепта Ордена.

Обладающая сверхественными способностями Лилит легко отыскала офис Великой Ложи Свободных Мусорщиков на вершине трубы мусоросжигающего завода!

(Так рассказал мне Серафим.)

Серафим вальсировал странным образом, пребывая все в той же позе Козодоя. Он вставил новый DVD-диск в плеер, и увидел я, как допущенная без страха и упрека в кабинет Гавриила Лилит, не поднимая глаз, протянула вперед ладони с молниями, исходящими из них, и начала нараспев читать заклинания на языке Богов, определенно надеясь на успех своего предприятия.

Когда подняла Лилит глаза свои, то увидела Гавриила, прикрытого щитом с эмблемой Великой Ложи Свободных Мусорщиков, целого и невредимого, никак не затронутого манипуляциями Лилит.

– Лилит, твоя красота соперничает с жизнью, но не действуют на меня твои чары, ибо предупрежден я, а значит вооружен!

– Хорошо, поняла я это, но возбуждаю ли я тебя как женщина? Потому что ты действуешь на меня, как ферамон, приводя в безумное волнение!

И сказал ей Гавриил, прекрасный как скульптура Микеланджело:

– Приди в мои объятия, и забудем мы на время наши распри, открыв двери для неистовой любви!

И соединились они в поцелуе, глубокого, как Мариинская впадина, страстно обменявшись жидкостями, опустилась Лилит на колени, и приникла она к чреслам его, как к роднику с благословленной влагой, и слегка прикрыв глаза, видел он, как ритмично колыхались ее черные волосы, а руки ее, обхватившие его бедра, судорожно сжимались, прижимая к лицу Лилит тело Гавриила. Никак не могла Лилит оторваться от живительного источника, но поднял ее Гавриил сильными руками своими, и, положив на спину, осторожно вошел в лоно ее своим Нефритовым Жезлом, как входят в узкую гавань корабли.

Долго качались они вверх и вниз, две лодки на волнах страсти, как вдруг, резко вскрикнув, Лилит перевернулась, и, оседлав Гавриила, понеслась вскачь, подгоняя его ударами пяток и маленькими шаровыми молниями. Распаленный до невозможности Гавриил, поставил Лилит в позу Ждущей Собаки, и глубоко и сильно вошел в нее сзади, медленно наращивая темп, понукаемый ритмичными стонами Лилит.

Крепко обхватив точенные груди Лилит ладонями, Гавриил с последним ударом изверг в Лилит свою жизненную силу, а она, изогнувшись, как лук, сделала тоже самое, закричав так громко, что стекла посыпались на пол. И смешались внутри тела Лилит, две жизненные силы, и считывая иформацию, с экранов, напичканного уникальной аппаратурой кабинетам Гавриила, я тотчас же понял, что Лилит опять беременна.

Качаясь, как еврей на молитве, голосом горьким, как слеза комсомолки, Серафим сообщил мне, что, несмотря на все усилия братьев Ложи, на четвертый день ребенок Гавриила пропал.

Плавно перейдя из позы Козодоя в позу Корня, Серафим сказал, голосом печальным, как у монашки в день исповеди:

– И кстати, будущий брат мой, Лилит опять беременна, на этот раз от тебя, и сегодня как раз первый день. Мы просветили Лилит переносным томографом, замаскированным под мусорный бачок у твоего подъезда, и знаем наверняка, что у тебя будет дочь.